Я не прощу себя.

Бреду куда глаза глядят… Дожди, слякоть… Разве это февраль? Мне и так плохо, а в такую, как сегодня, погоду вообще нет сил сидеть в сумрачной комнате, слушая, как стучат капли по подоконнику… Моя жизнь скукожилась, смерзлась и почернела… Я помню каждое слово, сказанное Димой в тот день… И я ненавижу себя. Я бы перевелся в другую школу, хотя бы класс, но в одиннадцатом это – непозволительная причуда. Около двух месяцев назад я понял, как можно спасти себя… Избавиться от ноющей боли в сердце, забыть обвиняющий взгляд зеленых глаз… Но мне страшно. Я предал Диму. И я должен пройти через то же, что и он. Должен. Только тогда я смогу жить спокойно. Но… страх не дает воплотить задуманное в жизнь. Я знаю тут компанию скинхедов. Знаю, что они уже как-то раз изнасиловали какого-то пацана… Мне страшно! Оттягиваю то, что должен сделать, обязан. Два месяца ношу этот план в себе… и не могу смотреть в глаза Диме. Завтра четырнадцатое февраля… Может быть, символически распрощаться с девственностью в этот день? На глаза попадается пивной ларек… Нет, пить нельзя. Дима был трезв. Решено! Завтра. Четырнадцатого выглядывает солнце. Какая ирония судьбы. Но мне все равно… Оставляю телефон дома и иду к заброшенной стройке. Во дворе сталкиваюсь с Димой. Он обнимает за талию какого-то паренька и весело смеется. Я тоже смогу смеяться, если сделаю то, что должен… Если прощу себя. Вокруг стройки ни души. Это опасное место. Скинхеды ясно дали всем понять, что это их территория, так что… достанется мне в любом случае, но как достичь именно того, чего я хочу? У меня есть решение. Я притворюсь пьяным, полезу обниматься… Самому смешно – это же самоубийство чистой воды! Но я готов. В восемь я слышу голоса. Ложусь на матрас в углу и закрываю глаза. Сейчас… — Парни, блять… Тут какой-то хрен развалился, сука… Удивленные возгласы. Плотнее сжимаю веки. Пути назад нет. Жалею лишь об одном… Я не сказал маме, как люблю ее. Меня пинают. Потом еще раз, и еще… Заплетающимся от страха языком, на негнущихся ногах пытаясь встать, тянусь с поцелуями к бритоголовому громиле лет двадцати пяти. Все в изумлении замирают. Нервно хихикаю. В наступившей тишине кто-то из шестерых громко сплевывает под ноги. Падаю назад, не в силах больше стоять. Чувствую, что вместо истерического смеха подступают слезы… Нельзя! Меня грубо встряхивают. Сквозь шум в ушах слышу, как решается моя судьба. Из-за мата через слово понимаю не все… Но то, что разбираю, заставляет вспотеть ладони. Начинает тошнить. Под громкий хохот меня пинают. Потом ставят на колени, и я чувствую вблизи от лица сильный запах мужского паха… Распахиваю глаза. Тошнота усиливается. Димка… Димочка, как же ты… смог жить после?! Только теперь я понимаю весь ужас положения, когда с тобой могут сделать все что угодно шестеро отморозков. