Фронт

       Следующие две недели прошли, точно в аду. Город кипел, паника становилась всё более явной, всё сильнее были волнения. Мисси поглотила работа, она хваталась буквально за всё, что видела перед собою, помогала Нинель, экономке, приходила в школу за час до начала уроков, не потому, что нужно было доделать что-то, а в попытке успокоиться, сконцентрироваться. Отец, конфликт с которым так и не был улажен, дома практически не появлялся, поглощённый, как и все дипломаты, обострением на Восточном фронте. Бомбардировки и арт-обстрелы, не прекращающиеся несколько дней, дали свои горькие плоды — пятнадцатого февраля Сингапур, от которого, судя по сообщениям по радио, ничего не осталось, сдался японцам. Гарри, услышавший эту новость первым, загнул трёхэтажный мат, разбил чашку от злости, пока Мисси замерла, стоя у плиты и разогревая суп. Оба ловили себя на мысли, ужасной, как ни крути: они больше не ощущают страха. По крайней мере, такого же сильного, как раньше, за несколько дней и в первые дни после нападения на США проклятых нацистов и их подпевал.        Даже когда в ежедневнике от двадцатого февраля Мисси одними губами прошептала, что японская авиация вчера совершила налёт на австралийский город Дарвин, потопив семнадцать кораблей в порту и один американский эсминец, сбила в бою двадцать два австралийских и американских самолёта, убив двести сорок человек, почти ничего не дрогнуло в сердце. Душа будто окаменела, а слёзы, которые и Мисси, и девчонки, и Гарри со своей компанией парней прятали в уголках ресниц, застыли, точно побывали в морозильной камере. Ничего не осталось, кроме боли и равнодушия. Подумать только, а ведь ещё год назад они праздновали День Влюбленных и строили такие радужные планы на будущее. На будущее, которого нет.        Начало последней недели февраля выдалось морозным и дождливым. По утрам дождь, не успев высыпаться с неба, застывал и падал на землю крупными льдинками или рыхлыми снежинками. У Мисси сломалась застёжка на левом сапоге, кое-как починенная Джоном, она скрипела при ходьбе, страшно раздражая бедняжку.        Мисси не спала несколько дней, начиная с десятых чисел февраля ночь превратилась в сплошной ад. Земля, захваченная детьми дьявола, как они с девочками между собой прозвали нацистов и их союзников, горела. Легче от того, что маленький студенческий городок, рядом с Нью-Йорком, где им довелось жить, не знал ничего подобного, совсем не становилось. Каждый раз, глядя в глаза подругам, Мисси читала в них тот же вопрос, который задавала сама себе: надолго ли? Когда, в какую секунду, на их головы, оглушительно визжа, станут падать бомбы? Это не обсуждалось, но каждый знал — спят с тревожным рюкзаком и аптечкой под кроватью.        Мисси, кажется, совершенно разучилась спать и лишь изредка отключалась на несколько секунд, пока Гарри или Джэк на стареньком автомобиле, принадлежащем отцу, отвозили её в школу.        Сегодня, за пять дней до окончания зимы, погода смилостивилась. Дождь перестал, снега тоже не было, разве что ветер одиноко гудел в верхушек посеребренных снегом деревьев.        Мисси, бледная, точно смерть, с поблёкшим взглядом, стояла перед зеркалом, неохотно надевая старенькое платье. Она не носила его уже давно, года два, так точно, но мягкий плюш ткани ласково обволакивал тело. Уставшей, измотанной, совершенно истерзанной и угасшей эмоционально, ей нужно было тепло и уют и, да, она не нашла другого выхода, кроме как надеть платье, что обычно носила только дома.        В прихожей разговаривали Донна и Рани, пришедшие минут десять назад за подругой — время было давать вечерний урок. Мисси, впрочем, спускаться к ним не спешила, да и вообще не торопилась покидать комнату. Чувствовала она себя настолько измождённой, что даже дышать было трудно.        — Эй, Мисси, ну где ты? — позвала Рани. — Урок через полчаса, идём же.        — Да, ещё немного, — добавила Донна, — и опоздаем. Нас ждут.        Мисси устало вздохнула, прикрыв глаза. Как будто она сама не знала, что её ждут и что время летит вперёд, а не назад. В конце концов, собрав волосы в высокий хвост, она вышла (хотя, правильнее было бы сказать, «выползла») из комнаты. Кое-как переступая ступеньку за ступенькой, таки оказалась внизу. Рани стояла у окна, сложив на груди руки, и выглядывала на улицу, где заливались лаем собаки, а Донна, накинув корзинку, в которой, судя по запаху, были пирожки, щебетала с экономкой.        — Привет, — оживилась Донна, едва заметив Мисси на самой высокой ступеньке лестницы, — ну что так долго? С каких это пор ты опаздываешь, дорогая?        — Привет, — устало улыбнулась Мисси и вздохнула, — простите, я устала ужасно. Боюсь, как бы не уснуть во время урока.        Она снова выдохнула. Рани, коротко обнявшая её за плечи, с пониманием кивнула.        Поджав губы и подумав несколько секунд, всё-таки сдалась:        — Да, я тоже сплю отвратительно и только со снотворным.        — А мне, — выдохнула Донна, — даже снотворное не помогает. Дедушка постоянно радио слушает, а новости всё страшнее и страшнее. Правда, говорят, что советские партизаны очень большой урон наносят фашистам.       — Да, я тоже слышала, что они постоянно разрушают железнодорожные пути, а ещё сбрасывают бомбы на немецкие склады с оружием, — подхватила Рани, — надеюсь, нашим лётчикам удастся ответить этим уродам налётами, масштабнее, чем те, что совершили японцы. Звери.        — Хуже, — покачала головой Мисси, — фашисты хуже зверей. Те жестоки, потому что иначе не выжить, а эти почему? Они будто мечтали долгие годы о том, как будут рвать на части весь мир.        — Может и так, — пожала плечами Донна, — дедушка говорит, что они готовились к этому ещё, когда проиграли Первую войну, судя по всему. Мстят, всем и сразу, кажется. А у партизан в России, говорят, отлично получается действовать в лесах и на болотах.        — В России, кажется, много болот и лесов, — вздохнула Рани, — если бы мне кто-то сказал, что я буду так болеть за Россию, я бы ни за что не поверила. Невероятно, но факт.        Разговор оборвался. Они чувствовали, что устали от обсуждения войны, в которой вряд ли могли бы что-то изменить. Мисси шла, держа обеих подруг под руки, и, как не старалась размышлять, сил не было. Она плыла, точно приведение, разбуженное посреди ночи, почти не ощущала ног и не чувствовала конечностей.        — Может, тебе вернуться и попробовать поспать? — с тревогой, которую в её голосе редко можно было услышать, спросила Рани, поглядев на подругу.        Но Мисси лишь отрицательно мотнула головой: в таком состоянии, когда внутри, в душе, всё рвалось на куски, она просто не могла заставить себя вернуться домой, в тишину.        — Пит звонит?        О, Боже, нет. Этого вопроса Мисси боялась больше всего, пожалуй. Она с трудом сдержала тяжёлый вздох в груди, посмотрела под ноги, чтобы не рухнуть в снежный бугор, и помотала головой:        — Звонил в последний раз ещё третьего числа. Говорит, что работает в сельской лаборатории, там, у себя, временно, до середины марта, потому что они пока не могут найти врача. Получил открепление из вуза.        — Его исключили? — обеспокоенно спросила Донна.        — Нет, поскольку он работает по специальности, точнее, близко к ней, мед. Братом, ему разрешили прервать учёбу. Обещал позвонить после тринадцатого, но пока ещё не звонил.        — Не волнуйся, — Донна ласково погладила её по руке, — думаю, он просто в работе. Наверное, ему некогда звонить. Да точно некогда, ты посмотри, какой кошмар повсюду творится.        — Да, — Рани подхватила разговор, — моя тётка тоже в больнице работает, говорит, столько раненных привозят, что присесть некогда. Отец позавчера разговаривал с коллегами, они думают, где достать лекарств первой необходимости, нужно пополнить больничные запасы. Иначе я даже не знаю, что будет. Каждый день нескольким людям, как минимум двоим, конечности ампутируют.        Рани тяжело вздохнула. Мисси поджала губы.        — Что Пит говорит? — попыталась вновь вернуть беседу в прошлое русло, спросила Донна.        — Говорит, что любит — пожала плечами Мисси.        — У тебя такой тон, будто ты не веришь.        — Верю, — отрезала Мисси, но это получилось гораздо менее убедительно, чем она планировала, — просто я чертовски устала. И от ожидания тоже. К тому же, я знаю, что, едва график отца хоть немного войдёт в стабильное русло, он сделает всё, чтобы помешать нашей любви.        — Так и не принял Пита?        Мисси отрицательно мотнула головой.        — И что ему нужно, — разочаровано вздохнула Донна, — будто ты с бомжем связалась. Хотя, по меркам твоего отца, Пит и есть почти бомж. Прости.        — Не извиняйся, — спокойно ответила Мисси, — это так и есть. В глазах отца всё именно так обстоит.        Разговор, протекающий вяло и, очевидно, чтобы только не молчать, сам собой завершился, когда они подошли к школе. Урок начался пять минут назад, они опоздали.        — Я не в состоянии вести урок, — вздохнула Мисси, — буду проверять сочинения. Язык заплетается.        — Окей, — кивнула Рани, — я проведу. Донна, ты на подхвате.        — Без проблем, как раз сделаю чай и будем уплетать пирожки с детьми. Зря мы с мамой пекли их вчера, что ли?        — Спасибо, девочки, — устало поблагодарила Мисси.        Сегодня все, кроме Якуба Скурловского и Рутт Коннери, собрались на урок. Увидев сладости у Донны в руках, засияли и стали улыбаться, точно перед ними гора шоколада лежала. И пока Донна разливала чай, раздавала детям пирожки, поправляла карты, Рани показывала, как нужно ориентироваться на местности и объясняла принцип устройства компаса.        Мисси пыталась проверить сочинения, работа шла вяло, мыслями она была далеко. Вероятно, нужно будет собрать для воспитанников Первого приюта одежду и обувь, но как это сделать? Обычное объявление, чтобы каждый, кто может, помог хоть чем-нибудь, действовало мало. В прошлый раз таким способом они собрали жалкую горсточку одежды, которую даже не стали передавать в приют. Значит, нужно было придумать что-то другое, но вот только что, Мисси понятия не имела пока. Может, посоветоваться насчёт этого с Люси или Розой? У них получалось выдавать оригинальные идеи, когда они были срочно нужны.        Ученикам урок нравился, в классе стояла оживлённая атмосфера. Правда, Мисси слышала, как мальчишки на задних рядах, шептались между собой о том, скорее бы мистер Саксон снова дал урок самообороны, которого они очень ждали. Но это они обсуждали уже третью неделю. Услышав эту тему вновь, Мисси улыбнулась. Надо бы сказать об этом Гарри, наверняка он обрадуется.        Когда Донна поставила возле неё чашку, ароматно дышащую мятой, и положила пирожок, Мисси вздрогнула.        — Приятного аппетита, мисс Саксон — улыбнулась Донна. — Дети, давайте пожелаем вашей учительнице приятного аппетита.        — Приятного аппетита, мисс Саксон! — дружно загудел класс.        — Спасибо — улыбнулась Мисси, чрезвычайно растроганная таким проявлением внимания.        Насладиться угощением она, впрочем, не успела. Уже через несколько минут прозвенел звонок.        Получив задание нарисовать карту их родного дома от Рани (Мисси считала это задание крайне жестоким и была намерена сказать об этом подруге), ученики были свободны. Мисси, а рядом с ней и Донна, сидели и наблюдали, как дети выходят из класса один за другим.        Только Майкл, бежавший из Лондона с отцом и братом после того, как мать подорвалась на мине, сидел не двигаясь, будто гвоздями приколоченный. На малыше лица не было, он был бледнее, чем его белоснежный свитер.        Мисси не без труда поднялась, подошла к мальчику и ласково тронула его за плечо, осторожно улыбнувшись:        — Милый, что с тобой? Ты расстроен? Что-то случилось?        — По радио вчера сказали, что шестнадцатого числа в Малайе были застрелены двадцать пять английских солдат, как только их вывели на берег. Потом их ещё штыками закололи.        — Да, — насторожено отозвалась Мисси, — я слышала об этом.        — При них было шестьдесят с чем-то там медсестер из Австралии. Им приказали зайти в море, а, когда медсёстры так и сделали, японцы их расстреляли из пулемётов.        О Боги. Самое ужасное в этой войне — что дети переживают такие события, от которых у взрослых всё внутри переворачивается.        — Милый мой, — Мисси, улыбаясь, погладила парнишку по напряженной ладошке, заляпанной чернилами, — это ужасно, но ты не должен всё время об этом думать. Я знаю, это очень тяжело, но нужно держаться. Мы должны выдержать этот кошмар, чтобы дождаться нашей победы и праздновать её все вместе, понимаешь?        — Мисс Саксон, — набрав в лёгкие побольше воздуха, отозвался Майкл, — среди них была моя тётя из Сиднея. Каковы шансы, что единственная выжившая медсестра — именно она?