Расстояния

Николай неторопливо шел домой, с наслаждением вдыхая летний воздух. Скоро Тёма вернется домой. Он звонил с полпути, жаловался, что сильно устал и задолбался смотреть на твердолобость старых коллег и все чаще вспоминает такое красивое слово «саботаж», которое пока просто вспоминает, почти безотносительно к ситуации. Голос у него на самом деле звучал утомленно. Николай тогда как-то очень ловко погладил его по встопорщенным иголкам, перевел разговор на то, что Артем может приготовить по приезде, и пообещал заглянуть в супермаркет, чтобы запастись продовольствием. Артем возмутился и попытался потребовать, чтобы хотя бы Лев Матвеевич его сопровождал, на что Николай отозвался легкомысленным фырком: Лев Матвеевич сейчас не лучший соратник в любых мероприятиях. Да и он не настолько беспомощен. Артем пробормотал что-то невразумительное, Николай отозвался ласковыми и двусмысленными фразами, приправив это дело интимными интонациями, и Артем шумно выдохнул и отключился. Он перезвонил через пару минут, обвинил Николая в легкомысленности, совершенно неподходящей серьезному и уважаемому специалисту, зашептал, что он потребует колоссальной компенсации за нанесенные моральные травмы, и пообещал направиться прямо сразу к нему, чтобы ее истребовать. «Я тоже по тебе соскучился», - ласково отозвался Николай. Артем снова отключился. Позвонил через пять минут и пробормотал, что тоже соскучился, и снова сбросил вызов. Николай улыбался широко и солнечно, чувствуя, как начинают болеть щеки, но не мог ничего с собой поделать. Он скучал по Артему, по его озабоченности, по его суетливости и гиперзаботливости. Он скучал по быстрой и сбивчивой речи, смущенным паузам в ней и почти физическому ощущению неловкости Артема, когда тот выпаливал что-то сверх желаемого, что-то, что с его точки зрения было нетактичным, оскорбительным или ранящим. И вечера оказывались бесконечными и неуютными, а ночи тоскливыми. Николай отмечал, как затихал уличный шум, иногда просыпался, когда на улице было еще тихо, не считая изредка проезжавших по улице автобусов, и тихо дожидался будильника. А Артем бы тихо посапывал под боком, время от времени что-то бормотал, а потом долго сопротивлялся назойливой мелодии побудки, лениво отбивался бы от Николая, настойчиво его будившего, и долго и обиженно бы бурчал под нос, что его совсем не любят и не ценят. И бурчание бы продолжалось до тех пор, пока Николай не обнимал его и утешающе целовал: это было лучшим способом отвлечь внимание от глубокой травмы утренних вставаний, невероятный калечащий эффект которой Артем живописал с исключительной изобретательностью. Артем возмущался, что его снова третируют как несмышленое дитя, но охотно подставлял шею, выгибался и срывал поцелуй. Николай скучал по суетливым завтракам: Артем настаивал на здоровых и питательных кашах разного пошиба на завтрак и на том, чтобы лично их готовить чуть ли не по Похлебкину и с секундомером, но они готовились всегда дольше запланированного, и их приходилось есть чуть ли не на ходу, обжигаясь и активно дуя. Николай особого удовольствия в них не находил, но помалкивал, находя нечто особо умилительное и до боли интимное в таких завтраках. И даже обеды, пусть и изредка со Львом, сваливавшимся как снег на голову, были скучными. Потому что никто не подоспевает быстрым шагом, не постучит робко, но настойчивой и частой дробью, в дверь, просто чтобы убедиться, что Николай пообедал, и не похвастается своими достижениями или попечалится от их отсутствия. Николай довольно похлопал по сумке, в которой были пристроены все покупки. Рис двух сортов, томаты, зелень, которые ему помогала отбирать молодая продавщица, чем-то напомнившая Тему своим энтузиазмом, мясо, которое ему отвешивал хорошо знакомый мясник, которому Николай делал массаж последние семь лет: Артему будет где развернуться. До поворота к дому оставалось около трехсот шагов. Он придержал шаг. Погода была замечательной, и теплые лучи упрямо катившегося к закату солнца ласково скользили по его лицу. Ветер был совсем слабым и только самую малость овевал его. Людей было немного, и они говорили какими-то истомленными, плавящимися голосами. Николай старался не обращать внимания на майку, мокрую под мышками, и запах