Фронт

       — Мистер Саксон?        Питер был ошарашен. Он стоял перед ними в простой рубашке с испачканными рукавами, явно только что побрившись, и с молотком в руке. Окинув взглядом комнату, Гарри понял, что он, по всей видимости, прибивал полку у кровати.        — Добрый вечер. Проходите. Гарри!        Улыбка, которой Питер одарил его, была не столько вежливой или, тем более, радостной, сколько тревожной. Всем своим видом и каждым оттенком во взгляде, Пит спрашивал у брата возлюбленной, почему они здесь, беспокоился. Банальная вежливость, конечно, не позволила ему прямо спросить, какого дьявола они к нему ворвались, однако же он делал это всем своим видом — осознанно или подсознательно Гарри пока не решил.        — Привет, Пит, — кое-как пожав протянутую руку, отозвался Гарри.        — Что случилось? Вы так поздно и в такую погоду. И вдвоем. — Он побледнел, видимо, живое воображение тут же нарисовало душераздирающую картину. — Что-то с Мисси? Она заболела?        Отец (от Гарри это не скрылось, хоть он по-прежнему концентрировал внимание исключительно на друге) самодовольно усмехнулся. Ох, пока они сюда ехали, Гарри лихорадочно соображал, как помочь сестре и ее возлюбленному, надеялся, что сможет как-нибудь предупредить, чтобы Пит выставил их чувства за свое увлечение, чувствами Мисси не подкрепленное, соврет, сможет увернуться. Но после такого прямого вопроса, в котором слышалось вселенское беспокойство и отчаянная любовь, попытки увильнуть от темы были совершенно безнадежны. Гарри почувствовал, как кольнуло сердце. В голове бродили мысли о том, что будет с Мисси, когда она поймет, что между нею и Питером все кончено.        Сохраняя присущее себе спокойствие застывшего ледника, как называла это состояние Мисси, отец горделиво прошел внутрь комнаты, снял шляпу, пальто, размотал шарф и повесил на вешалку. Аккуратно сел на предложенный деревянный стул, сложив на столе руки, точно был школьником, готовым с удовольствием слушать учителя.        — Добрый вечер, мистер, — холодно поздоровался он, точно собирался заключить сделку. Хотя, учитывая то, с каким разговором приехал сюда, наверняка так и было. Гарри мрачно усмехнулся. В нем даже проснулся спортивный интерес — что же отец предложит взамен на свои выполненные требования?        — Я поставлю чайник. Заварю чай.        Питер все еще суетился, неуклюже слоняясь по комнате и с каким-то чрезмерным волнением зажигая конфорку печки. Гарри сел на единственную доступную взору табуретку, вытащив ее из-под стола, скрестив на груди руки. Отец все так же спокойно восседал на своем стуле, как будто на троне, и следил за возлюбленным дочери из-под опущенных ресниц.        Дождавшись, когда чай был готов, а Питер, точно отчаявшаяся птица, рухнет на стул, придвинув к себе чашку, отец деловито покашлял и прикусил губу. Взгляд, направленный на Питера, был настолько кричаще-оценивающим, что Гарри стало неловко за него. Питер же побледнел и явно смутился.        — Что вас привело ко мне? В такую ужасную погоду…        — Погода действительно отвратительная, — деловито кивнул отец, Гарри неожиданно затошнило, — но это ничто, если нужен серьезнейший разговор, не так ли, мистер Питер?        Бедняга Пит выглядел максимально растерянным, открыл и тут же закрыл рот, точно рыба, вытащенная из воды, и удрученно кивнул. Очевидно, теперь ему стало еще менее понятно, зачем мужская часть семьи возлюбленной здесь и чего они от него хотят.        — Какие у вас планы на будущее? Наверняка имеются.        Старший Саксон окинул его взглядом, пронизывающим до нитки. Пит нервно сглотнул, отпил большой глоток из своей чашки, дрожащими руками (скрыть дрожь не удалось) поставил ее на стол и нервно облизал губы кончиком языка.        — Я не думаю, что в нынешней ситуации вообще можно что-нибудь планировать, честно говоря, — он посмотрел на своего гостя из подо-лба, — потому что есть тот, кто хочет распорядиться жизнями миллионов людей. Но в ближайшее время, в случае обострения ситуации или прямой оккупации, я собираюсь отправиться на фронт. А так, в целом, продолжать учебу, конечно. Еще год и, думаю, начну работать. Мне предлагали уже практику в одной из больниц, но только в качестве санитара. Но я пока не смогу совместить учебу и работу, курс сложный, к тому же, моему отцу необходима операция.        Гарри сидел рядом с отцом, тяжело облокотившись на стол. Ему только и оставалось умолять Питера замолчать. Он говорил правду, но беда в том, что такая правда отца вряд ли устроит, так что, бедный парень заживо копал себе могилу. Подавив протяжный стон разочарования, Гарри вздохнул и зарылся лицом в чашку. Чувствовал, что начали гореть уши — как и всегда, когда происходило что-то, что выводило его из равновесия.        — Это всё?        Пит улыбнулся, склонил голову. Щеки его зарделись, лицо залилось краской. Он посмотрел на своего гостя с искренней простотой.        — Я хотел бы… я собираюсь жениться на вашей дочери в будущем. Мы любим друг друга и решили попросить вашего благословения. Думали рассказать вам сразу же после того, как я вернусь из дому.        — Ну что же, — отец склонил голову, согласно кивая, — уже лучше. Я беспокоился, что ты сам не признаешься. Собственно, ради этого я здесь.        — Что вы, — Пит вновь облизал губы, — скажите на это, мистер Саксон?        Мистер Саксон-старший встал, опершись руками об стол. Походил по крошечной комнате, сложив руки за спину, посмотрел в окно, где плавно подползал вечер и всё так же монотонно, хоть и с меньшей силой, лил дождь. Затем снова вернулся к столу и сел на свое место, как ни в чем не бывало. Гарри заметил, что Пит разволновался еще сильнее и намертво вцепился пальцами в сиденье стула, аж костяшки побелели.        — Скажу, что мне определенно импонирует ваша смелость самому признаться в том, что, оказывается, имеете далеко идущие планы на жизнь с моей дочерью, — размеренным тоном, растягивая слова, ответил отец, — однако же вы должны знать, что ответ мой и решение мое однозначны: нет.        — Простите? — робко отозвался Питер, смертельно побледнев.        — Нет. Я против того, чтобы вы продолжали ваши отношения с моей дочерью. Категорически против и не думаю, что у вас имеется шанс меня переубедить и как-то повлиять на мое решение.        Гарри пораженчески вздохнул. Почувствовал себя трусом.        — Я подожду в машине.        Он наскоро оделся, взял зонтик и почти бегом рванул из комнаты. Чувствовал себя трусом, что не может даже попытаться объяснить несчастному парню, какого черта происходит, что не может вытерпеть в этой маленькой комнатке несколько минут (вряд ли отец пришел надолго). Но выдержать этот разговор он и правда не мог. Так что, едва очутившись в машине, откинул голову на сиденье, закрыл глаза и яростно стал тереть их пальцами. Они слезились и чесались, а раздражение было слишком сильно, чтобы он мог его подавить. Гарри был зол — на отца за то, что так неприкрыто манипулирует судьбой своих детей (почти уверен, что скоро и до него очередь дойдет, явно приготовлен какой-нибудь сюрприз в этом плане), но еще больше — на себя, что ничем не может помочь и никак не сумел защитить Мисси. Огромные полные боли глаза сестры, когда она поймет, узнает правду, осознает, что только что случилось, а он признается, что вел себя в этой ситуации как самый настоящий трус, преследовали его в мыслях, не давали покоя. Как она станет смотреть на него? С немым укором или явным осуждением? Гарри боялся, что ему этого не вынести.        