* * *
Гвардейцы постепенно стекались к арене на тренировку, обходя сложенные в ровные колоны плотные бамбуковые трубки, приготовленные для дренажа тротуара в убежище Эль. Нивелин влилась в толпу, хотя чувствовала себя крайне неуверенно. — Дед вернулся, — сказала ей Сакия, когда они вчера закончили тренировку. — Да, видела… — ответила Нив, прекрасно понимая суть ее слов. — Я пойду. Когда буду уверена. — Пф… Если ты трусишь, то я просто зря теряю время, — ответила нага, и Нивелин поняла, что тянуть бессмысленно. Страх поневоле сковывал ноги. Нив никогда не боялась Фергуса, даже напротив, — из всех гвардейцев он казался ей самым доброжелательным и спокойным… До тех пор, пока Сакия и Мефисти не рассказали, как он может вынуть душу из тех, кто попал к нему на обучение. Но рассудив, что пережить больше позора, чем выпадает в последние дни в лаборатории ей уже не грозит, Нивелин зашла на арену. Фергус был уже там, разговаривал со старшими гвардейцами, среди которых Нив узнала Камерию, и на душе стало как-то спокойнее. — Здравствуйте, — выдохнула она, подойдя. — И тебе того же, — ответил кентавр, и на его морщинистом лице заиграла теплая улыбка. — Как поживаешь? — Весьма довольна тем, что до сих пор жива. — ответила Нивелин, кое-как вымучив смешок. И решила не затягивая перейти к делу. — Мы договаривались, что если я за месяц я приду в должную физическую форму, вы возьмете меня тренироваться. — Мы договаривались? — удивился Фергус. Нивелин в ответ только нервно кивнула и кентавр задумчиво почесал в затылке. — Ну, предположим. И чего ты от меня хочешь? — Ну… я… — Воительницу я из тебя не сделаю, — перебил кентавр, с сочувствием. — Извини. Для человека ты уже старовата и неповоротлива. — Я не хочу стать воительницей, — ответила Нив. — Я хочу просто… стать сильнее. Меня вполне устроит просто не стать однажды чьей-то едой. — Не стать едой — так себе цель. — Фергус, пусть хотя бы попробует, если так хочет, — вмешалась в разговор Камерия. — Она в целом уже неплохо двигается, и в состоянии на сломать себе шею. Я за нее ручаюсь, — добавила гамадриада, подмигнув Нив. — Солидарничать идите в другое место, — строго сказал кентавр. — Ладно, — от махнул рукой, — я от своих обещаний не отказываюсь. Сейчас начнется тренировка, и если пробежишь дистанцию первой, так и быть. — Но… — растерянно протянула Нивелин, — вы говорили, что я должна пробежать пятнадцать кругов за десять минут… — она была готова к чему угодно, но не соревноваться. Тем более с тренированными гвардейцами. — И что? — улыбнулся Фергус. — А теперь говорю, что ты должна обогнать всех остальных. Что-то не устраивает? — Ничего, — Нивелин медленно выдохнула. — Я готова. — А всех солидарных сразу предупрежу, — громко объявил кентавр, всем новобранцам. — Кто придет после нее, будет сегодня разбирать подсобку. Нив мысленно выругалась. Разбирать подсобку — самое ненавистное задание обсидианцев, и она была уверена, — все сегодня приложат максимум усилий, чтобы ее обойти. Она даже не сориентировалась, когда была команда «старт», и была ли вообще, просто все выстроились и разом сорвались с места. Нивелин понеслась за остальными. Ей казалось, что она бежит с небывалой скоростью, — все вокруг смешалось в единую массу и стремительно проносилось перед глазами. Первые пять минут ее будто бы подгоняла неведомая сила, бежать было легко, а ноги едва касались земли. Но через какое-то время, начало покалывать бок, потом неприятно заныли икры, кровь принялась пульсировать в висках, а под конец дистанции Нив уже отрывисто дышала, заглатывая воздух ртом, а легкие с каждым вдохом горели все сильнее. Закончив дистанцию, Нивелин по инерции пробежала еще немного вперед и перешла на шаг, восстанавливая дыхания. Сразу за ней прибежали еще трое, но четверо гвардейцев все-таки оказались быстрее. Отдышавшись, она подошла к Фергусу. — Дайте мне еще шанс, — сказала она. — Бег на длинные дистанции твоя лучшая защита, так и знай, — ответил кентавр. — Я дам тебе месяц… Но в течение этого месяца за каждый проигрыш ты будешь расставлять оружие в подсобке. — Я согласна, — выпалила Нив. — Подождите… я принята? — По моему большому расположению, — сказал Фергус в своей привычной добродушно-саркастической манере.* * *
Мико не шевелясь стояла на стене штаба, откуда хорошо просматривалась арена. Глава Эль давно при любом выдавшемся случае наблюдала за Нивелин, пытаясь понять — что… Что такого особенного в этой девчонке, что Пандора потребовала ее сердце? Мико думала об этом почти каждый день, постепенно примеряя на себя роль убийцы. Пытаясь свыкнуться с этим как с неизбежным. Будет ли она убийцей, если никто не узнает? Ведь если подумать… человеческой девчонки никто не хватится. Никто и никогда. Была девушка, и нет ее. Просто вызвать к себе и покончить с этим… Но почему-то от мысли о хладнокровном убийстве у Мико кровь стыла в жилах. Когда Пандора бралась терзать ее, Мико считала, что переломит шею кому угодно и когда угодно, — даже младенцу, — лишь бы эти мучения прекратились. Но едва демонесса отпускала ее, Мико становилось дурно от своих мыслей. И противно от себя. Мерзко от себя. Стыдно за себя. А еще, она прекрасно понимала, что Пандора не остановится на одном сердце. Что ей даст сердце обычного человека? Ничего. Мико перерыла все доступные книги, чтобы понять, что будет, если к демону попадет человеческое сердце. Но ответа не было. Демоны всегда охотились за душами, а не за телами… Это говорили все демонологи, чьи скудные записи и дневники ей удалось найти и прочитать. Так что же нашла Пандора в сердце человека? И что будет с ее собственной душой, когда демонесса получит желаемое? … Хотя, Мико знала и без того. Ее душа уже осквернилась, когда из-за ее казавшихся безобидного колдовства над каменными игрушками едва не произошла катастрофа. — Твоя армия… — сказала в один из вечеров Пандора, прохаживаясь по комнате Мико вдоль полки с каменными статуэтками, — ты знаешь, что один из них напал на твоих гвардейцев? — Знаю, — Мико забилась в угол. Она все поняла в ту секунду, когда Вай-а-Риш сказала ей, что на гвардейцев напал дракон. Это мог быть только каменный голем. Созданный ее руками. — Одного убил. Твоих покалечил. И это все ты, — красные глаза демонессы торжествующе сверкнули. «Это все ты! Это все ты! Этовсетыэтовсеты», — зазвучало в голове у Мико, она съежилась на кровати, зажав уши. — Это не я, — прошептала она. — Я не хотела… Это всего лишь игрушки… — Моя младшая сестра любила создавать игрушки, — сказала Пандора, с нотами светлой ностальгии. — Потом она оживляла их и заставляла убивать, — она снова повернулась к Мико. — Оживи их, — сказала она. — И заставь разделаться со всеми твоими врагами. Со всеми врагами Эль. Это только кажется страшно… Но со временем, тебе понравится. Власть всегда… затягивает. Мико металась в полубреду по кровати, не зная, куда деться от этого голоса в голове. От образов, всплывающих перед глазами. Она много раз слышала, что ее магический потенциал огромен. Много раз ее силу сравнивали с Шантрией. И теперь это сказала Пандора. Повторила то, что ни один раз говорил ей Нат… А ведь если вдуматься, это Нат украл дракона. Больше некому. И это Нат специально подкинул ей Пандору… Он все подстроил, в эту минуту Мико знала наверняка… Потому что когда все вскроется, ее казнят как предательницу. И после смерти она не попадет с священную землю духов предков, — нет-нет, — Мико уже даже не мечтала об этом… Пандора утащит ее душу в преисподнюю — вечно перемалываться в беспощадных жерновах. Без права на искупление. Без права на перерождение. Дотянуть бы до церемонии… Тогда Оракул выберет избранника, и он поможет найти нового главу Эль. Сильного. Справедливого. Достойного… Вот тогда можно и в ад. Нат ведь этого добивался… Мико хотелось смеяться, — он обещал, что они никогда не расстанутся. И он сдержал слово. Потому что в аду они будет гореть вместе. Навсегда.* * *
Массивные стволы мачтовых тисов, перехваченные тугими канатами, гвардейцы тянули к берегу. С утра возле проломившейся переправы почти не останавливаясь орудовали топоры и пилы, во все стороны летели щепки. Ближе к полудню Валькион скомандовал отдых. В Озерный край обсидианцы прибыли ранним утром, выдвинувшись сразу же, едва получили известие, что повредился один из ключевых мостов, ведущий на острова келпи. Отряд, выдвинувшийся на помщь Валькион возглавил сам. После разговора с Неврой он захотел своими глазами увидеть настроения жителей в странах Сияющего края. Но в Ками гвардейцев встретили любезно, даже радушно. Глава деревенской управы предложил передохнуть в своей водной резиденции, и даже угоститься из личных запасов, от чего гвардейцы, поблагодарив, отказались. Но Валькион понимал, что жители Озерной страны, которых они несколько лет защищают от амбиций дварфов, скорее всего, предвзяты. Алхимики, присоединившиеся к отряду, замесили в котлах тягучее зелье, которым предстояло обработать бревна, прежде чем выстлать ими перекрытие моста. Повсюду расползся едкий дым, и обсидианцы спустились отдыхать к самому берегу полноводной и быстрой реки, впадающей чуть дальше в Немезин — одно из пяти центральных озер края. Размышляя, Валькион сидел напротив реки, на сложенных обтесанных бревнах, и заметил неспешно бредущего вдоль берега старика. Он шел хромая, опираясь на деревянный посох, в потрепанном и пыльном черном балахоне, и с сумкой за плечами. Старик был явно не местный, скорее всего — путник, и шел он, по-видимому, к мосту переплавиться на остров. Местный мальчишка-брауни, приставленных регулировать обходное движение, пока ремонт мосте не закончится, тут же побежал навстречу, делая знак, что дальше прохода нет. Старик остановился в метрах пятидесяти, и какое-то время смотрел на работы, — хотя