Бдителен. Надёжен. Маг

Близнецы сработали вполне оперативно и тем же днем я сидел за столом, сверля взглядом маленькую квадратную клетку с уставшей по жизни крысой. С проплешинами, полуоторванным ухом и, действительно, без пальца на передней лапе. Двенадцатилетняя крыса. Кажется, Уизли и сами не поняли, что написали в сопровождение. И вот я сидел и пытался понять вместо них. Эта крыса столь же невозможна, как и четырехсотлетний человек. Занятный поворот. Письмо Дамблдору отправлено несколько часов назад, оставалось только ждать либо ответа, либо его самого. Звонок в дверь. Альбус Гендальфович, во все том же коричневом пиджаке, собственной все такой же бородатой персоной. Как мило и оперативно с его стороны. Итак, учитывая, что обратного адреса я ему не писал, получаем, что старик знает слишком много. Ничего неожиданного, впрочем. Я молча кивнул магу, впуская его внутрь и указывая рукой в сторону гостиной. Говорить старику о крысе было и рано, и особо не зачем. — Полагаю, я могу поздравить вас с успехами, — заговорил Альбус, когда мы расселись в гостиной, — наши общие знакомые не из тех, с кем просто вести дела. О, не будем называть вещи своими именами, я в игре. — Думается так, — медленно кивнул я, примеряя инструкции начальства на происходящее. — Надеюсь, с другим нашим общим знакомым будет все же проще. — Едва ли, мой мальчик, — задумчиво выдал маг. — Когда человек долго цепляется за титул, которого не заслуживает, он начинает все воспринимать как угрозу. — И вас? — И меня. Плохо, хоть и ожидаемо. Добавим немного серьезности. — Кто займет его место, если он вдруг неудачно с него упадет? — максимально невозмутимо спросил я. — Руфус, — неожиданно прямо ответил Дамблдор. — Но было бы гораздо лучше, если бы до этого не дошло. — Он может не оставить нам выбора. — Выбор, мой мальчик, — серьезно заявил старик, — это не то, что может быть отнято. Старый софист. — А что насчет вас, профессор? — перевел я тему, откидываясь в кресле. Как же дешево, Старейшины. — Каков ваш выбор? — Еще не сделан, — синие глаза уперлись в меня, будто пытаясь найти что-то. — Видишь ли, мой мальчик, когда дети приходят в Хогвартс впервые, они навсегда попадают в мир, в котором нет необратимости, нет тяжкого труда и болезней. В сказку, которой можно прожить всю жизнь. Что-то издалека он начал, последний человек. — Вы же, — маг заговорил тише, создавая напряжение, — бряцая оружием, хотите принести войну и разрушения. Хаос. — Если мы не принесем этот «хаос» сейчас — потом может просто не настать, профессор. И мне казалось, что в этом смысле у вас есть проблемы посерьезнее. Более… живучие. — Том не способен натворить столько, сколько можете вы, — продолжил упираться Дамблдор. Зачем? Что за бесполезные споры? То ли этот престарелый помидор сошел с ума, то ли я перестал понимать. Что то дерьмо, что это. — И что дальше? Да, мы не принесем вам ничего хорошего — как хирург, что только и делает, что режет. Ваш мир, Альбус, держится только на откровенно странной системе договоренностей, он как неустойчивый маятник, что рано или поздно перевернется — и не я виноват в этом. Мы промолчали. — Я напуган, мой мальчик, — наконец выдал старик. — Должен извиниться, когда мы впервые встретились с тобой — ты, должно быть, заметил — я на мгновение заглянул в твои мысли. И ничего не понял. Но потом… Снова молчание. — Что ты знаешь о Гриндевальде? — снова ушел чуть в сторону маг. — По большей части то, что он мертв. — А как поживает Арби? — то ли сблефовал, то ли блеснул осведомленностью Дамблдор. Как будто зубочисткой в булочку тыкает своими вопросами, ей богу. — Прекрасно себя чувствует. — У Геллерта всегда было странное чувство юмора, — грустно усмехнулся маг. — Не уловил пока. — Arbeit macht frei, — процитировал Альбус. Теперь уловил. Это, старик, не странное, а пиздец какое больное чувство