Фронт

       Настроение от встречи с друзьями и потому что нашли вполне реальное решение в сложившейся ситуации, заметно улучшилось, но, как оказалось, ненадолго. Гарри ехал неспешно, был сконцентрирован на дороге, упрямо смотрел вперед и барабанил пальцами по рулю — верный признак, что чем-то встревожен. Мисси подумала и решила, что это из-за Джона, потому не стала расспрашивать. Но на развилке Гарри заговорил, разрушив версию Мисси о причине его дурного настроения.        — Никак не могу забыть всё это… о концлагерях.        Нет, быть беззаботным и весёлым долго в сложившейся ситуации точно не получится.        Всё ясно. Мисси вздохнула, кивнув:        — Да. Я тоже себе этого не представляю. Это что, здания, помещения? Что-то вроде зоопарка, что ли? Или как?        Гарри нервно повёл плечом.        — Но меня больше волнует другое, — прикусив губу, продолжила Мисси, — я не понимаю, почему никто не протестует. Не помогает евреям. Это что же получается, они живут в отдельных местах, а все остальные жители готовы их угнетать? Я понимаю, что немцы чокнулись со своим этим карликовым недоноском Гитлером, но что, все поголовно одурманены пропагандой? И считают происходящее нормальным? Тем более, эти лагеря, вроде же на оккупированной территории находятся, а не у них, в Германии.        — Угу. Слышал, отец говорил, что много в Польше. Во Львове есть.        — Это оттуда Миклош, помнишь, черноглазый мальчик такой, полненький, неуклюжий? Он ещё тебе помогал табурет строгать.        — Помню.        — Так вот, я не понимаю, что же поляки молчат? Рады, что их не трогают? Или тоже ненавидят евреев так, что согласны на погромы? И ещё не ясно, участвуют ли они сами в погромах, или, может быть, это делают немецкие солдаты…        Гарри пожал плечами.        — Вряд ли можно что-то с уверенностью говорить, но, думаю, они и сами боятся. Ну, представь, на их землю пришла коричневая чума. Оккупанты всем распоряжаются. Думаю, и им тоже показывают, что они не хозяева в своих домах, в своих семьях, и, либо подчиняются правилам, либо разделят судьбу евреев, — он снова пожал плечами, — Польша — многонациональная страна, как я знаю. И не думаю, что дело всё только в принадлежности к еврейскому населению. А там ещё есть категория людей, которые борются еще и с властью русских. Слышала, по радио на заседании Лиги Наций их дипломат орал, мол, им какие-то хохлы воевать мешают, что ли… Я внимательно не слышал, над чертежами сидел.        — Нет, — покачала головой Мисси, — не слышала.        — Ну, в общем, у поляков сложно. Особенно в этом Львове. Там вавилонское столпотворение какое-то, по-моему. Во всяком случае, если верить всем тем слухам, что оттуда доходят до нас*        Мисси вздохнула. Некоторое время без эмоций глядела в окно, где лениво, точно ничего не происходит, молодежь сновала туда-сюда, выходила из магазинов, стояла в очереди у лотков с мороженным и сладкой ватой. Потом вновь обратила взгляд на брата.        — И всё же, Гарри, я не понимаю, ладно те, кто живёт в оккупации, запуганы, бояться. Но неужели абсолютно все солдаты немецкой армии радостно бегут уничтожать евреев и терзать людей? Они что, все до единого, звери? Их не переубедила реальная война, что всё не так, как им их Гитлер, будь он проклят, рассказывает?        Гарри снова пожал плечами.        — Кто же тебе это точно скажет, Мисси? Не думаю, что абсолютно все такие. Потому что, да, слушать красивые вдохновляющие речи по радио и читать об успехах в газетах — это одно, а совсем другое — когда ты попадаешь в водоворот событий. Правда, у Гитлера все офицеры холёные. В смысле, говорят, он обычных людей в армию не берет. Только тех, у кого образование, опыт. То есть, с которыми он всю эту мерзкую войну готовил и кто её ждал. Они мотивированы убивать.        — И всё равно, — Мисси несильно прикусила губу, — я не верю, что все, абсолютно все, кто воюет, кто живёт в Германии или Италии, сошли с ума от пропаганды. Какой-то процент здравого смысла должен быть. Хоть немного людей должно остаться людьми. Неужели никакому солдату не стало плохо от того, что он увидел в настоящих боях, на фронте? **        — Я тоже так думаю, — кивнул Гарри, — в противном случае, этой нации нужно вынести приговор и, после нашей победы, если таковая случится, уничтожить её с первого до последнего человека. Потому что бороться за них не имеет смысла, они проиграли рассудку и милосердию. Уйдёт Гитлер, а его поклонники останутся. Что они сделают в первую очередь? Нового кумира себе наверняка сотворят, который будет ещё хуже Гитлера. С такими разговор должен быть коротким, как по мне. Парни на работе, кстати, так же считают, мы с ними об этом говорили недавно.        Мисси уронила голову на руки.        — Нет, я всё равно не понимаю, как же так? Пока кто-то сгоняет людей в бараки, отделяет от других, они спокойно жизнью наслаждаются, что ли? А как же, что война идёт? Им это не мешает? Они оккупацию не видят, что ли? Не протестуют против неё вообще никак?        — А у нас, что, все войну видят? — усмехнулся Гарри. — Ты посмотри в окно, пока мы с тобой мировые проблемы обсуждаем, балы и ужины организовать пытаемся, они мороженное едят и по кинотеатрам ходят. На прошлой неделе, говорят, аншлаг был, не знаю, что там показывали.        — Да, но у нас всё же немного другая ситуация, — возразила Мисси, — по нашим улицам уроды со свастикой не ходят, а слухи о бомбардировке пока оказались только слухами. Можно не замечать войну, или делать вид, что не замечаешь, пока она не пришла в твой город. Но, когда пришла и по городу, по деревне, шляются чужие, говорят на чужом языке, устанавливают свои правила и в любой момент готовы тебя убить, разве можно молчать?        — Ты, мне кажется, сама ответила на свой вопрос, — после секундной заминки, ответил Гарри, — гетто, как я понимаю — это, как бы, резервация. Они находятся в определенных районах городов и там действуют другие правила, чем для остальных жителей. Если война не идёт на моей улице, значит, войны нет. Или можно её не замечать. Ну, по-моему, многие так думают. Вспомни, нам тоже было тяжело поверить, что война пришла на нашу территорию. Мне, во всяком случае, точно, пока я не увидел однажды объявление на двери одной из аптек, что, мол, нашим солдатам в полевых госпиталях не хватает лекарств первой необходимости. И благодарность британцам, что сдают кровь, в том числе, для наших солдат, там, у себя. Меня тогда током прошибло. Вот она, война. А, когда график другой на заводе ввели, так вообще всё окончательно ясно стало.        — И ты хочешь сказать, что не испугался, когда о Пёрл Харборе сообщили? — с подозрением прищурилась Мисси, глядя на брата.        — Испугался, конечно, — кивнул Гарри, — но, знаешь, всё равно надеялся до последнего в глубине души, что это только единичный случай, что всё обойдётся, как-нибудь устаканится. Ты вспомни ещё, сколько митингов антивоенных в эти дни было. Даже больше, чем до того, как нас узкоглазые атаковали.        — Да уж, — кивнула Мисси, — точно. Донна с дедом даже на эти митинги ходили, почти дежурили там круглые сутки.        — Вот именно. Значит, это особенность психики — не замечать плохого до тех пор, пока оно не коснется лично тебя. И так во всём. Джон, вон, рассказывал, что многие не хотят делать прививки. Ну там, от кори, например. Думают, мол, нет, меня уж точно эта дрянь стороной обойдёт. А, когда понимают, что не обошла, дрожат и бояться. Хотя бояться раньше надо было и потому прививаться вовремя. И с войной так. Пока сам, лично, с ней не столкнёшься, не поверишь, что идёт.        