Расстояния

Родной город встретил Льва теплой и ясной погодой. Он медленно вышел из аэропорта, остановился, оглянулся и сделал первый шаг на стоянку. Странным образом тот факт, что он дома, не радовал Льва совершенно. У него было стойкое ощущение, что чего-то не хватает, и странная пустота под ложечкой мало помогала успокоиться и прийти в себя. Все время перелета, особенно из Москвы в родной город Лев пытался убедить себя, что все позади, что ему нужно настроиться на то, что его ждет работа, родная больница, новые кампании по завоеванию новых площадей и захвату новых финансов. Он из последних сил уверял себя, что недели с Алешей должно хватить до позднего октября, когда ему предстоит отгулять еще один отпуск. И вроде как у него более чем достаточно сил, чтобы заниматься своими должностными обязанностями, которые до сих пор доставляли ему максимальное удовольствие и удовлетворение. А с Алешей можно будет и в скайпе общаться. Хватало же ему до этого невнятных разговоров? Лев стоял у входа в здание аэропорта и глядел на небо. На нем почти не было облаков. Дождя тоже не намечалось. Отличная летная погода. Можно будет вытащить Николая на озеро. Пикник устроить. Лев медленно побрел к такси. Что бы и как бы ему ни хотелось, нужно возвращаться на бренную землю из счастливого времени. От того, что он будет стоять и глядеть на небо, ничего не изменится. Сидя в машине, глядя в окно, Лев снова и снова думал про тот злосчастный разговор, который без малого третий день преследовал его. Он заново проигрывал разговор в уме, пытался найти аргументы «за» и «против» и натыкался на очередную стену, на которой огненными буквами полыхала все та же надпись: Алеша прав, а не ты. Лев пытался доказать Алеше, что хорошие переводчики нужны и в Сибири, и задумывался, а много ли работы у него будет – китайского, который мог бы оказаться прибыльным, он явно не знал, а немецкий и английский востребованы в значительно меньшей степени, да и делают переводы в основном студенты, и пусть качество оказывается соответствующим, но и цена куда более приемлема. Лев хотел убедить его, что можно будет найти работу по специальности, а в ответ звучал злорадный голос: а сам бы ты согласился пойти работать простым медбратом? Из такси у своего дома Лев вылез со мрачным лицом и угрюмой складкой, глубоко прорезавшей переносицу. Выхода из сложившейся ситуации не было – явно не было. Вытряхнув содержимое сумки и зашвырнув вещи в стиральную машину, Лев упал на диван и уставился в потолок. Он был знаком до малейшей трещины, основательно так изучен за последние полтора месяца. Надо было, наверное, отослать Алеше сообщение, что он доехал без приключений. И не хотелось. Не хотелось включать компьютер, терзаться в неведении, в сети ли Алеша, пока компьютер загрузится, разочаровываться потом или странным образом не знать, что сказать и о чем поговорить. Лев рассматривал неровности на потолке, пытаясь определиться насчет результатов поездки, и не мог. И снова это идиотское ощущение, что он что-то потерял по пути домой, сосущее ощущение под ложечкой и отчаянное, почти до ненависти желание вернуться к прежнему равновесию, о котором ему остается только мечтать. Эйфория улеглась. Улеглось и граничащее с отчаянием состояние апатии, которое Алеша с трудом поборол к понедельнику. Как бы там ни было, надо было идти на работу. Он провалялся добрый час, глядя за тем, как неверно и неровно светает небо, как постепенно насыщается солнечным светом комната; смысла дожидаться будильника не было, и он неторопливо встал, не менее неспешно выпил утренний кофе, собрался и пошел на работу, решив сделать приличный круг, заглянуть в булочную, но не свою привычную, а другую, в соседнем квартале, и позавтракать там. Ему очень хотелось, чтобы добрая и заботливая госпожа Хартман подбросила ему побольше всякой разной работы, и желательно посложней, чтобы не думать об оставшейся позади неделе. Алеша старательно избегал дурных и до неприличия пессимистичных