* * *
Мико никогда до конца не понимала сны, и сколько бы ни читала про их мистику и магию в пыльных манускриптах, не смогла найти ответ на самый простой вопрос — что они хотят показать ей? То, что было? То, что может быть? Или сны лишь хотят терзать ее за прошлые ошибки? А, может, уберечь от новых? Или они всего на всего — бессвязная череда образов, воскресающих в сознании каждую ночь самым случайным образом? Но в одном Мико была почти уверена — за прошедший год предвещавшие беду сны так истерзали ее, что в миг, когда произойдет настоящая катастрофа, она не испугается — она будет готова. Сейчас же кицунэ признавала всю нелепость такой самонадеянности и всю ничтожность снов по сравнению с реальностью — ведь ни один даже самый жуткий кошмар не смог подготовить ее к тому, что произошло. Мико даже не успевает возмутиться, когда двери зала с кристаллом бесцеремонно распахивают посреди собрания с главами гвардий. Она даже не успевает удивиться, когда видит Нивелин, стремительно врывающуюся в самый центр зала… она даже не успевает испугаться, когда видит ее безумные глаза, горящие лиловым огнем, когда видит кинжал с красным камнем на рукояти в руке землянки. Она будто бы проваливается в худший из своих кошмаров, когда Нив впивается в нее ненавидящим взглядом, когда поднимает проклятый кинжал, указывая ей в лицо самым кончиком… Когда с болью и злостью произносит: — Это все ты… И Мико совершенно не готова. Она видела этот миг сотни раз… но в ответ лишь внутренне сжимается, зная наверняка, что сейчас произойдет… Как знает и то, что не сможет ее остановить — в своих снах она уже перепробовала все способы, все слова. И Мико лишь обреченно смотрит, как кончик кинжала, словно в замедленном действии, опускается от ее лица и направляется вниз — одного движения руки Нивелин сейчас достаточно, чтобы открыть разлом, который поглотит кристалл и ману Элдарии. «Что такое одна жизнь, когда на кону тысячи?!» — как сквозь толщу воды Мико слышит последние слова Сонеко, и только сейчас понимает всю их подлинную суть. Словно проснувшись ото сна, Мико поднимает взгляд на Нивелин — уверенный и решительный, медленно выходит вперед, останавливаясь напротив нее, и будто не своим голосом произносит: — Это все я. Никто из глав гвардий не понял, что произошло во время того злополучного собрания. Вот только они пытались решить какую работу могут доверить беженцам в убежище, как, ни с того ни с сего, в зал с кристаллом влетела Нивелин и, остановившись в самом центре, зло глянула на Мико. — Это все ты, — сказала землянка, а то, что у нее оружие, парни увидели лишь когда Мико, даже не приказав охране ее выдворить, уже вышла вперед, ответив что-то еле слышное. Никто из них не успел ничего предпринять. Нивелин внезапно и резко подалась вперед, и Невра точно знал, что успел бы перехватить любое ее движение, но волна синего пламени ударила ему в лицо, заставив зажмуриться, и всех троих инстинктивно отступить. — Все назад! — крикнула Мико, а когда главам гвардий удалось открыть глаза, они увидели, что Мико огородила их с Нивелин кольцом огня. — Все… назад, — тяжело дыша и расставляя руки в стороны повторила им кицунэ, но ее взгляд не выпускал Нивелин ни на секунду. Та же стояла в центре огненного круга, все также держа кинжал на вытянутой руке, но уже острием вниз и не шевелилась. — Мико, что проис… — попытался докричаться до нее Эзарэль, но остаток фразы поглотило шипение усилившегося огня. — Разбирайся со мной, если хочешь! — срывающимся голосом сказала Мико, держа руки чуть поднятыми, всем взглядом умоляя Нивелин не выпускать кинжал из рук. Стена огня в этот миг стала такой сильной, что парни уже не видели, что происходит внутри. — Послушай… — выговорила кицунэ сквозь нарастающую дрожь, возвращая внимание Нивелин целиком к себе. — Ты и понятия не имеешь, что у тебя в руках, — Мико сделала к Нив осторожный шаг вперед. Нивелин не ответила, только, взглянув хмуро, отвела руку в сторону, давая Мико понять, что еще один шаг и кицунэ проиграла. Глава Эль покорно замерла на месте. — Они не виноваты, — прошептала Мико, качая головой, — ни гвардейцы, ни элдарийцы, которых ты погубишь, если острие коснется пола. — Будешь прятаться за спины невинных? — презрительно спросила Нивелин, и ее пальцы сжались на рукояти. — Я не прячусь, — Мико опустила руки и выпрямилась. — Я стою перед тобой, — продолжила она тихо, но Нив не ответила. — Они ничего тебе не сделали. Их смерть не уймет твою боль… — Ты ничего не знаешь о моей боли! — от ее