Расстояния

Алеша сидел за столом, улыбался, стараясь казаться невозмутимым и отстраненным, усердно отводя от Ковалевского глаза, но его взгляд словно магнитом притягивала насмешка на крупных чувственных губах, которые терроризировали его ночью, насмешливая и интимная улыбка в прикрытых тяжелыми веками глазах и ехидно приподнятый уголок рта. Сердце упрямо билось под подбородком, ладони потели, дыхание прерывалось, а кожа горела и только что не потрескивала от памяти. Алеша смотрел на Ковалевского и упивался довольным и сытым поблескиванием его глаз и голодными искринками, которые время от времени вспыхивали в них. Ковалевский потянулся к кофейнику и налил себе кофе; Алеша не смог не отметить нарочитой их неспешности и скорее почувствовал, чем увидел краем глаза те самые руки, которые оказались на поверку куда более соблазнительными, чем он пытался не думать. Ковалевский неспешно поднес чашку к губам и медленно сделал первый глоток, лукаво приподняв уголки рта и игриво поблескивая глазами. Алеша ухмыльнулся едва заметно, отвел глаза – на секунду, просто чтобы убедиться, что все остальные куда больше увлечены завтраком, а остальные члены делегации наверняка отсыпались после достойно завершенной рабочей недели. Он игриво склонил голову и многозначительно посмотрел на Ковалевского, тот ответил ему откровенно голодным взглядом и чуть приподнял брови. Алеша самодовольно ухмыльнулся и сделал еще один глоток. Ковалевский оглядел зал и сказал: - Пожалуй, я прогуляюсь за ветчиной. Тебе взять чего-то? - чуть понизив голос, спросил он низким, чуть хрипловатым голосом, слегка растягивая слова, поглядев на Алешу краем глаза и чуть при этом ухмыляясь. Алеша физически ощутил, как простые фразы окатили его волнами жара и стекли по спине. Кажется, загорелись уши и щеки. Скатерть была длинной, Алеша сжал ноги и подобрал ягодицы. - Возьми, - пакостно улыбнулся он, глядя на него исподлобья и взял МХАТовскую паузу. – Круассан, сыр, мед. У Ковалевского на пару секунд сбилось дыхание; он откинулся на спинку стула и осмотрел Алешу восхищенным и почти ненавидящим взглядом. Затем, коротко засмеявшись и покачав головой, он встал. Алеша прикрыл глаза и взялся за кофе. Знай наших! Он прикусил губу, чтобы не улыбаться слишком торжествующе. Кто его знает, вдруг Лев своему имени и в мелочах соответствует и обладает тщательно лелеемым самолюбием. Ковалевский чуть помедлил у стола, негромко, но очень отчетливо хмыкнул и пошел к буфету. Алеша расплылся в улыбке и отпил еще кофе. Завтрак обещает быть занимательным. Лев поставил перед Алешей тарелку с круассаном, сыром и тремя пиалками с джемом. - Я рискнул, - сказал он бархатным голосом, склонившись над Алешиным плечом, - взять тебе еще и брусничный джем с горечью, абрикосовый со сладостью и клюквенный с кислинкой. Волосы на Алешином загривке встали дыбом от этой дерзости, он даже выгнулся как кот от такой словесной ласки, прикрыл глаза и затаил дыхание, а довольный собой Ковалевский неторопливо обошел стол и уселся на свое место. - Спасибо, - грудным голосом отозвался Алеша, поднимая на него горящие глаза. – Это наверняка окажется интригующим сочетанием. Завтрак длился бесконечно. Алеша и Лев развлекали друг друга, неторопливо отделяя кусочки от сыра или ветчины, обмакивая их в джемы, поднося ко рту и томно их поглощая. Алеша мысленно хвалил себя за мужество и неподвижность после каждой выходки и каждого торжествующе-испытывающего взгляда Льва: мол, держишься еще, не хочешь сорваться к себе в комнату? А если я проделаю то же самое, но пальцами, да еще и кончики оближу? Алеша мстил ему, неторопливо пережевывая круассан и языком убирая крошки с губ, чуть выпячивая губы и медленно смыкая их на очередном куске круассана, и наслаждался, глядя, как улыбка меркла на губах визави, глаза пристально следили за губами