Фронт

       Похолодало. Резкий, пронзительный ветер заползал под пальто, атаковал обледеневшие, несмотря на наличие перчаток, пальцы. Но Мисси домой идти не спешила, а брела по городу медленно, низко повесив голову на ставших тяжёлыми плечах. Губы, искусанные в кровь, беспощадно саднили. Она больше не могла их кусать, но сжимала так плотно, что дыхание останавливалось за йоту ото рта. Ноющее, сердце тяжело колотилось в груди, точно его на мелкие кусочки разбили. Хотя, может быть, так оно и было.        Мисси шла по снежным сугробам, чувствуя холодные прикосновения белоснежной пелены. Она бы хотела навсегда потеряться в этой слепящей метели, очутиться там, где нет ни единой живой души. Что угодно, только бы не чувствовать больше эту адскую боль.        Почувствовав поцелуй слезы, Мисси резко потёрла щеку. Пальцы тут же хрустнули. В подушечки точно миллиардом иголок впились. Мисси вновь прикусила губу, почувствовав адскую боль, от которой впору было завыть. Зажмурилась. Резко выдохнула, стремясь угомонить бьющееся за два в груди сердце.        Ей было холодно, но не от мороза. Душу её тёмный мрак накрывал, хитро вползал внутрь.        Сердце, такое чувство, билось через раз. Слабые, едва ощутимые удары и боль в груди, тормозили и без того едва передвигающиеся ноги. Мисси чувствовала себя выжатой, растерзанной, несчастной, совершенно уничтоженной. Она не могла припомнить, когда ещё в последний раз на неё разом такая адская усталость валилась.        У продуктовой лавки на повороте к её дому, стоял, как и всегда, маленький солдат на посту — худенький мальчонка в старой куртке, обмотанный колючим шарфом. Дрожащими, раскрасневшимися от холода руками, твёрдо держал убывающую стопку газет и, слегка хрипя, зазывал покупателей.        Мисси газету купила, она покупала всегда — для отца, как обычно заплатила немного больше — совсем чуточку карманных, — и сунула прессу в сумку, где снова было много тетрадей. Дети писали сочинение, о каком будущем мечтают, ей нужно было проверить за два вечера, и сердце, без того разбитое, с гулким грохотом готово было рухнуть вниз, к дрожащим, как в пьяном угаре, ногам. Мисси прикусила губу, теперь едва не взвыв от боли, теперь поклялась себе, что больше так не сделает, что это — уж точно в последний раз. Надежды на то, что сдержит клятву, не имела.        Домой пришла совершенно разбитая. Руки, расстегивающие пальто, дрожали, пальцы ломило. Разувшись и избавившись от верхней одежды, Мисси устало поплелась в дом. К счастью, отец еще не вернулся с работы. У нее не было сил разговаривать, а с ним — еще и желания не было.        Надо было как-нибудь отвлечься. Заглянув в кабинет отца всего на минуту — чтобы оставить на столе свежий выпуск прессы — она пришла к себе. В спальне пахло апельсинами, кровать, куда Мисси опустилась, жалобно скрипнула. В который раз она напомнила себе, что нужно попросить Гарри её смазать, но знала, что опять забудет.        Посидев так несколько минут (от разбитой усталости Мисси перестала ощущать течение времени), она заставила себя подняться, на нетвёрдых ногах подошла к зеркалу, подняла глаза, с удивлением вглядываясь в измождённую женщину с покрасневшими глазами, что глядела на неё в ответ. Стала медленно избавляться от шпилек, с каждым свободным локоном чувствуя, как сильно устала. Бессилие навалилось на неё разом, сутуля худые плечи. Она надела домашнее платье и тапочки, расправила волосы по плечам.       Корни болели. Судорожно вздохнув, она сунула ноги в тапки, села за стол и стала раскладывать тетради. Слеза, покатившаяся по щеке, не сразу стала ощутимой. Лишь жаркое прикосновение воды к коже напомнило ей, что день таки получился отвратительным.        Первая же тетрадка, потрёпанная, заляпанная чернилами, с неопрятными загнутыми углами, заставила Мисси устало потирать виски. Она, конечно, знала, кто владелец тетради — маленькая Роза Лейбах, только начавшая поправляться девочка с тонкой вороной косичкой, бледная, дрожащая и скрипящая зубами от постоянного напряжения. Почерк у нее был трудно читаемый, кривой, буквы упорно валились вправо.        Мисси тяжело вздохнула, прикусила губы и, склонившись над тетрадью, стала вчитываться в кривые буквы. Уже за то, что она упорно прочесть нечитаемое, ей стоило бы отпустить комплимент. Ей самой — поверить в свои способности.        «Здесь красивый. Большые дома, много людей на улицах. Когда я жила дома, мы любили гулять ходить, а ещё нухать воздух, который пахнул цвитами».        Мисси не смогла подавить судорожного вздоха. Теперь, когда прошло достаточно времени, уже можно было анализировать эффективность собственной работы. Она любила детей, ученики тянулись к ней. И только Роза из них всех оставалась самой замкнутой, несчастной, дрожащей, точно осиновый листок от малейшего шума, до крови искусавшей обветренные губы в язвах, с затравленным взглядом. Училась она слабо, соображала долго и туго, и, наверняка, проклинала всё на свете. Несмотря на то, что ей английский учить с нуля было не нужно (она бежала из Лондона), ошибок в диктантах было много. Часто именно её результат оказывался самым слабым среди одноклассников.        Она черкала красной пастой в тетради, трясущейся рукою выводя двойку. Захотелось извиниться перед бедной девочкой, хотя Мисси понимала, что не виновата.       Проверяя диктанты, один за другим, пока не разменяла первый десяток тетрадей, Мисси потеряла счёт времени. Потому, едва её взгляд случайно скользнул по окну, заглянул в него и наткнулся на звёзды, она тяжело вздохнула. Что же, то оказалось эффективным методом перестать сверлить себя ужасными мыслями.        Остаток диктантов Мисси решила проверить в ближайшие дни, чтобы закончить не позже пятницы. Поставив «четверку», она закрыла тетрадь, даже не посмотрев, кому она принадлежит, и вышла. Ходить было всё ещё тяжело, ноги подкашивались на ровном месте.        Стоя у окна и опираясь на подоконник, она включила плиту и поставила чайник. По-хорошему, его нужно было почистить от накипи, да руки в последнее время всё не доходили. Мисси невидящим взглядом водила по кухне, облизывая сухие губы, но думала совсем не о том, о чём надо бы.        Чай, который она заварила уже через десять минут и села пить, показался ей безвкусным. Поколебавшись, Мисси всыпала на пол-ложки больше обычного, флегматично помешала, и стала неспешно пить. Как и предполагала, не чувствуя особо вкуса при этом. Только теперь Мисси почувствовала гуляющий по ногам холод. Ладони тоже оказались холодными, почти ледяными. Потерев ладони друг о друга, она обожгла горло чаем и шумно выдохнула. Вкус чая внезапно стал солёным, Мисси распробовала собственные слёзы. Они медленно плыли по горячим щекам, не встречая препятствий, капали на руки.        Она судорожно вздохнула.        Может быть, посвятила бы остаток вечера меланхолии и слезам, если бы Гарри не вернулся. Характерный звук дважды повернувшегося в замке ключа (она уже давно научилась отличать, когда приходит брат, а когда — отец), заставил Мисси вздрогнуть и замереть. Она так и не знала, рада ли видеть брата сейчас, либо предпочла бы, чтобы он задержался, как это в последнее время случалось всё чаще. Тем не менее, знакомый, родной запах духов, сигнализировал о том, что он вошёл на кухню.        — Привет.        — Привет.        — Чем занимаешься?        — Проверяла сочинение, освободилась минут пятнадцать назад. Пью чай. Как твой день прошёл? Ты сегодня раньше вернулся.        — Да, совещание на завтра перенесли, нас отправили домой. И хорошо, а то у меня голова раскалывается. На миллион кусков рассыпается.        — Есть будешь?        — Нет, мне нужно немного отдохнуть. Потом, если что, я сам разогрею.        — Ладно.        Мисси встала, бросила в раковину чашку. Мыть сейчас не было ни желания, ни сил. Всё внутри подсказывало, что нужно уносить ноги, не то нарвётся на расспросы, но сил не хватало сделать лишний шаг. Подойдя к окну, Мисси застыла, и стала отрешённо вглядываться в окончательно завоевавшую город мглу.        Гарри, судя по всему, ерзал на стуле, шумно выдыхая. Мисси всхлипнула, яростно потёрла глаза кулаком. Плечи, сжавшиеся в комок, задрожали. Гарри тихо позвал её по имени, но отреагировать она уже не могла. Рыдания снежным комом накрыли её, вползли в душу. Захотелось выть зверем, глядя на катающуюся по небу луну.        — Мисси! — твёрдая рука брата легла на спину, прошлась до талии. Одним движением он развернул её к себе, приподняв пальцами за подбородок, так, чтобы она не могла отвести от него глаз. Взгляды встретились, Гарри нахмурился.  — Что произошло?        — Просто устала, — выдохнула она, пряча лицо в его рубашку, что хранила запах стали, и всхлипнула.        