Убийство не по плану

      Верная своему обещанию нас проведывать, мадам Морель-Соверген следующим днём навестила нас в нашей временной обители — справиться о моём здоровье. Я очень приветливо и предупредительно приняла её, вместе мы немного поговорили, мадам Симона даже поиграла с маленькой Флавией в её кукольные балы. Девочка спрашивала пожилую даму, придёт ли она ещё раз — так понравилась ей мадам Морель-Соверген. Симона ласково ответила девочке, что с удовольствием навестит нас снова, если не против этого я. Разумеется, против визитов Симоны я не имела ничего. Между нами как-то сразу возникла взаимная симпатия. У меня не могло не вызвать восхищение то, как мадам Симона уверенно и доброжелательно держит себя. Бывшая кормилица герцога была крупной женщиной в возрасте более шестидесяти лет, но сохранившая некоторую свежесть. Она была одета в элегантное траурное платье, несмотря на то, что её муж умер тридцать семь лет тому назад, из шелка с тонкой вышивкой, её высокую прическу украшали дорогие кружева. Я поблагодарила свою гостью за доброту и внимание к нам, визитёрка же очень сожалела, что такое молодое создание как я вынуждена соблюдать постельный режим. — Может быть, деревенский воздух был бы полезнее для вас? — спросила она. — У меня в деревне есть несколько домов, и я с удовольствием предоставила бы один из них в ваше распоряжение. — Вы бесконечно добры, — ответила я пожилой даме, — но должна признаться вам, что деревня наводит на меня скуку. Я так люблю ощущать вокруг себя оживление города, а ваш мне особенно нравится. — Наш город, без сомнения, красив, — сказала со вздохом мадам Симона, — но вот уже много лет как в нем не ощущается никакого оживления. Подумайте только, его владыки словно позабыли о его существовании! Герцог Карл приезжал в прошлом году в феврале, но он не был в Дижоне более двенадцати лет. Да и приезд этот был связан с мрачным обстоятельством. — Мрачным? — переспросила я. — Кто-нибудь из его семьи умер? — Нет. Он приезжал за телами своих родителей, герцога Филиппа и герцогини Изабеллы, похороненных ранее в Брюгге и в Госнее, с тем чтобы похоронить их рядом с их предками, в Шампмольской обители, некрополе герцогов Бургундских. В этот день было очень холодно, шёл сильный снег, и все же я была счастлива, потому что наша дорогая герцогиня, которой я была предана всей душой, возвращалась сюда, поближе ко мне, в ожидании воскрешения. Скорее для себя, а не для меня — её молчаливой слушательницы, мадам Симона вспоминала о длинном и пышном кортеже, который прибыл в этот день в Дижон под предводительством сеньора де Равенштайна и коннетабля де Сен-Поля. Воспоминания о моей свадьбе зимой 1475 года заставили меня счастливо улыбнуться против воли. — Фьора, дорогая, вы думали явно о чём-то очень хорошем, — обратила на это внимание мадам Симона. — Ах, извините… Я вспомнила о дне своей свадьбы и мысленно туда вернулась, вспоминала проведённые с супругом дни во Флоренции до нашего отъезда, — чистосердечно поделилась я с бывшей кормилицей герцога. — Мадам, не затруднит ли вас одна моя просьба? Расскажете мне о монсеньоре Карле? Какой он? Что это за человек? Я ожидала взрыва энтузиазма, однако его не последовало. Мадам Симона помолчала немного, рассматривая золотые, с жемчугом и аметистом кольца, украшавшие ее пальцы: — Даже не знаю, как бы вам обрисовать его, чтобы это было ближе к правде. Разные люди имеют о нём собственное мнение. Что касается меня, то я испытываю к герцогу нежность, ибо я вскормила его своим молоком, и правда то, что я его бесконечно люблю. Но признаюсь, что теперь он немного пугает меня своей безмерной гордостью, к которой прибавьте странную склонность к меланхолии. Это поразило меня, когда я увидела его в прошлом году. Тут все дело в его португальской крови. — Португальской? — Ну да. Его мать родом из Португалии. Она была сестрой принца Генриха Мореплавателя, заявившего, что он завоюет все моря, и она передала сыну вместе с кровью его мечты о славе. Монсеньор Карл счастлив только в действии, но при этом он всегда боится смерти, краткость жизни ему невыносима. Однако он никогда не отступает перед опасностью, он даже ищет её. Когда монсеньор Карл ещё молодым жил в Горкуме, он любил садиться в парусник один, идя навстречу буре. Впрочем, буря, как и война, — это его стихия. Она находит отклик к его душе, потому что у него временами бывают приступы ярости. Я боюсь, что его давняя мечта о восстановлении древнего бургундского королевства уведет его дальше, чем следовало бы. Он старается объединить путем завоеваний Нидерланды и Фландрию, с одной стороны, и саму Бургундию, с другой, и было бы, без сомнения, лучше, если бы он думал о том, как защитить то, что он имеет. Король Франции — это опасный враг, и он следит за нашим герцогом, как паук, стерегущий добычу в паутине. — Как он выглядит? — Вот уж действительно женский вопрос, — воскликнула со смехом мадам Симона. — Так знайте, прекрасная