Фронт

       — Мисси!        Она немного вздрогнула, потому что рука Пита болезненно сжала ее плечо, но уже в следующее мгновение улыбнулась возлюбленному.        — Да, милый?        — Там у входа рыдает паренек. Этот, ушастый, смешной. Саймон, кажется, его зовут. Я попытался выяснить, в чем дело, но он не хочет со мной разговаривать. И заходить тоже не захотел. Может, ты попробуешь с ним поговорить? Тебя-то он точно должен послушать.        — О, Господи! — Мисси всплеснула руками, снова надевая пальто, которое сняла несколько минут назад, и ринулась к двери.        Мальчик сидел на пороге, несмотря на промозглый ветер, пробирающий до костей, дрожал от холода и горько плакал.        — Саймон? — Мисси ласково потрогала его за плечо, помогая подняться. — Мой дорогой, что случилось? Почему ты плачешь?        Мальчуган потер нос грязной ладошкой. Размазал слезы по щекам. Нервно икнул. Взгляд, поднятый на нее, был наполнен таким горем, что Мисси затаила дыхание.        — Маме удалось посадить меня на корабль в Польше. Она сказала мне, что я здесь буду в безопасности. Не знаю, что случилось со старшим братом, его не взяли плыть, — с сильным акцентом путанно стал объяснять он, — а теперь эти негодяи напали и на нас. Нас бомбили. Мне было так страшно. Думал, что оглохну.        Он замолк. Стал ковырять носком туфли песок. Чаще шмыгать носом. Мисси продолжала ласково держать его за руку, поглаживая маленькие пальчики. Он повернул голову, подарив Мисси взгляд, полный отчаяния.        — Мисс Саксон, если они придут сюда, я покончу с собой, клянусь. Я этого не вынесу. Не выдержу.        Мисси почти почувствовала, как силы разом оставляют ее. Огромные детские глаза, наполненные болью, смотрели прямо в душу. Она не знала, что сказать. К счастью, Питер перехватил инициативу.        — Саймон, ты сейчас живешь в Америке. И мы сдаваться не собираемся. А, если ты решишь умереть, как же ты увидишь день нашей победы над нацистами? Представь, что твоя семья жива. Твой мама и старший брат. Если ты умрешь, они не смогут тебя обнять снова.        — А если они уже убиты? Немцы убили нашего соседа. Застрелили, когда тот пытался защитить свою дочку. Я сам это видел. И моих родных могут так же убить. Говорят, нацисты убивают массово в трудовых лагерях.        Питер протянул мальчугану чистый платок. Тот громко высморкался, снова громко всхлипнул. Ни на кого не смотрел, уперся взглядом в землю. Но безутешно рыдать перестал.        — Моя мама, Саймон, умерла, когда мне было пятнадцать. За месяц до моего шестнадцатилетия. А мама твоей прекрасной учительницы — когда родила ее. Мы знаем, каково это — потерять тех, кого любишь. И знаем, как это — всю жизнь оплакивать близких. Но нельзя позволять себе опускать руки. Ты не можешь лишить себя жизни. Ты пропустишь так много моментов, если решишь уйти. День, когда влюбишься. День первого поцелуя. День, который будешь считать самым счастливым, потому что в нем произойдет что-то замечательное. День своей свадьбы и тот, когда родятся твои дети. Это твое будущее. И оно не настанет, если ты позволишь себе сдаться и уйти. Ты меня слышишь?        Саймон посмотрел на нее, явно решая, что ему делать. В конце концов, кивнул, снова вытерев нос рукой. Пит улыбнулся, довольно кивая.        — Вот и хорошо. А теперь идем. Ты же не хочешь пропустить урок твоей учительницы? Даже я ее уроки не пропускаю.        Мисси рассмеялась, мальчик тоже улыбнулся краешком губ. Она взяла его за руку и он не противился, только сжал крепче ее пальцы.        Урок прошел тяжело. Не потому, что дети не слушали (напротив, Мисси готова была поклясться, что таких жадных слушателей еще поискать нужно), или не понимали того, что она объясняла (они учили модальные глаголы). Просто она все никак не могла выбросить из головы больной, несчастный взгляд бедняжки Саймона. Все думала, думала, сколько таких детей осталось там, в нацистском аду. Скольким еще нельзя помочь? В итоге время для нее тянулось безжалостно медленно, мысли смешались, образуя невообразимый кавардак. Пришлось даже отпустить учеников на несколько минут раньше.        