Мисси кивнула. Гарри, конечно, был прав. Сколько раз её саму преследовало чувство того, что она странная, что слишком переживает из-за войны, которая, в общем, в её жизнь толком не вошла, никого не убила, ничего не отняла. Она волновалась, организовала школу, занималась благотворительностью, не могла успокоиться, постоянно придумывала, что бы ещё сделать в помощь солдатам или нуждающемуся населению, забыла о спокойном сне, глотала снотворное, как и все её подруги, пусть и в разной степени переживали войну. И всё это — пока другие продолжали беззаботно щебетать, думать, где отдохнуть этим летом, закатывать вечеринки, гулять свадьбы, целоваться в кино на задних рядах и планировать свадьбы. А она и помыслить не могла о таком, пока следующий день представляется мрачной бездной. Странная психика, странные реакции, странный мир, в котором приходится жить. И вряд ли можно это изменить каким-нибудь образом. Да и, быть может, это и к лучшему? Ведь, что случится, если все дружно станут сходить с ума?        В размышлениях об этом эфемерном, но очень важном, они добрались домой.        Отца они застали всё в том же мрачном настроении, что и утром, правда, он пил кофе и читал газету. Поцеловав папу в щёку, Мисси заглянула в газету — читал статью о благоустройстве улиц города. Ну хорошо, хоть не сводки с фронта. Мисси начало казаться, что уже не только она, но и отец, опытный дипломат, взрослый человек, заставший недавно Первую войну, не выдерживает такого напряжения.        Быстро поздоровавшись с отцом, Гарри рванул в ванную. Мисси же, по папиной просьбе, поставила чайник и ушла в душ. Быстро обмывшись и, как всегда, почувствовав прилив сил (ну хоть что-то ещё в этой безумной кутерьме даёт силы!) она снова вернулась на кухню.        Отец оторвался от газеты, но включил радио. Там был концерт по заявкам и, кажется, песни нравились папе.        Мисси улыбнулась.        — Что приготовить на ужин? Хочешь омлет? Или салат?        — Омлет, дорогая, — спокойно ответил отец, сделав радио тише, — как Джек?        — Всё в порядке. Передавал тебе привет.        — Пусть заходит в гости, — улыбнулся старший Саксон, — его давно не было что-то.        — Угу, передам.        Пока Мисси хлопотала на кухне (доставала сковороду, брала в буфете яйца, решала, резать ли в омлет зелень или нет), отец радио выключил и спокойно наблюдал за ней, легко улыбаясь.        — Прости, что не спросил об этом утром, Мисси, но зачем вы ездили к Джеку? У вас новая идея какая-то, или что?        Мисси достала сковороду, налила в неё масла.        — Да, есть идея. Я хотела сразу посоветоваться с тобой, но потом решила подождать, когда тебе станет лучше. Рани сказала, родители её говорят, что в госпиталях не хватает лекарств, и в аптеках тоже, потому что оттуда тоже закупают для солдат лекарства. В общем, мы с девочками думали, как можем помочь финансово с этим.        Мисси обернулась и посмотрела на отца. Тот, судя по всему, заинтересовался. Слегка приподняв бровь, он спросил:        — Так, и что же вы решили?        — Пока ещё ничего точно не решили, па, — Мисси добавила в сковороду щепотку соли и размешала её, — но я предложила организовать благотворительный ужин. Позвать состоятельных знакомых и организовать сбор средств, посильную помощь. Кто сколько сможет или захочет выделить.        — Ясно. А Джек здесь при чём, не могу понять?        — Роза предложила провести бал. В нашем концертном зале. У неё мама там бухгалтером работает, могла бы договориться, чтобы нам дали разрешение на проведение. Роза говорила, что тоже можно сделать вход платным, а ещё, к примеру, продавать пирожные, которые девочки бы приготовили, конечно, за символическую плату. Вырученные средства мы бы отдали Рани, а та — своей матери, в аптеку.        — И всё же, — настойчиво повторил отец, — при чём здесь Джек, я никак в толк не возьму? Что вы от него-то хотели?        — Хотели посоветоваться, что провести лучше. Он сказал, что бал интереснее и заманчивее, денег можно собрать больше, но идея не совсем реальна. Во-первых, у нас в концертном зале ледниковый период, как он слышал. Во-вторых, очень сложная организация и не факт, что мы отобьем хотя бы аренду пожертвованиями. Идею Розы провести аукцион, продавать, например, детские кольца золотые, которые уже малы, и он, и я отвергли. Никто своё золото чужому не отдаст, даже если от этого жизнь собственная будет зависеть — Мисси вздохнула.        Снова помешав яичницу, она продолжила:        — Джек ещё сказал, что на ужине столько, сколько на балу точно не заработаешь, но организовать его проще. Я с ним согласна. Так что, подумаем в ближайшее время, как лучше это сделать. А, ну и ещё он говорит, что будет с отцом и братом передавать часть своего заработка от ремонта велосипедов и автомобилей нам. Правда, может быть, лучше отдать их в какой-нибудь фонд. Ну, например, который детям-сиротам в Европе помогает. Страшно представить, что они сейчас переживают от нацистов, а защитить-то их совсем некому. У других хотя бы родители есть.        Она замолчала, но уже раскладывала омлет по тарелкам.        Отец, судя по шумному дыханию, серьезно задумался.        — Вот что я скажу тебе, дочка, — наконец, изрёк он, — обе идеи неплохи, по сути, но не реалистичны. Понимаешь, как будто их ребёнок придумал маленький. Бал — это слишком большая нагрузка, вам обычным студентам и молодёжи, никто такое мероприятие провести не даст. Это нужно привлекать местную власть, а они вряд ли сейчас на это пойдут, слишком муторно, а проблем других полно, ни одну решить не могут, как следует. Ужин более приземленная идея, но тоже не без проблем в воплощении. С чего, например, вы взяли, что бизнесмены вообще станут платить за то, чтобы просто пообедать? У них для этого есть рестораны, а ходить по частным домам и платить за чашку кофе не будет никто. Мотивация какая?        — Помочь в победе — разве не мотивация?        Мистер Саксон беззлобно рассмеялся:        — Милая, у нас правительства не хотят ей помогать, пока введет пакет санкций, Гитлер уже миллион новых территорий захватит. Раскачиваются по несколько месяцев, а на войне промедление равносильно смерти. Спроси у Гарри, как разбогател на войне Форд, удивишься. Он, конечно, здорово помогает воевать, не спорю, но и капиталы его при этом увеличиваются. Так что, моя дорогая девочка, многим выгодна эта война. Есть и другие категории населения, которым глубоко плевать, что весь мир воюет, и мы тоже, лишь бы конкретно у них всё было хорошо. Есть популисты, они будут пламенные речи толкать о том, как обожают свою Родину и работают на победу, на деле же пальцем ради неё не пошевелят. Так что, и простой ужин, где нужно выложить кошелёк, чтобы набить немного желудок — тоже предприятие, успехом увенчаться не обещающее. Вот идея Джека по поводу авто и велосипедов уже ближе к финансовому успеху, чем ваши с Розой фантазии. Только не обижайся, дорогая, но это правда.        Мисси пораженчески вздохнула.        — Вот поэтому мне и нужно было сначала посоветоваться с тобой, па. И что же теперь делать? Мы с друзьями не можем молча стоять в стороне, понимаешь? Это неправильно. Я лично никогда себе такого не прощу.        