пота, который был несильным, но чувствовался основательно – что поделать, очередной жаркий месяц. Он дошел до заветного перекрестка и свернул на тротуар, ведший его к дому. На нем собрался, потому что асфальт на нем умудрялся покрываться ямами и трещинами с космической скоростью, и начал осторожно продвигаться вперед. До дома осталось совсем немного метров. С какой-то детской радостью, сменившей удивление, Николай услышал знакомые торопливые шаги. - Ну вот ты опять один домой идешь! – вознегодовал Артем, подбегая и цепляясь за сумку. – И напихал чего-то! Что же она тяжелая такая! Николай остановился и глупо и широко заулыбался, прислушиваясь к нему, сжимая руки в кулаки – одну на трости, другую на ремне сумки, чтобы не сжать его в объятьях прямо на виду у всего двора. - Я тебя через час ждал, - не к месту признался он, вслушиваясь, внюхиваясь и вживаясь в знакомые чувства и ощущения. - Дорога была пустой, - смущенно и виновато пробормотал Артем и зачастил, явно пытаясь сменить тему разговора: - Нет, ну что тебе, трудно этого Ковалевского попросить? И я не понимаю, почему тебе надо обязательно ходить в супер за продуктами и все время покупать и потом домой одному идти? - Может, потому, что мне нравится? – иронично предположил Николай. – Так что там с пустой дорогой? Час времени выиграть – это солидно. - Все, пошли домой, пошли, - слишком энергично завозмущался Артем, тяня его к подъезду. – Осторожней, здесь бордюр. Николай, узнавший про него лет этак на семнадцать раньше и с тех пор успешно избегавший, послушно щелкнул по нему палкой и с огромным запасом переступил. Артем удовлетворенно посопел, но продолжал хранить молчание. - И ехали вы, конечно, очень даже неспешно, не хулиганя и практически не превышая скорость, а? – Николай наклонил к нему голову и улыбнулся одной стороной рта. - Ну что ты привязался, - заюлил Артем. – Нормально же доехали. Да и отпустили нас там раньше. И вообще, дорога была пустой, я же говорил. - Тёма, - неодобрительно покачал головой Николай. – Тебе напомнить, сколько через мои руки проходит людей, которые понадеялись на то, что дорога пустая, а с машиной они справятся в любом случае? А сколько и до них не добираются? - Лестница, - огрызнулся Артем. Голос его раздался как-то сбоку, как будто он отвернулся. Он даже руку убрал. Николай неторопливо поднялся по ней и открыл дверь. - Ты идешь? – спросил он, придерживая дверь. Шаги Артема сначала удалились, затем снова приблизились. - У меня сумка у скамейки стояла, - пояснил Артем и вдруг растерянно выдохнул. – Ты же не против, что я все свое барахло из этой командировки к тебе припер? Я как-то не подумал. - Давай мы сначала зайдем, а то стоим пред всем честным народом, - ласково отозвался Николай и с детской радостью вслушался в знакомые шаги, раздавшиеся рядом с ним и проследовавшие дальше. Он отпустил дверь и пошел следом. – Так что там с дорогой? Повисла пауза. Николай неспешно поднимался по лестнице, вслушиваясь в знакомое шумное дыхание очень недовольного Артема. Он дошел до квартиры, открыл дверь и вошел в нее. Артем просочился следом. - Я раньше удрал, и вообще, не так уж и быстро я ехал. И у меня была уважительная причина, - возмущенно-извиняющейся скороговоркой пробормотал Артем. - Какая? – поинтересовался Николай, опуская сумку на пол. Артем стоял в нескольких сантиметрах от него и судорожно выдыхал воздух. Николай склонил голову, с интересом и возбуждением, все жарче поднимавшимся в нем с каждым выдохом Артема, вслушивался в звуки рядом. Артем уткнулся ему в плечо и тихо, почти неслышно, признался: - Я соскучился. - Я тоже, - шепотом отозвался Николай, с наслаждением обнимая его и прижимая к себе. - Нет, ты не понял. – Артем поднял голову и прижался щекой к его щеке. Он говорил тихим и горячим шепотом, перемежая слова с глотательными движениями, и сердце его так встревоженно билось о грудную клетку. – Я очень соскучился. Я очень соскучился, правда. Не думал даже. Я так хотел к тебе, что просто страшно. Столько всего передумал, Коля, столько всего. Даже, представляешь, что там медсестры тебе глазки построили, а ты обрадовался. Они же такие мягкие и уютные, не то, что я. У Николая от удивления открылся рот. Нет, он понимал, о чем Артем