резкого голоса Мико вздрогнула. — Не знаю… — ответила она, прикрыв глаза и выдохнув. — Как ты не знаешь ничего о боли целого народа. — Ты… не имеешь права называть меня эгоисткой, — глаза Нивелин снова недобро полыхнули, — просто за то, что я не намерена жертвовать собой ради чужого и враждебного мне мира! — она прерывисто вздохнула и чуть опустила руку. — Это ты думаешь только о себе! — Только о себе, — тихо повторила Мико. — Тебя заботит только твоя собственная власть и твоя гвардия! — Только моя собственная власть. — И своя выгода! Хочешь стать спасителем мира, но за чужой счет! «Только так создаются герои, — Мико снова отчетливо услышала в голове голос Сонеко. — Один становится спасителем, другой низвергается во тьму.» — Не думай, что бремя спасителя праздное и легкое… — проговорила она, подняв глаза, а Нивелин зло выдохнула, перехватила кинжал и напала. Мико интуитивно закрылась магическим щитом, весь запал маны которого мгновенно исчез, соприкоснувшись с проклятым лезвием, вызвав небывалый взрыв магии. Мико не удержала равновесие и повалилась на пол. Сама Нивелин тоже отпрянула, и чуть не упала — от того, как вихрь магии закружился в воздухе, как завибрировала рукоять кинжала в ее руке. — Только не выпускай ее! — воскликнула Мико, поднимаясь и выставляя руки перед собой. — Только не выпускай… Нивелин стояла и переводила взгляд с нее на кинжал и на кристалл, будто бы молча внимая одной ей слышимым голосам. И Мико прекрасно понимала, что это за голоса. — Не слушай их… — сказала она обреченно, зная, что эти голоса не перебить. Уж ей-то — ни за что не перебить! — У меня нет выбора, — вновь заговорила Нивелин. — Ты. Сама. Сделала. Этот. Выбор. За. Меня. — Тогда в чем ты сомневаешься?! — Мико решительно встала между ней и кристаллом. — Чего ты ждешь? — Я не буду делать из тебя мученицу, — сказала Нив. — Сражайся. — Не буду… — Мико зажмурилась. — Это все я — ты сказала сама! Заканчивай с этим, ведь они ждут. Их голоса ты слышишь… — она нервно сглотнула. — Только не дай им, пожалуйста! Не дай им уничтожить Элдарию! — Заканчивай болтовню и сражайся, черт тебя дери! — Нив снова опустила кинжал острием вниз. — Иначе отпущу его. Мико стиснула кулаки, а затем пробормотала заклинание и ее белый посох оказался у нее в руках. — Этого ты хочешь? Вместо ответа Нивелин напала. Мико отбила ее первую атаку посохом, и сумела уйти от следующей полуоборотом. Она рассчитывала лишь отбивать ее слабые выпады, но, к удивлению кицунэ, Нивелин атаковала так уверенно и стремительно, что Мико приходилось защищаться всерьез и контратаковать. Мико уклонилась от удара в висок и, резко повернув посох, ударила землянку в живот, а затем вытянула руку, посылая заряд магии, отталкивая Нив назад. Та умело сгруппировалась, удержала равновесие, а потом, ловко махнув кинжалом, прекратила магию печати. Когда очередной вихрь улегся, Нивелин снова подняла глаза на Мико, и ее взгляд показался кицунэ совершенно диким — то ли от магии, то ли в раже боевого безумия. То ли от того и от другого. Когда она наскочила снова, Мико даже попятилась от такого напора. Градом на нее посыпались удары — один, другой, третий. Древко посоха пронзительно трещало от соприкосновения с зачарованным лезвием, а пламя в клетке давно погасло. Защита. Отскок. Мико чувствовала, как лишается сил — от боя, от неподготовленности, от усталости и от опасной близости кинжала, высасывающего ману. Волосы упали ей на лицо, почти полностью закрыв обзор и кицунэ отбивала град ударов Нив полагаясь на интуицию. Нивелин же, казалось, только набрала силу, атаковала еще стремительнее, почти с рычанием. Очередной удар пришелся Мико по виску, потом по щеке. Заваливаясь на одно колено, глава Эль увидела, как лезвие сверкнула почти перед самым ее лицом. Наудачу она сделала выпад посохом, но тот вонзился в пустоту, и Мико поняла, что она уже открыла свою оборону, при таком раскладе следующий удар придется ей в живот. Она уже приготовилась ощутить холодную сталь, но почувствовала лишь как чьи-то руки тянут ее назад. Мико тряхнула головой, пытаясь откинуть прилипшие к лицу волосы, и увидела лишь, что пока они сражались, Эзарэль и Лейфтан сумели совладать с ее пламенем, а Невра, Валькион и охрана штаба, не теряя времени, проскочили в огненный круг. Вампир схватил ее и увел в сторону, в то время как Валькион и трое охранников пытались справиться с Нивелин, но та же отбивалась будто раненый зверь, которому нечего терять, кроме собственной жизни. — Только не под удар, — хрипло