и загорались алчным огнем, когда Алеша слизывал крошки. - Когда ты собираешься везти их по магазинам? – быстро спросил Лев, забывший и добрых пять минут не вспоминавший о кофе и только и делавший, что следивший за Алешиными выходками. - Как будут готовы, - пожал Алеша плечами, изучая его прищуренными глазами. Ковалевский посмотрел на часы на запястье и нахмурился недовольно. – Еще в аптеку не мешает зайти, - мягче добавил Алеша. Ковалевский усмехнулся, опустил глаза и с удивлением обнаружил в чашке кофе. - Не мешает, - согласно подтвердил он, неторопливо поднеся чашку ко рту и сделав глоток. Алеша, наигравшись во флирт, банальным образом любовался им. – Что-то никто не спешит на завтрак, - небрежно отметил Лев. Алеша посмотрел на дверь. Туда как раз входили Инна и Татьяна Николаевна. Он бодро улыбнулся. - Полчаса у них еще есть. А господа мужчины, я так понимаю, больше обедом интересуются, - предупреждающе произнес Алеша. Лев оглянулся и слегка приподнялся на стуле, приветствуя женщин. Алеша тоже не рискнул выходить из-за стола, ограничившись схожим движением. - Доброе утро, - дружелюбно поздоровался он. - Доброе, - отозвалась Инна, глядя на кофейник не совсем здоровыми глазами. - Как самочувствие? – с трудом удерживаясь от ехидной интонации, поинтересовался Алеша. Татьяна Николаевна посмотрела на него очень веселыми глазами. - Ой, и не спрашивай, - выдохнула Инна. – Пойду-ка я за соком стягаюсь. Чтобы, значит, всю дрянь из организма вывести. - Какая дрянь, Инна? – спросила бодрая и довольная Татьяна Николаевна. – Практически ничего криминального, отличное спиртное. Захвати и мне стаканчик. А я пока за едой. - Надеюсь, дамы не будут против, если я откланяюсь? – вежливо поинтересовался Ковалевский, переводя глаза с веселыми искорками с одной женщины на другую. - А мы сможем вас удержать? – кокетливо отозвалась Татьяна Николаевна. -Только если силой, - ухмыльнулся Ковалевский. – Позвольте пожелать отличного времени. Он чуть помедлил, то ли ожидая чего-то, то ли желая сказать, но потом собрался и пошел к выходу. Алеша остался в ресторане, терпеливо поджидая женщин. Поход по магазинам затянулся. Он растянулся на бесконечные пять часов, в течение трех из которых Алеша даже наслаждался. Татьяна Николаевна обладала восхитительным очарованием, свойственным преимущественно дородным женщинам, которое, накладываясь на жизненный опыт, наблюдательность и очень живое чувство юмора, делало их восхитительно привлекательными. Алеша с трудом сдерживал смех, наблюдая за тем, как она помогала выбирать Инне туфли. Инна сердилась, фыркала, но послушно примеряла совершенно причудливые модели и училась ходить походкой от бедра. Сама Татьяна Николаевна от подобных опытов отказалась, объяснив это тем, что для походки от ее бедра размах требуется не меньше, чем для хорошего танка. Но в магазинах с сумками она превращалась в восторженную девчонку, ахавшую от ярких цветов, фасонов и цен. Инна стояла с глубокомысленной миной на лице, куда больше интересуясь соседними отделами, чем еще одной торбой. Они обе провели в магазинчике с нижним бельем бесконечный час, милостиво отпустив Алешу по своим делам. Он потратил его более чем разумно, с его точки зрения, сначала смотавшись в аптеку, а затем попив кофе на террасе кафе поблизости. Алеша осторожно полюбопытствовал, глядя на совсем небольшие пакеты с покупками, действительно ли их интересы настолько скромны, и получил в ответ многозначительное фырканье Татьяны Николаевны. - Мы сначала должны освоить все, что увидели, чтобы определить, в каких объемах тут все скупать, - величественно пояснила она. Инна при этом сидела со счастливым и немного уставшим видом, поглядывая на пакет с двумя парами туфель, и рассеянно потягивала кофе. А Татьяна Николаевна, разговорившись, рассказала, какие у них в городе торговые