Расстояния

Алеша лежал и слушал до отвращения мажорную мелодию будильника, и собирался с силами, чтобы поднять руку, дотянуться до телефона и отключить его. Он глядел сквозь стену напротив из-под полуопущенных век и искал в себе хоть искру бодрости, чтобы встать, дойти до душа, одеться и направиться вниз, сначала в ресторан, а потом дальше. Алеша повернул голову, взял телефон, посмотрел на него, отключил наконец мелодию, которая повторялась по неизвестно какому кругу, и уткнулся носом в подушку, сжав веки до боли в глазах. До чертиков хотелось остановить время, отмотать его назад и сказать Льву хоть что-то, а не ждать слов самому. Пусть не было их, этих слов, но попытаться стоило, просто попытаться. Хотя изменило бы это хоть что-нибудь? Алеша останется здесь, он улетит, и что будет дальше, как минимум не было определено. Алеша сел на кровати и опустил голову, все так же держа телефон в руке. Впереди в любом случае как минимум день, чтобы решать что-то окончательно. И день будет бесконечным. По крайней мере хотелось, чтобы он был бесконечным. Он тяжело вздохнул и откинул одеяло. В комнате было прохладно, белье было неприятно жестким, тело томным, ночь была не из тех, после которых чувствуешь себя отдохнувшим. Алеша выглянул из-за ночных штор. На улице было светло. Серо, но светло. Он постоял, посмотрел на улицу, упорно пытаясь поймать за хвост хотя бы пару мыслей, и решил заканчивать с беспричинной тоской. Он пошел в ванную, осторожно ступая босыми ступнями по холодному кафелю, постоял у зеркала, рассматривая уставшие глаза с красноватыми белками и припухшими веками, опухшие губы и впавшие щеки. На шее засосов не было, но на обеих ключицах их была просто россыпь. Алеша провел по ключичным костям пальцами, прикрыл глаза и закинул назад голову. Отвернувшись, он на ощупь добрался до душевой кабины и вошел в нее. День к сожалению не будет бесконечным. Наверняка тот самолет, на котором они улетят, уже в пути. До открытия ресторана к началу завтрака оставалось несколько минут. Алеша уже собрал все свои вещи и неторопливо оттащил их к машине, терпеливо дожидавшейся их на стоянке. Не мешало бы ее заправить. Алеша постоял рядом с ней, подумал, стоит ли сгонять сейчас на заправку, и поморщился. До первой заправки хватит, а там можно и привал сделать. Он вошел в гостиницу, предупредил менеджера на ресепшене, что больше в номер не вернется, отдал ключ, взял счет и пошел в ресторан. В зале было пусто и неуютно. Свет был слишком ярким и слишком искусственным, скатерти слишком белыми, приборы слишком чистыми, стеклянная посуда слишком блестящей. Алеша пил кофе и проверял почту, новостные ленты, все, что угодно, лишь бы не думать, обменивался с Мариком ленивыми перебрехиваниями, механически улыбаясь, когда тот слишком усердно негодовал, и улыбка его тут же меркла, когда Алеша отводил глаза от экрана смартфона. Он откинулся на спинку стула и вяло подумал, что не мешало бы встать и добрести до буфета, чтобы хоть чего-то пожевать, и налил себе еще кофе. Смартфон нерушимо лежал рядом со столовыми приборами, Алеша изучал переплетение волокон на скатерти. Был бы узор – изучал бы его, а так только переплетения и оставались. Как они назывались – полотняные, саржевые, гобеленовые, рогожные, как еще? Что это за волокна? Алеша цеплялся за любые слова, за любые предметы, лишь бы только избавиться от тяжелого груза где-то в области грудной клетки. И чем больше он отвлекался, тем более тяжелым возвращался этот груз. Вроде дверь открылась. Алеша поднял глаза и увидел, как Лев входит в зал. Выглядел он... нормально. Глаза вроде были уставшими, и складки около рта порезче. Алеша смотрел на него, не в силах отвести глаз, и боялся вздохнуть, чтобы вздох не был слишком громким и слишком похожим на всхлип. Он ждал, сцепил зубы и ждал, когда Лев подойдет к нему. Он задержался у стола, постоял немного, прежде чем сесть, опустился на стул и тихо сказал: - Доброе утро, Алеша. Голос был тихим и бесстрастным. Алеша отозвался полушепотом такой же