мыслей, которые все начинались одинаково: а что, если? А что, если Лев разочаровался в том, что пережил в Ростоке? А что, если решительность, с которой Алеша возжаждал определенности, оказалась Льву неприемлемой? А что, если Лев разочаровался в нем самом? Одно дело Алексей Шерер в костюме и галстуке, охотно и самое главное – молчаливо выгибающийся под его губами, и другое Алеша в домашних брюках и выцветшей майке, который недовольно пеняет Льву по поводу разбросанных вещей и чашек с чаем, оставленных на полу рядом с диваном? Что, если определенность, которой так хочет Алеша, Льву не нужна? Алеша пил кофе, сидя за крохотным столиком у окна, поглядывая на часы и держа в руке смартфон, который должен был завибрировать, буде Лев соизволит прислать сообщение. Кофе заканчивался, смартфон не подавал признаков жизни. Нужно было идти на работу. Алеша отнес чашку к стеллажу для грязной посуды и побрел на работу. Хартманша посмотрела на него крайне недовольно. - Что-то ты чудишь, Шерер. Сильно чудишь, - бросила она после приветственной фразы, высказанной скрежещущим голосом. Алеша пожал плечами и уселся за свой стол. - Неужели твой экзотический доктор из знойной Сибири прилетал? – насмешливо бросила она. Алеша спрятался под столом, якобы для того, чтобы включить компьютер, и там основательно закатил глаза и даже высунул язык. - Завидуйте молча, madame Hartmanne, - на французский манер, с ударением на последний слог, отозвался он сухим голосом. Выпрямившись в своем кресле, он игриво посмотрел на нее, манерно поправил волосы, томно вздохнул, выгнул поясницу и, поджав губы, высокомерно хмыкнул. – А мое удовлетворенное либидо категорически запрещает мне реагировать на вашу язвительность. Госпожа Хартман не смогла сдержать короткого смешка. - Зараза ты, Шерер, - выдавила она, помотала головой и уставилась в компьютер. Посидев, поколебавшись, она не утерпела и спросила: – Точно, что ли, твой доктор прилетал? - И что вы хотите услышать, madame Hartmanne? Что он улетел и не обещал вернуться? Так не обещал. – Алеша сделал вид построже и уставился в экран компьютера. Госпожа Хартман хмыкнула и уткнулась в свой монитор. Посидев немного, пощелкав мышкой, скорей чтобы проимитировать бурную деятельность, чем в силу необходимости, она повернулась к Алеше, уже принявшему нормальный вид, избавившемуся от манерных ужимок и сосредоточено изучавшему что-то на экране; она посидела молча, пожевала губы и спросила: - И что ты собираешься дальше делать? Тебе не кажется, что глупо цепляться за эту историю? Он даже не в Москве. Все-таки и расстояние приличное, и Сибирь не Европа. Алеша опустил глаза и посидел так, пытаясь унять бурю чувств, внезапно накатившую на него. - Наташа. Я. Ничего. Не знаю. – Алеша замер, посидел, подумал, попытался успокоиться, чтобы прозвучать более миролюбиво, по крайней мере нейтрально. - Он был здесь, улетел. Ничего не обещал. Я тоже. Ты права. Сибирь далеко. Что еще ты хочешь? Может, мне метнуться за иголками, чтобы ты их мне под ногти позагоняла? Или поинтересоваться, уверена ли ты, что твой Хартман в своей трехмесячной командировке в Дубае хранит тебе исключительную верность, а не подумывает о том, чтобы остаться там с прелестной аравийкой? Алеша развернулся к ней, склонил голову к плечу и вопросительно поднял брови. - Ты стервец, Шерер, - хмыкнула Наталия. – Кто бы мог подумать. А таким приличным мальчиком казался. Мой Хартман не тот человек, чтобы на сторону бегать. Он немец, если ты забыл, а у немцев такие финты вообще не приняты. Ты не забывай, как мы с ним женихались. Два года между там и здесь. Ничего хорошего, однако. Пока не поженились, так бы и тянули кота за хвост. Так что либо лучше тебе его сразу забыть, либо перетягивать сюда. Мужик явно неглупый, должен понять, что тут ему куда лучше будет, чем в своей дыре. – Она величественно сложила руки на груди и торжественно посмотрела на него, чуть закинув голову назад. - Что бы я делал без ваших советов, madame Hartmanne, - буркнул