Фронт

       Мисси сидела рядом с Люси, по правую руку от неё, и, не стесняясь, наблюдала, с каким восторгом та наблюдает за Гарри. У Гарри вряд ли было время обратить внимание на восторженный взгляд — он был занят спором, точнее, они с Джеком пытались решить, насколько быстры будут новые танки, над моделью которых он как раз сейчас работал.        — И всё-таки, — Джек отпил вина и облизал краюшек губ, — это более чем мерзко. Торговля с Германией всё ещё не остановлена. Как, чёрт возьми, можно делать танки для американских солдат, но при этом продолжать торговать с Германией? Этот Форд — самый настоящий ублюдок*.        — Ничего личного, — аккуратно встрял в разговор старший Саксон, — мой мальчик. Только бизнес. Экономика стран антигитлеровской коалиции сильно поистощалась, немцы платят больше.        — И вы ещё после этого удивляетесь, почему немцы и их союзники беснуются? Сколько, интересно знать, они построят концлагерей до конца года?        — Я не удивляюсь, Джек, — мистер Саксон со вздохом покачал головой, — увы, но я — один из немногих, кто говорит, что с немцами нужно воевать до победного, иначе нам не выжить. Очень многие коллеги утверждают, что можно помириться, если накормить крокодила. Наверное, надеются, что он сожрёт их последними**.        — Какая мерзость — презрительно фыркнул Джек, отпив вина.        — Да, — кивнул мистер Саксон, — потому я хочу сказать, что горжусь вами. Всеми вами. Вы не сдаётесь. Делаете то, что можете. Не опускайте рук, дети. Если и вы это сделаете, всему миру наступит конец. Мир глуп. Он предпочитает сладкую иллюзию того, что однажды чудовище успокоится. Я знаю так много людей, которым снятся сладкие сны о том, как Гитлер пьет чаёк на примирительных переговорах, что это становится опасным.        — Разве в Европе таких не больше, чем здесь? — аккуратно, как бы между прочим, поинтересовался мистер Коул, отпивая коньяк.        — Пока — больше, — кивнул старший Саксон, — но это пока. Примирительные настроения — как вирус. Этот микроб очень быстро распространяется.        — Если Лига Наций такие импотенты, — Люси ёрзала, очевидно, ей было неловко, — не проще ли нашей стране её покинуть?        — Нет, — покачал головой старший Саксон, — если мы выйдем оттуда, детка, то потеряем контроль над ситуацией окончательно. И европейские импотенты домиряться с Гитлером до полного уничтожения. Мы не можем этого допустить, во всяком случае, не тогда, когда вливаем в Европу огромное количество своих денег.        Люси кивнула и тяжело вздохнула.        — Синдром жертвы. Абьюз — философски изрекла Рани.        — Не понял, что? — мистер Саксон с интересом посмотрел на подругу дочери. Гарри и Мисси тоже смотрели на неё. Рани пожала плечами.        — Жертва часто привязывается к своему насильнику. Все эти: «Он станет хорошим, мы купим квартиру». Бесконечная ложь самой себе о том, что насильник — не такой уж и плохой, и вот совсем скоро, ещё немного потерпеть только, изменится к лучшему. С этим комплексом жертвы живут миллионы женщин. Только двум из десяти, согласно статистике, удаётся разорвать замкнутый круг и покончить с этими отношениями. Европа сейчас заражена синдромом жертвы. Это трудно лечится. Очень трудно.        Мисси поджала губы. Пока слушала спич Рани, подумала о матери. Была ли она счастлива в браке, имея властного, жёсткого мужа? Что ей приходилось терпеть в их семейной жизни? Не страдала ли этим комплексом их с Гарри мать? От одной только мысли, что так, возможно, было, стало не по себе.        — Я горжусь вами, дети, — улыбаясь, отец погладил Рани по руке, но этот месседж был адресован им всем, — вы невероятные. Вы все, по большому счёту, делаете больше, чем титулованные, маститые политики, чтобы остановить немецкого выскочку.        — Главное, чтобы это не оказалось бесполезным в итоге, — Гарри курил, руки его дрожали, нервничал.        — Не окажется, — упрямо покачал головой отец, — Гитлер увяз в войне после битвы за Москву. Сейчас холодно, его уроды гибнут от холода. Их лидер был настолько самоуверен, что не рассчитал, что нужно будет открывать зимний фронт. Их заминка — шанс для всех нас. Куда пойдут эти деньги, вы думали? Удалось собрать хорошую сумму.        — Нужно заправлять танки, топлива не хватает, — в сомнении протянул Гарри, — часть на это. А Мисси считает, что ещё часть нужно передать для поляков. На польском фронте творится агония. Скоро немцы всю эту маленькую страну превратят в самый настоящий концлагерь. Сплошной.        Они с Джоном переглянулись. Тот аккуратно прокашлялся.        — Что, сынок? — мягко спросил хозяин дома, мистер Коул. — Тоже хочешь реализовать какой-то проект? Говори! Нам всем интересно узнать.        — Да, — кивнул Джон, и у него покраснели уши, — понимаете, специфичная, своеобразная информация, всегда запоминается лучше, когда её по нескольку раз повторять в разной форме. И я подумал… было бы неплохо организовать радио-передачу. Я мог бы рассказывать, что делать в случае бомбёжки, каково должно быть содержимое тревожного рюкзака, что делать, если будет химическая атака, как вести себя при длительных бомбардировках… Обо всём этом говорится в листовках, которые мы регулярно раздаём, но и радио-формат мог бы быть полезен.        — Отличная идея, — оживленно кивнул хозяин дома, — что для этого нужно?        Профессор Яна, всё это время задумчиво глядящий в окно абсолютно отсутствующим видом, оживился. Он сделал пару глотков сока и посмотрел на мистера Коула:        — Чтобы это было эффективно и имело охват, нужно протащить такую передачу на городское радио, не на университетские, локальные. В новостях, конечно, есть колонка, об этом говорят. Но нерегулярно, и в промежутках между другими новостями. Нужна передача, посвященная исключительно военной теме. Джон прав. Я попробую помочь, сынок. Идея отличная, давно уже нужно её воплотить.        Он приветливо улыбнулся Розе, которая подала мороженное. Попробовав, довольно кивнул:        — Очень вкусно. В каком ресторане вы его заказывали?        — Это мы с Розой сами готовили, мистер Яна, — откликнулась Донна, — и, кстати, вы пробовали печенье? Его Мисси пекла.        — Сейчас попробую, — улыбаясь, отозвался профессор, — мороженное восхитительное. Роджер, дружище, мы ели такое в юности, когда ходили смотреть фильмы, помнишь?        — Да, — ностальгически кивнул тот, — точно.        Люси встала, подошла к патефону, и, откашлявшись, громко объявила:        — А теперь танцы, дамы и господа. Но они, конечно, тоже не будут бесплатны. Мы проведем аукцион. Хотите потанцевать с кем-нибудь из нас? Делайте ставки. Давайте я буду первой. Стартовая цена — 5 долларов.        — Пятнадцать! — выкрикнули из толпы. Этого парня, друга Джека, Мисси едва знала.        -Двадцать пять!        — Тридцать пять и я победил, потому что она хочет танцевать со мной! — Гарри встал, отставив бокал, и подошел к своей подруге.        Люси стояла, зардевшаяся, но смотрела на своего кавалера с улыбкой, и с радостью положила ладонь в его ладонь.        — Привет, Люси, — склонившись, прошептал Гарри, — ты ведь не против, что я открыл всем твой маленький-маленький секрет, правда?        Недолго думая, Люси хлопнула его по заднице, но вырываться не стала. Судя по лукавой улыбке, ей было весело.        — Ладно, — вернувшись к микрофону, продолжила она, — продолжаем наш аукцион дальше. И на очереди у нас, дамы и господа, Роуз Тайлер. Кто хочет потанцевать с этой красивой девушкой? Начинаем, как обычно, с пяти долларов.        Розу купил Джек за двадцать пять долларов, и вот они уже стояли, держась за руки, и глупо улыбались друг другу.        — А теперь у нас красотка Донна Ноубл, — торжественно огласила Люси, — и, конечно, пять долларов для неё очень-очень-очень мало. Кто даст больше?        — Восемь!        — Одиннадцать!        — Четырнадцать!        — Семнадцать долларов!        — Восемнадцать долларов пятьдесят центов! — выкрикнул Джон. — И больше у бедного студента денег нет.        Но, оказалось, что у Джона на полтора доллара больше. Донна досталась ему за двадцать долларов и они по-дружески обнялись, как только Джон поднялся на сцену.        Потом какой-то парень из коллег Джека умыкнул за тридцать долларов Марту Джонс, и они целовались, обняв друг друга — давно уже, по-видимому, были вместе. А ещё Рани ушла с Микки Смиттом, который потратился на целых тридцать три доллара двадцать шесть центов. Клара Освальд, соседка Коулов, которая приготовила восхитительную запеченную индейку к ужину, танцевала с собственным парнем, Дени Пинком, за шестнадцать долларов восемьдесят два цента. Ясмин и Райан, семейная парочка друзей Денни, смогли потратить только тринадцать с половиной долларов, но громко обещали горячий танец. Глава семейства Дельгадо нагло увел миссис Коул из-под носа её супруга за сорок два доллара. Сам мистер Коул предложил Ривер Сонг потанцевать за тридцать девять долларов сорок центов. Эми Понд и Рори Уильямс, соседи Коулов по даче, выделили из своего семейного бюджета шестнадцать с половиной долларов за танец.        — Это замечательно, что каждый нашел себе пару, — с улыбкой сказала Люси, — но у нас есть ещё одна шикарная юная леди. И это Мисси. Кто хочет потанцевать?        Пятнадцать долларов, семнадцать, восемнадцать, двадцать два. Мисси почти никого из торгующихся за неё не знала и только следила за постоянно сменяющимися ставками.        — Две с половиной тысячи долларов.        Тишина, мгновенно воцарившаяся в гостиной, резала уши. Мисси чувствовала неловкость под стремительными взглядами, каждый из которых был прикован сейчас к ней, и рассматривала свои руки. Пока предложивший эту баснословную сумму профессор Яна не подошел к ней, взяв её за запястье, и не опустил свою ставку в лототрон.        — Для меня будет огромным удовольствием потанцевать с такой восхитительной девушкой, Мисси, — с улыбкой сказал он, — соглашайтесь. Это только один танец.        — Ну что же, — нервно рассмеялась Люси, — я так понимаю, больше предложений не будет? Продано!        Профессор деликатно коснулся её запястья губами, уводя на танцпол. А Мисси ничего не чувствовала, только старалась подавить накатывающиеся на глаза слёзы.        — Милая, — коснувшись её запястья, мягко сказал профессор, — это только танец. Я никогда бы не посмел требовать от тебя чего-то большего. Почему ты так расстроена?        Мисси прикусила губу. Она бы отдала всё на свете, лишь бы рядом сейчас был Пит, лишь бы Пит вёл её в танце, и они бы разговаривали обо всём на свете, и, может быть, целовались бы. Но она стала самым дорогим лотом вечера, танцевала хоть и с интересным мужчиной, но взрослым, уже седым, и не могла позволить себе рассказать ему правду — о том, как ей больно переживать всё, что происходит в их семье и её личных отношениях.        — Мой парень, — устало вздохнула она, — это из-за него. Простите, профессор.        — Почему его нет сегодня здесь, Мисси? — мягко спросил Яна. — Что-то случилось?        — У него умер отец, он сейчас в деревне. Но мой отец против наших отношений. Скоро Пит вернётся, но я даже не уверена, сможем ли мы увидеться ещё хоть раз.        Она всхлипнула и судорожно вздохнула. Руки у Яны были крепкими, но прикосновения, несмотря на это, мягкими, так что, она не могла не признать, что очень приятно быть ведомой им. Он улыбался и ласково коснулся ладонью её волос.        — Детка, это ужасная несправедливость, и твой отец явно перегибает палку. Он, кажется, сам забыл, что переживал ту же ситуацию с твоей матерью когда-то, но они в итоге всё равно остались вместе. Но нельзя сдаваться. Не вешай нос, слышишь? Пит вернётся, и вам нужно будет бороться. А ты грустная и отчаялась. Так нельзя.        — Почему, если они с мамой пережили запреты, он теперь запрещает мне? — Мисси смотрела на уверенно ведущего её в танце Яна практически с мольбой. — Разве он не понимает, что так нельзя поступать?        — Понимает, но, думаю, он боится, что твоя жизнь будет ужасна. Всё ведь уже было так однажды, но только с ним самим и твоей матерью. Экономический кризис, глобальный, тотальная нехватка средств, ущемленная гордость, чтобы жить на средства твоих бабушки и дедушки, как они предлагали. Гарри был маленьким, шла война. Потом были тяжелые двадцатые, поствоенный кризис, Великая депрессия — родилась ты. Им тяжко пришлось, очень тяжко. Были моменты, когда нечего было есть. Думаю, он очень боится, что тебе придется это пережить.        — Не пришлось бы, если бы он согласился помогать нам с Питом — упрямо покачала головой Мисси.        — Ты думаешь, Пит согласится на такое?        Спустя несколько секунд молчания, Мисси горько покачала головой:        — Нет, ни за что на свете. И это меня тоже бесит. Как он может говорить, что любит меня, если не делает такой важный шаг ради меня? Что это за любовь такая тогда, если ничем не жертвуешь ради неё?        Яна внимательно смотрел на неё и улыбался.        — Простите, профессор, — танец закончился, Мисси вздохнула и аккуратно освободилась из его объятий, — я не должна была всего этого говорить. В последнее время я слишком много болтаю.        — Всё в порядке, Мисси — судя по всему, это действительно не было для Яны никакой проблемой. — Помни, что я тебе сказал, дорогая. Ты не должна сдаваться. Должна быть сильной. Иначе быть беде. За любовь всегда нужно бороться. Иначе, чего она стоит? Помни, что вас с братом не было бы на свете, если бы однажды ваши родители сдались.        Улыбка всё ещё не сходила с его уст и была мягкой и тёплой. Мисси поблагодарила и выскользнула к весело щебечущим в сторонке подругам, хотя какое-то время ещё чувствовала на себе пристальный взгляд.        — Ты сегодня настоящая королева вечера, — улыбаясь, сказала Люси, — думаю, собранных денег хватит на много вещей. Отличный вечер.        — Да, — кивнула Мисси, — королева. Угу.        А чувствовала себя нищенкой.        — Сколько приблизительно денег удалось собрать? — живо поинтересовалась Марта. — Неужели до десяти тысяч?        — Да, — кивнула Люси, — почти десять, я думаю. Последний взнос профессора Яны очень помог.        — Круто — присвистнул Джек.        — Надо будет потом решить, на что мы их потратим, — Джон был полон энтузиазма, видимо, обещание профессора Яны поговорить насчет авторской программы на радио, его очень воодушевило.        — Предлагаю собраться на следующей неделе по этому поводу — откликнулась Рани, — и, кстати, мы ведь можем организовать что-то вроде постоянной точки сбора средств и других вещиц для фронта, вроде тёплых одеял.        — Что ты имеешь в виду? — с интересом спросила её Донна. — Палатку поставить где-нибудь в центре?        — Вроде того.        — О, отличная идея, — живо ответила Донна, — великолепная. Если что, я могу быть в ней по вечерам.        — А я постоянно торговать, если нужно, — откликнулась Роза, — всё равно в колледж я не пойду никогда, учёба — это не моё. Свободное время есть, а на мамину зарплату бухгалтера в школьной столовой всё равно не особо протянешь. Так что, если мне можно будет брать несколько долларов в день из собранной суммы в качестве оплаты, я не против.        — Вот и хорошо, — с улыбкой кивнула Рани, — на следующей неделе всё обсудим подробнее.        Подошел Джек, стал сыпать шутками, девчонки хохотали, щебеча, точно птички. К Джеку вскоре присоединился Джон, который, судя по всему, пребывал в прекрасном настроении. Теперь они болтали о совсем уж отвлеченных вещах, обсуждали «Тома и Джерри», делились фантазиями о том, каким будет следующий выпуск. Марта выразила надежду, что будет много серий о войне, а не только последняя из вышедших, в качестве дани моды.        — Зачем мы всё это делаем? — доселе хранящая молчание Мисси, круто развернулась на каблуках и посмотрела на друзей по очереди, каждому прямо в лицо. — Все эти балы, обеды, бесчисленные идеи. Я знаю, мы приносим пользу в борьбе с нацистами и чёртовым Гитлером, чтоб ему в аду гореть заживо. Но почему тогда другие не столь активны? Ведь существуют же люди, которым абсолютно наплевать. Они есть — те, кто считает, что война как-нибудь сама пройдет, или не заденет непосредственно их. Скупают платья в супермаркетах, по сто раз ходят в кино на неделе. Крепко спят, наверное. Так почему мы всё это делаем, а кто-то делает вид, будто эта война его не касается? Вы думали, отчего так?        — Потому что есть гражданское общество, — Джек вальяжно пожал плечами, — активисты, которым не наплевать. Их всегда меньше, чем пассивных наблюдателей, плывущих по течению, но именно они задают тон и ритм жизни.        — Мы делаем это, потому что нам не плевать, Мисси, ты же знаешь, — Гарри обнял её за плечи и улыбнулся, — и иначе мы делать не будем. Можем, конечно, сделать вид, что не хотим больше всем этим заниматься. Но долго в спячке мы не протянем. Мы выбрали активное сопротивление. Такие люди нередко оказываются в результате в дерьме, но не сходят с намеченного пути. Однажды мы станем частью мира, который одолеет Гитлера. А другие так и будут молча лениво следить в полудрёме. Вопрос морального выбора. Только и всего. Наверное, при каждой войне такой вопрос встаёт.        — Да, но почему именно мы сделали такой выбор? Кто-нибудь думал об этом?        — Мой дедушка погиб в прошлой войне, — медленно протянул Джон, — наступил на гранату. В буквальном смысле взлетел на воздух. А сейчас повторяется то же самое, что было в четырнадцатом году. Не нужно знать точно, что было, чтобы понимать это. Потому что война — всегда одинакова. Сплошные разрушения и ненависть. Одна война отняла у меня деда. Я его не знал. Меня ещё даже в планах у небесной канцелярии не было, когда он погиб. Я не могу позволить, чтобы другая война вот так просто отняла у меня кого-то ещё из близких.        — Мне нужно знать, что я не бездействую, — Рани пожала плечами, — пока моя Родина в опасности, а целый мир в ловушке. Мне нужно понимать, что победа приближается с каждым днем и благодаря мне в том числе. Мы — тыл. Передовая не может быть успешна, если слаб тыл. Так говорит мой двоюродный брат, он ушел воевать в Британию в январе. Я не могу бездействовать, пока в мире льется кровь, каждую секунду кто-то умирает. Я себе просто этого не прощу.        Роза вздохнула и пожала плечами:        — Со мной всё просто. Мой отец умер, когда я была совсем крошкой. Я не помню его. И я не могу себе позволить бездействовать, пока кто-то теряет отцов на войне.        — А я учусь в медицинском, — Марта была совершенно спокойна, — младшекурсников не пускают на фронт. Но это не значит, что я буду бездействовать, пока мои коллеги борются за каждую жизнь. Если нельзя спасать людям жизнь с помощью своей профессии, значит, можно спасать как-нибудь ещё. Потому я сегодня здесь. И не только сегодня.        Донна горько усмехнулась:        — Мои родители — именно те, о ком мы говорим. Пассивные наблюдатели. Мама постоянно меня пилит, считает, что я занимаюсь ерундой. А я боюсь. Что ни за что не прощу себя, если так случится, что мы проиграем. Тогда я буду постоянно задавать себе вопрос, виновата ли в этом я, именно я, потому что не сделала ничего, когда могла бы что-нибудь предпринять. С таким ублюдком как Гитлер нужно бороться либо всем вместе, либо никак. Просто иначе мы проиграем. Я пытаюсь объяснить это родным, но в семье, кроме деда, меня не понимают. А дед пишет письма, и говорит, что я всё делаю правильно, пока он сражается с врагом на фронте.        — Похожая история, — подхватила Люси, вдыхая запах крупного розового бутона, — мои родители согласились на этот обед только потому, что уже завтра во всех газетах напишут, какие они молодцы. А я вот так пытаюсь понять, кто я, какая.        — Замечательная, Люси, — спокойно ответил Гарри, — я думал, ты знаешь.        Люси промолчала, но покраснела и смущенно шмыгнула носом.        — А ты что скажешь, Джек?        — Было бы странно мужчине, да ещё и механику, отсиживаться в тот момент, когда твоя страна воюет.        — Ты думал, пойдешь ли на фронт?        — Пойду, если окажется, что в тылу от меня куда меньше пользы. А ты, Джон?        — Тоже.        — И что, — тихо спросила Мисси, — неужели никто не сомневается? Вдруг всё это, абсолютно всё, совершенно напрасно? Что тогда?        — Я уже говорил тебе, Мисси, — Гарри аккуратно обнял сестру, — что сомневаться нормально. Всегда, но особенно, когда воюешь с таким ублюдком, как Гитлер. Но если мы позволим сомнениям заставить нас сдаться, то точно проиграем. От этого никому не будет лучше. Нужно бороться. Делать то, что можешь сделать именно ты.        — Да, — подхватил Джон, — победа, так или иначе, зависит от каждого из нас. Потому нужно действовать. Нет времени грызть себя.        — Что мы на самом деле можем сделать? — спросила Мисси. — Солдаты, медики, медсестры, механики, дипломаты — ещё ладно. Красный Крест — ещё ладно. Они работают непосредственно на нужды фронта. А мы — всего лишь вчерашние школьники. Так что, я не думаю, что нужно преувеличивать нашу роль во всём этом.        — Преуменьшать тоже не нужно, — мягко возразила Люси, — Клара Освальд, если ты в курсе, о ком я, работает в Красном Кресте. И даже хочет отправиться на фронт, во Францию или Британию. Но она пришла сегодня, и, я уверена, потратила все деньги, которые у неё были (они бедно живут). Значит, ей мало только службы санитаркой. Она хочет большего. А мы делаем большее.        — Именно так, Мисси, — кивнул Гарри, — ты слишком пессимистична.        — Я просто теряю веру — поджав губы, призналась она. — День проходит за днём, а мы всё ещё топчемся на одном месте. Можно радоваться тому, что нацисты застряли в Союзе, и план завоевать всё и вся до зимы провален, но ведь эта победа всё равно ситуативна. Нет никаких гарантий того, что в итоге мы, именно мы, а не немецкий выродок, победим.        — Нет так же никаких гарантий, что в следующую минуту у любого из здесь присутствующих не остановится сердце, — спокойно возразил Джон, — но ведь это не причина, чтобы, упаси Господь, наложить на себя руки, верно?        — Наверное, вы правы, — вздохнула Мисси, — просто у меня сейчас не лучшие времена. Простите.        — Ничего, — Люси успокаивающе похлопала её по плечу, — твой отец и Яна уже собираются уезжать, похоже. Пора и нам расходиться. Встретимся на будущей неделе. Что скажете насчёт четверга? Приходите сюда в шесть. Все, кто сможет.        Друзья обнялись по очереди и разошлись по машинам. Авто Дельгадо вёл Гарри, Мисси с отцом сидели на заднем сиденье, совсем рядом, но так далеко в мыслях, точно были чужими друг для друга. Мисси смотрела в окно, но ничего не видела, и не сразу отреагировала, когда услышала тихую папину просьбу:        — Поговори со мной, детка. Пожалуйста. Я прошу.        — Будешь снова читать мне нотации? — колко спросила она, посмотрев на него, когда Гарри плавно свернул в переулок. — Я не желаю их слушать.        — Нет, — он говорил мягким тоном, — я только хотел сказать, что меня очень волнует, что мы не разговариваем. Мне плохо от этого, Мисси. Я не хочу, чтобы так всегда было.        — Но ты всё для этого делаешь, — покачала головой Мисси, — ведь ты и дальше собираешься препятствовать моим отношениям с Питом, верно?        — Мисси, — отец сокрушенно вздохнул, — детка, я просто не хочу, чтобы вы наделали ошибок, о которых потом придется горько сожалеть. Возможно, всю жизнь.        — И ты даже не можешь допустить мысль, что мы их не сделаем, да?        — Все совершают ошибки, милая, — отец мягко улыбнулся, — это неизбежно. Но можно попытаться уберечь от ошибок детей, если ты сам совершил их однажды. Я просто пытаюсь уберечь тебя.        