От нечего делать он тихонько включил радио. Передавали сводки по Советам, а потом — что завод Рокфеллера начинает новое производство, но Гарри не слушал, какое. Голова раскалывалась, точно по ней топором ударили. Он сердито смотрел в окно и считал капли, медленно сползающие по стеклу.        Питеру стало дурно. Столько раз он представлял себе разговор с отцом возлюбленной, и каждый раз представлял свое поражение, слабо надеясь, но на деле не допуская мысли о том, что может победить, что мистеру Саксону понравится такая правда, что он с радостью примет его как мужа своей дочери. Ему иногда казалось, что он готов к отказу и унижению, но, получив отказ, он понял, что совершенно не был готов. Как будто земля уплывала под его ногами, а время-предатель замерло.        В груди точно вулкан разверзся. Они сидели несколько минут в полнейшей тишине, Питер слышал часы в углу комнаты и считал секунды, каждый тик. Его незваный гость спокойно наблюдал за дождем, что вряд ли успокоился хоть немного, в окно. И только теперь, когда прошло не менее пяти минут, снова повернул к нему голову, окинув равнодушным взглядом.        — Когда мы с матерью Мисси и Гарри познакомились, я был студентом, а она заканчивала школу. У нас не было ни гроша. Время было сложное, но, увы, сейчас дела обстоят еще хуже, сам понимаешь, мой дорогой друг.        Пита передернуло и он повел плечом, будто стараясь стряхнуть раздражение. Такое обращение в контексте всего разговора явно было издевательством. Впрочем, мистер Саксон смотрел прямо, открыто и выглядел очень спокойным, так что, издевательство едва ли было намеренным. Он снова окинул Питера беглым взглядом, говорящем, скорее, о снисхождении, чем о каких бы то ни было более сильных чувствах.        — Первые годы супружества мы жили как в аду, любовь не очень-то спасала. Конечно, мы всегда очень любили друг друга и старались поддержать, как могли. Но было то, чего не скроешь — уставший взгляд, полный боли, накатывающая каждую минуту тоска. Мы смотрели в будущее, но не видели его. Всё казалось черным. Я учился, заочно, правда, бегал на две работы, а моя жена стирала вещи за бесценок, как прислуга. Работы был столько, что не замечал, как проходит время, как день сменяет ночь. Но денег не прибавлялось. А потом родился Гарри. Он был незапланированным ребенком, мы просто не могли себе позволить планировать будущее в условиях, когда каждую секунду происходила битва за настоящее, за саму возможность выжить. Конечно, мы любили своего ребенка, но проблема выживания стала только острее. Мне пришлось бросить учебу. На нее просто не оставалось времени, денег и сил. Я работал на трех работах, по ночам продавал дорогой алкоголь сливкам общества в элитной пьянчужке. Всей душой я ненавидел эту работу. Они приходили развлекаться, только и говорили, что об акциях, финансовой бирже и нестабильном курсе. И играли в карты как безумные. Целое состояние оставляли у нас. А я каждый раз смотрел на это и думал, что у меня есть сын, который хочет есть и просит купить хотя бы маленькую шоколадку, и жена, которой давно нужно новое платье. И, желательно, не одно. Дни продолжали быть беспросветными. Впрочем, грех жаловаться, с тех пор, как я устроился в этот элитный бардак, у нас, наконец, появились деньги. Там, само собой, хорошо платили, можно было получить дополнительный заработок, продав немного больше алкоголя, чем положено (сухой закон, скажу тебе, — жестокая штука), а еще давали хорошие чаевые. Но чувствовал я себя униженным и раздавленным. Избавиться от этого ощущения не мог. Я с отличием закончил школу и всегда мечтал учиться, путешествовать, подниматься по карьерной лестнице. Я был уверен, что меня ждет успех, когда поступал учиться на дипломатический факультет. В конце концов, до того момента, как я женился, чем вызвал негодование матери и ненависть отца, недостатка в деньгах никогда не испытывал. Это было бесконечно сложно — принять, что ты попал в другой мир, где царит бедность, а главным становится необходимость выживать каждую минуту.        