Питер, сегодня, очевидно, решивший ее переговорить, затеял спор. Им всем — и ему, и Мисси, и детям — нравились дружеские перепалки. Но не сегодня. Мисси отвечала вяло, да и соображала плохо. Едва последний школьник покинул класс, она стала торопливо собирать вещи. Кое-как складывала в саквояж учебники, нерешительно стояла посреди комнаты, раздумывала, не забыла ли чего.        — Мисси, — Пит ласково обнял ее за плечи и повернул к себе, привлекая в объятья, — ты сегодня сама не своя. Мальчишка выбил тебя из колеи?        — Знаешь, за что я больше всего ненавижу войну? — Мисси прикусила губу. — Каждый день случается что-то, что напоминает мне, насколько я беспомощна. Я боюсь мысли, что однажды кто-то из наших знакомых, мой брат или ты, отправитесь на войну. Она убивает меня. Но еще страшнее для меня мысль о том, что, в отличии от всех вас, мужчин, я ничего не могу сделать. Ничем и никому не могу помочь.        — Но, любимая, — он ласково погладил ее по щеке, — ты открыла школу. Записалась на курсы медсестер. Я даже знаю, что вы с девочками готовите обеды для беженцев. Ты сделала так много. Больше, чем кто-либо еще.        — Да, — пожала плечами она, — но мне все время кажется, что я делаю мало. Меньше, чем могу. Наверное, ничего с этим чувством не поделать.        Он продолжал улыбаться. Пальцы его ласкали нежную кожу. Мисси закрыла глаза, блаженно вздохнув.        — Любимая, я уже говорил тебе и скажу снова — ты делаешь больше, чем кто-либо еще на твоем месте. Тебе не стоит себя корить и упрекать. Поверь.        — Я тебе верю — кивнула она. — Я всегда тебе верю, дорогой мой.        Тяжелые свинцовые тучи бродили по небу, предвещая снежную бурю. Они ускорили шаг. Мисси, чувствуя, что продрогла, сунула руку в карман его пальто. Пит улыбнулся, но ничего не сказал по этому поводу.        Свернув в переулок, где они обычно прощались, Пит остановился.        — Завтра увидимся. Беги домой, милая. Вот-вот снег пойдет.        — Погоди, — она взяла его ладонь, поднесла к губам и поцеловала. Надо было поругать за то, что не надел сегодня перчаток, но Мисси не стала, — отец снова в командировке, вернется послезавтра. У Гарри сегодня дежурство. Останься со мной, пожалуйста.        — Не знаю, — пожал плечами Пит, — у стен тоже есть уши. Что, если соседи увидят, что я ночевал у тебя? Расскажут отцу, беда будет.        — Ты боишься, что мой отец узнает? Я думала, мы готовы к этому.        Он вздохнул, чувствуя разочарование в ее голосе. С мягкой нежностью посмотрел на нее, аккуратно целуя краешек губ.        — Нет, дело не в страхе. Просто я уезжаю послезавтра. До конца зимы, вероятно. Отцу будут делать операцию, за ним нужен уход. Он не справится по хозяйству один.        — Что-то серьезное?        — Камни в почках. Но он тяжело переносит наркоз. Это двойная проблема. Я договорился с преподавателями, взял материал, буду выполнять его дома самостоятельно. Сессию уже закрыл. Вряд ли приеду раньше марта.        — И когда ты собирался мне об этом сказать? — не скрывая разочарования в голосе, спросила Мисси. — Я вообще должна была узнать об этом? Или это не входило в твои планы?        — Прости меня, — он повесил голову, пристыженный, облизал губы, — милая, я не знал, как тебе сказать о таком. Хотел завтра. На всякий случай даже письмо написал. Джон должен был тебе передать его, если бы я не решился.        — Извини, конечно, — Мисси нервно повела плечами, — но это очень трусливо. Не ожидала такого от тебя.        — Да, — кивнул он, — я струсил. Признаю. Просто я не знал, как сказать об этом. Не знал, как ты отреагируешь. К тому же, я бы очень хотел, чтобы ты познакомилась с моим отцом. Но как можно организовать твою поездку, чтобы твой отец ни о чем не догадался, я не знаю.        — Никак, — покачала головой Мисси, — это провальная идея. Я люблю тебя, дорогой, но иногда ты совершенно витаешь в облаках.        — Не сердись, — он ласково поцеловал ее в висок и в волосы, — я поступил глупо, не должен был молчать. Но правда не знал, как лучше всего сообщить тебе об этом. Мы увидимся весной, но для меня эта разлука равносильна вечности.        