Они снова свернули за угол.        — Ты жалеешь о том, через что пришлось пройти вам с мамой?        — Нет. Я никогда не жалел, что мы так рано стали родителями, Мисси. Мне было двадцать два года, когда родился Гарри. Я ещё учился. Твоя мама хотела писать сказки. Мы мечтали, что потом, после нашей победы, увидим мир. Беременность всё изменила. Мы не были к этому готовы, как и к тому, что, что бы я не делал, её родители не смогут меня полюбить. Они, конечно, приняли меня, потом, со временем. Но так и не полюбили. К тому же, когда случилось неизбежное, сила первой страсти прошла, наше чувство стало другим. Оно приобрело иные формы, понимаешь? Но нам никто не объяснил, некому было сказать, что это нормально, что так бывает. И мы оказались в сомнениях, которые рвали нас на куски. Гарри был крохой, мне пришлось подрабатывать грузчиком, параллельно уча пары по ночам. Твоя мама поставила крест на своей мечте о сочинительстве. Постепенно все мечты разбились о реальность, к которой мы оба оказались не готовы. Мы любили друг друга, но, думаю, каждый жалел, что испортил другому жизнь. Я жил с ужасным чувством вины, которое не давало мне покоя долгие восемь лет, пока мы, наконец, немного не стали на ноги. Всё это, Мисси, оставило шрамы на сердце. Это больно. Куда больнее, чем кажется на первый взгляд. Есть огромный риск спасовать, не справиться. Что тогда будет? Что будет после? Ты об этом, конечно, не думала, но никто не думает. Проблема просто приходит, и ставит тебя перед фактом — «Я есть». А ты понятия не имеешь, как её решать. И никто не решит её за тебя. Я не хочу, чтобы так случилось с тобой, Мисси. Тебе сложно в это верить, но я стараюсь заботиться о тебе.        — То есть, то, что ты крадешь мою жизнь, на самом деле забота? — усмехнулась Мисси. — Может, мне ещё и поблагодарить тебя нужно?        — Когда-нибудь, надеюсь, — они снова свернули и Гарри немного прибавил скорости, — ты именно так и поступишь. Тебе больно сейчас, я знаю. Но однажды ты поймешь, что, если я оставлю всё так, как есть, пущу на самотёк, будет ещё больней. И я ни за что не прощу себе твоей боли, которой можно избежать сейчас, пока ещё не поздно, детка.        — Ты хоть понимаешь отец, насколько ты циничен, — Мисси покачала головой, — бабушка с дедушкой в итоге приняли тебя, дали тебе шанс. А ты лишаешь Пита шанса. Не даёшь ему даже надежды, потому что поставил на нём крест. Всё это — дешёвые отговорки, ты просто ненавидишь его за то, что у него нет денег. Ты просто не хочешь вспомнить, что когда-то их не было у тебя, забыл уже.        Они, наконец, остановились у ворот собственного дома, но никто не торопился выходить. Мисси смотрела на отца, взявшись рукой за ручку двери.        — У тебя всё свелось исключительно к деньгам. Ты ничего больше не видишь и ничего другого не замечаешь. А я страдаю из-за того, что не стала такой же, как ты. Но я и не хочу такой быть, так что, если ты и дальше намерен рушить мою жизнь, наша война будет продолжаться. Потому что я устала терпеть, как ты топчешь меня ногами.        Злой, колкий взгляд, который она бросила на отца, оказался последним, прежде чем Мисси пулей вылетела из машины и помчалась по узким тропинкам в дом.        Мистер Дельгадо устало вздохнул.        — Мне интересно, — задумчиво произнёс Гарри, барабаня по рулю пальцами, — понимаешь ли ты, что не выйдет держать её взаперти и постоянно под контролем? Или пока ты обманываешь себя, что всё получится?        — Я забочусь о вас, Гарри, — упрямо сказал мистер Дельгадо, — вы мои дети.        — Да уж, — усмехнулся Гарри, — удавка на шее — отличная забота. Уже можешь делать ставки на то, кого из нас она убьет первым. Мне нужно прогуляться, отец. Выходи из машины.        — Нам с тобой тоже нужно поговорить. Мы давно нормально не разговаривали…        — Выходи из машины, — перебил его Гарри, — я жду.