Фронт

       — Поверить не могу! Ты продал меня как товар на витрине! Престижная работа, учёба, квартира в престижном районе. Дорогой же я товар, оказывается.        Мисси металась по комнате, из стороны в сторону, заламывая руки. Она задыхалась, перед глазами уже всё плыло, но она и не думала останавливаться. Она металась, кидаясь из угла в угол, до хруста заламывала руки, до крови кусала губы. Злые слёзы лились из её глаз, но она упорно их вытирала.        — Это не просто мерзко, отец! Это отвратительно! Я знала, что ты ужасный человек, но даже не могла подумать, насколько ужасен. Ты побил рекорд. И я даже видеть тебя теперь не могу!        Мисси металась, носилась, словно ураган, по дому и даже разбила несколько тарелок. Глава семьи, тем временем, абсолютно спокойно сидел в своём обычном кресле, покачивался и лениво глядел на дочь.        Когда Мисси абсолютно выдохлась, она рухнула в соседнее кресло и, всхлипнув, жарко воскликнула:        — Скажи, за что ты так с нами? Я же твоя дочь! Неужели ты настолько меня ненавидишь?        Саксон встал. Налил себе вина. Вернулся в кресло. Сделал несколько мелких глотков. С ледяным спокойствием посмотрел на дочь.        — Вот именно, Мисси. Ты — моя дочь. И я тебя люблю. А вот в том, что Питер любит тебя сильнее, чем своё собственное эго, очень сомневаюсь.        — И ты устроил ему проверку? — язвительно парировала Мисси. — Ну конечно, а как же ещё? Великий мистер Саксон хочет руководить всей планетой. Если ты будешь соперничать с Гитлером, ты выиграешь, папочка.        Он был всё так же спокоен и даже философски отрешён.        — Да, Мисси. Я устроил ему проверку. Имею право знать, с кем собирается связать свою жизнь моя дочь. И он проверку не прошёл.        — Чем же не прошёл? — горделиво вскинула голову Мисси. — Не захотел выполнять список твоих абсурдных требований?        — Абсурдных? — Саксон приподнял бровь. Похоже, он действительно удивился. — По-твоему, дорогая, требование не рожать детей до окончания войны, продолжить учёбу и пойти на неплохую работу, абсурдны?        Мисси тяжко вздохнула.        — Ладно, отец. Не абсурдны, признаю. Но он живой человек. И должен сам строить свою жизнь. Я все ещё надеюсь, что ты поймешь это, и отпустишь нас, наконец, оставишь нас в покое.        Саксон снова отпил вина.        — Ты ещё совсем дитя, Мисси, — он покачал головой, — ты даже не понимаешь, о чём мечтаешь. Я мог бы отпустить тебя, если бы сейчас мир был спокоен, а не тонул в войне. А ты хочешь, чтобы я позволил себе, чтобы моя дочь страдала в бедности, тесноте, нищете, и тонула в боли, потому что мужу некогда уделить ей время. Этого никогда не будет, Мисси. Никогда. Запомни — я не позволю этому случиться. Никогда себе не прощу, если ты будешь страдать.        — Если ты так не хочешь, чтобы я страдала, почему бы тебе не помочь нам деньгами, если будем нуждаться? — нервно спросила Мисси. От волнения она начала икать, потому подошла к столу, отрезав немного хлеба.        — Ты хочешь сказать, — спокойно уточнил он, — когда будете нуждаться. Я могу вам помогать, ты права, дорогая. Мне ничего это не стоит. Но, видишь ли, а зачем тебе тогда муж? За что ты будешь любить человека? За то, что он не работает? Приносит домой копейки? Загибается на нескольких работах, а денег так и не получает? Бросил институт и надолго, а, может, навсегда, застрянет на работе какого-нибудь дворника? Будешь ли ты любить человека, который не находит времени для тебя?        Мисси смотрела в окно, а потом повернула голову к отцу. Пожала плечами:        — Мама же тебя любила.        — Да. Но, если бы я не понял, если бы я вовремя не опомнился, хватило бы моей любви? Она была несчастна. Одинока. Все проблемы свалились на её плечи, она воспитывала Гарри, не видя меня сутками. А я переживал собственный ад. Я не хочу такого ни для тебя, ни для Питера. Я предлагаю ему неплохую работу, перспективу карьеры. Предлагаю продолжать учёбу. И даже своё жилье, если он захочет быть с тобой. Здесь многие сдают жильё, Мисси. Ничего дурного я не заставляю его делать. Разве он не собирался учиться без меня? Разве не собирался работать без моего условия?        Мисси тяжело вздохнула, поджала губы, помотала головой:        — Ты не понимаешь, папа. Ты хочешь посадить нас обоих в золотую клетку, и искренне удивляешься, почему мы не спешим туда лететь.        — Золотая клетка, золотая клетка, — ворчливо буркнул отец, — отбрось этот романтизм подростковый, Мисси. И давай рассуждать логично. Это лишь слова, что с милым рай и в шалаше. Рай продлится пару месяцев, максимум. А то ещё быстрее закончится, когда станет ясно, что есть нечего, и денег, чтобы купить элементарные вещи, тоже нет. Тем более, сейчас, во время войны и всеобщего кризиса. Я всего лишь предлагаю то, о чём каждый на вашем месте мечтал бы. Покой. Уют. Избавление от массы проблем. Я понимаю, максимализм, и всё остальное. Но, чёрт, дочь. Ты взрослая, умная девушка, и должна понимать, что на одной романтике далеко не уедешь. Я всего лишь хочу, чтобы ты была счастлива. Только и всего.        