говорил, понимал очень хорошо, но – с ним?! Немного удовольствия – это одно, а долгие постоянные отношения с инвалидом – это что-то совершенно иное. Он провел рукой по его спине, со странным удовольствием определяя, что рубашка на ней была сырой от пота. Артем послушно прижался к нему и с силой обхватил руками за талию. Николай сжал веки, пытаясь удержать слезы. - Ты скучал? – требовательно прошептал Артем в самое ухо. - Очень, - признался Николай, водя щекой по его шее и плечу, вдыхая запах и наслаждаясь не определенными пока ощущениями. – Только почему-то не думал, что ты там можешь романчик покрутить. Или мог? – он игриво хлопнул его ниже спины. Артем небольно, но очень категорично ткнул его кулаком в плечо. - Ты что! – возмутился он. – Там такие тетки и дядьки! Ой, просто ой. - То есть потенциально, если бы они не были такими тетками и дядьками, мне не стоило бы тебя отпускать туда? – Николай постарался прозвучать угрожающе, но все, что ему удалось – это глубокие и провокационные интонации, на которые Артем отреагировал мелкой дрожью и жалобным полувздохом-полувсхлипом. - Ну ведь нет же! – обиженно воскликнул он прямо в губы Николая. – Ну нет же! - Тема, милый мой, хороший, неужели ты действительно думаешь, что я серьезно? – со смешанными чувствами, накатами, волнообразно произнес Николай. В его словах звучало и отчаяние, и ликование, и негодование, и недоумение, и радость, яркая бесконечная радость. Он провел рукой по волосам, по щеке и переместил ее на затылок. – Я скучал, я бесконечно скучал, - почти неслышно признался Николай, злясь на себя за свою вербальную беспомощность. Но он просто не мог подобрать слов получше, думая только об одном, о том, какой подарок преподнес ему Тема. Артем радостно выдохнул и с недовольным утробным стоном впился в его губы. Николай с силой сжал его в объятьях, не менее агрессивно отвечая на поцелуй. - Ну что еще! – сквозь до боли стиснутые зубы, прорычал он, когда Артем начал вырываться. - Сними, - прошипел он. – Сними нафик! – и сам начал стягивать майку. Николай послушно поднял руки, и Артем сорвал с него майку, выплевывая ругательства в адрес дурацкой одежды, которая не хочет сниматься, обуви, которая за каким-то лешим крепко держится на ногах, маленькой прихожей и спальни, которая так далеко от нее. Он начал теснить Николая туда, то подставляясь под поцелуи, то вырываясь, когда Николай слишком, с его точки зрения, увлекался, забывая перемещаться в пространстве. - Ну что за извращение трахаться у стены, когда есть кровать, - торжествующе воскликнул он, повалив Николая на кровать и оседлывая его. – А ты здорово скучал, - самодовольно заявил он, поерзав у того по паху. Николай засмеялся от отчаянного возбуждения, подозревая, что Артем примется его терроризировать. – А по телефону таким снисходительным был, прямо хотелось приехать и четвертовать. Как будто тебе пофигу было, что я уехал! - Да никогда, родной мой, никогда, - задыхаясь и откидывая голову назад, вцепившись в его бедра, оправдывался Николай. – Это чтобы ты не был томим желанием вернуться домой и успокоить мою тоску по тебе. Артем прижался к нему. - Сильную тоску? - Отчаянную. - Да? - Бес... конечную, - выдавил Николай, подаваясь навстречу его ласкам. - Да? – заурчал Артем, скользя языком по его груди. - Неве... роятную, - Николай со свистом втянул воздух. - Да? – самодовольно подбодрил его Артем. - Беско... нечную... - Было! – обличительно воскликнул Артем и даже сел в негодовании. – Как за столом лапшу на уши вешать, так ты первый. А как тут – так пара слов, и все. - Он тяжело вздохнул и прижался к нему. - Каюсь, бессилен против твоего невероятного обаяния, забываю слова, теряю мысли, - сквозь зубы процедил он и выкрикнул в отчаянии: - Тема, сделай что-нибудь! Артем беззвучно засмеялся – Николай понял это по тому, как завибрировало его тело – и к вящему облегчению Николая начал что-то делать. Ужин был сервирован около полуночи. Николай усердно мешал Артему готовить, стоя у него за спиной и настойчиво изучая шею и покусывая плечо, тот непрерывно, но очень самодовольно возмущался этим и прижимался к нему всем телом. Когда ужин был наконец готов, Николай уселся на своем излюбленном месте, Артем переминался около стола, не желая