Мистер Саксон тяжело вздохнул, слегка провел по губам языком.        — Конечно, в результате, году эдак на седьмом семейной жизни, всё начало налаживаться. Я продолжил учебу, стал работать секретарем у одного политического деятеля, который заметил меня на манифестации рабочих, родители моей жены нас приняли, помогли с бизнесом, который мы открыли (магазинчик мыла, маленький, но дающий возможность жить достойно), купили кое-какую мебель, так что, при переезде и, наконец, начали по-человечески со мной общаться. Но это никак не исправит трудных лет, когда мы были предоставлены сами себе.        Он посмотрел на Питера и тот почувствовал, как холодеют пальцы.        — Что ты можешь дать Мисси?        — Мы любим друг друга, — признание смутило, он склонил голову, — я могу заботиться о ней. Хочу, чтобы она была рядом. Хочу быть рядом с ней.        — Я тоже заботился о своей жене, но это не отменяет факта бедных пары лет жизни. У моей дочери такой нищей жизни не будет. Ни когда я жив, ни после. Я не прощу себе того, что моя девочка скитается по свету, охваченному войной, следом за тобой.        — Но я люблю ее!        — Я тебя услышал, — склонил голову в кивке мистер Саксон, — ты же меня, похоже, нет. Я тоже любил свою жену и сына. Очень любил. И точно так же старался сделать все, чтобы им было хорошо. Но это никак не отменило того факта, что жили мы первые лет пять более чем скромно. Пять лет жизни моей любимой женщины и первые три года жизни моего ребенка прошли в бедности. Это многому нас научило, но и принесло много боли тоже. Я помню ее воспаленные глаза, потому что она недосыпала, работая, нянча ребенка, ожидая меня. Помню боль, которую испытывал всякий раз, когда на ужин снова была приевшаяся каша, потому что ничего другого не было. Мы жили в тяжелое, но мирное время. А сейчас война и весь мир в ней погряз как в болоте. Болото затягивает. И тебя тоже затянет. Увы, мой мальчик, у тебя не останется выбора, как и у всех нас. И я не могу позволить, чтобы Мисси, мой ребенок, страдала в одиночестве. Я мог бы вам помочь, конечно, но ты слишком горд, чтобы принять эту помощь. Я не прав?        — Я не хочу быть обязанным кому-то. В чем бы то ни было. Я намерен всего добиться самостоятельно.        — Похвально. Но это значит, что ты обрекаешь и Мисси на бедность, полнейшую неопределенность и туманное будущее. В условиях войны.        Его гость встал, Питер проследил взглядом, как он посмотрел в окно, потом прошел к двери. Надел пальто, накинул шарф, потянулся к дверной ручке. Питер встал, чтобы провести. Мистер Саксон обернулся.        — Будь благоразумен, пожалуйста. Ты должен поставить точку. Сам. В самое ближайшее время будь добр объяснить Мисси, что между вами ничего быть не может. Надеюсь, ты понимаешь, что о моем визите она знать не должна. Причину, по которой вы расстаетесь, придумаешь сам. Если я не увижу от тебя этого, мне придется вмешаться.        Взгляд, которым он одарил Питера, пронзал до мурашек. Тот удрученно кивнул и повесил голову, чувствуя, как вот-вот готова покатиться по щеке затерявшаяся в укрытии ресниц слеза.        Саксон-старший вышел, негромко захлопнув дверь. Питер, что еще секунду назад стоял, замерев на месте посреди комнаты, точно приведение, ринулся к окну. Провожал тяжелым взглядом горделивую фигуру с расправленными плечами, проследил, как отец его возлюбленной прошел до машины, сел в нее, захлопнул двери. И закрыл шторы, так сильно рванув на себя, что несколько петель справа оборвались.       В эту минуту Питер себя ненавидел.        