Алеша, отворачиваясь от нее. Он привычно открыл скайп, убедился, что онлайн есть все, кроме того, кого он хотел бы увидеть онлайн, и вышел из программы. Шеф поинтересовался, как прошел незапланированный отпуск, поблагодарил за готовность поддержать нужды фирмы в случае необходимости, выразил надежду, что больше таких экстренных необходимостей не возникнет, и поинтересовался планами на дальнейший отпуск. Алеша мужественно удерживал улыбку на лице и не менее мужественно сдерживался, чтобы не поерзать, хотя желание такое возникало: у господина Дайхмана была очень примечательная способность вычитывать ровным голосом, очень вежливо, с улыбкой, но так, что пробирало до самого ядра своей недисциплинированной натуры. Алеша пожал плечами и вежливо сказал, что если господин Дайхман сочтет, что отпуск следует перенести, то Алеша охотно подчинится решению. Господин Дайхман добродушно и немного иронично усмехнулся и отправил работать. Алеша резво убрался из его кабинета и, облегченно закатив глаза, пошел делать кофе. Госпожа Хартман посмотрела на него искоса и снова уткнулась в монитор. Алеша с трудом удержался, чтобы не показать ей язык, и, собравшись с духом, вошел в скайп. Ковалевский, Лев Матвеевич, был оффлайн. Алеша помедитировал на безмолвие, пытаясь игнорировать все усиливавшееся подозрение, что все плохо и будет еще хуже, попытался отогнать неприятные царапающие ощущения, и решил пока позаниматься своими должностными обязанностями. Работы хватало. Скайп не подавал признаков жизни. От Марата пришло сообщение с требованием отчитаться о том, как проводился к себе домой этот каэмэн. Алеша предложил выбраться на пиво. Марик отозвался через полчаса, печально сообщая, что Тоби завтра уматывает в Испанию, а посему сегодня вечером он будет сильно ангажирован. Алеша пожелал ему счастливого пути, обменялся сдержанно-недоброжелательными взглядами с госпожой Хартман, которая слишком уж пристально следила за тем, как Алеша набирает сообщение. Он постарался изобразить умиленную радость и побольше нежности на лице, бросил последний томный взгляд на смартфон, положил его рядом демонстративно-ласково и отвернулся. На лице госпожи Хартман отразился не самый широкий, но вполне красноречивый спектр эмоций, большей частью негативных. Почувствовавший себя хотя бы отчасти отомщенным Алеша решил, что можно и дальше продолжить служить на благо фирме. День упорно не хотел заканчиваться. Алеше казалось, что минуты ползут медленнее черепах, и он не горел желанием подстегивать их, отлично понимая, что дома ему будет еще хуже. Нужно было провести хорошую такую санитарную обработку, мебель переставить, что ли, чтобы вытравить как можно больше напоминаний о том, что у него были гости – такие гости. А еще лучше сменить квартиру. С этими радостными мыслями Алеша решил посмотреть, что хорошего вывешивают на сайтах местных ростокских клиник. Вакансии были, и были как раз в кардиохирургической клинике. Он решил еще кое-что уточнить и на сайте Федерального агентства по труду поинтересовался условиями признания квалификаций и прочего. Делал он все это, не особо веря, что ему пригодится: бывают люди, которые привязаны к родной земле, фактически не представляя себя в иных условиях. Был ли Лев таким, Алеша не мог сказать наверняка. Да и не получил он никакого определенного ответа – ни однозначного «да», ни не менее однозначного «нет». Только и оставалось, что ждать и надеяться, глупо и отчаянно надеяться. Николай прислушивался к знакомому топоту по лестнице. Артем не любил лифты и с азартом перемещался по лестничным пролетам. Николай посмеивался, но его эта привычка устраивала вполне: он был готов к короткому и резкому звонку в дверь, открывая ее практически сразу. Артем обычно проскальзывал в квартиру, шурша пакетом и поясняя, что и зачем он принес с собой, и перемещался на кухню, где продолжал издавать огромное количество всевозможных звуков: от шуршания полиэтилена до позвякивания кастрюль, тарелок и ложек. Николай