Мисси ничего не ответила. Молчала еще минуту, другую, третью. Пит не сводил с нее глаз, но сказать что-то еще боялся. О, он слишком хорошо знал, каким Мисси может быть тайфуном, когда злится. И не хотел испытать это на себе.        — Ладно, — наконец, произнесла она, — тогда мы тем более должны провести эту ночь вместе. Следующая такая возможность не скоро представится.        — И все-таки, любимая, — полным сомнения голосом, сказал он, — я не хочу подставлять тебя. Не хорошо будет, если соседи увидят меня. Брата нет, отца тоже. Какие выводы они сделают, когда поймут, что у тебя ночевал парень. Мне бы очень не хотелось, чтобы потом ты страдала от отцовского гнева, пока я буду далеко и не в состоянии тебя защитить.        — Успокойся, пожалуйста, — отрешенно и даже холодно ответила Мисси, — пройдем через черный ход. Тебя никто не увидит. Знаешь, меня поражает, что это тебя волнует больше нашей предстоящей разлуки.        — Мисси…        — Забудь.        До ее дома они добрались быстрее обычного. Тяжелый лопатый снег уже укрывал землю плотным ковром. Поднялся ветер и гудел по крышам.        По небу шатались грузные серые тучи, предвещали еще большую бурю.        Пит разделся в коридоре, отряхнулся, сбрасывая с пальто снежинки. Неуклюже прошел вслед за Мисси на кухню.        — Садись, — коротко сказала она, — накормлю тебя. Натали вчера сварила фасолевый суп. Разогреть тебе рагу? Я в воскресенье готовила, еще немного осталось.        — Спасибо, — улыбнулся Пит, — я проголодался. С утра ничего, кроме чая с бутербродами, не ел.        — Я слышала, какая музыка у тебя в желудке, — пожала плечами Мисси, — если и дальше будешь отвратительно питаться, сляжешь. Ты же доктор, не мне тебя учить.        Она включила радио, но по всем каналам снова крутили речь Рузвельта, сказанную через несколько часов после нападения на Перл-Харбор. Мисси со злостью выдернула вилку.        — Надоели, — фыркнула она, — я уже эту речь наизусть знаю.        — Через полчаса будет сводка новостей.        — Сегодня я не собираюсь их слушать.        Разлив суп по тарелкам, она села к столу. Ела охотно, но хмурилась.        — Ты сердишься — кивнул Пит, ласково поглаживая ее руку.        — Нет, — отрезала она, вздрогнула, но руки не отняла, — забудь.        — Очень сложно забыть, потому что ты мне это показываешь. Всем своим видом демонстрируешь злость.        — Я злюсь не на тебя, Пит, — Мисси впервые с момента их размолвки подняла на него взгляд, — скорее, на обстоятельства. И, пожалуйста, говори мне обо всем, что важно для нас обоих. Это моя единственная просьба на будущее. Я имею право знать о твоих планах, понимать, что тебя беспокоит.        — Я просто не хотел тебя обременять, любимая, — улыбаясь, мягко ответил Пит, — прости, что так получилось. Я был не прав.        — Ты знаешь, — она взглянула в окно, затем снова вернулась к нему взглядом, — мои родители всегда разговаривали друг с другом честно и открыто. Бабушка говорила мне. И Гарри помнит, что мама учила его тому же. Когда мы с братом были маленькими, наша гувернантка, мисс Седрик, часто рассказывала, как родители решали вместе важные вопросы. Даже что приготовить на обед. Мой папа очень тяжелый человек со сложным характером. Но честности у него не занимать. И этому он всегда учил нас. Открытости в семье, друг перед другом. Мне очень неловко, что я все еще скрываю наши отношения. Мне стыдно, что страх того, как он отнесется к этому, не позволяет мне признаться в том, что мы вместе. Но однажды я пересилю свой страх и расскажу ему. Потому что это — то, чему он меня всегда учил. Главное, что я узнала от него. И я хочу, чтобы в моей собственной семье все было так же. Потому прошу тебя, Пит, если ты что-то задумал, делись со мной. Я хочу быть в курсе твоих планов, как и ты будешь знать о моих. Только так мы сможем построить будущее, о котором мечтаем.        — Обещаю, — он крепко прижал ее руку к губам, целуя запястье, — больше я никогда так с тобой не поступлю, Мисси.        — Хорошо, — кивнула она, наконец, улыбнувшись, — я рада, что мы выяснили это сейчас. Ешь, пожалуйста, твоя тарелка все еще полная.        Он кивнул и стал с аппетитом уплетать суп. Мисси доела быстрее, поставила чайник.        — У нас только с мятой чай, будешь?        — Мой любимый чай — улыбнулся он.        — Ты говорил, что твой любимый — черный.        — Мой любимый чай, Мисси, — тот, который готовишь ты.        Она ничего не сказала, но на губах заиграла довольная улыбка.        Вечер они провели, сидя в кресле и слушая новые пластинки. В основном, Синатру, которого оба любили. Почти не танцевали, разве что обнявшись, стояли у окна некоторое время.        — Я совсем забыла, — Мисси быстро поднялась с кресла, — я связала тебе шарф. Идем. Надеюсь, тебе подойдет.        Она повела его в комнату. Достала из нижнего ящика шкафа серый теплый шарф и набросила ему на шею, обмотав дважды.        — Ух ты, — Пит сияюще улыбнулся, — что это за франт смотрит на меня сейчас?        — Да, мне тоже нравится, — не без гордости сказала Мисси, — тебе идет.        — Есть ли что-то, чего ты не умеешь, моя волшебница? — он привлек ее к себе, обвив талию руками.        — Петь не умею. У меня никогда не было такого же чудесного голоса, как у мамы. Вязать спицами тоже умею с трудом. Скорее, руки поколю, чем свяжу что-нибудь. О, и еще я совсем не умею готовить лазанью. А у мамы, между прочим, она была фирменным блюдом. Папа обожал ее лазанью, а от моей нос воротит. И Гарри ее не ест.        — Ну, думаю, — Пит ласково коснулся ее виска губами, — я смогу прожить без лазаньи, Мисси. Можешь не беспокоиться.        — О, какое облегчение! — рассмеялась она. — Я уж думала, это серьезнейшее препятствие для нашего счастливого брака!        Он тоже смеялся, откинув голову. Непослушные кудряшки торчали в разные стороны, рассыпались по плечам. Мисси подумала, что любит самого красивого человека на свете.        Аккуратно поцеловала его в губы, провела кончиками пальцев по щеке. Почувствовала, что краснеет (так и не сумела преодолеть стеснительность в этих вопросах):        — Мне нужно принять ванну. Не хочешь со мной?        Он ничего не ответил, только неспешно стал расстегивать пуговицы на ее платье.        — А душ? — спросила она, смотря, как платье сползает под ноги.        — Мы туда и идем. Но зачем раздеваться там, если это можно сделать здесь, верно?        — А зачем раздеваться здесь, если это можно сделать там? — с улыбкой возразила Мисси.        — Молчи, — в шутку рявкнул он, — мне просто нравится тебя раздевать.        Утро встретило их туманом и снегопадом, усилившимся со вчерашнего вечера. За завтраком они мало говорили и почти ничего не ели. Мисси сидела у Пита на коленях, позволяя себя целовать и целуя в ответ. Дикторы сообщали, что Штаты укрепляют позиции в Тихом океане, из динамиков радио снова гремела война. Тревожное чувство, не покидавшее ни на миг со злополучного конца первой недели декабря, теперь немного уступило место желанию насладиться последними минутами вдвоем перед долгой разлукой.        Мисси целовала горячо, постанывала, когда он ласково кусал ее за шею, катал родинки на языке. Не возражала, когда руки его плотным кольцом обхватили ее талию. Не сопротивлялась, когда его ладонь юркнула под юбку, со стоном приняла его в себя, расстегнув рубашку и быстро целуя мягкие завитки на груди.        Опомнилась только когда голова его рухнула ей на плечо, а сама она тяжело дышала, чувствуя, как следы только что закончившегося акта любви ползут по внутренней стороне бедра вниз по коже.        — Прости, — подняв на нее счастливый взгляд, сказал он, касаясь ее губами, — я должен был отнести тебя в постель, но…        — Нашел, за что извиняться.        Мисси быстро чмокнула его в макушку, аккуратно встала с его колен. Сунула ноги в домашние туфли.        — Я буду звонить в общежитие каждую пятницу, — наблюдая, как она расчесывается, сказал он, — в пять часов вечера, после твоих занятий. Джон знает, он, конечно же, не против, чтобы ты приходила.        — Надеюсь, общежитие не станет шептаться, что у нас с Джоном страстный роман? — усмехнулась Мисси, заколов волосы на затылке.        — Вряд ли. Ну, или Джона посчитают реактивным, раз он за пять минут все успевает. Приходи хотя бы через неделю, любимая. Мне нужно слышать твой голос.        — Хорошо, — кивнула она, — конечно я буду приходить, любимый.        Он встал. Расправил смятую рубашку, перестегнул пояс. Нежно обнял ее за плечи, целуя в волосы на затылке. Чувствовал, что она улыбается.        — Надеюсь, что это будет самая долгая разлука в нашей жизни, Мисси. И что она вообще будет единственной.        Вместо ответа она крепко обняла его, устроив голову на плече.        — А теперь я пойду, ладно?        — Отца не будет, я тебе говорила. Ты что, Гарри боишься? Кстати, он задерживается почему-то. Должен был уже прийти.        — Нет, — мотнул головой он, — но мне нужно собрать вещи. И позвонить отцу, сказать, что я завтра приезжаю.        — Ты не придешь сегодня на занятие?        — Конечно приду. Погуляем, если погода будет хорошая.        — Могу я провести тебя на поезд завтра?        — Я уезжаю рано, любимая. Поезд в пять утра.        — Я могу попросить Гарри, он меня отвезет.        Он улыбнулся, целуя ее пальцы.        — Хорошо, давай поступим вот как. Я буду ждать тебя. Но, если ты не придешь, я пойму. Мне не хочется, чтобы ты вставала так рано, чтобы провести меня.        — Я приду. Даже не сомневайся.        Она снова обняла его — крепче, чем когда-либо. А потом прижалась губами к его губам. Он улыбался, как ребенок, укутывая ее в объятья.        У калитки она вдруг смахнула горькую слезу со щеки. Посмотрела на него так, что у Пита внутри все закричало от боли и, судорожно вздохнув, спросила, кусая губы:        — Милый, я тебя еще увижу?        — Конечно, — горячо обнимая ее, заверил он, — конечно, любимая. Эта разлука не продлится вечно. Я вернусь, мы сразу же расскажем все твоему отцу. И всегда будем вместе. Не думай ни о чем плохом, слышишь? Не смей. Я запрещаю. Не хочу, чтобы ты грустила и изводила себя ужасными мыслями.        — Ладно — согласно кивнула она. — Я не буду.        — Пообещай мне!        — Обещаю. Клянусь.        — Хорошо — он снова коснулся губами ее щеки и виска, поцеловал закрытые заплаканные глаза. — Иди в дом, ты легко одета. Похоже, опять снегопад будет. Вечером увидимся.        — Ладно.        Он принял еще одни долгие объятья и почти побежал от калитки, боясь передумать.        Когда развернулся на углу, где они обычно прощались, увидел хрупкий силуэт. Мисси все еще стояла у ворот и глядела ему вслед. И почти наверняка — плакала.        Он плакал тоже, глотая соленые крупные слезы. Казалось, что эти несколько месяцев вдали от нее, не кончатся никогда.        Мисси бы ни за что не вернулась в дом, так бы и стояла, застыв у калитки, но продрогла. Надо было убирать в доме, в коридоре на окнах была пыль. Надо было приготовить завтрак к приходу брата, суп закончился, картошки осталось на блюдце. Надо было помыть ванную. Приготовить книги для сегодняшних занятий. Погладить отцу рубашки. В конце концов, надо было помыться.        Надо было сделать так много всего, но единственное, на что она была способна сейчас — рыдать. Мисси ворвалась ураганом в свою комнату, глотая поток слез, непрошеных и ненужных, бесполезно пытаясь побороть желание вопить от боли и тяжело дыша.        Подойдя к окну, рванула занавески, открывая его на полную.        И застыла, вмиг забыв, как дышать.        В сумраке снежного дня у угла дома, одни на безлюдной улице, целовалась пара.        Мисси почувствовала пронзившую насквозь острую боль. Помотала головой, закрыла глаза. Когда открыла их снова, видение не исчезло.        Губы Гарри, казалось, намертво приросли к губам Джона, не разъединяясь, не отпуская их ни на секунду.        — О, Гарри, что же ты делаешь? — обхватив себя руками, простонала Мисси, теперь буквально заливаясь слезами. — Что ты делаешь, Гарри? Боже мой!        Звук телефонного звонка разрезал гнетущую тишину комнаты. Звонить мог только отец, но Мисси наглухо приросла к полу, не в состоянии заставить себя подняться и снять трубку.