Гарри сидел за водительским креслом, ссутулившись, и барабанил пальцами по рулю. Сложно было сказать, что он теперь чувствует. В данную минуту душу его заполнило раздражение и странное отвращение, но он не понимал, к кому. То ли к себе самому мучило его отвратительное чувство неприятия, то ли раздражал отец, на правах родителя сующий свой нос в жизнь детей и рушащий все, а, может быть, весь мир сразу жутко бесил его. На углу магазина, у которого Гарри припарковал машину, стоял грязный мальчонка, неопрятный и громкий, и кричал почти без пауз и остановок, чтобы покупали газету и читали свежие новости. Но у Гарри ком в горле от новостей стоял, особенно теперь, когда заговорили о вводе прямой цензуры. Как низко вводить диктаторские методы, ссылаясь на необходимость, но осуждать эти же методы в нацистских странах. Здравый смысл, конечно, подсказывал, что иначе теперь нельзя, но осадок и чувство раздражения остались.        Заметив быстро приближающегося к авто отца, Гарри повернул ключ и открыл дверцу. Отец как-то странно тяжело сел, недовольно хмурясь и посмотрев на зашторенное окно комнаты Питера. Пожевал губами, раздраженный и, кажется, на взводе, закрыл глаза, глубоко вздохнув.        — Едем домой.        — Ты правда думаешь, что волен распоряжаться чужими жизнями? — в лоб выпалил Гарри, прикусив губу от наплывающего раздражения.        — Да. Я правда считаю, что волен вмешиваться в жизнь моих детей, если они готовы неосознанно их разрушить.        Некоторое время между ними велась молчаливая битва взглядами, но раздражение, съедающее его, победило, и Гарри опустил глаза. Корил себя за желание зарядить отцу в челюсть кулаком.        — Едем домой, — настойчиво повторил старший Саксон, — посмотрим, как там Мисси.        Мальчишка со стопкой газет в руках приблизился к авто, прокричав дежурное: «Покупайте газету, свежие новости, войска Гитлера остановлены под Москвой!». Отец неохотно протянул ему мелочь, взял газету и, открыв на странице котировок акций, уткнулся в нее.        Гарри быстро посмотрел в окно, надавил на газ и осторожно отъехал. Раздражение, что он испытывал сейчас по отношению к отцу, сменилось презрением. И теперь он откровенно боялся, что это чувство будет преследовать его всю жизнь.        Едва очутившись у порога дома, они услышали тихую музыку. Мисси слушала вечернюю программу и оба переглянулись. В глазах отца Гарри читал облегчение, сам испытывал подобное чувство.        Они обнаружили Мисси на кухне, сидящей за столом. Она плотно закуталась в пуховый платок, сохранившийся еще от матери, сидела за столом и неохотно ковыряла ложкой в тарелке с супом.        — Не могу его доесть, — капитулировав, вздохнула она, и отставила тарелку.        Отец подошел к ней, поцеловал в висок, на ходу снимая шарф и отдав его Гарри, чтобы оставил в коридоре. Ласково коснулся ладонью лба, осмотрев на предмет жара, удовлетворенно улыбнулся, очевидно, поняв, что температура снова в норме.        — Ничего, — показав глазами на тарелку, отозвался он, — сколько смогла, столько и съела. Вскоре ты поправишься, а пока ешь, сколько сможешь. Как ты себя чувствуешь?        Мисси равнодушно повела плечом.        — Я не знаю. Ничего не чувствую.        — Это все из-за лихорадки, — поджав губы, сказал Гарри, опускаясь на соседний с ее стул, — тебя знобило целый день. Ты нас очень напугала.        Он погладил ее сухую ладонь. Мисси как-то странно, отрешенно посмотрела на него, точно впервые видела. Придвинулась совсем близко и бессильно опустила голову ему на плечо.        Гарри не был удивлен этим жестом, скорее, обескуражен. Он неминуемо значил, что сестра подавлена и просит помощи. Всегда, когда случалось что-нибудь напрочь выводящее ее из себя, она реагировала подобным образом и жалась к нему в поисках поддержки и ласки.        Гарри ласково погладил ее по волосам, поднес сухую ладонь к губам и поцеловал костяшки пальцев. Когда она совсем приуныла, ладонь его легла ей на спину и прошлась по позвоночнику.        Отец тем временем, вскипятил чаю, расставляя чашки на столе.        — Коулы приглашали нас в воскресенье в гости. Но теперь мы отменим визит. Послезавтра я должен был встретиться с прессой по вопросам Комитета, но отменю встречу.        — Не надо ничего отменять из-за меня, папа, — неуверенно возразила Мисси, рассматривая костяшки пальцев, точно впервые их видела.        — Надо. Ты больна и я не стану задерживаться на работе ни на секунду. Лучше позабочусь о тебе, моя дорогая девочка. И, пожалуйста, в следующий раз говори, что тебя тревожит, потому что иначе твое здоровье может пошатнуться. Сегодня ты нас и вправду напугала, родная.        Мисси ничего не ответила, но меж ее бровей пробежала тяжелая складка. Подавив тяжелый вздох, она кивнула, но то было похоже на обреченное согласие.        Чай она пила пустой, от бутерброда с маслом отказалась. Ужин проходил в полном молчании, только пальцы ее переплетались с пальцами брата под столом. Отец закончил первый, встал, потрепал по плечу Гарри, поцеловал Мисси в висок.        — Буду в своей комнате. Пожалуйста, выпей на ночь лекарства, милая.        Мисси промолчала, но слабо качнула головой в знак согласия. Улыбнувшись напоследок, глава семьи твердым шагом покинул столовую и вскоре послышался звук открываемого комода в его спальне — наверняка подбирал одежду завтра на работу.        Допив чай, Гарри собрал посуду со стола и бросил ее в ванночку.        — Потом помою. Пойду посмотрю чертежи, пока идеи есть.        — Можно мне к тебе? Хочу полежать у тебя.        В этот раз Гарри не стал скрывать вздох. Если уж Мисси посетило подобное желание, значит, дело было совсем плохо.        — Хорошо. Идем со мной.        Она доверчиво протянула ему руку и стала медленно подниматься по лестнице вслед за ним.        Быстро вошла в спальню, легла на кровать, юркнула под одеяло, пока Гарри прикрыл дверь. Обняла руками скомканную подушку.        — Гарри!        — Да? — он обернулся, отрываясь от бумаг, что держал в руках. — Я умоляю, не нужно меня ругать, что кровать не застелена, ладно? Я чуть не опоздал на работу сегодня, а потом просто было не до этого.        — Полежи со мной, пожалуйста, — не дослушав, тихо сказала Мисси, — как в детстве, помнишь? Когда мы рассказывали друг другу сказки.        Он вздохнул. Работу закончить сегодня, видимо, было не судьба, так что, стопка бумаг снова отправилась в ящик стола. Гарри лег по левую сторону, обняв прижавшуюся к нему сестру за плечи. Мисси вяло осматривала комнату, точно она была чужая, незнакомая.        — Что с тобой случилось?        Она приподняла голову, как-то странно взглянула на него, поджала губы и, как можно более равнодушным тоном, ответила:        — Да так, хандра накатила. Потом мигрень. И по нарастающей.        — Я думал сходить в выходные в кинотеатр. Новую серию «Тома и Джерри» уже несколько дней крутят. О Рождестве, говорят. Пойдем со мной, тебе надо отвлечься и расслабиться.        — Ладно, схожу, — согласилась Мисси, хотя разборки кота и мыши у нее не вызывали особых эмоций и о новом мультфильме она отзывалась как об однообразном.        — Не хочешь рассказать мне, что тебя мучает?        — Я же говорю, — тихо вздохнула она, — всё нормально. Просто хандра. Пройдет. Не стоит волноваться.        Конечно, Гарри понимал, что никакая это не хандра и, конечно, не без причины, но спорить не стал.        Они лежали так, обнявшись, до тех пор, пока в небе не зажглись полуночные звёзды.        Потом Мисси уснула. Гарри не стал ее трогать (обычно переносил ее в спальню, если приходилось уснуть в его кровати), но, дождавшись, пока сон ее станет очень крепким, отправился ночевать на диван в прихожей.        И не спал до самого утра.