Она резала хлеб.        — Знаю, — он улыбался, — ты прекрасным человеком выросла, милая. Горжусь вами обоими. Давай я подумаю, чем можно помочь. Возможно, благотворительный званый ужин можно совместить с идеей Розы об аукционе, только надо хорошенько подумать, каков будет предмет аукциона, ну и вообще мелочи обдумать, прежде чем что-то решать. Послезавтра в Комитете продовольственного обеспечения заседание, передам коллегам насчёт аптек. Они, правда, только провизией занимаются, но, думаю, можем экстренно и Промышленный комитет на заседание собрать, если что. А я пока подумаю, что можно сделать. И, кстати, надо бы Коулам тоже об этом сказать, пусть думают, может, чем и помогут, в итоге. Не забыла, что мы в пятницу к ним на ужин приглашены?        Мисси кивнула. Не смогла сдержать ядовитой ухмылки.        — Помогут они, как же. Люси сама говорит, что они крошку хлеба не дадут никому, даже если бомбить нас станут завтра. Они и её ругают, что она, мол, благотворительностью занялась, а надо бы о замужестве думать.        — Это просто так они не помогут, — деликатно перебил Мисси отец, — а, если заманить их дивидендами, обязательно откликнутся. Бизнесмены ведь.        — И какие могут быть дивиденды для них?        — Это стоит обдумать. Я подумаю над этим, дорогая, не волнуйся.        Мисси благодарно улыбнулась:        — Спасибо, папа.        — Пока не за что. Давай ужинать.        — А Гарри, что, ждать не будем?        — Ты же знаешь, что он часами в ванной лежать может, пока вода в лёд не превратиться, — улыбнулся мистер Саксон, — так что, приятного аппетита.        — И тебе, папа.        Но едва они стали ужинать, а Мисси успела прожевать первый кусочек омлета, зазвонил телефон в гостиной.        — Милая, — отец старательно жевал, — возьми трубку, пожалуйста. Если меня, скажи, что я занят, завтра перезвоню. Не забудь только спросить, кто.        Мисси кивнула, вышла из-за стола и прошла к телефону.        Сняв трубку, услышала голос профессора Яна.        — Добрый вечер, профессор, — вежливо поздоровалась она, — папа уже отдыхает. Ему что-нибудь передать?        — Да, милая, — судя по тону, звонивший улыбнулся, — дело в том, что нас с коллегами интересует, когда Лига будет поднимать вопрос образования в оккупации. Состояние его ужасно, школ нет, дети не учатся. А там, где ещё учатся, слушают нацистскую ложь. Нужно срочно решать его. Спроси у отца, будь добра, когда планируют рассматривать этот вопрос. Со своей стороны я готов сделать всё необходимое для рассмотрения, предоставить отчёты, свидетелей, выступить докладчиком, если нужно.        — Хорошо, передать отцу, что вас беспокоит, когда в Лиге Наций станут рассматривать вопрос образования на оккупированных территориях, я поняла, — ответила Мисси, — завтра непременно скажу. Не беспокойтесь.        — Спасибо, Мисси. Я могу чем-то тебе помочь? В школе твоей, например?        Помочь? Мисси задумалась. Почему бы и нет? После секундных сомнений она робко откашлялась в трубку.        — Мистер Яна, это очень хорошо, что вы позвонили. Дело в том, что мы с друзьями хотим собрать средства для обеспечения военных госпиталей и аптек в нашем городе. Мама моей подруги говорит, что аптеки испытывают нехватку товара. Но пока не можем определиться, что лучше для этого устроить: званый ужин или благотворительный бал. Я буду очень благодарна вам за совет.        Тишина в трубке длилась недолго. В конце концов, Яна задумчиво произнёс:        — Как по мне, лучше уж бал. Привлечь не только финансово состоятельных спонсоров, но и дать развлечение для молодых людей. Хорошая затея, очень. Можно поговорить об этом с мистером Коулом, в частности. У него есть опыт организации подобных мероприятий ещё во время Первой войны. Со своей стороны, обещаю помочь финансово.        — Спасибо вам, — отозвалась Мисси, искренне обрадовавшись, потому что теперь идея бала снова перестала казаться призрачной, — мы будем очень благодарны, если у вас получится оказать нам посильную помощь.        — Не за что пока, Мисси, — он, кажется, всё ещё улыбался, — у тебя доброе и благородное сердце. Как у мамы.        — Благодарю, господин Яна — почувствовав, как кольнуло сердце, Мисси улыбнулась, — завтра отец вам позвонит.        — Всего доброго.        Их рассоединили. Зачем-то посмотрев на трубку с несколько секунд, Мисси, наконец, положила её и ушла в столовую.        Гарри уже сидел на своём месте и уплетал ужин.        — Что там? — спросил отец, сделав несколько глотков чаю.        — Профессор Яна звонил. Спрашивал, когда Лига Наций будет поднимать вопрос образования на оккупированных территориях. Говорит, что медлить нельзя. Спрашивал, что он может сделать для скорейшего продвижения этого вопроса и что, если нужно, выступит докладчиком или приведёт других докладчиков. Я сказала, что ты позвонишь ему завтра.        Отец шумно выдохнул:        — Это ещё… Спасибо, Мисси.        Мисси кивнула и приступила, наконец, к ужину.        Они почти не разговаривали и, в общем, обстановка была несколько натянутой. Впрочем, не удивительно — судя по всему, звонок профессора испортил и без того не самое радужное настроение отцу, Мисси была поглощена идеей всё-таки провести оба мероприятия — и ужин, и бал, а у Гарри, наверное, были заботы о Джоне и их возможной встрече. Во всяком случае, Мисси решила, что он занят именно этим. Такое молчание, в какой-то мере, было благом: они устали, все трое, и обсуждать вновь войну, к теме которой был риск вернуться опять, Мисси уж точно была не намерена. На сегодня войны более чем достаточно.        Она медленно жевала омлет, ни о чём уже не думая. Всплывающие внезапно мысли о том, как Пит, чем он занят теперь, прямо в эту минуту, были слишком ленивы, чтобы Мисси на них концентрировалась. Она решила, что это от усталости.        Чай был вкусным, мята приятно действовала на нервы, успокаивала и даже убаюкивала немного. Мисси даже не сразу заметила, что из кармана брюк отца выпали какие-то бумаги. Не заметила бы, если бы не наступила на них тапком и не услышала характерное шуршание. Отец, похоже, тоже не обратил на это внимание, напрягся только когда она нырнула под стол и достала бумаги.        — О, надо же, из кармана выпали, — как-то суетливо сказал он, явно спохватившись, — а я и не заметил. Давай сюда, Мисси.        Мисси, которая не придала значения тому, что отец взволнован (мало ли, может, это рабочие бумаги), уже протянула их ему, но взгляд совершенно случайно упал на листок.        «Милая зпт буду работать до апреля зпт люблю тебя тчк»        — Давай же сюда, Мисси! — отец встал, но Мисси вскочила тоже, одернула руку и схватилась за другую телеграмму:        «Сломан телефон зпт знаю когда позвоню не тчк Люблю тебя зпт скучаю зпт целую тчк»        Третью телеграмму, в которой Мисси разглядела только своё имя, отец ей дочитать не дал. Вырвал с рук, разорвал в клочья и выбросил в пепельницу на столе.        Мисси, точно раненная птица, рухнула на стул. Долго сидела без движения, резко ударила брата по руке, когда Гарри пытался взять её за руку. Кусала губу.        — Это что же получается, — медленно, почти что по слогам, произнесла она, — Пит посылает мне весточки, но я их не получаю.        Она помнила об их договоре. Они, ещё когда Пит только собирался уезжать, чтобы ухаживать за отцом после операции, условились, что будут общаться, в основном, телеграммами, так как разговор по телефону может подслушать отец. И чтобы Мисси, как всегда это делала, проверяла почтовый ящик.        