центры и какую ерунду там покупать приходится, какие у них цены зашкаливающие на приличные вещи, как они с девчонками последний раз ходили по магазинам, и даже как они покупали подарок перед тем, как пойти в отведки к Машке – той самой Машке, которая пыталась склонить Ковалевского к браку. Инна была знакома с ней достаточно хорошо и охотно поддерживала разговор, с радостью делясь сплетнями о похождениях упрямо остававшегося холостым заведующего отделением. Алеша пил капуччино мелкими глотками, согласно кивал головой, приподнимал брови и улыбался, и с каждой историей улыбку было удерживать все сложней. Он, судя по разговорам, себе особо не отказывал. А ту барышню не отпускал так, чтобы насовсем, но и не говорил: «Да». Сначала была интернатура, потом аспирантура и защита; потом его совершенно неожиданно даже для него на волне прилива свежей крови, дороги молодым, энтузиазма и остальной демагогии в двадцать восемь лет назначили заведующим очень непростым отделением, и он стал пропадать на работе сутками. Инна ссылалась на подругу Машки, с которой очень тесно общалась, и которая радостно поделилась со всеми, кто был готов слушать и не только, что Ковалевскому был выдвинут ультиматум: или семья, или она уходит. Он угукнул, сделал себе крепкий чай и засел за документацию отделения. Ее уход был практически не замечен, хотя и был обставлен с максимальным драматизмом. Ковалевский даже на свадьбу был приглашен – истинно по-женски. Пришел. С цветами – большим букетом белых роз. И ушел. С двоюродной сестрой жениха, осторожно, почти незаметно. Та потом чуть ли не на коленях эту барышню выпрашивала найти телефон Ковалевского, но тщетно: максиму «собака на сене» никто не отменял. Алеша предложил сходить за новой порцией кофе. Инна попыталась отказаться, Татьяна Николаевна согласилась сразу и даже попросила сдобу. Алеша прихватил грязную посуду и радостно сбежал. Стоя у витрины и разглядывая сдобу, выложенную там, он наконец смог перестать улыбаться. Слушать все эти россказни про похождения Ковалевского, да еще рассказанные дамочками, явно это одобряющими, было очень нелегко. Татьяна Николаевна и Инна активно что-то обсуждали за столиком. Алеша посмотрел на них и хмыкнул: все-таки их можно было отличить от местных в два счета. Что-то в них было такое неуловимое. В лице, в манере себя носить и преподносить, в одежде, даже в походке. Они очень ценили в себе то, что они – привлекательные женщины, но не тыкали это в глаза. Татьяна Николаевна – вообще прелесть, если бы еще и сплетницей не была... Алеша сделал заказ и стал дожидаться его исполнения. Только ситуация оказывается куда более щекотливой, чем казалось даже за завтраком. Если Татьяна Николаевна и Инна сплетницы, то они точно так же будут вынюхивать сплетни и тут. И мужчин не стоит недооценивать. Пусть там и говорят про недоразвитую эмпатию и прочие турусы на колесах у мужчин, но и они что-то могут унюхать. Алеша подхватил поднос. Надо быть осторожней. Надо быть аккуратней. А хотелось просто быть. Татьяна Николаевна радостно заглянула на поднос и цыкнула на Инну, которая попыталась вслух прикинуть, сколько углеводов внедрится в организм и осядет на его торцевой периферии. - А мы с тобой пешочком, пешочком. Как раз и эти калории похерим, и задел на плотный ужин обеспечим, - с неубиваемым оптимизмом произнесла Татьяна Николаевна, принимаясь за творожный шарик. – Ох и вкусная сволочь! – счастливо выдохнула она, прожевав первый кусок. – Инка, не дури, дома будешь своими хлопьями давиться, давай, налегай! Инна засмеялась. - Ладно, в аэропорту начинаю пить минералку вместо еды. А пока гори оно все гаром! Алеша отвез их в гостиницу для того, чтобы напороться на Володю, который интересовался ночной жизнью Аахена. Инна более чем заинтересовалась этим вопросом, и Алеша почти смирился со своей