следовал за ним, глупо улыбаясь, и выслушивал все, что Артем ему рассказывал – рассказывал он много и быстро. Николай знал все о его учебе, о том, как часто он встречается с одногруппниками и где, о том, что из себя представляет начальство и чем оно отличается от родной кафедры, о том, что за атмосфера установилась в отделении и как усердно пытается его накормить старшая медсестра. Он выгружал на стол конфеты, которых дивным образом к концу рабочего дня оказывалось в избытке в карманах, и принимался за очередное блюдо, которое хотел попробовать приготовить. Николай тянулся к корзинке, в которую Артем вытряхивал съедобное содержимое карманов, выбирал конфету с непривычной формой или незнакомой оберткой и засовывал ее в рот. Артем недовольно бурчал, что чувствует себя оскорбленным, когда его кулинарные таланты так энергично игнорируют за пару часов до физического воплощения очередного блюда. Николай посмеивался, говорил, что его и на Темины кулинарные таланты хватит, и еще останется, и уволакивал еще одну конфету. Артем бурчал еще недовольней, постепенно умолкая, начиная дышать неравномерно и очень глубоко, когда Николай подбирался к нему сзади, обнимал и покрывал легкими поцелуями шею. С учетом многочисленных причин они не всегда собирались ужинать раньше девяти вечера, Артем возмущался, обвиняя его в пренебрежении кулинарными талантами, и Николай посмеивался, говоря, что места у него хватит и на сладкое, и на ужин, и на десерт. Раздался знакомый и долгожданный звонок в дверь. Николай потянулся к двери и открыл ее. У Артема был ключ, но он с каким-то сакральным упорством настаивал на том, чтобы звонить в дверь и дожидаться, когда Николай ее откроет. Николай услышал, как Артем проскользнул мимо, почувствовал легкий ветерок, вызванный его перемещениями, аромат его туалетной воды и особый, родной запах, по которому он бы опознал Артема, если бы у него еще и уши были заткнуты. Артем потянулся к нему, коротко и неловко клюнул в губы, вывернулся, когда Николай попытался проделать то же, но значительно более основательно, недовольно фыркнул и сбежал на кухню. Николай драматично вздохнул и пошел следом. Артем скользил рядом, стараясь как можно меньше касаться Николая, нервно и дергано отзывался на простые вопросы о том, как прошел день; по звукам, которые производил Артем, Николай все ясней понимал, что случилось что-то страшное, ну или собирается случиться. Он осторожно подобрался к Артему, обнял его и прижал к себе. Артем дернулся, снова фыркнул и успокоился; Николай почувствовал, как Артем расслабляется, прижимается к нему, откидывает голову на плечо и выдыхает, шумно и обреченно. - Что случилось? – мягко поинтересовался Николай, осторожно проводя губами по шее и вслушиваясь в его реакцию. - Командировка, - недовольно буркнул Артем и заерзал. – С бухты-барахты, еще утром никто ничего не знал, а после обеда – опа, и я должен ехать. Николай успокаивающе погладил его по плечу. - Повышать показатели. Блин. Повышать показатели. Они там чего-то придумывают, а мы должны ломать голову, как все это оформить и как людей заставить диагностику проходить на ранних стадиях, - угрюмо говорил Артем, опустив голову. Он постепенно успокаивался, расслаблялся и обмякал в сильных и чутких руках, рядом с чуткими губами. Николай склонил голову и прижался щекой к его щеке, прислушиваясь к выравнивавшемуся дыханию и успокаивавшемуся сердцебиению. - Ты только представь, - с обиженными нотками в голосе произнес Артем. – Ты только представь: это на целую неделю. Там отделение три койки и полторы санитарки, никакого диагностического оборудования, из лекарств только дистиллированная вода, а врач пьян двадцать пять часов в сутки последние тридцать лет. И я должен приехать туда, за неделю призвать всех к порядку и мгновенно улучшить показатели так, чтобы все остались довольны, особенно в нашем министерстве. - Съезди, отдохни, расслабься, получи удовольствие. Где это? – поинтересовался Николай. - Далеко. На