усаживаться. Николай в шутку похлопал себя по колену и был немало удивлен, когда Артем уселся на нем. Мальчиком он был некрупным, но тяжелым и костистым, подумал Николай, но мужественно терпел неудобства во имя благой цели, которую очень отчетливо себе представлял. Ужин был окончен, Артем все так же сидел у Николая на колене, прижимаясь, и терся носом о его волосы. Его неожиданная молчаливость показалась Николаю подозрительной, и он осторожно поинтересовался: - Солнце мое, у тебя все в порядке? Или ты что-то там набедокурил страшное? Отделение хоть цело осталось, или тебе его возмещать за свой счет? Артем выпрямился, встал и отошел. Он начал убирать посуду, а Николай растерянно вслушивался в звуки, пытаясь хоть как-то определить его эмоции. Он начинал подозревать, в чем причина такой внезапной отчужденности. Артем остановился перед столом. - Я маме рассказал, - скороговоркой произнес он. Николай с недоумением услышал в его голосе робость и отчаянную решимость. - Что? – осторожно спросил он; подозрение становилось все сильней. - Ну, что я, ну... С тобой. – Артем мялся и переминался, стоя все так же за столом. - И что мама? - Повозмущалась немного, сказала, что я лопух непутевый и это ей наказание за ее тяжкие и бесконечные грехи и особенно за увлечения, - Артем попытался прозвучать легкомысленно, но неуспешно. Николай подбадривающе улыбнулся и ласково сказал: - Она ведь не выгнала тебя из дому? От такого сына не отказалась? - Нет, конечно! – возмутился Артем. И снова повисла пауза. - И? - Они нас в гости зовут, - выпалил Артем. - Когда? Николай был удивлен, снова услышав тишину. И ему казалось, что тишина эта была недоуменной. - Ты пойдешь? – настороженно спросил Артем. - Конечно, - невозмутимо сказал Николай. – Ты против? - Они хорошие, немного шумные, но хорошие, правда! – быстро заговорил Артем. – Я им про тебя рассказал, и что ты такой замечательный, и хороший специалист, и все такое, так что не надо их бояться, правда! - Тёма, сокровище мое, я уже согласился и уже не боюсь, - усмехнулся Николай. – Как насчет выпить чего-то в предвкушении знакомства с родителями? Звуки, сопровождавшие чайную церемонию Артема, казались Николаю подозрительно недовольными. - Чай, - буркнул Артем, ставя перед ним чашку. Николай перехватил его руку и притянул к себе. - Что такое? – благодушно поинтересовался он. - Ничего, - пробурчал Артем, не пытаясь вырваться. - И именно поэтому ты бьешь посуду, в исступлении рвешь волосы и порываешься выброситься из окна? Артем засмеялся и уселся рядом. Откинувшись на Николая, он пристроил голову у него на плече и удовлетворенно расслабился. - Коля, - тихо позвал он. - Да? Артем выпрямился и аккуратно положил руку ему на колено, как будто был настороже и готов убрать ее в любой момент. - А ты своим собираешься про нас рассказать? – выпалил он, после того как собрался с духом. Николай засмеялся и обнял Артема. - Я уже рассказал, - успокаивающе произнес он. – Они хотят с тобой познакомиться, но мама посоветовала не принуждать тебя к спешным действиям. Если хочешь, можем выбраться к ним на следующих выходных. Артем повернулся к нему, заглянул в лицо и, не сдержавшись, провел пальцем по добродушно улыбавшимся губам Николая. Он сам заулыбался похожей подбадривающей улыбкой и спрятал лицо у него на плече. Николай ласково провел рукой по его спине и прикоснулся губами к волосам. Алеша был рад тому, что госпожа Хартман очень удачно ушла в отпуск. Он был один, не считая пары коллег, занимавших отдельное бюро, и никто не мешал ему рыться в интернете в свое удовольствие, конечно с учетом обычной для него производительности. Херр Дайхман отсутствовал на своем рабочем месте чаще, чем присутствовал, и безначалием можно было пользоваться всласть, чем Алеша и занимался, усердно обзванивая различные отделы Министерства здравоохранения, миграционной службы и клиник. Оказалось, что правила по признанию иностранных дипломов разного уровня академичности очень даже отличаются от тех, что были в начале двухтысячных, а с первого января вообще новые куда более лояльные введены, но ужесточены требования к знанию языка. И если за документами дело не станет – Алеша сертифицированный переводчик, переведет дипломы и заверит переводы, составит