простонала Мико, цепляясь за рукав Невры. — Пусть не подставляются под удар… Одно касание, всего одно касание… И кинжал! — кицунэ резко дернулась вперед. — Только не дайте ей уронить… кинжал. Но Мико упала сама, — ноги и руки внезапно задрожали, а потом в один миг сделались слабыми как вода. Кицунэ осела на пол, который по сравнению с ее телом уже казался ей горячим, чувствуя лишь как по лицу стекает пот вперемешку с кровью из разбитого виска и губы. Мико болезненно выдохнула, когда Нивелин уже скрутили руки, но она толкнула одного охранника ногой в грудь так сильно, что тот тяжело повалился на пол. Второго Нив ударила в колено. И продолжала неистово биться и вырываться, пока ее наконец не отключили прямым ударом в затылок. Мико вскочила, поднятая неведомой силой, выхватывая зачарованный кинжал из ее слабеющей руки, и, если бы не Невра, вовремя подставившей свое плечо, она бы упала снова — тяжело дыша Мико перекинула руку через плечи вампира и смогла устоять. Несколько секунд никто не двигался. Все столпились в центре залы, переводя взгляд с бледной и едва живой Мико на безвольное тело Нивелин в руках охраны. — Что это было? — спросил Невра, когда Мико, восстановив дыхание, отпустила его плечо и встала сама, прижимая кинжал к себе. — Все… ничего. Узнаем, — невнятно ответила глава Эль и покачала головой, давая понять, что все вопросы потом. — Я… мне… не могу. Я… пойду к себе. — Мико? — Мико! Голоса звучали со всех сторон и будто бы внутри ее головы. Нетвердым шагом она направилась к выходу. — Что делать с Нивелин? — наконец решился спросить Эзарэль. Кицунэ остановилась и обернулась, будто бы удивившись вопросу. — Прикажешь заточить в камеру? — спросил вампир, но глава Эль покачала головой, прижал ладонь к груди. — Обезопасите, — еле выговорила она. — Заприте… в лазарете. — Даже после того, как… — Она не опасна, — сказала Мико сквозь сдавленное дыхание. — Она одержима.* * *
Смешанные образы. Тени, тянущие к ее душе липкие призрачные лапы. Ледяные голоса, пронзительными криками разрывающие тишину: «Возмездия! Возмездия! Возмездия!», разрывающие плоть и грани привычного мира, который теперь горит и разлетается пеплом по небытию. Растворение — это спасение. — У нее жар, — слышит она доносящиеся голоса, такие знакомые, будто бы родные. — Или даже лихорадка! Эви, что будем делать? Нивелин видит, как искра света скользит по лабиринту из черного дыма, но не может понять, кто же она сама: свет, пробивающийся через тьму, или тьма, пожирающая свет? Нивелин не знает. Не чувствует своего тела, не слышит своего сердца. Только голоса: «Возмездия! Возмездия! Возмездия!». Примкнуть бы к этим голосам, полностью отделавшись от всего. Отделавшись от себя. Смерть — это избавление. — Никакой маны! Ради Оракула… — Но… — Мы не знаем… чем для нее это обернется. Смерть — это избавление. — Эви… Зрачок не реагирует на свет… «Я есть» — мысль формирующаяся словно из пустоты, из алхимического Ничто. Мысль, за которую, словно за гвоздь, зацепился бесформенный поток энергии голосов. «Я есть». Бег. Стремительный, как порыв ветра. Как пришедшие в движение частицы пустоты, переставшие быть пустотой и обретающие форму. «Я есть». Вращение, набирающее скорость. Частицы, нагревающиеся и становящиеся огромным водоворотом. Водоворотом слепящей энергии, затягивающий в себя весь мир, — и свет, и тьму, — теперь она чувствует их вокруг себя, чувствует их в себе. «Я есть все это — и искра света, и поглощающая его тьма». И в этом она находит что-то успокаивающее. Что-то говорящее, что нет больше никакой борьбы. Никакой суеты. Только чувство собственной силы в общем потоке мировой энергии. — Так ты отсюда никогда не выберешься. Голос гремит как гром — сверху, и развеивает это иллюзорное чувство покоя, и Нивелин снова вышвыривает в водоворот бесконтрольных сил. Она снова теряет чувство целостности, снова летит вниз, на дно воронки, где гремят безумные голоса: «Возмездия! Возмездия! Возмездия!». — Ищи якоря, идиотка, — слышит Нив себе в спину, и в этот раз она уверена, что это голос Натиена. — Иначе пробегаешь здесь вечность. Нивелин все еще не видит его в тумане, но чувствует его недобрый взгляд. И чувствует страх. Потому что это что-то чужое. Что-то угрожающее. Что-то… не ее, и от этого хочется спасаться. Бежать, и как можно дальше. И она срывается с места, пробиваясь сквозь ряды сумбурных образов. Сквозь зовущие голоса. Теперь Нив чувствует свое тело — горячее, мокрое, слабое. Теперь она чувствует мир вокруг — холодный, напористый. Чувствует, как кожа касается мятых простыней. Как чьи-то руки касаются лба и запястья. «Я есть все, что не есть я»… Потолок палаты Нивелин, казалось, изучила уже до мелочей — каждую трещину, каждую царапину на матовой белизне. Но она может только смотреть на потолок, потому что ни на что больше нет ни сил, ни желания, и даже от простого кивка наваливается смертельная усталость. Медсестры суетятся вокруг. Ее снова откачивают, но в этот раз Нивелин знает наверняка — ее возвращают к жизни не по милости или доброте, — ее приказано привести в сознание для допроса. Первое время к ней в палату не пускали никого, только глав гвардий Эль. Мико задавала вопросы, на которые Нивелин не ответила бы даже если хотела. Даже если бы могла. Но вопросы сыпались, пока Эвелейн не выставила из лазарета посетителей, несмотря на угрозы. Но на следующий день Мико возвращалась, и все происходило снова, с тем же результатом. Каждый раз Нивелин было стыдно перед медсестрой. Жаль ее. И одновременно ее раздирала досада на всех фейри. На всю Элдарию. А потом досада сменялась горечью и ненавистью к себе, к своей слабости и мелочности. А потом снова приходила грусть, особенно когда медсестры, с позволения Мико, разрешили гвардейцам навещать ее. Теперь у дверей ее палаты постоянно дежурила охрана, будто бы Нив могла куда-то сбежать. А, может быть, Мико надеялась, что она разговориться с кем-то из тех, кого считала друзьями. Но присутствие даже бывших друзей было ненавистно — Нивелин предпочла бы ждать своего приговора в тишине и одиночестве. Ненавистно и больно было слушать всхлипы Икар, тяжелые вздохи Керо, невнятную и сбивчивую речь Алажеи, тихий шепот Лир-ан-Мин. Почему они все приходили к ней? Кого они видели? Подругу? Предательницу? Человека, ненавидящего их? Или человека, загнанного в угол, и достойного только лишь жалости? И Нивелин еще больше ненавидела их за эту жалость. Однажды толпой зашли обсидианцы. Нив сквозь очередной мутный и лихорадочный сон слышала резкий тон Сакии, взволнованные слова Мефисти, ироничные хмыканья Клайда, ворчание Бронка, и ободряющий голос Камерии. Почему они все хотели, чтобы она жила? Ради нее самой, или потому что на ее жизнь можно купить… новое пришествие Оракула? Каждый день Нивелин боялась, что придет Лейфтан, но вместе с тем… хотела бы, чтобы он пришел, и, лежа в тишине, выслушивала его тихие шаги в коридорах лазарета. Иногда ей казалось, что она их слышит, но каждый раз эти шаги исчезали, так и не подойдя к двери. А потом ее навестила Карен… В тот день Нивелин не спала, только по-прежнему смотрела в потолок пустым взглядом, не думая ни о чем, кроме узоров маленьких трещиной. Ее жар давно спал. Приступы тоже — словом, прошло все, кроме апатии и нежелания жить. И нежелания кого-то видеть. — Медсестры говорят, что тебе лучше, — сказала вампирша, слабо улыбнувшись, но Нив даже не повернула головы. — Завтра Мико и главы гвардий снова будут допрашивать тебя… — продолжила Карен, кусая губы, а потом схватила ее холодную руку. — Нив! Никто из нас не верит, что ты была способна напасть на кристалл и Мико, — с чувством сказала она. — Мы все считаем, что это слухи! «Но это правда, Карен» — Невра поклялся мне, — сказала вампирша, продолжая с силой сжимать ее холодные пальцы. — Если ты расскажешь всю правду о себе, и откуда у тебя тот кинжал, тебя отправят на Землю. «Это вранье» — Нивелин прикрыла глаза. Может Карен саму держат за дурочку… но вероятнее всего — она на их стороне, и за наивную дуру здесь держать ее. Нив видела, что один вид кинжала заставил Мико побледнеть до полусмерти. Как и понимала теперь, что жива лишь потому, что гвардейцам нужно знать о нем все. И она жива до тех пор, пока они не вытрясут из нее все, что она знает. — Пожалуйста, Нив… — голос Карен дрогнул. — Расскажи им. Невра поклялся мне, что это не ложь, понимаешь! Это не просто клятва! Они отпустят тебя, — Карен встала и наклонилась над ее кроватью, чтобы заглянуть Нивелин в глаза. — Ты мне веришь?* * *