формальной фразой, пытаясь унять сердцебиение, остановить кровь, безудержно хлынувшую к голове, остановить головокружение и избавиться наконец от алых пятен перед глазами. Ковалевский пристально посмотрел на него и потянулся за кофейником. - Ты рано, - сказал он, наливая себе кофе. У Алеши было ощущение, что он напряженно ждет ответа. И что сказать? Не спалось, бессонница, нервное возбуждение от расставания, безумно хотелось тебя видеть, что? Алеша пожал плечами. - Нужно было собраться и вещи в машину перенести, - непослушными губами выговорил он. - Уже? – Ковалевский откинулся на спинку стула и отпил кофе. Он следил из-под тяжелых век за Алешей, стараясь не глядеть на него слишком явно. Алеша поднял на него больные глаза. - Потом у меня может не быть времени, - пояснил он и снова уставился на скатерть, облизывая губы. – Нам не мешает выехать пораньше, чтобы не застрять в пробке. Ковалевский отвел взгляд. Посмотрев на соседние столики, он сказал: - Я за едой. Тебе принести чего-нибудь? - Будь так любезен, - вяло отозвался Алеша, опуская голову. Ковалевский встал, помедлил и пошел к буфету. Как ни странно, и к какому-то разочарованию, которое Алеша отметил в себе, твердой, небрежной и немного вальяжной походкой. Алеша повернулся к окну. Дорога обещает быть нелегкой. Собиралась не то чтобы непогода, но тучи упорно бродили по небу, день был серым. Алеша посмотрел на дверь. Остальные должны были прийти через двадцать минут. Уйма времени, и ничтожное его количество. О чем говорить с ним все это время? Алеша отпил кофе и поставил чашку на блюдце. Она тихо звякнула. Хорошо хоть руки не дрожат. Почти. И сердцебиение выровнялось. А то страдать от тахикардии в присутствии сердечных дел доктора по крайней мере неуважительно. Ковалевский поставил тарелку перед ним, наклонившись чуть больше, чем требовалось, и выдохнул около Алешиного уха. Алеша прикрыл глаза от горького удовольствия. Убери эти пятнадцать сантиметров – и это был бы поцелуй, не чувственный, не дружеский, не страстный, но интимный. И нельзя. Ковалевский опустил свою тарелку на стол. Алеша скользнул по ней взглядом. Как обычно – ветчина, разные колбасы, джемы и булочка с тыквенными семечками. Ковалевский положил руку на стол и легко ударил пальцами по столу. Он как-то слишком упрямо и категорично не хотел говорить. По крайней мере, то, как плотно были сжаты губы, как он упорно не поднимал на Алешу глаза, говорило именно об этом. Он взял нож своими сильными красивыми пальцами и аккуратно разрезал булочку. Промазал ее маслом, подхватил тыквенное семечко, упавшее на тарелку, и задумчиво поднес его ко рту. Алеша пытался не следить за ним, но не мог. У него было такое ощущение, что каждое движение сегодня было особенным. Пальцы не изгибались и двигались медленно и грубо. Руки перемещались в пространстве как-то неловко, как будто они пытались существовать отдельно от хозяина и рвались сделать что-то совершенно иное, но были вынуждены подчиняться мозгу. Глаза были устремлены в тарелку, и даже когда Алеша уронил вилку, Лев просто вздрогнул и чуть повернул голову. Глаза стрельнули в направлении звука и снова уставились в тарелку. И ни слова. Ноздри подрагивали, губы были плотно сжаты, и еще плотней сжимались челюсти, и закаменевшие плечи угрюмо нависали над столом. Круассаны замечательно пахли, были изумительно сдобными, но Алеше по вкусу казались бумажными. Сыр был похож на жирный мел, джемы на слизней, кофе на прогорклые помои. Ковалевский оглядывал зал, даже на буфет смотрел, но не на Алешу и не в окно. Алеша отвернулся к окну и посмотрел на небо. - Погода сегодня паршивая, - решился он. Ковалевский посмотрел в окно в дальней стене зала. - Пасмурно, - согласился он. – Надеюсь, летная. «Надеюсь». Оно отозвалось болью где-то под ребрами и придавило легкие. «Надеюсь, что уберусь отсюда». «Надеюсь, что вернусь домой». «Надеюсь, не придется провести лишнее время в Германии». «Надеюсь, все останется позади». - Непогоды быть не должно, - согласно произнес Алеша, все