на секунду Валькиону почудилось, что старик смотрит пристально на него, — и побрел к старой переправе. Как сказал Валькиону глава управы с утра, старая переправа крайне ненадежна, и жители перестали пользоваться ею лет десять назад. От нее всего-то осталось два вырубленных столба с натянутым тросом, по которому по реке раньше переправлялся массивный деревянный паром. Старик, однако, кинул вещи на песок и уверенно принялся стаскивать с помоста старый плот. Валькион поднялся с бревен и подошел ближе. — Мы закроем брешь к вечеру, — крикнул обсидианец. Старик замер, но головы не поднял. — Может дождетесь? — Благодарю, — ответил он и продолжил стаскивать старый плот — Но я спешу. Валькион посмотрел на беснующиеся воды горной реки, потом обернулся на своих ребят, прикидывая, сколько у него есть времени. — Помочь? — спросил он, подойдя к настилу. — Помоги, — выдохнул старик и отошел. Валькион дернул плот с настила и, взвалив его себе на плечи, вытащил на воду. Старик в это время раскрутил покрытую ржавчиной лебедку, приладил ее к старым столбам и натянул трос, который выскочил из воды как пробудившийцся кирин. — Надо же, — усмехнулся путник. — Гляди-ка, не прогнил. Зажравшиеся Дал-Риатские гномы все же рукастые, черти. На совесть делают, — сказал он и быстро перекинул на плот свою скудную поклажу. Валькион еще раз посмотрел на бегущую реку, на плот и ржавую лебедку, не внушающую доверия. — Давайте я вас переправлю, — сказал обсидианец. Он оставил на настиле часть экипировки, на случай, если старый плот все же перевернется. Старик же пока разместился на неровных досках. Валькион еще раз проверил трос и лебедку, а затем толкнул плот в воду и запрыгнул следом. Ржавые шестеренки противно заскрипели, но плот взялся с места, и они двинулись по бурлящей реке. Старик сидел напротив, на своих скудных вещах, и Валькион впервые обратил внимание на его руки, сжимавшие посох. Пальцы, — хоть по-старчески худые и с шишками на суставах, — уверенно держали древко обратным хватом. Кисти для такого почетного возраста — крепкие, жилистые. У путника были руки воина, ошибиться сложно. Валькион поднял глаза и увидел, что старик следит за его взглядом. — Да-да, — кивнул он и едва усмехнулся, — мне довелось повоевать. Был бы горд сказать, что за правое дело, но… Какое дело правое? Это ведь зависит, откуда смотреть. — Это точно… — ответил Валькион и перевел взгляд на воду. Скрип старой лебедки смешивался с бодрым журчанием реки. Старик порылся в сумке, и, спустя минуту, закурил трубку с горьким табаком. — Куда вы спешите? — наконец спросил Валькион. — В Нордол… — Нордол? — удивился гвардеец. О Нордоле он знал лишь, что это незаселенная страна на самом севере. По слухам, там, на горных кручах, вздымающихся заснеженными вершинами к самому небу, бушевали неистовые бури, что и близко не подняться. — А что там? — Кто знает, — старик пожал плечами. — Иногда важно не то, чего достигнешь в конце, а то, что встретишь по пути. — Вы странствуете в поисках ответов? — Скорее уж без устали отвечаю, — усмехнулся он. — Простите… — сказал Валькион. Он сам не заметил, как накинулся на старика сначала придирчивым разглядыванием, а теперь с расспросами. Но что-то в его облике зацепило, обсидианец сам не мог сказать, что именно. И он не мог перестать гадать о том, что заставило бывалого воина на старость лет отправиться на край света… Разве что искать свой конец. «Какое дело правое? Это ведь зависит, откуда смотреть». Может, разочарование? В какую-то секунду Валькион представил себя на месте старика. Ведь его старость может застать точно также — одинокого, без семьи, разочаровавшегося во всей своей службе ради «правого дела», вынужденного брести в никуда… Старик молчал, пока они ехали, смотря то на воду, то на ремонт впереди. — Добротная работа, — наконец сказал он, указав концом трубки на мост. — Сколько берете с управы, не секрет? — Мы гвардейцы Эль, — ответил Валькион резче, чем хотел, сильно задетый тем, что этот странник принял его за Дал-Риатского барыгу, примчавшегося заработать на чужой беде. То-то старик так пристально присматривался к нему! Наверняка прикидывал, сколько Валькион сдерет с него за переправу. — Наша помощь жителям Элдарии безвозмездна, — сказал обсидианец. — Это наш долг. — Вот оно что, — протянул старик, будто бы не веря. — И кому же? — Никому, — сказал Валькион. — В гвардиях каждый сам решает, в чем его долг и его роль. Но мы все объединены идеей делать все, что в наших силах, чтобы помочь жителям Элдарии, — он говорил с жаром и напористо, будто б в лице этого старика обращаясь ко всему Сияющему Краю, не желающему видеть суть борьбы гвардий Эль. — Что бы мы не делали… Мы просто пытаемся привнести в эту жизнь… не знаю, крупицу доброты и гуманизма. — Гуманизм, — протянул старик. — Высшая благодетель Эль. Слышал-слышал… Но вдумайся в само это слово. H-u-m-a-n-i-s-m-u-s, — протянул он, выдыхая горький дым. — Ч-е-л-о-в-е-ч-н-о-с-т-ь, — он снова усмехнулся. — Выходит, что высшая добродетель всех волшебных существ — «быть человечными»? «Нести в жизнь — человечность?». Капюшон старика упал с головы, и Валькион смог, наконец, рассмотреть лицо собеседника. Полностью седые волосы, собранные сзади; серые, как окнийский гранит глаза; лицо, изборожденное морщиним и глубоким шрамом вдоль левой щеки. А на лбу — отметина будто бы от ожога металлическим прутом. Такую в бою не получишь… Не в обычном бою точно. — Откуда вы? — вопрос у Валькиона сорвался сам собой. Старик пожал плечами. — Где я родился? Черт его знает. Это было так давно, что я и не помню, рождался ли я вообще. Просто однажды посмотрел на руки и понял — это мои руки. Мои ноги, моя голова и мое туловище. И вот он весь я и есть. «Как и я», — внезапно пронеслась мысль в голове обсидианца. — «Вышедший из ниоткуда». — И кто вы? — спросил он вслух. — Просто старик, бредущий к своему закату… — ответил собеседник, выдыхая облако дыма. — А ты? — серые глаза пристально смотрели ему в лицо. «Кто ты?» Вопрос, на который ответить очень просто, если не задумываться. Но в эту минуту Валькион зачем-то задумался. — Можешь не отвечать, если пока не решил, — сказал старик, и, докурив трубку, вытряхнул пепел в бегущие волны. — Невозможно… решить об этом самому, — сказал Валькион после нескольких минут молчания. — А кому же решать? — хмыкнул старик и поднял глаза наверх. — Что если нет никого над нами? Ни богов, ни идолов. Кто тогда решает? — Происхождение, — ответил обсидианец и перевел взгляд на воду. Старик сдавленно рассмеялся. — Рожденный царить не низвергнется, рожденный рабом… никогда не воспарит, — его глаза сверкнули в отраженном от воды солнце. — Так по-твоему? Рожден чистокровным представителем могущественной расы — создан для великого. Рожден безродным полукровкой — отжить свой век и исчезнуть? Валькион мысленно признал, что именно так часто и думал…. Но сейчас, озвученная стариком эта терзавшая его мысль, звучала дико. — Нет… — протянул он. А потом словно что-то щелкнуло внутри… или это взгляд старика, видевший его будто бы насквозь, до самой глубины, до самых темных мыслей… но не осуждающий. А впервые в жизни… понимающий эту внутреннюю борьбу. Хотя… откуда этому старику знать, что значит каждый раз доказывать всем, что ты не просто «безродный фейлин»? Понимает ли он, как тяжело зарабатывать уважение, когда ты никто из ниоткуда? … Когда ты не знаешь о своих истинный корнях. — Но и сам никто решить за себя не может, — сказал он вслух. — Нельзя просто сказать о себе: «Я — тот-то». Фальшь и посмешище. Нельзя отрицать власть происхождения. — Нельзя… — согласился старик. — Мы не выбираем откуда начать путь… Но вполне можем выбрать, куда плыть… А ставя во главу одно происхождение — обречен барахтаться по течению… — И что же по-вашему решает о каждом из нас? — Все решает сила. Слабые падут, сильные вознесутся. Вот и вся истина. — Сила… — Валькион разочарованно выдохнул. Почему-то он ожидал услышать какое-то откровение, что-то, что перевернуло бы его представление о себе… Но услышал лишь банальность, которая преследовала его с детства: «Все решает сила». Кто сильней, тот и прав. Кто сильней, тот и выжил. Вся его жизнь от самосознания до сегодняшнего дня была наполнена борьбой и поиском силы. И что? Ничего. — Сила не может быть мерилом личности, — возразил Валькион уверено, гордясь в какой-то мере, что ответ — результат его собственных размышлений о жизни, а не почерпанный где-то у кого-то… — Сила, в конечном счете, — всего лишь инструмент, который можно использовать во благо и во зло. Тот, кто сильнее — не прав. Он просто сильнее. Все зависит от того, как распоряжаться силой. — И как ты распоряжаешься своей? — усмехнулся старик. — Я служу гвардии, — ответил Валькион, почти не раздумывая. — Гвардия, значит, правит твоей силой? — спросил он с нажимом. — А если не будет гвардий? — Мой долг. Мои принципы. Моя совесть, — ответил обсидианец, будто бы пытаясь доказать собеседнику, что вопреки всему, он не сдается и пытается заполнить дыру на месте собственной идентичности. И заполняет не пустыми словами, а прочувствованными идеалами. — Долг и принципы, — старик пренебрежительно махнул рукой, — ерунда! Самая непостоянная дрянь в жизни. Попробуй, когда не понятно кто друг, кто враг, когда не понятно, что благо, а что малодушие, опереться на принципы... Ты провалишься. И вся твоя выстроенная на идеалах личность рухнет как соломенная хижина на ветру. Никакие принципы не спасут от низости, если она прикинится средством из достижения, — он поднялся, пристально смотря Валькиону в глаза. Плот слегка качнулся на волнах. — Все потому что долг и принципы — всего лишь векторы силы. Как рука, поднимающая меч. Ты же воин. Что каждый раз заставляет подниматься твою руку? — старик