Она проверяла и очень волновалась, не получив ни одной телеграммы, кроме самой первой, где он сообщал, что добрался хорошо и приводит в порядок дом, за которым у отца не было здоровья ухаживать. Затем было два разговора в общежитии, в комнате Джона, который, видимо, условился с Питом заранее, когда тот будет звонить, чтобы привести Мисси, и один — по таксофону, спонтанный, когда они с Джоном и Гарри ехали отдавать обществу фермеров коробки с собранными пожертвованиями. И всё, вот уже много времени, показавшегося Мисси бесконечным, известий от Пита не было никаких. Совсем. Словно он улетел на другую планету, потерялся или не собирается возвращаться на Землю. Мисси даже думала, что он бросил её и в ужасе просыпалась, когда снилось нечто подобное.        — Мисси, — строго произнёс отец, — перестань немедленно.        Но ей было плевать и на его строгость, и на замечания, и на предостережения. Нужно ли было слушать человека, который делал ей так больно, даже если был её отцом?        — Телеграмм в ящике не было. Они были у тебя, — она посмотрела на отца, потом перевела взгляд на брата, — ты вынимаешь телеграммы от Пита?        — За кого ты меня принимаешь? — возмущённо фыркнул Гарри.        — Что он тебе пообещал? — не успокаивалась Мисси. — Квартиру? Машину? Что?        Гарри изо всех сил стукнул кулаком по столу, даже рука покраснела. Тарелка жалобно зазвенела.        Мисси вздрогнула. Такая реакция немного привела её в чувства.        — Я ничего не вынимал. Не нужно думать, что я шныра или домушник.        — Это Нинель передаёт мне телеграммы от твоего студента, Мисси — сухо, как будто отчитался, сказал отец, — я приказал ей это делать.        Мисси перевела изумлённый взгляд на отца:        — Ты приказал нашей экономке воровать мою корреспонденцию из ящика и передавать тебе, пока я схожу с ума, не получая от Пита вестей?        — Именно так, — кивнул старший Саксон, — я уже говорил тебе, что не одобряю вашу связь и намерен её прекратить. Оправдываться больше не желаю.        Было больно. Сердце колотилось в груди, точно раненое. Раненым оно и было.        Мисси снова помотала головой из стороны в сторону, откинула со щеки прядь волос, сильно прикусила нижнюю губу. Старалась сдержать навернувшиеся слёзы, но не смогла.        Из груди вырвался то ли вскрик, то ли стон. Она всхлипнула, потянула воздух носом, точно подстреленная птаха в небесах. Лицо отца видела очень расплывчато, мешали слёзы, застелившие глаза. Дышать было трудно, будто на грудь тяжёлым сапогом наступили.        — За что ты так ненавидишь Пита? Что он тебе сделал? — медленно, еле слышно, прошептала она одними губами. — Ты говоришь, что любишь меня, что гордишься мной, но почему тогда тебе плевать, что я люблю этого человека, что я схожу с ума, не зная, где он, что с ним, с кем он, не получая от него ни единой весточки столько времени?        — Мисси, — отец сильно сжал в руках салфетку, — я…        Она не дала договорить. Вскочив, швырнула вилку и салфетку (целилась отцу в лицо, но промахнулась). С ненавистью взглянула на отца снова, выпалив:        — Как ты можешь быть таким двуличным?        И, ядовито процедив: «Приятного аппетита» унеслась к себе в спальню по извилистой лестнице.        Там Мисси сил хватило только на то, чтобы броситься на кровать и, воя, точно одинокая волчица, рыдать.        В гостиной запала абсолютная тишина. Отец комкал салфетку в руках, а Гарри думал, что он сделает с ним, если узнает о его отношениях с Джоном, а ещё — за какие материальные цацки отец готов продать и его, сына.