кривой козе полдня ехать, - буркнул Артем, разворачиваясь к Николаю и утыкаясь носом в его шею. Он глубоко вздохнул и пробормотал лениво: - Я бы их всех нафик послал, но я младший в отделении и вроде как одинокий, понимаешь? А так у кого дети, у кого дети, у кого дети. – Артем пробормотал эту тираду с разными интонациями, что вроде должно было показать совершенно непохожих детей – хороших, поплоше и безобразно непослушных, но в любом случае служивших достаточной причиной, чтобы не ехать в командировку. Николай успокаивающе погладил его по спине и коснулся губами щеки. - А ты разве не одинокий? – с совсем слабой, но от этого не менее лукавой улыбкой поинтересовался Николай. - Ну, не то, чтобы совсем такой одинокий, - Артем отстранился, заглянул Николаю в лицо и отстранился. – Вот любишь ты надо мной издеваться, - вознегодовал он. – И как я тебе все прощаю? Николай услышал долгожданные жизнерадостные нотки в недовольном ворчании Артема и улыбнулся шире. Он осторожно провел рукой по руке, поднялся выше к плечу и задержал ладонь на его щеке. - Хороший вопрос, Тема, - игриво отозвался он. – Так ты меня в этом месяце покормишь, или ждать июля? Артем фыркнул, через пару секунд высвободился из его рук и повернулся к плите. - У меня ни на что серьезное настроения нет. Можно просто спагетти по-болонски сделать, - бодро сказал он. - Макароны по-флотски? – невинно заметил Николай. - Спагетти болоньезе! – тут же ощетинился Артем. - Ну вот я и говорю. Макароны по-флотски с томатным соусом марки «Краснодар», - Николай выхватил еще одну конфету и уселся. Чинно сложив на груди руки, он величественно кивнул головой. – Не отвлекаемся, Тема Борисович, не отвлекаемся. Кашеварим. Артем хмыкнул, покачал головой и шлепнул крышку на кастрюлю. Он уселся рядом и отодвинул корзинку с конфетами. - Ну-ну-ну! – только и успел возмутиться Николай, но корзинку перехватить не успел. - Чтобы мне и дальше не оскорбляться в своих лучших кулинарных чувствах, - пояснил Артем и развернул конфету, стараясь подемонстративнее шуршать оберткой. - Коварный, жестокий! – шутливо вознегодовал Николай. - Угу, - отозвался Артем, усердно уплетая конфету и вытянул шею, проверяя, закипела ли вода. - Расскажи, что конкретно тебя ждет, - попросил Николай, удерживая изо всех сил на языке другой вопрос, который хотел задать: что ждет меня? - Да что? Как обычно, консультации, диагностика, обмен опытом, - Артем встал, подошел к плите и начал рассказывать про очередную программу, под которую правительство выделило деньги, но забыло почетче проконтролировать, как они будут расходоваться. Он близко к тексту пересказал пояснительную записку, от которой Николай поморщился, настолько пафосной она была, и посетовал, что ему скорее всего не одна командировка будет предстоять. Николай помрачнел. Как-то он не просто привык к тому, что Артем звонит по пять раз на дню, заглядывает на обеденный перерыв и проводит у него куда больше времени, чем приличествует независимому и типа одинокому парню. Дело было даже не в том, что у него был регулярный и очень разнообразный секс, это было как раз меньшей из приятностей. Дело было в том, что Николай незаметно для себя привык натыкаться на чужие вещи, выбирать свое из увеличившегося как минимум в три раза строя туалетных вод и прочих косметических принадлежностей и мыть в два, а то и три раза больше посуды. И дело было в том, что ему это нравилось. Николаю были бесконечно приятны шутливые перебранки, которые они с Артемом охотно устраивали, уютные вечера, проходившие под тихое бубнение актеров, начитывавших аудиокниги, которые потом слушал Николай, и шорох страниц в книгах, которые читал Артем, сидя рядом, и совершенно разные ночи. Артем умудрялся доставлять Николаю удовольствие даже своими идиотскими комплексами. То он требовал признаний, что у него замечательная кожа, и затаив дыхание выслушивал ту разлюли-малину, которой осчастливливал его Николай, то жаловался, что у него волосы похожи на паклю, и Николай