Солнце, выглянувшее из-за малахитовых гор, легонько скользнуло теплыми лучами по крыше центральной пагоды храма, а через несколько минут уже осветило всю долину. Жизнь в храм фенхуанов вернулась будто бы по мановению волшебства — отворились окна под резными красными крышами миниатюрных домов, громче зашумели реки, запели птицы и забегали выпущенные на равнину фамильяры. В храме началась будничная утренняя суета — разгорелся очаг на кухне, замели метлы вдоль деревянных настилов, зашуршали сворачиваемые простыни. Но на втором этаже еще царила тишина. Фенхуаны старались не тревожить Хуан Хуа раньше времени, и каждое утро сколько могли оберегали ее покой от рутинной суеты. Но этим утром наследница феникса сама встала с первыми лучами солнца. Закутавшись в помятую простыню, она стояла на веранде своей комнаты, выходящую в сад медитаций. Сюда не долетала суета храма, внизу царило спокойствие и умиротворение — слышался лишь шепот фонтана, переливы флейты и звонкие напевы эрху. Казалось, ничто в эту минуту не могло вытянуть ее из неги блаженства, но она знала, что все конечно. И эти безмятежные недели, что она провела в храме, в объятиях любимого мужчины не могли длиться вечно. Со вздохом отрываясь от ярких красок сада, Хуан Хуа перечитала письмо, доставленное еще до восхода, под золотой печатью Гвардии Света. Она знала, — лишь проведя взглядом по первым строчкам, — что это конец их спокойной жизни. Конец мигу блаженства в их бесконечной битве. Но и скрывать от него письмо, чтобы продлить их уединение еще на день-два, не собиралась. Слишком малодушно. А кандидатка в фениксы готова была выставить себя кем угодно — только не трусихой. Под легкий звон амулетов, тронутых свежим утренним ветерком, Хуан Хуа вернулась с веранды в полутемную спальню, и, положив письмо на столешницу, повернулась к кровати. — Доставили ночью, — сказала она, провела по пергаменту кончиками пальцев, — из гвардий Эль. — Не интересно, — протянул Натиен, потягиваясь на шелковых простынях. Хуан Хуа села на кровать и тут же снова оказалась в его объятиях. Не смотря на всю их близость последнего месяца, она не могла понять, что сейчас значило его «не интересно» — ему действительно не интересно, он сказал это намеренно, чтобы спровоцировать ее разболтать даже то, о чем она собиралась умолчать; или он уже знал все наперед? Да что какие-то там недели? За все годы их обрывочных отношений, она так и не научилась понимать этого мужчину. И из-за этого каждый раз привязывалась к нему все сильнее. — В штабе случилось что-то плохое, — начала Хуан Хуа, поняв, что это ей так необходимо поговорить. — Когда там случалось что-то хорошее? — Нат усмехнулся уголком губ и поцеловал ее шею, крепче прижимая к себе, а его руки уже скользнули под обернувшую ее тело простынь. Несмотря на то, что Хуан Хуа хотела продолжения, она нежно отстранилась и поймала его взгляд. — Мико просит меня приехать, — феникс покачала головой и села, обхватив колени. — Точнее… делегацию Рен Го. — Может быть, она просто соскучилась? — рука Натиена нежно провела по ее обнаженной спине. — Едва ли, — Хуан Хуа вздохнула. — Что-то произошло. Что-то очень плохое. И очень серьезное, — она дернула плечом и повернулась к Нату. — Что ты об этом знаешь? — То, что Мико не может справиться и с пустым звуком, — Натиен пожал плечами и откинулся на подушки. — А сейчас зовет тебя, чтобы разгрести очередную гору бед, которую по глупости наворотила. — Хватит, — Хуан Хуа встала с кровати, резко оборвав его. — Она моя подруга. И ведь… твоя бывшая. Нельзя так говорить. Тем более за глаза. — Ты святая, Хуан Хуа, — Натиен негромко рассмеялся и перевернулся на спину, закинув руки за голову. — Чистая и святая. — Если бы это было так, — сказала она грустно, поворачиваясь к окну. Как бы много Хуан Хуа сейчас отдала, чтобы его слова хоть на десятую часть были правдой. Ее действительно растили и воспитывали как будущего лидера — честного, целеустремленного, верного народу, с рождения прививали самые лучшие качества. Хуан Хуа росла с искренним убеждением и верой, что цель ее жизни — служение народу; что единственны верный путь — ставить интересы других выше своих собственных. Она с детства готовила себя к великой миссии служения собственному народу, и именно так и жила: читала много сложных книг, чтобы тренировать свой ум; занималась духовными практиками, чтобы совершенствовать свое тело и развивать способности; каждый день несколько часов уделяла храму и помощи другим, находя счастье в том, чтобы делать счастливыми людей вокруг. Ее дар эмпатии помогал ей на выбранном пути, и любовь народа, за которую так отчаянно бились многие правители, давалась Хуан Хуа будто бы просто так, хотя ее близкие знали, что за этим стоит ее ежедневное самопожертвование на благо других. Она действительно не думала о себе — ее народ был и ее семьей, и ее судьбой. А потом на ее пути появился Натиен. Скрытный и таинственный разведчик Эль, преданно служащий гвардиям и критикующий каждый их шаг. О нем Хуан Хуа уже была наслышана из писем