любознайка, что это красивый мужчина, не слишком высокий, но прекрасно сложенный, очень сильный, поэтому он не знает, что такое усталость, и легко переносит все лишения. У него широкое цветущее лицо с мощным подбородком, темные властные глаза, а волосы жесткие и черные. Он редко улыбается, реже, чем раньше, а это досадно, ибо улыбка красит его. — Поговаривают, что его отец очень любил женщин. Похож ли он в этом на него? — продолжала допытываться я в моём стремлении узнать больше о герцоге Карле, ведь ранее я о нём знала только со слов Деметриоса и Филиппа с отцом и Леонардой. — Ничуть! Потому что он больше взял от своей матери и любит говорить: «Мы, португальцы…», что в свое время приводило в ярость герцога Филиппа. У этого-то было бесчисленное множество любовниц, что заставляло сильно страдать его супругу. Карл очень любил Изабеллу де Бурбон, свою ныне покойную жену, которая родила ему принцессу Мари, и мне кажется, что он привязался к Маргарите Йоркской, сегодняшней герцогине, но сердце его осталось с женою, и он никогда не позволяет себе предаваться чувствам. Монсеньор Карл не доверяет женщинам, предпочитая им своих боевых соратников, он отдает предпочтение войне, а не праздникам. Он самый богатый герцог в Европе, но ненавидит пышные банкеты и балы, которые так любил его отец. — Значит, он не любит развлечений? — Да нет, по-своему любит. Он любит читать, а музыку просто обожает, он часами может слушать певцов своей капеллы, руководимой мэтром Антуаном Бюснуа. Они следуют за ним повсюду, а иногда он даже поёт вместе с ними. Наверное, вам трудно понять из моего описания, что он за человек, — завершила свой рассказ мадам Симона. — Отчего же? Я полагаю, что привилегия владык — быть не такими, как все. А народ любит своего герцога? — Я в этом не уверена. Его скорее боятся. Однажды он сказал фламандцам: «Я предпочитаю вашу ненависть презрению». Монсеньор Карл может быть и безжалостно жестоким. Люди из Динана и Льежа, городов, которые он стер с лица земли, знают об этом, во всяком случае те, кто остался жив. На башне прозвонили четыре раза, и мадам Симона сразу же поднялась. — Неужели вы уже уходите? — воскликнула я. — Да, уже поздно, и у меня дела. Значит, вы действительно желаете остаться здесь, чтобы смотреть на Сюзон и на этот дом с закрытыми ставнями? — Да. Хотя действительно, вид у него несколько печальный… — Скажите лучше, мрачный. А когда-то он выглядел таким милым и весёлым! Летом в саду было столько цветов! Его хозяйка была кастеляншей Маргариты Баварской, бабушки нашего герцога. Она обожала разводить цветы, и у неё был лучший сад во всем городе. — Говорят, что его хозяин в отъезде? — Дома он или нет, это ничего не меняет. Если моя болтовня ещё вас не утомила, я расскажу вам о нём, когда приду в следующий раз. Поверьте, этот дю Амель очень скверный человек. Говоря это, мадам Симона подошла к окну и машинально посмотрела на дом напротив. Вдруг взгляд её оживился: — Вы сами, моя милая, сможете судить о нем. Видите, он возвращается. Я мгновенно вскочила со своих подушек с такой живостью, которая, без сомнения, удивила бы посетительницу, если бы она не стояла ко мне спиной. Действительно, какой-то мужчина с трудом спускался с мула, стоявшего перед дверью дома, из которой только что выскочил один из слуг. Прячась за занавеской, я пожирала глазами прибывшего Рено дю Амеля с такой ненавистью, сила которой удивила меня саму. Это был тощий старик, который, казалось, сгибался под тяжестью богатого пальто, отороченного мехом, надетого несмотря на жару. Седые волосы, падающие из-под бархатного капюшона, не скрывали длинное лицо цвета пожелтевшей слоновой кости, острый нос, реденькую бородку, густые черные брови. — Господи, какой же он страшный! — искренне воскликнула я. — Душа его не намного красивее, поверьте мне! — И… он живет один в этом доме? — С двумя слугами, братьями, похожими больше на грубых солдафонов, чем на честных слуг. — А в доме нет никакой женщины? Однако мне рассказывали, что однажды из него доносились стоны и плач. Мадам Симона засмеялась: — Это уж точно Шретьеннота успела рассказать. Она убеждена, что в доме дю Амеля живут привидения, и всем рассказывает эту историю. Знаете, она, как все деревенские женщины, видит повсюду нечто сверхъестественное. — Она действительно верит, что в этот мрачный дом приходит призрак. Призрак… — Несчастной, которая когда-то была замужем за этим уродом? — спросила мадам Симона уже без всякой улыбки. — В конце концов, может, это и правда, потому что у неё были для того веские причины. Ну, я заболталась! Староста церкви Богоматери, наверное, меня заждался, чтобы поговорить о воскресном шествии. Желаю вам доброго вечера! Она удалилась, шурша своим шелковым платьем, оставив за собой приятный запах ириса. Улица Лясе тем временем опустела. Дю Амель, его мул и слуга исчезли. Я села в свое кресло с подушечками и долго раздумывала, подперев подбородок рукой. Наступало время действовать.