резюме и автобиографию так, чтобы Льва даже в Чарите Берлин захотели взять, то с языком напряг. Нет, за тот злосчастный месяц в Аахене Лев немало слов нахватался, да и неделя в Ростоке показала, что все его заверения в том, что к языкам у него ни малейшего таланта, не более чем кокетство, но уровень экзамена все равно достаточно высокий – не потянет он, надо основательно учить язык. С кардиохирургической клиникой повезло, ее главврач в свое время около пяти лет отработал в Ленинграде по обмену, был очень высокого мнения о медицинских школах бывшего СССР и с удовольствием рассмотрел бы документы потенциальных кандидатов оттуда. Дело было за малым. За согласием этого товарища (Алеша уже не стыдился называть его другими словами, и «животное» было самым нежным); а товарищ Ковалевский хранил молчание. Алеша подготовил выдержки из законодательства, составил список того, что ото Льва требуется для того, чтобы представиться в местных клиниках, накатал письмо на -дцать килобайтов, в котором в свойственной ему европейской политически корректной манере рассыпался в благодарностях, восторгах и прочем восхищении по поводу неожиданного, но такого приятного визита, и сообщил, чем занимался последние вот уже почти пару недель с того момента, как Лев отчалил к родным пенатам. Он вкратце объяснил, о чем документы, рассказал о клинике в Ростоке, с которой связывался, рассказал, что скучает и насколько сильно, и выразил надежду, что Лев не расценит его письмо как ультиматум, а просто как информацию к размышлению. Алеша еще раз перечитал и отправил письмо и принялся за очередной документ, который вроде как и по работе делать должен. Свою почту он уже и не проверял, не особо рассчитывая на энтузиазм Льва, и пытался не думать о причинах молчания. Странным образом Алеша был спокоен. Он тосковал, скучал, ему не хватало теплого тела под боком – даже странно, что всего неделя ему понадобилась, чтобы привыкнуть. Но он не сомневался, что Лев объявится. Просто ему нужно время. То, что Алеше особой проблемой не казалось, было подобно обрушению центра мироздания для Льва – признание своей зависимости от другого человека. По большому счету, если уж речь шла об Алеше, это командировочное сумасшествие попало на основательно подготовленную почву, поэтому он так легко принял Льва, и не было никаких трудностей, сопротивления и внутреннего раздрая. Но для Льва их связь оказалась чем-то странным, чуждым. Столько времени прошло, прежде чем Лев решился проверить себя лицом к лицу с Алешей. Судя по всему, проверка была пройдена. И теперь, насколько Алеша мог судить, он еще сильней постарается с собой совладать и заработает основательную такую неврастению. Или наоборот, он примет все как есть. А вообще, не стоит забывать, кто он там – начальник, однако. Алеша ласково улыбнулся. Начальник, в майке и вытертых джинсах, сосредоточенно играющий в Angry Birds, положив ноги на стол. Алеша проверил, есть ли он в скайпе, и почти не удивился, что его там не было. Оглядываясь назад, Алеша понимал, что благодарен родителям, принявшим за него такое непростое решение- перебраться на ПМЖ в Германию, когда он был еще подростком. Он был избавлен от многих и многих проблем по обустройству здесь. С другой стороны, у него перед глазами было немало примеров – людей, которые так и не смирились с тем, что они больше не в России. Алеша, Марат и многие другие знакомые, которые учились в школе в родной неметчине, особых проблем не испытывали. Да, держались кучками в соответствии с национальностями, да, ощущали подозрительные взгляды, да, бравировали русскостью. Но как-то активно общались с другими, дружили, бегали на всякие вечеринки, впитывали юношеский слэнг помимо академического и очень громоздкого немецкого, открытыми глазами смотрели на особенности аборигенов, которые им самим были незнакомы и в чем-то даже чужды (Алешу, например, немало развлекла поначалу страсть немцев есть бутерброды – тонкие пластинки хлеба с творогом, приготовленным на местный лад с травами, и ветчиной поверх – ножом и вилкой, а булочки с той же ветчиной и листом салата, вложенными внутрь, исключительно руками и на ходу), а потом признавались, что так даже удобней. Марат, побывавший на той родине и посмотревший