Она плакала тихо, дышала часто и жалобно стонала. Не поддерживай он её за талию, рухнула бы совершенно без сил. Не сразу сообразила, что он запустил пальцы в её волосы, а лишь когда он стал гладить тёплой ладонью по лбу, как будто решил проверить, нет ли у неё жара.        — Мы же оба знаем с тобой, что, как бы сильно ты не устала, ты не плачешь, а идёшь отдыхать. И почти сразу же засыпаешь. Что случилось, скажи?        Мисси посмотрела на него, прикусив губу и явно размышляя, стоит ли ему открываться. Ему не понравилось, сосредоточенная складка пролегла меж бровей.        — Мы говорили, что всегда вместе, на одной стороне, помнишь? — мягко напомнил он, взяв её за руку и поглаживая. Это всегда действовало, сейчас тоже. Судорожные всхлипывание сменились глубоким сопением.        — У меня всё больше складывается ощущение, что я борюсь за наши отношения с Питом больше, чем он. Не сомневаюсь в том, что он любит меня, но не уверенна, хватит ли у него сил отстоять нас и наши чувства. Я же не могу делать это в одиночку, особенно теперь, когда папа знает.        Гарри кивнул:        — Конечно, нет. Отношения принадлежат двоим. Он не может оставить это вот так, просто, если ты действительно ему нужна, Мисси. Сама знаешь.        — А вдруг, — она подняла взгляд, наполненный слезами, болезненный, отчаянный, — не нужна? Что, если это просто увлечение с его стороны?        — Если это увлечение, я размажу его по стенке и волосы на кулак намотаю. Клянусь.        Мисси, хоть это и было тяжело, легко улыбнулась, вновь укутываясь в его объятья. Брат был спокоен, гладил ладонью уставшую спину. Пару раз поцеловал в волосы.        — Поедем завтра на почту? Детям очень понравилось, они написали снова письма для русских. Пообещала их отправить.        — Ладно, заеду за тобой не позже четырёх. На следующей неделе получится провести для детей урок самообороны. В среду или четверг, я работаю пять часов, в два буду свободен.        Мисси ничего не ответила. Обвила шею брата руками. Пожалуй, именно сейчас она снова и снова ощутила, что он — единственное весомое для неё сейчас, то, что держит и не даёт споткнуться в охватившей всё вокруг тьме. Понятия не имела, что бы они делали, не будь друг друга.        — Я схожу в душ, милая, — Гарри улыбнулся, — а ты иди, отдохни. Тебе нужно поспать, прийти в себя. Утро вечера мудренее.        Мисси кивнула, неохотно разрывая объятья. Она уже развернулась в сторону выхода, но не успела пересечь порог кухни, как раздались отчаянные стуки в дверь. Барабанили так, точно сейчас, прямо в эту минуту, конец света наступит, и кто-то нуждался в пристанище. В условиях воюющей страны, Мисси совсем не была уверена, что это не так.        Открыв дверь, она увидела бледную, почти падающую на пол Люси. В ходящей ходуном газете, зажатой в руках, Мисси узнала сегодняшний купленный выпуск. Люси была бледна, по щекам текли слёзы. Дышала она прерывисто и тяжело, как астматик.        — Что случилось? — Мисси почувствовала, как у нее тоже подгибаются колени и намертво вцепилась в дверной косяк. Удержаться на ногах оказалось почти что невыполнимой задачей. К счастью, подошедший Гарри не дал обоим девушкам оккупировать порог, взяв за руки, завёл в дом. Люси, дрожащая, как осиновый лист, рухнула на предложенный стул, то сжимая, то разжимая газету.        — Люси! — окликнул Гарри. — Что такое?        Она швырнула газету на другой конец стола, безумно вращая глазами. Гарри налил воды, протянул сестре и соседке по чашке. Мисси отпила пол-глотка, Люси же в секунду осушила чашку, икнула и рухнула всем грузом на стол.        — Да можешь ты объяснить, что случилось? — продолжал настойчиво допытываться он. — Успокойся и рассказывай.        Люси с трудом сосредоточила взгляд на лице Гарри, глаза её, багровые от слёз, наконец, перестали бегать. Закусив до крови губу, она истерично вздохнула:        — По всему Лос-Анджелесу ходят слухи, что завтра и послезавтра Америку станут японцы бомбить. Вон, в заметке, ниже, под основной статьёй, об этом.        Ах, ну да. Мисси вспомнила, что еще позавчера Рани рассказывала, что её брат, служащий на флоте, сухо отозвался о слухах: «Вполне вероятно, просто так эти ублюдки узкоглазые нас в покое не оставят». *        К своему изумлению, она почувствовала абсолютное равнодушие, услышав это. Пожала плечами:        — Может, это всего лишь слухи. Их сейчас много. Война же.        После повисшей паузы, Гарри парировал на выдохе:        — И мы отлично все знаем, что такие слухи без причины не появляются.