помолчал, будто бы ждал ответа. Но Валькион молчал. — Вот мой ответ: сказать о каждом, кто он может только то, что правит его внутренней силой. Плот, подгоняемой скрипучей лебедкой ударился о противоположный берег. Старик, разорвав, наконец, их тяжелых зрительный контакт, сошел на берег. — Ты ведь получеловек, — сказал он. — И что? — спросил Валькион, перевешивая лебедку, чтобы переправиться обратно. — Что с того? — не предлагает ли он отождествлять себя с «человеком»? Почему-то Валькион всегда внутренне сопротивлялся этому. Сопротивлялся человечности внутри и сражался ради идей «человечности». Какой, на самом деле, парадокс… — Никогда не забывай о человечности, — сказал старик. — Если она станет твоим маяком, ты придешь к ответу. Когда-нибудь. Потому что силой в этом мире правят всего лишь две вещи. — Какие? — Твои ребята, кажется, потеряли тебя, — он кивнул обсидианцу за спину. Валькион обернулся, — но на другом берегу гвардейцы всего лишь возобновили работы… Он повернулся обратно, но старика уже не было. Лишь туман расстелился по берегу и медленно тянулся к дороге.* * *
Кровавое зарево расползлось по небу. Глаза щипало, а в горле першило от удушливого запаха серы, через который чем дальше, тем слабее пробивался запах моря. Они брели по островам несколько дней, и Лансу казалось, что он на пределе… — Что мы здесь забыли? — спросил он у Натиена под конец пятого дня. Но ответа снова не было, и Ланс почувствовал, что готов взорваться. — Какого черта мы здесь ищем?! — повторил он вопрос, подойдя к лунатику вплотную. — Мы сбежали от Ренгара, — будничным тоном ответил Натиен. — Или ты думал, что так легко удрать у него из-под носа? Нужно, чтобы он потерял наш след. Ланс отступил на шаг, и лунатик проворно соскочил с выступа и пристроился в тени валуна, прижавшись к холодному камню щекой. Фейлин спрыгнул за ним и сел напротив. Ответ его не устроил. — Ублюдок же разрешил мне убраться, — сказал он. — Ты сам говорил. — Магистр, конечно, верен своему слову… — пробормотал Нат, не отрывая щеки от прохладного камня. — Но он уже с удручающей частотой впадает в маразм, — лунатик расхохотался. — Неужели ты веришь его словам? «Я верю твоим словам, сукин ты сын» — подумал Ланс, стискивая зубы от досады. — Как он может нас выследить? — спросил он вслух, выдохнув. — Он же… в прямом смысле сотворён из камня. Вот из такого же, — Натиен хохотнул и любовно похлопал валун под своей щекой. — Он в родстве с ним… со всеми ними. И эти неприметные и молчаливые шпионы, — лунатик обвел руками долину, — нет-не, да доносят ему. Ты пнул с дороги залежалый камень… а он потом взял, и разболтал все магистру! — Натиен вскочил на ноги и театрально раскланялся. — Господа, сжальтесь уж над нами! — протянул он несчастным голосом. — Не говорите магистру о двух измученных путниках, — лунатик приложил палец к губам. «Идиот конченый!» — Ланс встал и побрел дальше вдоль серого хребта камней. — «Только выведи меня на знакомую землю, сволочь… Размажу твою башку и ни разу не пожалею! Больной ублюдок!» Ругаясь, фейлин вышел на вершину каскада серых камней, с которой открывалась такая же унылая скалистая долина. Но на другой ее стороне… — Ланс сморгнул и тряхнул головой, чтобы снять возможное наваждение… — на другой стороне долины возвышалась башня, окутанная лиловой дымкой. — Что это? — спросил он, обернувшись к Нату. — Какая разница, — лунатик вальяжно развел тощими руками, — если внутри — то, что тебе нужно? — Говори яснее! — зарычал Ланс. — Меня тошнит от твоих загадок! Или пожалеешь, что связался со мной! — Это старая гробница Шантрии, — Натиен проворно выскочил на вершину к Лансу. — Ренгар вынес оттуда все интересное… Но по счастливой случайности… там поселилась дама, которая может быть весьма полезна… особенно когда орден вернется под крыло магистра. — Они ненавидят его, — сквозь зубы выдавил Ланс. — Все до единого собратья Ренгара ненавидят его! — От ненависти до любви… — протянул Натиен и зашелся звучным смехом. — Почему он до сих пор не призвал их? — Чтобы на всю Элдарию объявить о своем возвращении? — лунатик успокоился и пожал плечами. — К сожалению, магистр не дурак. Но нам повезло. По слухам… дама в башне заявляла, что знает, как уничтожить Ренгара. — По слухам?! — резко оборвал его Ланс, давая понять, что настроен говорить только серьезно, и только деле. Выходками Натена он был сыт по горло. — Не попробуешь, не узнаешь, — растянулся в улыбке лунатик, игнорируя угрозу. — Правда она не очень-то болтлива. — Я понял, — сказал Ланс, натягивая перчатки, — я развяжу ей язык. Натиен кровожадно оскалился, спускаясь вслед за Лансом в долину к башне. — Вот… — начал было он, но договорить не успел, Ланс напрягся и вскинул руку, призывая лунатика замолчать. — Слышал? — фейлин напряженно посмотрел по сторонам. — Что это было? Звук, встревоживший Ланса секундой ранее, раздался