горькой участью, лишавшей его законного отдыха, но Володя великодушно сказал, что они и сами справятся, настороженно выжидая реакции Инны и предостерегающе косясь глазом на Алешу. Инна радостно согласилась, Алеша осторожно поинтересовался, не обойдутся ли они вечером без него, получил согласный кивок Инны и благодарный взгляд Володи и под шумок удрал в свой номер. А там было тихо, хорошо и подушка пахла Ковалевским. Немного повалявшись на кровати, понаслаждавшись воспоминаниями, Алеша взялся за перевод. Делов было – жалкие семь экселевских страниц. Окосеть можно. Марик сбросил сообщение, в котором обвинил Алешу в жестокосердии и злопамятности. Алеша осторожно выразил недоумение, чтобы через пару минут раздался звонок и Марик лично высказал все, что думает об Алешином коварстве. Алеша отложил телефон в сторону, включил громкую связь и продолжил заниматься переводом. - Ты там чем занимаешься? – заинтересованно спросил Марик наконец. - Эксель насилую, - вяло отозвался Алеша. - Ты аршлох, Шерер, - бодро отозвался Марик. - Может, еще и объяснишь, почему? - Я лысый! – торжественно сказал Марик. - Ты что?! – Алеша сел на кровати выпрямился и уставился на телефон. Потом спохватился, отключил громкую связь и прижал аппарат к уху. – Марик, с какой радости?! - Покрасился так. Это просто ужас. Хорошо хоть кожу нафик не сжег. Волосы прямо ужас какие были, - довольно сказал Марик. - И что теперь? – развеселился Алеша, решив полазить по интернету, пока Марик объясняет, что да как. А Марик переусердствовал со временем, что на его уже изрядно ослабленные волосы оказало откровенно негативное воздействие. В результате он откопал в келлере* у Тобиаса машинку и лично ликвидировал все безобразие на голове. Марика просто распирало от самодовольства, потому что у него оказался на диво красивый череп. Он как раз разглядывал его в зеркале и даже переслал пару фотографий. - Ну правда здорово? Нет, ты посмотри, что там Вин Дизель, что Джейсон Стэтем, что там эти все лохи, ты на мой посмотри! – Марик ликовал. – У меня затылок классный, не, ты только посмотри! Алеша посмотрел фотографии, согласно угукнул и кротко поинтересовался, вредно ухмыляясь: - А что Тобиас по этому поводу думает? В динамике повисла напряженная пауза. - Не знаю еще, - буркнул Марик и отключился. Алеша набрал его. - А он разве не дома? – с ходу спросил он. - Скоро должен вернуться, - мрачно признался Марик. – Он, блин, в Бранденбурге отстаивается. С этим рабочим временем застрелиться можно. Он вчера весь день в Stau** отстоял, потом, блин, ночевал на полпути, и до сих пор не может доехать. Кстати, я ему оранжевые и полосатые носки купил, - Марик не смог дольше выдерживать мрачного настроения и ликующим голосом начал хвастаться. – Так ты представляешь – ему понравилось! Да вообще, у него в доме такой дизайн, что ого! Оранжевые носки – фигня. А вот ярко-синие стены – это cool! Между прочим, цвет называется электрик. В келлере до сих пор банка стоит. Там ее еще прилично. Тебе нигде не надо цвет поменять? – заискивающе спросил он. Алеша набрал воздуха и задержал дыхание, чтобы не заржать. - Не, спасибо, меня мои устраивают. А в гараже у него ничего не надо красить? Снова повисла многозначительная тишина, а чуть позже – короткие гудки. Алеша отложил телефон и, посмеиваясь, продолжил работать, поглядывая на часы. Володя и Инна должны были отбыть в клуб. Старшее поколение скорее всего вернулось с прогулки. И очень хотелось расхлебаться с документом, чтобы быть готовым ко всяким приятным сюрпризам, на которые Алеша очень рассчитывал. Время приближалось к полуночи. Алеша бесцельно бродил по разным сайтам, будучи не в силах определить, что может его заинтересовать, или банальным образом собраться с духом и улечься спать. И он почти набрался решимости, как в дверь наконец осторожно