гладил их, целовал и убеждал Артема, что они самые замечательные, самые мягкие, шелковистые и приятные, то переживал, что от него пахнет неприятно, и Николай послушно принюхивался, вдыхал аромат его такого родного тела и в меру своих не самых маленьких сил слагал оды самому восхитительному и самому афродизиачному запаху. Артем затаивал дыхание, а потом начинал «хулиганить», как он сам называл это много времени спустя, устроившись под боком у Николая, отдыхая и медленно засыпая. Он пытался бормотать в дреме оправдывающимся голосом, что после таких признаний просто не мог не продемонстрировать Николаю степень и размах своей благодарности; Николай согласно угукал, гладя его по непослушным вихрам, и алчно вслушивался в дыхание, которое постепенно успокаивалось, становилось размеренным, перемежалось посапыванием и наполняло его грудь теплой и щемящей нежностью. Как быстро он привык к такому постоянному непостоянству, подумал Николай, прислушиваясь к знакомым, пусть и чуть более резким, чем обычно, звукам. Целая неделя – ему предстоит целая неделя без такой неоднозначной, но такой всепоглощающей привязанности. Артем поставил перед ним тарелку со спагетти и осторожно пристроил рядом вилку. Он так и остался стоять, словно ждал чего-то. Николай протянул руку, нащупал его талию и притянул его к себе. Уткнувшись в живот, он пробормотал: - Ты возвращайся быстрей, хорошо? Артем согнулся и засопел Николаю в макушку. - Ты меня жди, хорошо? – смущенно пробормотал он. Лев стукнул по двери и распахнул ее. - Николенька свет Андреевич, один ли ты? Готов ли принять в свои дружеские объятья бедного и несчастного меня? – огласил он кабинет. - Левушка, деточка, ты ли это? – отозвался Николай, сидевший за столом и пивший чай. - Пиццу будешь, работник руки и крема? – бросил Лев, шлепая коробку на стол. – Я себе чай сделаю, а ты налетай. - Делай, работник бумажек и печатей, делай. Как скальпель выглядит, еще помнишь? – хладнокровно поинтересовался Николай, открывая коробку. Лев буркнул что-то невнятное и зло щелкнул по клавише на чайнике. - И я рад тебя приветствовать, - тут же отозвался Николай. – Как прошел отпуск? Я так понимаю, рассказа о том, какая такая муха тебя укусила, что ты сорвался в отпуск, и не куда-нибудь, а в Германию, я шиш дождусь. Николай с наслаждением принюхался к пицце, взял в руки первый кусок и откусил от него. - Баш на баш. Ты рассказываешь, как поживает твоя, я делюсь моим субъективным и пристрастным мнением о моей. – Лев уселся на стул и потянулся за куском. - В командировке она. – Николай помрачнел, сам не осознавая этого. Лев с интересом смотрел, как он опускает голову, отводит лицо в сторону – его аналог попытки зрячих людей спрятать глаза, и явно теряет интерес к пицце. – В каком-то сильно удаленном районе. Вчера звонил, доехал нормально. - Что, только один раз и звонил? – хмыкнул Лев. – Надо же, а я думал, что ты меньше пяти раз в сутки от него не отмахиваешься. А? - Ну хорошо, он звонил с полпути, с трех четвертей пути, когда увидел халупу, в которой ему предстоит жить, и когда непосредственно припарковался перед ней. Потом он еще раз позвонил из нее и проконтролировал, поужинал ли я. - Все или еще что было? – ехидно поинтересовался Лев. - Прошу пардону, Лев свет Матвеевич, но вот этот звонок тебя касается в последнюю очередь, - надменно отозвался Николай и с самодовольным видом откусил еще от пиццы. Лев смотрел на него, в яростном отчаянии сдвинув брови, и думал, что на лице Николая никогда нельзя было так явно прочитать мысли, как сейчас. Пару месяцев назад он просто хмурился, рассказывая, как страдает под колпаком тотальной опеки со стороны Темы Борисовича, а тут посмотри-ка ты, прямо мегаватты самодовольства излучает. Мальчишка его крепко на крючок поддел. - Твоя очередь жаловаться, Левушка, - прожевав кусок, величественно произнес Николай. - На что? – рассеянно отозвался тот. - Какая зараза тебя в Германию понесла. И не та ли это зараза, которая грамотно опустилась