Мико, которая после завершения их обучения и начала службы в Эль писала верной подруге детства часто, и рассказывала практически все. Читая письма, Хуан Хуа искренне радовалась за кицунэ, хотя казалось, радоваться было нечему. Во всяком случае тогда феникс не могла понять, что за счастье быть в отношениях такой непонятной любви, явно приносящей боль, причем обоим; отношениях, где каждый день приходится ходить как по краю… Впрочем, непонимание ушло едва Хуан Хуа встретила Натиена лично — прибывшего под вечер с важными новостями от тогдашнего главы Гвардии Света. Ее внимание привлекло в нем все — взъерошенные волосы, простая одежда, подчеркивающая его утонченные черты, и взгляд — чувственный, проникающий в душу, обескураживающий. Колкие замечания вызывали в ней досаду, а улыбка - волну тепла, поднимающегося из груди. За полчаса переговоров ее по нескольку раз бросало то в холод, то в жар, и Хуан Хуа поняла, что Мико нашла в этих отношениях. Впрочем, кицунэ, по ее мнению, всегда излишне тянуло к запретному и таинственному. Но когда эту непонятную тягу феникс заметила в себе… В тот вечер Хуан Хуа распорядилась организовать ужин и самый почтительный прием — правила дипломатии, не более. Она предложила гостю остаться на ночь — простое гостеприимство. Она спустилась в его комнату, чтобы лично проверить, как фенхуаны храма позаботились об их госте, — обычная вежливость радушного хозяина… Ничего более — просто так сложились звезды. Или обстоятельства. Просто они разговаривали. Просто ему в очередной раз осточертели гвардии и их распоряжения. Просто он считал, что фенхуаны будут правы, если откажут главе Эль в его деликатной просьбе. А Хуан Хуа в тот вечер была так учтива и так внимательна… Слушала его не перебивая, в своей учтивой манере, что Нат сам не понимая, раскрыл ей свою боль — рассказал о сестре, о сводном брате, о бардаке вокруг. Натиена никто не понимал — никто, кроме нее сейчас. Хуан Хуа было до беспамятства любопытно, а Нату требовалось тепло и понимание, и он хотел забыть обо всем. Ни в коем случае Хуан Хуа не стремилась отнять его у Мико. По сути, их связь с кицунэ была дольше, крепче, а дружба для феникса была куда дороже, чем сиюминутное помешательство. Но краткая связь с теневиком взбудоражила ее сильнее, чем она думала. Хуан Хуа чувствовала себя предательницей, понимая, как поступает с чувствами подруги, но утешала себя тем, что видела, как аура Ната едва тлеет в присутствии Мико… Но тем не менее, эту связь она считала неправильной… — Я не святая, — повторила она, — предаю подругу. И все из-за тебя, — добавила Хуан Хуа с грустью, но без упрека. — Нравится же тебе истязать себя этим, — Натиен закатил глаза. — Но это правда, — сказала Хуан Хуа, а Нат в ответ поднялся с кровати и обнял ее сзади. — Тогда я очищу твою совесть, и снова повторю, что от ревности и мелочности Мико позволила моей сестре отправить мою душу на обед аватарам. — Не вини ее, это могла быть случайность, — Хуан Хуа сжала губы. — Ведь после того, что ты рассказал, — она повернулась к Нату, — что могла Мико… против твоей сестры? Натиен негромко рассмеялся, заправляя за ухо ее пряди, упавшие на лицо. — Мико была единственной, кто мог противостоять Сонеко. И упрятать Воинствующую Луну в междумирье навеки вечные… Но она предпочла пойти у нее на поводу. Все, что она получает сейчас — вполне заслуженно, — в очередной раз вынес он свой приговор, и Хуан Хуа в ответ снова грустно покачала головой, потому что что б ни сделала Мико — лично с нее это не снимает ни вины, ни ответственности. Зло, даже причиненное другому злу, остается причиненным злом на своей совести. Нечестность другого не компенсирует твое собственное бесчестие. — Она все еще любит тебя, — тихо сказала Хуан Хуа. Именно это каждый раз омрачало ее собственные чувства. Если бы Мико сказала ей, что давно забыла Натиена, или ненавидит его, фениксу было бы проще. — А я люблю тебя, — сказал Натиен, накрывая ее теплые губы, а потом подхватил на руки, отнес на кровать. — Тебе нельзя! — испугалась Хуан Хуа выскальзывая из его объятий. — Твои раны могут открыться! Она отстранилась, чтобы осмотреть его залатанное тело. Два месяца назад Натиен прибыл в храм фенхуанов едва живой. Что с ним, Хуан Хуа не спрашивала. Она вообще старалась не задавать Нату вопросов, чтобы не давать ему повода солгать ей, просто приказала лекарям долины вернуть его любой ценой. Когда же в довесок к ранам тела добавился припадок, — такой глубокий и сильный, — Хуан Хуа до смерти