снова. Он долетал откуда-то из-за камней, будто бы вой…глухой и глубокий, а в следующую секунду из-за небольшого выступа им наперерез выскочили три создания, окутанные мерцающей лиловой аурой. В двух из них Ланс опознал фенрисульфуров, а кто был третий так просто понять было нельзя, — какой-то невнятный мутант — здоровый, с пастью галлитрота и мехом миналу. Он был ростом с Натиена, в за спиной гневно хлестал длинный зазубренный, похожий на лезвие хвост. — Что это еще за твари? — спросил Ланс, делая шаг назад. — Охрана… — равнодушно ответил Нат. — И твое испытание. — Какое к чертям испытание?! — он повернулся к лунатику, но тот оказался уже с дугой стороны. — Я уже говорил, мы не сдвинемся дальше, пока ты останешься мальчишкой-Лансом, которого ты никак не можешь переступить, — сказал Натиен. — Нам всем… мне, даме в чертовой башне, — всей армии великого возмездия нужен лидер куда сильнее… обиженного на жизнь фейлина… — сказал Нат. Он смотрел прямо на Ланса, и даже не дернулся, когда фенрисульфур наскочил на него сзади. Огромная лапа промелькнула у него над головой… Ланс бы не успел среагировать и помочь ему даже если бы хотел. Но вместо того, чтобы повалить Натиена на землю, фенрисульфур проскочил сквозь него и ни с чем приземлился в пыль, взбитую своими же лапами. Натиен все еще стоял, ухмыляясь, не выпуская взглядом лицо Ланса. — Нам нужен дракон, — закончил лунатик, и иллюзия развеялась, оставляя Ланса один на один с тремя тварями. Мутант выскочил вперед и, не теряя времени, замахнулся на Ланса лезвием хвоста. У того уже был меч в руке с той самой секунды, как он увидел башню, и теперь фейлин только уклонился от удара и атаковал монстра в здоровую рогатую башку, вкладывая удар весь свой вес. Мутанта лишь чуть отбросило назад, хотя удар был такой, что должен был раскроить твари череп, но отчего-то отскочил. Ланс выругался, но ему тут же пришлось развернуться в другую сторону, где из-за камня, грозно рыча, выскочил фенрисульфур. Ланс широким замахом меча ударил в раскрывшуюся, полную острых зубов пасть. Но меч снова будто бы натолкнулся на преграду, и не нанес врагу ни единого повреждения. Фейлин отскочил от нового прыжка мутанта к краю выступа, вздымая столп пыли под ногами, и перехватил меч двумя руками. Еще один фенрисульфур выскочил из-за хребта камней, рассекая воздух острыми когтями. Ланс тут же перемахнул на соседний выступ и встал в боевую позицию, держа меч строго перед собой. Три монстра, размеренно приближались. Мутант рванулся вперед, и Ланс отбил его нападение острием, направленным вниз, сильно вывернув корпус, но тут же перевернул меч, ударив его аккурат по хребту. Сильно и точно… Но снова ничего. Фенрисульфур в ту же секунду напал сзади, не давая фейлину времени перегруппироваться. Кое-как извернувшись, Ланс отбросил его широким, отчаянным, совершенно не грациозным ударом. Мутант, развернувшись, напал, и снова Ланс отбил атаку мечом, и снова противника лишь отбросило, как было и с остальными… Ни один удар не достигал цели, отскакивали от них, не нанося урона. Будто бы на всех трех тварях была невидимая непробиваемая броня. Или это просто его удары были недостаточно сильными… Но измученный болезнью, недельным блужданием по островам и жаждой, Ланс и так сражался на пределе возможностей. Уклоняясь от атак, фейлин отступал к выступающим камням, надеясь добежать до скалы и расщелины, в которой противники не смогут напасть все одновременно. Дыхание сбивалось, а не зажившие до конца раны давали о себе знать. Споткнувшись, Ланс тяжело повалился на каменистую землю, глотнул взбитой пыли, закашлял так сильно и надрывно, что думал выплюнет легкие. Превозмогая судороги кашля, он кое-как поднялся на дрожащих руках. Силы оставляли его. До спасительно расщелины он не добежал метров пять, — фамильяры догнали его у самого подножья скалы. Один фенрисульфур проворно прыгнул наверх, закрывая путь на выступ, а мутант в ту же секунду бросился ему под ноги. Ланс отскочил, потерял равновесие и завалился на скалу, и с силой приложился о выпирающий камень. Кровь тут же хлынула из разбитого виска, залила ему пол-лица. Кое-как вытерев ее с глаз, Ланс поднял голову, — в самое время, чтобы увидеть прыгнувших на него фенрисульфуров. Одного он откинул мечом, от второго инстинктивно закрылся левой рукой, забыв, что на нем нет брони… Зубы фамильяра впились фейлну в плечо, и от боли у него перед глазами взорвался столп красных искр. Ланс отпустил эфес меча, чтобы пальцами правой руки надавить твари в глаза — единственное, что он мог сейчас сделать. И не безуспешно, — фенрисульфур разжал пасть на его руке, и, рыча, попятился. — Я не дамся так просто, — тяжело выдохнул Ланс. — Так и знайте: не дамся!.. — А зачем тебе жить? — спросил Натиен, появляясь на соседнем камне будто бы из воздуха. «Тебе назло, скотина», — подумал фейлин, стиснув зубы, и поднимал