постучали. Алеша практически отбросил лэптоп и рванулся к двери. Ковалевский оглянулся напоследок и проскользнул в комнату. Алеша тут же закрыл дверь за ним и, шумно выдохнув, впился ему в губы жадным поцелуем, награждая себя и наказывая его за такое длительное ожидание. Ковалевский яростно вжимал Алешу в себя и теснил к кровати, послушно отводя руки, когда тот стягивал с него рубашку, и издавая сытые стоны от особенно настойчивых ласк. Алеша был счастлив, упиваясь его руками, горячим и гибким телом, жадными губами и отчетливым привкусом алкоголя. - Ты где был? – лениво поинтересовался он немало времени спустя, лежа на боку и глядя, как Лев пытается бороться со сном – или делать вид, что борется. - В клуб с Володей и Инной ходил, - с трудом ворочая неуклюжим языком, отозвался Ковалевский. – Они там остались. Алеша усмехнулся, глядя на его борьбу, и понаблюдал за тем, как Лев постепенно расслабляется и начинает дышать ровно и умиротворенно. Алеша осторожно провел кончиками пальцев по лицу, задержался на губах, обвел их, погладил волосы – шелковистые, дивно приятные на ощупь, спустился к шее, плечу и тяжело выдохнул. Он собрался с силами, поднялся с кровати и направился в ванную, по пути убирая бесчинства, складывая одежду и выключая компьютер. Когда он вернулся из ванной, Лев спал в той же позе. Алеша забрался под одеяло и вытянулся рядом с ним, прижимаясь всем телом, вдыхая аромат и успокаиваясь. Воскресенье было обычным выходным днем, начавшимся с завтрака в гордом одиночестве. Ковалевский проснулся в полчетвертого, истребовал свою долю любви и, осторожно выглянув в коридор, слинял. Алеша стоял потом утром перед зеркалом, разглядывая свою помятую физиономию и блудливые глаза, и пытался не улыбаться так откровенно. Ему казалось, что все его тело было по-особому чувствительным, изнеженным, истомленным. Сил было мало – изначально их хватило только на то, чтобы спуститься к завтраку и решить, медленными глотками отпивая кофе, что жизнь все-таки прекрасна, но нужен отдых, желательно много. Тело бурно вознегодовало по поводу этой трусливой мысли, когда Алеша заметил в стеклянной двери приближавшегося Льва. Тот неторопливо прошествовал к столу, чуть подался вперед, перед тем как усесться, и произнес интимным голосом, ласково щуря глаза: - Доброе утро. - Доброе, - счастливо улыбнулся Алеша, пытаясь усилием воли выровнять взбесившийся пульс. - Кофе, - выдохнул Лев, тянясь за кофейником. – Это замечательно. Какие планы на сегодня? - Вроде как прогулка по городу. – Алеша пожал плечами. – А там не знаю. Лев кивнул головой и отпил кофе. - Я бы с куда большим удовольствием остался в номере, - скептически приподняв брови, признался он, опуская чашку. – Но объяснялок с Татьяной моя нервная система не выдержит. Ладно, я за хавчиком. Тебе брать? - Да. Спасибо, - Алеша обласкивал его взглядом, и плевать ему было на весь свет. Лев немного помедлил, глядя на него горящими глазами, и – Алеша был почти уверен, что краем глаза увидел, как потянулась к нему рука Льва, но потом, очевидно, справился с собой и встал. Завтрак снова был неспешным, но закончился, как и начался, в компании их двоих. Они неспешно встали из-за стола и степенно пошли на свой этаж. На лестнице Ковалевский провел рукой по Алешиному плечу и прижался телом, чтобы отстраниться и отвести глаза. Алеша посмотрел на него через плечо и отвернулся, затаивая дыхание. Старый город был красивым, солнечным и неприлично чистым. У Алеши создалось впечатление, что именно это больше всего впечатлило как минимум четверых людей. Ковалевский старался держаться подальше и упорно отводил глаза от Алеши. Приходилось признавать объяснимость такого поведения и подыгрывать ему. И отвечать на вопросы, объяснять, переводить информацию из справочника и дополнять ее сведениями, которые всплывали в голове, переместившись