так же разглядывая небо. - Это хорошо, -вежливо отозвался Ковалевский. – Это хорошо. Алеша посмотрел на дверь, в которую входили Протасов, Володя и Татьяна Николаевна. - Доброе утро, - бодро произнесла она. – Инка перышки чистит, свои пять пудов косметики пытается упаковать. Скоро придет. Алеша заставил себя улыбнуться как можно более искренне. - Кажется, у нее и было-то два чемодана по полтора пуда каждый, или мне плохо помнится? – дружелюбно произнес он. Володя многозначительно заухмылялся. Татьяна Николаевна высокомерно хмыкнула. - Даром мы, что ли, месяц каждый вечер новым маршрутом домой гуляли? – она свысока посмотрела на Алешу. – Это еще хорошо, что пять, а не двенадцать. Их и на фуре можно было бы не увезти. Алеша широко улыбнулся вполне себе естественно. Улыбнулся и Ковалевский. Протасов невозмутимо принялся за кофе. - Ты на Инну-то все бочки не кати. Сама, небось, тоже кирпичей натрамбовала, - насмешливо посмотрел он на Татьяну Николаевну. - У меня полезные кирпичи. А не пятнадцать тюбиков с дневным кремом. – Татьяна Николаевна даже передернула плечами. – Мне кроме меня самой еще трех нахлебников обеспечить надо, не считая подарков всем-превсем. И на хабар тоже надо что-то. Протасов понимающе поднял брови. Ковалевский посмотрел на нее лукавыми глазами. - Татьяна Николаевна, - с упреком произнес он. – Мы живем в современном демократическом государстве, в котором успешно борются с коррупцией. - Ага, и борцы с коррупцией успешно строят себе демократические виллы и успешно покупают демократические джипы. Матвеич, оставь это до дому, а пока никто с нас никакой любви к родине не требует, - пренебрежительно морщась, выдал Протасов и встал. – Я за едой. - Это дело, - сказала Татьяна, вставая. Володя тоже увязался за ними. Ковалевский посмотрел на Алешу, который обернулся, чтобы посмотреть на них. Он легко и немного грустно улыбался, затем повернулся, встретил взгляд Льва и ободряюще улыбнулся ему. Ковалевский тоже попытался изобразить что-то подобное и не смог, изучая его горячечными глазами. Он собрался что-то сказать, но Алеша тихо цокнул языком, посмотрев на дверь. Инна приближалась к столу. - Доброе утро, - кокетливо поздоровалась она, отсвечивая многозначительным румянцем. Алеша не удержался и пристальней, чем это позволяли приличия, посмотрел на шейный платок, который Инна старалась натянуть повыше на подбородок. Он ухмыльнулся и уткнулся в тарелку. Володя вернулся первым с двумя тарелками. Ковалевский скосил на него глаза, сжал челюсти и отвернулся. Инна поблагодарила Володю, усевшегося рядом, и подалась к нему. Он довольно улыбнулся и, судя по движениям руки, положил ее ей на бедро. Алеша посмотрел в окно. Завтрак был непривычно неспешным. Время было, никто не спешил, время от времени кто-то бросал незначительную фразу, которая на пару минут вызывала оживление, и снова ленивое выжидающее молчание устанавливалось за столом. Алеша чувствовал себя лишним. Ему все больше казалось, что не они гости в Германии, а он чужой на маленьком кусочке России. Татьяна Николаевна сказала, что дома температура снова упала. Протасов буркнул, что опять зима будет длиться до майских праздников. Володя заметил что-то незначительное о выходных, что снова вызвало небольшое оживление, даже предложение провести вечер в ресторанах, названия которых звучали так по-русски. Ковалевский тоже вскинул голову, ухмыльнулся, начал вставлять реплики. Алеша еще острей почувствовал свою чуждость и взял чашку, чтобы скрыть неловкое настроение. Рука чуть подрагивала, но в пределах допустимого. Все в порядке, все в полном порядке. Это всего лишь работа. Он же отрабатывал две недели и чуть больше с другими делегациями. И привязывался к ним. Переживет и сейчас. А они были месяц вне дома. Им пора. Губы подрагивали: все тяжелей было удерживать на них улыбку, куда больше хотелось опустить уголки губ и закрыть глаза. А ведь еще надо в больницу переться. А они болтали все оживленней, строили планы, обсуждали, что и как будут делать на