юмора. — Давайте к делу, профессор. — Ты можешь не верить, — маг даже не стал загонять речь про нетерпеливость молодых, — но в последние годы Геллерт… раскаялся. — Ну, не то что бы я не верил, мне, скорее, все равно, — пожал я плечами. — Раскаяние не умаляет его грехи. — Ты не считаешь, что человеку должен быть дан второй шанс? — Если бы он всего лишь не осилил праведное дело — то пожалуйста. Считаете его дело праведным? — Нет, не считаю. И тем не менее, он искал способ хоть как-то исправить свои грехи. — Счастлив за него. — Не будь зол к мертвым, мой мальчик. — Я не зол, профессор. Он просто мне не интересен и я не очень понимаю, почему мы о нем вообще говорим. — Потому что именно он создал ритуал, призвавший тебя сюда, — подвел линию Альбус. Вот это уже интересно. — Звезда на полу в башне, да? — Вычерченная его кровью, — с болью в голосе подчеркнул Дамблдор. Как пошло. — Я не знаю как, но он сумел увидеть в будущем нечто страшное и неизбежное. Бог из машины, ага. Дайте два. — Я долго думал и теперь все встает на свои места, — все так же болезненно продолжил маг. — Сивилла, видения Геллерта, ритуал, твой мир… Быть может, для меня было бы лучше дожить свои годы не зная всего этого. — Сивилла? — «Они грядут, те, что слабы и что сильны», — начал цитировать кого-то еще маг. Видимо, эту самую Сивиллу. — «И ни один не сможет их обороть. Оттуда, где нет солнечного света, они принесут новый свет, оттуда, куда не тянется человек, они потянутся за несвятой манной, оттуда, где есть лишь глина, они взрастят колоссов. Грядет огонь и хаос, грядет порядок, грядут гамма и пси, условные и неясные.» — Это… мощно, — с уважением кивнул я. Слава старым богам, Карл писал разговор. Он же писал, правда? — Но настоящие пророчества обычно бывают в стихах. А тут даже рифмы нет. — Отнесись серьезно, мой мальчик. — Это ничего не меняет, профессор. У нас все так же есть цель и есть враг, сражаться с которым будут вовсе не пророчества. Очередное молчание. — Что ты знаешь о магии? — в который раз сменил тему Дамблдор. Ну что за человек. — Это некое физическое… поле, с которым некоторые люди в процессе эволюции научились интуитивно взаимодействовать. Но вы все же меня просветите. Маг поморщился на секунду, но все же проигнорировал мою ядовитость. — Магия — это способность менять мир, — упростил как будто для первокурсника Альбус. — И, как мы учим, основывается она на одно основной вещи — на цели. Ты представляешь себе конечный результат волшебства, исполняешь жест, слова — и нечто меняется. — Я не спал у Флитвика. — И тем не менее, это не вся правда, — продолжил игнорировать колкости маг. — Я в курсе, — кивнул я, раскрывая немного карт. — Псионика не требует цели в вашем понимании, лишь безумной, по вашим же меркам, концентрации. — Но система из двух элементов не устойчива, в отличии от трех, верно? — тоже кивнул и попытался подвести меня к какому-то выводу Дамблдор. Ну не время, старик. Да и звучит все это слишком по-детски, особенно с этими табуреточными аналогиями. — И третий элемент есть, мой мальчик, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Темная магия, запретное искусство, требующее неистового чувства. Альбус достал из воздуха листок бумаги и широкими росчерками нарисовал большой треугольник, в вершинах которого так и вписал, с большой буквы — Цель, Концентрация, Чувство. Оккультненько. — Три элемента, три части одного целого, три пути, дающие магу то, чего он желает, — заключил Альбус, явно считая, что поведал мне какую-то неземную тайну. — И? — поднял я бровь. — Что с этим делать? Есть ли тут, как говорила одна дамочка, практическое применение? — Я не знаю, — развел руками маг, заставляя меня просто закатить глаза. — Быть может, если кто-то сумеет овладеть всеми разделами… — То он станет ультрамегазордом? — Прости, что? — Ничего, профессор. Так нам высылать вам свитер?