туда в свое время из исключительно разностороннего ресурса – ОБС, рассказывал про особенности жизни в Германии и снова и снова отмечал, что о чем бы его ни спрашивали, разговор все равно перемещался на медицину. Когда ближе к вечеру они расселись в кафе, Алеша с наслаждением молчал и слушал их споры все о том же – медицине, медицинском обслуживании, страховании и прочем, время от времени кивая головой или выступая в роли третейского судьи. Лев оживился и активно спорил с Протасовым или вместе с ним и Володей ругал чинуш, сидевших в Минздраве и департаментах на местах. На пути в гостиницу Алеша обнаружил себя плетущимся за ними, поухмылялся, глядя, как Володя обхаживает Инну, повеселился, созерцая дружелюбно перекидывавшихся остротами Протасова и Татьяну, и постарался не думать, что Лев идет рядом с ним, совсем рядом, но как будто случайно, рассматривая небо, дома, деревья и храня молчание. Улучив секунду, Лев тихо сказал: - Я сегодня не приду. Спать буду. Алеша понимал. Он очень хорошо понимал, сам с трудом сдерживая зевки, но все равно было больно и пусто. Дни протекали все быстрей; врачи становились все самостоятельней, Алеша время от времени даже чувствовал себя заброшенным. Госпожа Хартман не оставляла его без своего внимания, и Алеша был ей за это благодарен: хоть время в ожидании знакомого осторожного стука не кажется таким бесконечным. Хотя и тот случался не каждую ночь. И все трудней было сдерживаться, чтобы не послать к чертям все приличия и не вцепиться в него всеми конечностями. Алеша молчал, улыбался, стараясь удержаться в рамках нейтральной вежливости, и избегал глядеть на Льва, чтобы не отметить еще одну черточку, которую не знал, но которая уже была знакомой, а затем ловил момент и любовался его жестами, усмешкой, взглядом, брошенным исподтишка, и поспешно отводил взгляд, чтобы не выдавать всех своих тайн. Ковалевский тоже старался. Понимая, что Алеша великодушно уступил ему право принимать решения, он пытался удерживать себя от того, чтобы не сойти с ума и запереться с ним в номере на выходные, сцепив зубы, держался от него подальше и следил за своими коллегами, чтобы определить, не замечают ли они что-то подозрительное. Кажется, все было чисто. Время летело. Была поездка в Siemens, знакомство с медицинской техникой и угрюмое молчание в машине на обратном пути. Алеша благоразумно помалкивал, Ковалевский что-то просматривал в каталогах, сурово поджав губы. И Алеша понимал, что он не придет, а засидится у Татьяны Николаевны, у которой они так и продолжали собираться. Было посещение лекций и семинаров, участие в круглых столах, еще операции, которые Алеша все так же выстаивал, трусливо закрыв глаза. Лев посмеивался над Алешиными страданиями, когда тот начинал негодовать, что нормальные люди не получают удовольствие от мясницких замашек, и объяснял, водя по его груди своими сильными умелыми пальцами, как они были приучены делать разрезы и как их делают тут. Алеша возмущался, огрызался, вырывался и оказывался прижат к кровати, а затем плавился под чувственными губами и был послушней воска в руках Ковалевского, чтобы в ответ доводить его до срывающегося дыхания и закусывания углов подушки. И все так же приходил утром раньше всех, перекидывался со знакомыми сообщениями и ждал Льва. Лев приходил все так же рано и все так же обменивался с Алешей двусмысленными фразами. Потом спускались другие, как правило сначала Татьяна Николаевна, затем Инна, иногда вместе с Володей, последним прибегал Протасов, а Ковалевский уходил. А Алеша оставался за столом, неспешно допивая кофе. В одно утро Лев уже ушел, Татьяна Николаевна высматривала вкусности на столах, Инна пила кофе. - Алеша, а у тебя случайно нет водолазки? – внезапно поинтересовалась она, следя за Татьяной Николаевной. - Есть, а в чем дело? – недоуменно