выходных, сочувствовали Матвеичу, который эти самые выходные должен был провести за оформлением всех бумаг – он, морщась, признался, что начальство не оставляет его своими заботами и хочет очень подробный отчет. Протасов похлопал его по плечу и предложил Татьяне Николаевне настругать салатиков и организовать сабантуй, что было встречено с одобрением. Алеша допил кофе и посмотрел на кофейник. Кажется он был уже пуст. Кажется, Алеша был им совсем не нужен. Погода была не самой неприятной, хотя порывы ветра оказывались иногда неожиданно сильными. Лев шел, втянув голову в плечи и засунув руки в карманы полупальто. Шарф был небрежно повязан и совершенно не защищал шею. Он шел поодаль, хмурился, думая о чем-то своем, и смотрел себе под ноги. Володя задавал Алеше уйму вопросов на совершенно неожиданные темы, Инна интересовалась погодой в Германии, Протасов и Татьяна Николаевна обсуждали, что и как они будут делать на выходных. Алеша с радостью отвечал, пытаясь сконцентрировать все свои мысли на вопросах и ответах и не думать больше ни о чем, не мучиться от тупой боли, сдавливавшей грудную клетку, и отстраниться от мыслей, из-за которых язык был куда больше похож на наждачную бумагу. Прощание в клинике заняло немного времени, куда больше было потрачено в двух приемных и кабинетах двух профессоров, которые очень многословно выражали удовлетворение от работы с русскими коллегами. Кафетерий был полупуст. Протасов и Володя, переглянувшись, сдвинули два столика, чтобы сидеть вместе. Ковалевский поразглядывал письма, которые выдали ему оба профессора, и сказал: - Буквы знакомые есть. Логотип, однако, красивый. Алеша, что они тут написали? - Лев Матвеевич! – с упреком вмешалась Татьяна Николаевна. – Вот за что я вас люблю, так это за вашу идейность. Сами днюете и ночуете на работе и других заставляете. Алеше и отдыхать надо. Это мы будем в машине спать, а Алеше нас в Гамбург везти. А он и вчера весь вечер языком отработал, и сейчас, и встал раньше всех. Пусть мальчик хотя бы попьет. Алеша склонил голову к плечу и удивленно и благодарно посмотрел на нее. - А то совсем загоняли мальчика. Какой здоровый лапочка был по приезде и как побледнел за месяц! – Татьяна Николаевна сурово посмотрела на Ковалевского. – Ничего с вашими письмами не станется. Ковалевский поднял руки, притворно сдаваясь, и ухмыльнулся. - Ну пусть мальчик попьет, - согласился он, но письма положил поближе к Алеше. Алеша пил кофе, а они снова говорили о своем городе, о больнице, сравнивали, обсуждали, что отсюда стоит перенять, ругали начальство на всех уровнях, и повторяли слово «дом» в каждом первом предложении. Алеша перевел с пятого на десятого, что там написали профессора, каждый на трех листах. Письма не содержали ничего принципиально нового, Алеша пообещал сделать их письменный перевод к понедельнику и отдал листы Ковалевскому. Пальцы его держали бумагу, немного подрагивая, и когда Ковалевский взялся за них, он не смог сразу разжать хватку. Он смотрел Льву в глаза сухими отчаянными глазами, не в силах больше улыбаться, и пытался разжать пальцы. Ковалевский опустил глаза на листы и потянул, медленно, но настойчиво. Алеша подчинился, откинулся на спинку неудобного скудно обрезанного стульчика и из последних сил сдержал безнадежный вздох. - Хороши, слушай, - полувосхищенно-полурастерянно выдал Протасов. – Я помню, у нас был председатель комсомольской ячейки, так он тоже говорить мог часами, и все типа по существу. Татьяна Николаевна согласно хмыкнула, глядя на письма, которые Ковалевский держал в руке, и обратилась к Протасову: - Тебя послушать, так он изменился. Сейчас рядом с губернатором так же часами говорит. И шиш поймешь, о чем. Ковалевский поднял на нее глаза и снова опустил их на листы бумаги. Наконец он убрал их в папку. Инна осторожно посмотрела на Володю, который оживленно выпытывал у Татьяны Николаевны и Олега сплетни про их комсомольскую молодость, и перевела взгляд на Алешу, скованно сидевшего на стуле, прижав локти к бокам и опустив голову, и