в обморок в операционной прямо тебе на руки, а? В том городе – Аахене. - Нифига она не опустилась. Так бы и рухнула, если бы ее не выставили, но держался он до последнего. И между прочим, хорошо держался для неспеца. – Лев сцепил зубы и недовольно поморщился. По совершенно непонятным причинам ему было до боли неприятно, когда об Алеше так отзывались. Он не врач и совершенно не обязан оставаться равнодушным ко вскрытым грудным клеткам. Он вообще очень даже хорошо тогда держался, да и потом. Нашел, как бороться с совершенно неприятными ощущениями. И абсолютно заслуженно заработал тот восхитительно положительный отзыв, который Лев ему накатал. Николай насторожился. В голосе Льва, в небрежных, казалось бы, предложениях, слишком явно слышалось негодование. Николай был согласен, что то, что он сказал, и что куда важней – как он это сказал, прозвучало слишком небрежно, фамильярно. Но реакция Льва была в любом случае непропорциональной и несимметричной его, Николая, реакции на схожие фривольности, высказанные в адрес Артема. Кому другому он бы не спустил их с рук. Но не Ковалевскому – первому другу и товарищу. А Ковалевский отказывается отвечать тем же и подтрунивать над предметом своего сердечного интереса? Николай постарался сдержаться и не выразить ничем своих мыслей, ни бровей не поднимать, ни ехидно улыбаться. А ведь первый раз на памяти такое, чтобы Лев нервничал, когда предметом обсуждения становился его мил-сердечный друг. Обычно это оставалось незамеченным. Лев не делился своими соображениями ни с кем и пропускал мимо ушей рассуждения других. А тут вишь ты, отреагировал. И что бы это значило? - Тебе видней, - успокаивающе произнес Николай. - Вот именно, - зло огрызнулся Лев и резко отодвинул стул. – Тебе еще кипятка подлить? - Позже, - флегматично отозвался Николай, приподнимая брови. Как-то был он в курсе, кажется даже, Левкина мама рассказывала, что это движение - первый знак недоумения. Если этот гад на него смотрит, пусть подергается. А чтобы еще веселей было, Николай добавил: - Что ты дерганый такой? Ну не зараза он, а замечательный неврач и отличный спец в своей области и имел полное право хлопнуться в обморок прямо в операционной, когда увидел вскрытую грудную клетку. - Да заткнись ты! – рявкнул Лев. – Что приклепался-то?! Николай послушно замолчал. Он нисколько не обиделся, более того, он был даже рад. Кажется, Левушка неслабо так получил по ушам, и все его самомнение, вся его спесь осыпалась. Осталось только понадеяться, что тот молодой человек, о котором Ковалевский рассказывал только однажды и совершенно иным, легким и благодарным, но нисколько не страстным тоном, не окажется стервецом. Лев выдохнул. - Извини, - сквозь зубы процедил он. - Да без проблем, - спокойно отозвался Николай. – Садись пить чай. Знаешь же, что не люблю, когда над душой висят. Николай методично поглощал пиццу. Лев жевал ее, и она была для него не вкуснее бумаги. Николай скупо рассказывал ему, через что проходит идеалист Тема Борисович в глуши, и на лице его против воли проскальзывала по-доброму насмешливая и интимная усмешка. Льву тогда казалось, что бумага, которую он жует, еще и плесенью отдает. Наконец он выпил чай и резко встал. - Мне пора, - бросил он. Николай подумал, что это очень сильно похоже на бегство. «И все-таки, о чем он хотел поговорить, что даже пиццу приволок?» - подумал Николай и усмехнулся. А ведь поговорить он явно хотел, и очень сильно. Он потянулся к коробке. Так и есть, осталось еще два куска. У него барский обед – львиная доля досталась никак не Льву. Зазвонил телефон. Тема – наверное, проверяет, сыт ли он. Николай счастливо улыбнулся и потянулся за аппаратом. - Привет, - промурлыкал он. В динамиках повисла такая сладкая и такая многозначительная тишина. - Привет, - сбивчиво отозвался Артем. – У меня тут времени свободного немного есть, вот я и решил позвонить. - У меня есть пара минуток, - охотно признался Николай, прикрывая глаза и откидываясь на спинку стула.