на медленно загибавшиеся деревни, странный набор продуктов в магазинах – частью даже малосъедобных и полное пренебрежение дорогами, чистыми туалетами и столовыми приборами, вернувшись, заявил, что родина родиной, а теплый сортир телу ближе. Его сверстники с таким же, как у него, иммигрантским бэкграундом, не особо обращали внимания на национальность тех, с кем дружили. Многие завязали крепкую и долгосрочную дружбу именно с немцами. Это с его стороны. А с другой, были его родители, да и многие другие, как правило люди постарше, кто активно смотрели российское телевидение, были осведомлены о самых распоследних событиях в российской политике и шоу-бизнесе и при этом совершенно не знали ни местных политиков, ни местных «звезд». «Дым отечества» им был куда более сладок и приятен, и они усердно развешивали на стены ковры, на фоне которых особенно пикантно смотрелись огромные плазменные телевизоры, забивали огромные холодильники тарелками с холодцом и тазиками с салатом оливье (тут Алеша не мог не ухмыляться, читая названия марок: Grundig, Hanseatic, куда реже какие-нибудь экзотические LG или Philips), цеплялись за турецкие кожаные куртки и плащи и меховые шапки и активно ездили на концерты российских звезд третьей свежести, которые в великом множестве занимались чёсом по городам и весям демократической Германии. Агентство ОБС работало не менее исправно, снабжая информацией о том, как понадежней обдурить государство и не попасться. Русскоязычные газетки ярко-желтого цвета изобиловали сведениями о всяких разных трекерах, позволяющих скачивать фильмы, песни и клипы и не попадаться при этом, хотя Германия очень строга на счет копирайта. Ходили легенды о том, как знакомый знакомого свояка смог договориться с полицаем, который его остановил за управление автомобилем в нетрезвом виде. И хотя сам человек не раз попадался в руки неумолимого правосудия и платил штраф в ста процентах случаев, и все его знакомые попадались, но легенды все так же ходили, и было что-то в этой иррациональной вере в справедливость по-русски, греющее душу и вдохновляющее тех, кто так и не мог или не захотел освоиться на чужбине. Хотя при этом Алеша очень сильно подозревал, что по приезде на «родину», которую они так воспевали в кухонных дифирамбах, они бы имели солидные проблемы в виде забытых слов из обиходного словаря и когнитивного диссонанса от простой и жестокой действительности там, ориентированной на выживание, а не на улучшение качества жизни. Были и третьи. Те, кто был связан с родиной наподобие легендарного Антея, те, кто действительно чахли вдали от родной земли. И Алеша мог вспомнить не один пример семей, которые в полном составе возвращались домой, потому что не смогли найти себя. В силу разных причин, начиная от отсутствия друзей и заканчивая иррациональными аргументами в виде тоски по родным российским березам. Березы-то росли и в Германии, и немцы считали их своим национальным деревом, но попробуй объясни это тем, кто был в состоянии чувствовать себя хорошо только там, где кругом была слышна русская речь, где хамили тебе, и ты с наслаждением мог хамить в ответ, где улыбались редко, но зато искренне и широко, и где ты знал, что твоя способность найти нужного человека, способного решить проблему в обход закона, пусть и за приличную мзду, может найти применение на каждодневной основе. Алеша знал и таких. С парой человек он спорадически общался; и интересным образом они хаяли все вокруг, но в самом тоне этих хаяний было глубокое удовлетворение, что они дома, и попробуй-ка поругать те реалии им в унисон – тут же ополчались на тебя. Он вспоминал пятничные посиделки в номере Татьяны Николаевны, и признавался, что это удовлетворение присутствовало в очень злоязычных разговорах о тамошнем начальстве, СМИ, полиции, шоу-бизнесе и соседях. Глава делегации Ковалевский Л.