спросил он. Инна встала. - Надень. И постарайся ворот повыше поднимать, - тихо сказала она, проходя мимо. И добавила нормальным голосом: - Пойду-ка я круассан утащу. У Алеши оказался тонкий свитер, который вполне успешно скрывал засосы на шее: Алеша тщательно их рассмотрел в зеркале, убедился, что рубашка бессильна, а высокая горловина очень даже помогает. Инна посмотрела на него внимательно перед тем, как они вышли из гостиницы, и прикрыла глаза. Время заканчивалось. Истекало, как песок между пальцев. Алеша задыхался, когда ждал Льва глубоко за полночь, задыхался, когда слышал стук, задыхался, когда Лев уходил, и требовал своей доли с агрессивностью, никогда ранее в себе не замечаемой. Лев посмеивался, иногда недоумевал, но с охотой уступал Алешиной агрессии, получая от нее немало удовольствия. И был вынужден приходить все реже. Всю последнюю неделю Алеша приходил в ресторан к завтраку, чтобы заставать его там сидящим и хмуро постукивающим по столу пальцами. Он немного оживлялся, когда Алеша проходил мимо и здоровался, лениво пожимал плечами в ответ на его вопросы и отговаривался обычными оргвопросами – разница во времени вынуждала его общаться с начальством, когда остальные его коллеги и Алеша спали самым сладким предрассветным сном. Алеша молчал в ответ, пытаясь подбодрить хотя бы взглядом, улыбкой, рукой, которая ложилась на стол почти рядом с его рукой, получал в ответ скупую улыбку, отмечал начатое и незавершенное движение его руки и воспарял к небесам. Всю последнюю неделю они завтракали в полном составе, обсуждая, как и когда следует выезжать, что следует уладить, какие магазины напоследок посетить. Алеша улыбался, согласно угукал, даже что-то советовал, а сам следил за руками Ковалевского и заставлял себя дышать в такт постукиваниям его пальцев по столу, чтобы не думать о боли. Четверг был бесконечным днем. А закончиться он должен был бесконечным вечером – принимающая сторона устраивала банкет. Алеша с содроганием ждал его, потому что говорить будут не просто много, а очень много. Вечер оказался очень теплым, обе стороны оказались более чем довольны друг другом, что высказали сначала профессор Шаттен и профессор Энгельс, а затем Лев, затем состоялось торжественное вручение памятных подарков и сувениров, еще пара благодарственных речей и пятнадцать минут тишины на салат. Затем снова тосты, основное блюдо и ровный и все усиливающийся гул голосов за столом. Алеша только и успевал, что время от времени делать глоток воды, и снова переводил. Инна флиртовала со своими англичанами, Татьяна Николаевна переговаривалась с соседями по столу, Володя и Протасов что-то обсуждали с коллегами при помощи жестов и отдельных английских слов, Алеша кротко улыбался и переводил Ковалевскому обоих профессоров, чуть ли не молясь, чтобы он хотя бы посмотрел на него, хотя бы краем глаза. Тогда пофигу был высохший рот, неровно бьющееся сердце и периодически взмокающая спина. Было за одиннадцать часов вечера, когда обе стороны более чем удовлетворились и удовлетворили друг друга; Ковалевский еще раз пожал руки обоим профессорам и заведующим отделениями. - Слушай, ресторан вроде крутой, но еда ни о чем, - не обращаясь ни к кому определенному, сказал Протасов. – Правда, Матвеич? - Эта еда стоит больше, чем ты в неделю зарабатываешь, жлоб микрорайонский, - тут же отозвалась Татьяна Николаевна. - Алеша, ты хоть успел перекусить? - Я в отеле перекушу, спасибо, Татьяна Николаевна, - механически отозвался Алеша, доставая бутылку с водой. Сделав большой глоток, он нащупал шоколадку, предусмотрительно затолканную в сумку, подумал и решил оставить ее на «потом». - Да я ни на что не претендую, - вяло отозвался Протасов, искоса глядя на Алешу, жадно глотавшего воду. – Хреновая у тебя работа, Алеша, - сочувственно сказал он, похлопав его по плечу. - Зато