на Ковалевского, смотревшего в сторону. Она сочувственно поджала губы и взялась за кофе. - Может, пойдем в гостиницу? – предложила она, отставляя чашку. – Пора уже чемоданы паковать. Алеша, сколько времени нам ехать? Алеша пожал плечами. - Вообще часов пять-шесть. Будут пробки – больше, - механически отозвался Алеша и посмотрел на нее. – Боюсь, есть шанс, - виновато улыбнулся он. – Мы поедем по очень загруженным дорогам, да еще в пятницу. - Ну, тогда в гостиницу и в дорогу? Ее коллеги оживленно загалдели, вставая, Алеша собрался с духом и встал следом за ними. Он шел за ними, глядя в сторону и пытаясь отстраниться от их оживленной болтовни, и не мог. Ковалевский время от времени вставлял бодрые реплики, и его густой игривый голос рашпилем проходился по Алешиному позвоночнику. Он возбуждался самым неприличным образом, чувствуя, как на его спине попеременно выступает то холодный, то горячий пот, и пытался дышать ровней, чтобы не застонать от чувств, которые он пока не мог назвать. А Ковалевский оживлялся все больше, перешучивался с Володей, подтрунивал над Инной, обменивался ехидными репликами с Протасовым, и Алеша понимал все отчетливей, как мало его связывает с Ковалевским. Время истекало. Алеша сидел в лобби отеля и терпеливо дожидался, когда делегация наконец соберется к поездке. Протасов выкатил чемодан и уселся рядом. Алеша спрятал телефон и вежливо улыбнулся. - Что, загоняли мы тебя со всей этой холопенью? – благодушно поинтересовался Олег, вытягивая ноги. - И что я должен ответить? – хмыкнул Алеша. - Либо правду, либо что-нибудь вроде «мира во всем мире», - как о чем-то само собой разумеющемся сказал Протасов. – Эх, еще сутки, и мы дома. Хорошо! Ты ведь раньше прибудешь? - Я думаю, вы будете в Москве, а я дома, - согласился Алеша. - Это хорошо, - сказал Протасов. – Это хорошо. Слушай... Протасов замолчал, потому что к нему подходили Инна и Татьяна Николаевна. Протасов встал. - Ну что, утрамбовываемся? – бодро сказал он. Алеша напряженно следил за ним. Но у Протасова больше не появилась возможность спросить или сказать то, что он хотел сказать. Судя по всему, это было чем-то незначительным, потому что осуждающие, презрительные и даже ненавидящие взгляды Алеша знал, и в интонациях Протасова не было ничего подобного. Володя истребовал себе место сзади, рядом с Инной. Протасов торжественно заявил, что будет сидеть рядом с Танюшей, Танюша подбоченилась и игриво посмотрела на него. Ковалевский удивленно приподнял брови и пожал плечами. - Ну, за штурмана так за штурмана, - флегматично сказал он, занимая свое место. Алеша устанавливал навигатор; он недоуменно и встревоженно посмотрел на Льва. – Меня сослали вперед. Володе приперло насладиться дамским обществом, - громко произнес он с таким расчетом, чтобы и Володя услышал, и посмотрел на Алешу. Алеша попытался увидеть в его глазах, в его лице хоть что-то, что намекнуло, объяснило, что Лев думает, но он снова опустил тяжелые веки и уставился вперед. Алеша посидел недвижно, перевел дыхание, закрепил навигатор и уселся поудобней. После ста километров пути Алеша заехал на автозаправку и дал возможность пассажирам размяться и потянуться. Он пошел на станцию, и следом за ним Ковалевский. - Нас послали за кофе, - пояснил он беспомощно глядевшему на него Алеше и скосил глаза на Володю. Ковалевский подошел и стал в полуметре от него, оглядывая его нечитаемыми темнеющими глазами. Алеша кивнул головой и сглотнул. И снова Ковалевский ничего не сказал, ни на что не намекнул, а Алеша не смог найти слов. Он переговаривался с сотрудницей станции, ощущая при этом стоящего за плечом Ковалевского всем своим естеством, и пытался успокоить жаркое волнение, которое стягивало все его тело жесткими огненными ремнями. Ковалевский молча рассчитывался, Алеша стоял рядом, опустив голову. Ковалевский покосился на Алешу и вышел. Протасов выбросил окурок и подошел к нему, беря стаканчики. Лев повернулся к Алеше и сказал тихо: - Давай помогу, один возьму. Не дожидаясь ответа, он ухватился