Мисси смотрела на отца с мольбой. Но знала, что это, конечно, не сработает.        — Тогда отпусти меня, — тихо сказала она, — и, пожалуйста, перестань мучить. Меня. Нас с Питом. Хватит, папа. Пожалуйста.        Наконец, она поняла, что отец вышел из себя. Он поднялся, поставил бокал с вином на стол, прошёлся по комнате, заложив руки в карманы.        — То есть, — он вздохнул, — ты хочешь, чтобы я просто отпустил тебя в неизвестность, жить, чёрт знает где, на копейки, измотанную, голодную? Ты думаешь, Мисси, я буду рад мысли, что моей дочке плохо чёрт знает где?        Она поднялась тоже.        — Да почему ты вообще думаешь, что мне будет плохо, папа?        Они разговаривали, но не слышали друг друга. И не слушали. Мисси устала повторять одно и то же, как попугай. Нервы были напряжены, на пределе. Хотелось просто долбить об стол головой и плакать.        — Потому что, дорогая, — он посмотрел на неё с какой-то неясной тревогой, — так всегда и бывает. Любовь — прекрасное чувство, но сама по себе, она не выживает. Никогда. Это ещё и забота. Мысли о будущем. Планы, которые можно осуществить только тогда, когда точно знаешь, что вам будет, что поесть завтра. А, когда ты, измотанная бытом, пытающаяся из лачуги сделать дворец, будешь изредка видеть заросшего, уставшего мужа, который вкалывает на нескольких работах, и то впустую, будешь ли ты его любить?        — Я буду любить Пита всегда, папа, — упрямилась Мисси, — это ничто не изменит. Никогда.        Саксон грустно улыбнулся:        — Все так говорят, милая. Но не все могут. Не каждый выдержит.        — Мы, — упрямо парировала Мисси, — выдержим. Из-за тебя, папа, мы и так уже через многое прошли. Продолжай закалять нашу любовь дальше.        Она хотела уйти, но он схватил её за руку. Мисси обернулась.        — Дочь, милая, пойми. Я прошёл через это сам. Заставил пройти через это твою маму. И меньше всего на свете, поверь, я хочу, чтобы через нечто подобное проходила ты. Я просто не могу допустить это.        — О Боже, — Мисси была готова взвыть, — папа, пойми уже, наконец — я не мама, а Питер не ты. Он — не ты. И мы не повторим твоих ошибок. И не пройдём через то, через что пришлось пройти тебе. Отпусти меня. Мне больно, ты слишком сильно сжимаешь мою руку.        Он руку отпустил, но смотрел на неё с прищуром, с неодобрением.        — Да, — кивнул, — он не я. Потому что я ради любимой женщины слезами обливался перед её отцом и готов был на коленях стоять, чтобы меня приняли. Сжимал зубы до хруста, когда мне что-то не нравилось, пока мы жили с твоими бабушкой и дедушкой, и работал, глядя, как твоя мама расцветает на глазах, с теплом, комфортом, с помощью матери по уходу за Гарри. А он, похоже, так любит себя, что ему будет проще смотреть на твои страдания, чем принять моё вполне комфортное предложение.        — Ты просто ненавидишь его, — зло огрызнулась Мисси, — и, что бы я ни говорила, будешь ненавидеть сильнее. Пустая трата времени. Знаешь, проще взорвать Вселенную, чем тебе что-то доказать.        — Оглянись, Мисси, — фыркнул отец, — Вселенная уже взрывается. И горит.        — Да уж, — кивнула она, — моя — точно.        Она вырвалась и направилась к лестнице, в спальню.        Дверь открылась и тут же глухо хлопнула. Вошёл Гарри, очень уставший, едва ногами передвигающий. Было ощущение, что он вот-вот грохнется.        — Гарри, сынок, — встревоженно спросил глава семейства, — что с тобой? Плохо себя чувствуешь?        — Да, не важно. Отпросился с работы. А вы здесь всё друг на друга орёте?        — Он хочет посадить нас с Питом в клетку, и возмущается, что мы туда садиться не спешим, — фыркнула Мисси, — спроси его, пусть расскажет о своем новом договоре.        — Ага, — мрачно кивнул Гарри, — обязательно спрошу. Когда вернусь.        — Ты куда едешь? — насторожился отец. — В таком состоянии за руль!        — К другу. У нас вечеринка. Женщины, алкоголь, громкая музыка.        — Сейчас?        Гарри пожал плечами:        — А разве ты не этого хочешь? Разве ты мне не торочишь всякий раз, что мне нужно завести девушку. Ну, прямо как Черчилля нашего. Считайте, что её я и еду заводить. Во всех смыслах.        Отец судорожно вздохнул и снова упал в кресло, вернувшись к распиванию вина.        Мисси очень старалась не взорваться слезами, успеть добежать до спальни. Она чувствовала, что совсем никому не нужна.