испугалась, увидев, что его душу снова затянуло в Междумирье. Она каждый день молилась всем известным божествам в храме, хотя понимала, что в том проклятом месте они бессильны как дети, но каким-то посланным чудом Натиен вернулся. А когда он немного оправился, началась их идиллия, которая, Хуан Хуа чувствовала, сейчас подошла к концу. — Не откроются, — пообещал Нат, осторожно опуская ее на теплую постель. — Знаешь… ты говоришь, что я святая, — Хуан Хуа прервала поцелуй и обхватила ладонями его лицо, — но… я так благодарна твоим ранам, и иногда даже хочу, чтобы они были серьезнее и заживали медленнее. Потому что так ты больше будешь со мной. Это так подло, я знаю. Натиен усмехнулся. — И пытаешься напоить меня отварами, блокирующими мои выходы, — сказал он. Сердце Хуан Хуа пропустило удар. Значит, все это время он знал об этой ее очередной подлости! Знал, но все равно он еще здесь… Хуан Хуа взволнованно вздохнула, схватила его руки и посмотрела в глаза. — Потому что если в твоих выходах аватары поймают тебя, я не смогу тебя вытащить, понимаешь, — сказала она и слезы блеснули в уголках глаз. — Это было чудо, что получилось в прошлый раз! Но мы копили силы четыре года, и все равно… — Хуан Хуа провела рукой по его щеке, так и не решаясь в слух произнести грустное и очевидное — в прошлый раз ей удалось вытащить из Междумирья только часть его разума, навсегда сделав… таким — немного безумным, впадающим в неконтролируемые припадки, нуждающимся в поддерживающих ритуалах… нуждающимся в ней. — Если ты снова попадешь к… этим созданиям, я смогу вернуть тебя только с некромантом. Натиен рассмеялся, а затем, обняв ее лицо ладонями, поцеловал в лоб. — Если они поймают меня снова, мне не поможет даже некромант, — прошептал он ей на ухо. Хуан Хуа знала, что как бы больно ей не было, остановить Ната не сможет. Сама же она боялась этого проклятого измерения. Проклятого потому, что ее предки должны были сделать из него мост, но из-за того, что троемирия не получились, а высшие демоны выбрали заточение, мост оказался непригоден. Все что смогли на тот день сделать предки фенхуанов — это изолировать Междумирье настолько, насколько возможно. Но того не хватило. Темная энергия, клубившаяся в мрачных недрах закрытого измерения, то и дело проникала в Верхний Мир, вытягивала светлую, нарушала баланс. В какой момент история обросла кучей легенд о предательстве демонов и жертвах одних драконов Хуан Хуа не знала. Не нашла ответ, даже когда читала все имеющиеся в долине и за ее пределами хроники. Она знала лишь то, что было положено — что передавалась фениксами от учителя к ученику поколениями: долг фенхуанов — выдворять из Верхнего мира темную ману пока это возможно. Поддерживать хрупкий баланс, создавая новые и новые духовные ритуалы, цель которых одна: наполнять мир светлой маной и изгонять темную. И, разумеется, ни о чем этом не говорить даже под пытками. Хуан Хуа это всегда казалось несправедливым. Хотя бы потому, что войдя в толк, она сразу поняла, что ее предки, скорее всего умолчали о том, что в новом созданном мире будет всего лишь одно измерение, которое примет не всех… И ушедшие с Земли темные существа, закономерно оказались отторгнуты Верхним Миром, и после переселения застряли в Междумирье. Еще быстрее она поняла, что у нее нет ни сил, ни способа им помочь — она может только гонять потоки светлой маны, и помогать своему народу. Вот и все. Может быть, она бы так и не сунулась в Междумирье… если бы не Натиен. Когда она впервые спустилась в этот ад, чтобы вытащить его душу, увиденное повергло ее в шок. В нем не было никакого намека на связующий мост, о котором мечтали в старых хрониках. Это ни какое ни пустое пространство, занятое вакуумом, как говорили некоторые фениксы, чтобы заглушить муки совести. Междумирье предстало перед Хуан Хуа в своем истинном обличье — настоящим чистилищем, населенным злыми и опасными тварями, в которых превратились несчастные заточенные там темные создания. С годами они стали свирепыми и жаждали лишь минуты, когда Верхний Мир накопит достаточно темной энергии, чтобы прорвать трещащий барьер и наконец обрести возмездие. Но настоящий ужас наводили аватары… Точного ответа на вопрос, что это за сущности,и почему так извратилась их природа Хуан Хуа тоже не нашла ни в одном манускрипте. Но на собственном опыте поняла одно — от них нужно держаться как можно дальше. По возвращению Хуан Хуа еще больше прониклась жалостью к заточенным и одичалым существам, но и в правильности изоляции Междумирья она