я людей не режу, - усмехнулся он. - Да ладно! Это портным быть опасно. Промахнешься на сантиметр, и штаны не получатся. А тут что – заживет, - хмыкнул Протасов. Алеша посмотрел на него и улыбнулся. - И все-таки я лучше так, ничего и никого не разрезая, проживу. - Кому что больше нравится, - согласился Протасов. – Кому что больше нравится. Они дошли до отеля в тишине, в тишине поднялись на свой этаж и постояли немного в коридоре. - Так, господа хорошие, давайте-ка по номерам, - подал голос Ковалевский. – Завтра пустой день, нам позволено прийти к девяти, но прийти все-таки надо. Спокойной ночи. Ответом ему были несинхронные возгласы и хлопание дверей. Алеша пошел к себе в номер, оставив дверь прикрытой. Он сбросил рубашку, нашел шоколадку, умял ее, стоя у двери гардероба и глядя на противоположную стену. Он немного расслабился, прикрыл глаза, чтобы, открыв их, увидеть, как Лев закрывает дверь. Он крадучись подошел к Алеше, обхватил его лицо ладонями, вгляделся в него и припал к его губам в почти грубой ласке. Алеша так же молча забрался руками под его рубашку, лихорадочно ощупывая спину, спускаясь на талию и ниже и пытаясь перехватить лидерство в поцелуе – непростая задача, Ковалевский был настроен очень решительно. Он потянул Алешу на кровать, шикнул на него, чтобы тот раздевался, и расстегнул брюки. Алеша подчинился только в этом, сбросив одежду, дождавшись, когда Лев сбросит свою, и молча накидываясь на него. Лев повалил его на кровать и придавил, шумно выдыхая воздух и снова целуя. Алеша обхватил его ногами и прижал к себе, подаваясь бедрами вверх и пытаясь хотя бы такой пародией на ласку облегчить свое напряжение. Ковалевский глухо застонал, уткнулся лбом в подушку и подался вверх-вниз. Алеша вывернулся и перекатился, оказавшись сверху. Лев что-то попытался сказать, но это не имело никакого значения для Алеши, обцеловывавшего каждый участок тела, спускавшегося ниже и пытавшегося определить ритм, которого жаждал Ковалевский, и усердно его игнорируя. Ковалевский даже подушку на лицо положил, шумно дыша и глухо постанывая, выгибаясь под Алешиными ласками и резко подаваясь бедрами вперед. Потом Алеша снова оказался подмят Львом и начал послушно принимать ласки, сцепив зубы и только хрипло дыша. И снова не выдержал смирения, изворачиваясь и тянясь к нему, пытаясь нащупать губы и напиться ими. Ковалевский подался к нему, проникая языком в рот, лаская его и заигрывая с Алешиным языком, попутно распластываясь и прижимаясь всем телом. Его рука сжимала Алешину ягодицу в такт языку, Алеша время от времени проводил ногой по его ноге и хрипло и редко дышал. Ковалевский потянулся за смазкой, уселся на кровати и поглядел на Алешу; тот сел и посмотрел на него шальными глазами и снова потянулся к губам Ковалевского. Лев провел рукой по его плечу, притянул к себе и легонько коснулся губами его подбородка. Он молча уложил его на спину, так же молча прошелся от губ к паху и выдавил немного смазки на руку. Алеша закрыл глаза, стараясь избавиться от всех и всяких мыслей и отдаться полностью на милость Ковалевского, не думая о пятнице. И вновь и вновь забывал о своем желании быть покорным, нападая и требуя, доводя его до глухих стонов и даже недовольных рыков. И сквозь пелену горького наслаждения услышал судорожный вздох, лихорадочные движения, паузу и тяжесть безвольного тела. Он провел рукой по мокрой спине Ковалевского и понадежней обхватил его ногами, сжимая веки до боли и сглатывая вязкую слюну. Алеша лежал с закрытыми глазами и небрежно наброшенным одеялом и слушал тихие шорохи. Это Лев вышел из душа. Это натянул брюки. Это надел рубашку. Это влез в туфли. Это подошел к кровати. Это... нагнулся и коснулся губ. Это закрылась дверь. Шагов по коридору Алеша не слышал. Глаза не открывал. Зазвенел будильник. *Keller – подвал **Stau - пробка