за один стаканчик, и пальцы его мимоходом скользнули по Алешиным рукам и задержались на них. - Давай, - тихо произнес Ковалевский. – Я держу. Алеша прикрыл глаза и выпустил стакан. Ковалевский пошел к остальным. Алеша смотрел на его спину. Алеша остановил машину у стола и скамеек чуть поодаль. Татьяна Николаевна торжественно переминалась с ноги на ногу, Инна стояла, запахнув пальто, и рассматривала небо. - Слушайте, а мы в мороз возвращаемся, - сказала она, довольно глядя на небо. – А тут почти весна. - Да ладно тебе! Скоро и до нас дойдет, - радостно воскликнул Володя, становясь рядом и обнимая ее. Татьяна Николаевна одобрительно посмотрела на них и подмигнула Протасову. - Давайте усаживаться. Будет время – в Гамбурге на небо посмотрим, - ровным и размеренным голосом произнес Ковалевский и пошел к машине. Алеша сидел за рулем и просматривал сообщения. - Что, подружка пишет? – добродушно поинтересовался у него Протасов. - Да нет, друг собутыльника ищет, - усмехнулся Алеша, стараясь не смотреть в сторону Ковалевского и вообще не думать о нем. - И что, у тебя будут силы? - Завтра, может, и будут, - Алеша пожал плечами и улыбнулся Протасову в зеркало. Ковалевский отвернулся. Алеша скользнул по его отражению глазами и увидел, что брови у того были недовольно нахмурены. Он чуть не хмыкнул, настолько разнообразной могла быть интерпретация этого выражения. Алеша выехал из парковочного места и вырулил на магистраль. И снова дорога и бесконечный поток машин. Радио тихо мурлыкало и время от времени разражалось сводкой об информации на дорогах. Володя и Инна забрасывали Алешу вопросами. Лев сидел рядом, пересматривая брошюры, перечитывая записи, и молчал. Он сидел близко, до него можно было дотянуться, и Алеша готов был это сделать, и его снова останавливали люди сзади, которые то дремали, то бодрствовали. А Ковалевский упорно пересматривал бумаги, перелистывал их своими пальцами и глядел в окно. Алеша время от времени судорожно выдыхал воздух, в отчаянии пытаясь успокоиться, выровнять ритм сердцебиения, иногда вытирал потные ладони о брюки и молча просил его хотя бы о намеке на желание поговорить, и - тщетно. С какой-то благодарностью Алеша думал о том, что машин на первом автобане более чем много и нужно постоянно следить за движением. Он все рассеянней отвечал на вопросы, и паузы между его предложениями были все более длинными. Как-то и мысли стали более будничными, и Ковалевский наконец перестал перекладывать бумаги. Он убрал их все, подпер голову и задумчиво глядел в окно. Володя тихо посапывал, прислонившись к окну. Алеша отмечал цифры на указателях. И с каким-то содроганием он увидел на очередном огромном щите, что до Гамбурга осталось менее ста километров. Километры пролетали со скоростью мысли. Вот – он переложил руку и чуть подтянул ногу. Вот – восемьдесят километров, и он повернулся к Алеше, просто посмотрел, ничего не сказал и снова отвернулся. Вот очередная развязка, и Володя обменялся с Ковалевским восхищенными репликами по поводу Порша, пролетевшего мимо. Семьдесят один, Лев достал телефон, посмотрел сообщение и убрал аппарат. Рука его легла на подлокотник совсем рядом с Алешиной, пальцы начали постукивать по обивочной ткани, а Алешино давление тут же подскочило. До него дотянуться – двадцать сантиметров. Алеша положил руку на руль, подальше от соблазна. Шестьдесят. Шесть-десят. Ковалевский опустил голову и вздохнул. У Алеши зашумело в ушах. И снова Ковалевский положил руку на подлокотник. Инна с любопытством посмотрела на экран навигатора и что-то тихо сказала Володе, тот в ответ засмеялся. Начался ремонт дороги. Алеша плелся со скоростью в какие-то жалкие восемьдесят километров и прислушивался к новостям. Темп был безобразно умиротворяющим, и он недовольно поморщился. И снова вопросы о невероятных мелочах, снова обмен ничего не значащими репликами; Ковалевский перебросился остротами с Татьяной Николаевной, посмотрев назад, и, усаживаясь, коснулся кончиками пальцев Алешиной руки. Тот вздрогнул и