тоже убедилась. — Я каждый раз места себе не нахожу, когда понимаю, что ты снова… там, — сказала Хуан Хуа, качая головой. Чтобы прервать этот малоприятный разговор, окончательно омрачивший их последнее утро, Хуан Хуа встала, и, накинув шелковый расшитый халат, подошла к чайному столику. Она разожгла угли под чайной доской поставив на прутья небольшой заварник. Натиен тоже встал, но не спешил одеваться, а просто обернул простынь вокруг бедер. Подойдя к чайному столику, он сел напротив Хуан Хуа на мягких подушках. — Мне тоже с утра пришло занятное послание, — сказал он, интригующе улыбаясь. «С утра», — грустно подумала Хуан Хуа. А ведь они уснули далеко за полночь. В всяком случае, она думала, что Нат наконец уснул обычным сном, а оказалось, он выходил с кем-то на связь. Возможно даже успел побывать и за пределами храма. Поэтому, когда она проснулась, он все еще спал. Чувствовать ли себя обманутой, если он сам сейчас заговорил? — Расскажешь? — спросила она, разливая пахучий чай в маленькие чашечки. — Драконис, — Нат дернул плечами, — предлагает мне сделку. — Этот голем? — Хаун Хуа нахмурилась. Несколько лет назад она по настоянию Натиена позволила ему поселиться в горах на их территории. Кусок земли феникс ему буквально подарила, при том, что Драконис не то, что бы не платил, но и не благодарил, и отказывался даже торговать с фенхуанами, ведя себя крайне нелюбезно. Будто бы он и так делал им великую честь, поселившись по соседству на их земле. Но Натиен просил уступить голему, и Хуан Хуа не спорила. Она никогда старалась с ним не спорить. — Драконис просит меня рассказать ему об Ашкоре, — протянул Нат, не спеша потягивая чай. — В обмен на это он согласен продать вам свои артефакты. Точнее, поторговаться, — он усмехнулся и отставил чашку на доску. — Вот как, — сказала Хуан Хуа не подав виду, как ее это взбудоражило. Драконьи кости фенхуанам действительно были крайне необходимы. Возможно, если благодаря Нату этот скользкий голем хотя бы выйдет на переговоры… Но принуждать Натиена ни к чему она не могла. А простить его не хотела. — Я не согласился, — сказал Натиен, и все надежды Хуан Хуа рухнули. — Вот как? — Я сказал, — Нат широко улыбнулся, — что расскажу ему все, что знаю… за просто так. По старой дружбе. — Понятно, — Хуан Хуа опустила взгляд в чашку. — Тебе не зачем тратить время на выполнение его нелепых условий, — Натиен ласково улыбнулся и покачал головой. — Все так делают… — грустно сказала Хуан Хуа. — Но мы — не все, — она подняла глаза, чтобы увидеть его пристальный искрящийся взгляд. — Ашкор ненавидит големов всем существом. Он убьет нашего друга, едва тот только сунется. — И ты дашь ему пойти на это? — Хуан Хуа прикрыла рот ладонью. — Но… Вы же друзья… Натиен перекатился через подушку, чтобы снова обнять ее. — Ты такая наивная, — сказал он улыбаясь и убрал прядь волос с ее лица. — Ашкор убьет Дракониса, и все артефакты нашего друга — в полном распоряжении фенхуанов храма, как хозяев этой долины. — Ты… знал это с самого начала! — воскликнула Хуан Хуа, стараясь подавить в себе эту волну возмущения. — Может быть и знал, — Натиен поднялся и прошел к пуфам за своей одеждой. — Но так нельзя! — взволнованно сказал Хуан Хуа ему в спину. — Это бесчестно… Ты подставляешь своего друга! — Я просто не мешаю случиться неизбежному, — ответил Натиен, через голову надевая серую холщовую рубаху. — Лучше бы ты мне не говорил, — сказала Хуан Хуа, заламывая руки. — Теперь чувствую себя словно соучастницей. — Хуан Хуа… — улыбнувшись, протянул Натиен. — Весь этот груз, Нат! О Междумирье, о нарушенном балансе — все это на плечах моего народа! На плечах и на совести. Каждый раз, совершая малодушие или подлость, я словно увеличиваю его. — Ты ничего не делаешь, — спокойно ответил он, вместо камзола надевая подаренный ханьфу. — В том-то и дело, — сказала Хуан Хуа, вздохнув. — Кто тебе этот голем? — Нат подошел к ней и обнял. — Никто. Тебе должно быть все равно. — Все равно, — Хуан Хуа выскользнула из его объятий и подошла к своему столу. — Не бойтесь врагов, в крайнем случае они убьют. Не бойтесь друзей, в крайнем случае, они предадут. Бойтесь равнодушных, ведь именно с их молчаливого согласия совершаются предательства и убийства. — Лицемерие или смерть, — буднично констатировал Нат. — И у твоих предков, и у тебя выбор не велик. — Я хочу по-другому, — Хуан Хуа обхватила себя руками. — Я знаю, — Нат подошел к ней, и нежно поцеловал в висок. — И все сделаю, чтобы в предстоящей схватке ты не замарала рук.