меч. — «Выживу, клянусь, придушу тебя!» Фамильяры перегруппировались и снова неторопливо, выжидая, перешли в наступление, окружая свою жертву. Они сдавленно рычали, их глаза блестели, и они сжимали кольцо плотнее. Безумные. Голодные. — Дракон не станет ужином каким-то тварям! — крикнул Ланс, и несколькими резкими пасами руки сложил печать. Взрыв вышил слабый, глухой, но рванул уши короткой болью. Фамильяров разметало в стороны, но и он сам упал, ударившись спиной, и кое-как успел закрыться руками, от летящих сверху камней. «Не дамся так просто». «Не дамся…» — За что ты сражаешься? — Натиен снова возник на скале, нависая над ним. «За право придушить тебя, клянусь!» — подумал Ланс, вставая и перехватывая меч. — «Тебя, и всех тебе подобных паразитов, устроивших мир на чужих костях…» На костях его рода. На костях его семьи. «Всех, всех ждет смерть! Вот только выберусь…» Фамильяры оправились от короткой встряски, и налетели на него, едва пыль осела. Ланс увернулся от лап фенрисульфура и с силой рубанул вбок, отбросив того вправо. Мутант оскалил пасть и размахнулся хвостом, но фейлин вывернулся вполоборота и ударил его в спину, напирая на клинок, и следом нанес два резких удара в ноги. «Не дамся так просто». «Не дамся…» Голова гудела и становилась тяжелой. Левая рука немела, и он даже не почувствовал, когда хвостатая тварь зацепила его за плечо. — У ребятишек сегодня на ужин человечишка, — хохотнул Нат, рассевшись на соседнем камне. — Так ты хочешь завершить свой путь? «Молись, чтобы я сдох здесь, тварь!» — выдохнул Ланс, поднимая на сказу взгляд, наполненной злобой. — «Все вы молитесь! Выживу — вы все поплатитесь!..» Все… Голем, отобравший у него мать. Гвардии, убившие его отца. Этот чертов мир, уничтоживший у него и его рода прошлое и будущее. Пусть все это время он был ничтожно слаб, и мог только смотреть… Смотреть и ждать. Но сейчас… Ланс стиснул кулаки. «Выживу — покончу со всеми вами! Голыми руками порву!» И едва мысль пронеслась у него в голове, он понял… Оружием его противников не достать. Но руками… руками он едва не выколол глаз накинувшемуся фенрисульфуру… И теперь Ланс осознал… будто бы только что понял, — мечи придумали люди, потому что слишком слабы! Броню придумали те же людишки, потому что беззащитны… Но он не такой. Нет… Не такой… Распрямляясь в полный рост, Ланс отбросил оружие. Нутро тут же скрутило паникой, и часть инстинктов кричала, что он сошел с ума. Но другая часть, — будто бы скрываемая и спящая все это время, подняла голову. Не шевелясь, Ланс в упор смотрел на своих противников. — Безумные и грозные, и им не нужны никакие железки и палки, потому что они сами — оружие… Безумное и грозное… Фамильяры застыли напротив него, готовые в любой момент набросится. Они свирепо рычали, но не нападали… Тогда Ланс бросился первый. С ревом-выкриком, он настиг первого фенрисульфура, и повалил его на камни. Острые когти впились ему в грудь, но боли не было. Только ярость. Только жар, пульсировавший в висках. Только ненависть. Фамильяр протяжно завыл, когда руки, горячие и будто бы стальные, принялись рвать его тело. И только когда Ланс рванул кровавое нутро в третий раз, он затих и перестал дергаться. Второй фанрисульфур попятился и бросился бежать, но дракон настиг его и схватил. Тот отчаянно заскулил. Ланс чувствовал, как с хрустом ломается сильный хребет под его рукой. Как потухают глаза. Он распрямился, поравнявшись с третьим противником. Мутант не собирался сдаваться. Он стоял, угрожающе размахивая хвостом-мечом из стороны в сторону. Оскалившись, противник ударил, но Ланс не почувствовал даже удара, — зазубренный хвост не нанес урона. Кровь, обволокла его тело и стала броней. Настоящей броней. Красной дымкой, окутывающей тело. Мутант попятился, а Ланс начал наступать — медленно и размерено, смотря на противника в упор. И в эту минуту, его глаза блестели холодом и металлом… и ничего не выражали. Мутант уперся спиной в скалу, сгорбился и притих, тонко взвыв, вероятно, прося пощады. Ланс замер, чувствуя, как борются в нем жажда мести и сострадание к прогоравшему. Но не будет ли сострадание слабостью? Нерешительностью? Не будет ли… … человечностью? — Забудь о человечности, — услышал он голос на периферии сознания. — Выброси ее как мусор из себя. Тогда ты найдешь источник своей силы. Своей истинной силы. Потому что пламя дракона может раздуть лишь одно, — всепоглощающая, не знающая сострадания… ненависть. Одним ударом, сконцентрировав всю свою боль, всю свою ненависть в одной руке, Ланс пригвоздил противника к скале. Тот застонал, и почти сразу затих, но Ланс не переставая наносил удары, пока тело не рухнуло безвольным мешком перебитых костей. Он дышал тяжело, сипло и прерывисто. Оттолкнувшись от скалы, Ланс сделал несколько шагов, пошатнулся, но не упал. Его тело неистово горело, а кровь стучала в висках так, что от пульсации его едва не разбило крупной дрожью. Но он видел свою цель и, продираясь, через каменные преграды, тяжело шел по открывшейся дороге к окутанной туманом башне. Натиен вышел навстречу. Не разбирая, иллюзия это, или нет, Ланс накинулся на него и сбил с ног одним сильным ударом. Его единственным желанием в эту секунду было придавить лунатика к земле и окончательно выбить всю дурь из его башки… Но он сам потерял равновесие от внезапно начавшихся судорог. Ланс завалился на спину. Какое-то время он видел перед собой яркое, как вспышка небо. А потом оно начало тускнеть, пока все не скрылось в лиловом тумане.* * *