посмотрел на него. А Ковалевский смотрел вперед и хмурился. Появились указатели к аэропорту, и все – и Ковалевский, и остальные, сидевшие сзади, подобрались, вытянули шеи и начали присматриваться к надписям на щитах. Алеша сцепил зубы и постарался придавить бурю чувств. Ковалевский смотрел в сторону и угрюмо молчал. Автомобиль остановился на остановке совсем рядом со зданием аэропорта. - Я высажу вас здесь, припаркую машину подальше, а потом найду, хорошо? – сказал Алеша, глядя на Ковалевского. - Отлично! – довольно сказал Протасов. – Высаживаемся! Ковалевский молчал и смотрел на Алешу. Затем он сжал челюсти и вылез из машины. Протасов снимал чемоданы с багажника и ставил их на землю. Алеша опустил голову, пытаясь успокоиться и не дать волю отчаянию. Он сжимал и разжимал кулаки, старался дышать поровней, и тщетно. Отчаяние удушливой волной накатывало на него, выдавливало липкий пот и сжимало горло. Вовремя он вскинул голову и улыбнулся: Олег засунул голову в салон и довольно сказал: - Мы все, Алеша, давай, ждем! Алеша кивнул головой и посмотрел в боковое зеркало. Эта делегация, эти пятеро стояли дружной группой, такие европейские и такие неместные, что поневоле оказывались приметными. Алеша отъехал на стоянку. Он просидел добрых пять минут, просто положив голову на рулевое колесо и тихо воя бессмысленные слова, скорее слоги, и скрежеща зубами. Глазам было больно, почти так же, как рукам, которые он сжимал до судорог. И ни слова, ни звука, только эти странные тяжелые взгляды, которыми Ковалевский окатывал его. Но до этого никому не было никакого дела. Алеша собрался с духом и выбрался из машины. До посадки оставалось изрядно времени, люди уже толпились у регистрационной стойки, обставленные вещами. Алеша приподнял брови, увидев и яркие пакеты из дискаунтеров всевозможных мастей, и клетчатые сумки, и дорогие чемоданы. А его делегация стояла в середине очереди, странным образом единая, и странным образом вокруг нее было свободное пространство. Алеша подошел к ним и улыбнулся. - Слушай, вот так всегда, - недовольно сказала ему Татьяна Николаевна. – Приезжаешь либо слишком рано, либо слишком поздно. Стой теперь, жди. Алеша пожал плечами и улыбнулся, надеясь, что улыбка его не выглядела вымученной. Ковалевский смотрел на табло, пристально следя за мельчайшими изменениями. - Слушайте, ну нет же смысла просто стоять, - выпалила Инна. – У нас времени как минимум пятнадцать минут. Как насчет немного пройтись по всем этим магазинам? Татьяна Николаевна, вы со мной? - Сильно только не увлекайтесь, - прищурился Протасов. – Так, я покурить. Володя остался рядом с чемоданами, разглядывая зал. Ковалевский посмотрел на него и перевел взгляд на Алешу. - Ты можешь пока посидеть в кафе. Когда объявят посадку, снова подойдешь, - сказал он ровным голосом. Алеша приоткрыл рот, чтобы хотя бы что-то сказать, и снова закрыл его. Он кивнул и сделал шаг назад. У Ковалевского был странный взгляд. Тяжелый и тусклый, угрожающий. Алеша склонил голову и отошел. Очередь медленно двигалась вперед. Алеша подоспел как раз к нужному моменту, когда Володя пытался объясниться с барышней-регистратором, которая с сильным акцентом говорила по-английски, но будучи вьетнамкой, русского не понимала совершенно. Алеша терпеливо стоял все время, пока они оформляли билеты, переводил, если была необходимость, и глядел поверх их голов. Багаж был сдан, билеты зарегистрированы. У посадочных ворот группа остановилась. - Алеша, - торжественно сказала Татьяна Николаевна, - Лев Матвеевич попросил меня произнести речь, потому что я в этой группе вроде как за парторга. В общем, говорить речей я не умею, но попробую. Мы очень тебе благодарны, с тобой было очень здорово все это время. В общем, мы тут небольшой подарок подготовили. Алеша приоткрыл рот и попытался улыбнуться. Это получилось со второй попытки. Инна улыбалась рядом; ее глаза влажно поблескивали. - Мы тут долго совещались, что тебе можно подарить. Спиртное ты особо не жалуешь, а чем еще удивить тебя, мы даже