М. при этом помалкивал, когда присутствовал, потому как у него рыльце было в пушку: хотел он или нет, но относился именно к начальству. А большего Алеша сказать не мог. В эту неделю они мало говорили на экзистенциальные темы. Все больше о быте да о работе. И поэтому был ли Лев – его Лев – человеком, способным акклиматизироваться на чужбине, не способным, но чувствующим себя лучше в комфорте, или тем, для кого сверхъестественная и иррациональная связь с родиной не была пустым звуком, Алеша не мог сказать. Суббота начиналась привычно рано. Алеша включил компьютер, уселся пить кофе и мечтательно пялиться в окно; пришло сообщение в скайпе ото Льва. Алеша перечитал его и по-детски обрадовался: Лев спрашивал: «Говорить можешь?». Алеша мог. Даже если и не мог, выкрутился бы и все равно говорил. Он делал себе бутерброды, жевал их и слушал, как Лев рассказывал, что Николай, гад такой, совсем заигрался в любовь и не обращает на него внимания, что через две недели заканчивается срок приема заявок по первому тендеру на строительство нового операционного корпуса, а в понедельник начинается рассмотрение заявок по второму, помельче, и у него идиотское нехорошее предчувствие, в которое верить – себя не уважать. Что его задолбала жара, по которой молоко киснет на глазах, а на озеро вырваться получается только в воскресенье. Что стены дома прогрелись, и теперь в квартире душегубка. Алеша рассказывал, что Марик с Тобиком свалили в Испанию, и Марик умудрился познакомиться с карманником, пытавшимся стащить у него портмоне, а потом напившимся за их счет. Что он еще неделю будет один в офисе, потому как Хартманша сослалась на гипертонический криз, в который Дайхман не очень-то поверил, но сделал хорошую мину при плохой игре, а Алеше светят хронические сверхурочные, зато они будут оплачиваться. Он угукал, когда Лев говорил, говорил, говорил, и когда чувствовалось, что ему нужно было просто выговориться. Иногда Алеша очень отчетливо понимал, что Льву важно было его мнение, но это было так неловко и так убого выражено словами, что Алеша умиленно улыбался, хотя говорить по предложенной теме пытался серьезно: обидится ведь, «животное» - он ведь со всей душой, а Алеше тут хиханьки. Иногда повисали паузы, глупые и неловкие, и Алеша понимал, что сказать-то больше и нечего, а срываться в банальный флирт было как-то непристойно. Пауза затягивалась, а потом они оба начинали одновременно говорить о каких-то глупостях, смеялись и возобновляли разговор, постепенно становившийся все более глубоким. Алеша косился на время разговора и нисколько не удивлялся тому, что пошел уже четвертый час. Он молчал и слушал, как молчал Лев. Наконец Лев вздохнул и глухо сказал: - Ладно, пойду я в магазин схожу, а то у меня даже мыши дезертировали. - Хорошо, - после паузы отозвался Алеша. – Я, наверное, скручусь на пляж. Море вроде теплое. И ветра почти нет. - Хорошо. – Лев помолчал. – Ты ведь завтра будешь дома? - В смысле? – недопонял Алеша. - Я бы тебя еще раз набрал, - буркнул Лев. - Я могу скайп на телефоне установить, - растерянно сказал Алеша. - Ну так установи! Ладно, все, пока. А то у меня скоро темнеть начнет. После затянувшейся паузы Лев отключился. Алеша сидел, открыв рот, и смотрел на окно скайпа. В принципе, можно было бы и обидеться. Наверное. На его лицо наползла улыбка. Он потянулся и коснулся кончиками пальцев маленькой фотографии на аватаре. Погода была прекрасная, море было огромным, песок горячим; Алеша вернулся усталый и счастливый. Волосы висели сосульками, слипшись от соленой воды, плечи подозрительно ныли, и горело лицо. Он сходил в душ, намазался всякими разными кремами и натянул совсем легкие домашние брюки, которые мягко облегали ноги и создавали блаженное ощущение прохлады. Он сделал чай, взял яблоко и поплелся включать компьютер. Почты навалило за первый выходной день неприлично много; Алеша сортировал ее, а иногда и просто удалял. И споткнулся о письмо от Льва. В ответ на его полотно с вербальными реверансами Лев отозвался парой небрежных строчек, в которых уведомлял, что отлично осведомлен, что Алеша языком работает хоть куда, и не стоит грузить его бедные административные мозги таким объемом куртуазностей. Алеша захихикал и начал загружать приложения. Потом он просматривал сканы документов, приоткрыв рот, и понимал, что работы ему подвалило изрядно: всяческих документов этот товарищ нахапал изрядно, и переводить их предстоит не один день. Алеша ликующе улыбнулся: Лев не сказал «да». Но он и не сказал «нет». Он подскочил и понесся за чаем. В конце концов, до полуночи времени еще хватает, хотя бы пару штук из этого вороха можно перевести.