Еле волоча ноги, Нивелин вышла на пустую аллею Убежища Эль. Прохладный вечер и хмурые сумерки обещали дождь, и жители Убежища предпочитали проводить время у теплого очага, а гвардейцы, закончив миссии спешили в штаб. А пока она возилась в подсобке, отрабатывая свой очередной проигрыш в забеге, аллея совсем опустела. Улыбнувшись, Нивелин подставила лицо прохладному ветру. В эту минуту ее наполняла небывалая легкость, хотя Нив и понимала, что завтра мышцы заломит так, что она едва сможет встать. Чувствуя, что начинает мерзнуть, Нив устало побрела к штабу, когда с надрывными криками: «Стойте! Стойте!» к ней подлетел низкорослый гвардеец. Она бы сказала, что он был похож на гнома, но до конца уверена не была. — Срочно! Срочно! — завопил коротышка тонким голосом. — Мы же сказали, что это срочно! Почему гвардейцы игнорируют?! Это беспредел! Беспредел! Я пожалуюсь! Пожалуюсь, так и знайте! — не замолкая ни на секунду тараторил он, вцепившись тонкими пальчиками Нив в рукав. — По… подождите! — Нивелин наконец сумела вставить слово в его писклявые требования. — Объясните, пожалуйста, что срочно? — Каледонские розы! — гном надрывно пискнул так, что ушам стало больно. — К мосту! Два часа назад я отнес квиток на задание! — Успокойтесь, пожалуйста, — сказала Нивелин, пытаясь осторожно освободить рукав от его цепкого захвата, — пойдемте найдем Икар, она… — Слишком долго! Он меня убьет! Все это конец! — коротышка шмыгнул носом и еще сильнее вцепился ей в руку. — Вы видите, какого я роста? Я никогда! Вы же понимаете — никогда не управлюсь во время! Нивелин вздохнула. — Объясните, пожалуйста, в чем дело? — Нам нужно собрать каледонских роз и отнести к мосту! — протараторил он и потянул Нив по аллее. — Очень срочно! — Ладно, — ответила она, рассудив, что помочь этому парню будет быстрее, чем отвязаться. Не убудет же с нее в конце концов. — Только не тяните мой рукав, пожалуйста… Довольно быстро они пришли к дальнему углу парка, где росли кусты нежно-лиловых каледонских роз. Тугими и здоровыми садовыми ножницами Нивелин срезала цветы и складывала их в полотняную сумку. Гном ей толком не помогал, — он лишь нервно суетился у нее за спиной, вызывая у Нив одно недовольство. — Столько хватит? — спросила она, когда сумка была заполнила чуть больше, чем наполовину. Гном придирчиво осмотрел собранные цветы, окончательно придавив в Нивелин задатки альтруизма. — Отнесите к мосту заказчику… — пискнул коротышка, завязав черную ленту на сумке. — Давайте, давайте, у меня дел полно! — и он скрылся из виду, также внезапно, как и появился, оставив Нивелин в полном недоумении с мешком срезанных бутонов. Пожав плечами, Нивелин взяла квиток с заданием, перекинула сумку через плечо и побрела к воротам, от которых влево уходила дорога к мосту. Нив вдруг поняла, что до этого дня она толком и не разведала эту часть Эль. Ее путь чаще всего проходил через равнину сразу к лесу, или направо — к пляжу, и она только видела виляющую песчаную тропинку, убегающую под утес, на котором высился штаб. Нив была уверена, что выйдет на побережье, но тропа вильнула и вывела ее в густую рощу. Мост, перекинутый через небольшую речушку Браа-Эль, бегущую к морю из глубоких лесных гротов, Нивелин заметила в метрах тридцати дальше по дороге. Чем дальше Нив проходила в рощу густых деревьев с темными, почти что черными стволами, тем больше место тяготило ее. И только подойдя к мосту почти вплотную, она поняла, что встревожило ее — всю дорогу от поворота, она шла по кладбищу. Небольшие каменные плиты, проглядывающиеся в тенистой листве были ничем иным, как надгробиями, — она поняла это по вытесанным датам и эпитафиям. Доски моста скрипнули под ногами. Нивелин сделала два неуверенных шага вперед и остановилась, растерянно оглядываясь. Внизу шипела Браа, налетая на валуны, кроны деревьев мерно шуршали на ветру… — Прекрасно, — раздался голос у нее за спиной. Нивелин резко обернулась, вздрогнув от неожиданности. С другой стороны моста стоял невысокий гвардеец в нежно-голубом сюртуке. Красные глаза придирчиво смотрели на нее поверх небольших круглого пенсне. Нивелин сразу узнала казначея Эль, но никак не могла вспомнить его имя. — Просто прекрасно, — повторил казначей и его глаза сверкнули алым в бликах линз пенсне.