не знаем. Короче, мы решили, что от нас должна остаться какая-то память. Вот, - неожиданно закончила она и резким движением вытянула вперед руки, в которых держала огромный кактус с лихим белым цветком. – На всякий случай кактус, а не орхидея какая-нибудь, чтобы когда ты уезжаешь, ты не думал о нем. Растение неприхотливое, выдерживает бесконечные засухи. Месяц без полива выдержит точно. Алеша растерянно и благодарно смотрел на нее. - Спасибо, - шепотом сказал он. – Это было замечательное время, и с вами здорово было работать. – Он обвел их смущенно поблескивавшими глазами и виновато улыбнулся. – Я очень рад, что смог оказаться вам полезным. Мне было бесконечно приятно работать с вами. Если вы когда-нибудь окажетесь здесь, я буду счастлив снова встретиться с вами. Мой телефон и мейл есть, так что... – Алеша беспомощно пожал плечами. Татьяна Николаевна кивнула, решительно шагнула вперед и обняла его, крепко прижимая к себе. - Обязательно, - выдавила она, отступая и осторожно вытирая глаза. - Я предлагал водочки, - виновато признался Протасов. – Но кактус тоже неплохо. – Он ухватился за Алешину руку и обнял его. – Будешь у нас – звони! Протасов похлопал его по плечу и отошел. Володя и Инна тоже обняли его, говоря теплые слова. Они отошли в сторону. Ковалевский пожал руку. - Спасибо. За все. Хорошей дороги тебе! – сказал он вибрирующим голосом. Ладонь у него была горячей и влажной, но рукопожатие твердым и жестким. Алеша попрощался с ними, а потом стоял с кактусом в руках рядом с воротами и смотрел, смотрел на поле. С каким-то недоумением и негодованием он услышал, что посадка закончена; он отошел, глядя на табло, и нащупал телефон, который с самого утра был на виброрежиме. Алеша проверил сообщения, засунул руку с телефоном в карман и судорожно сжал его. Он пил кофе и глядел в сторону летного поля. Смартфон лежал рядом с кактусом, совершенно неподвижный. Алеша направился было к стоянке, но вспомнил, что не мешало бы капуччино в дорогу взять. Он отстоял в очереди и растерянно посмотрел на продавца, не первый раз окликавшего его. Сделав заказ и дождавшись его, рассчитавшись, он пошел к машине. На улице было сухо и по-весеннему тепло. Алеша постоял у входа и направился на стоянку, вдыхая весенний воздух и рассеянно оглядывая все вокруг, совершенно бесцельно и бездумно. Он постоял у машины, поставил кактус на крышу, открыл дверь и пристроил стаканчик кофе и растение. И снова ему пришлось собираться с силами и вспоминать, что он хотел делать. Завибрировал телефон; Алеша жадно схватился за него, но это звонил шеф, интересуясь, как все прошло. Алеша отчитался бесстрастным голосом, выслушал пожелание хороших выходных и откинул голову на подголовник. Дорога домой была бесконечной. Алеша заставлял себя концентрироваться на дороге, но снова и снова улетал мыслями вверх. Он поглядывал на часы, отмечая минуты, отсчитывая время до посадки самолета, и механически озвучивал часы и минуты. Он скосил глаза на навигатор. Сто километров. Дорога была бесконечной. Только полотно перед глазами, одинаковые полосы и редкие машины. Восемьдесят. Они, наверное, границу пересекли. Осталось всего ничего. Скоро, совсем скоро приземлятся в Москве. Он должен включить мобильный. Алеша несся домой, надеясь, что он приедет как раз к тому времени, когда они будут ждать пересадку. Может, он хотя бы как-то обозначится, хотя бы один дурацкий смайлик. Алеша воспрял духом и прибавил газ. Он должен хотя бы как-то проявиться, ведь должен! Чемодан стоял в прихожей, кактусу было определено место на окне. Алеша проверял, приземлился ли самолет. Почти. Скоро. Он пошел на кухню, положил телефон на стол и сделал себе чай. Чай остыл. Телефон неподвижно лежал. Только Марик прислал сообщение с извещением, что завтра они устраивают гриль. Алеша опустил голову на руки. Они уже взлетели. За окном неумолимо темнело. Чемодан так и стоял в прихожей. Алеша лежал на диване, глядя в потолок. Они летят где-то над Уральскими горами. Он судорожно вздохнул и закрыл глаза.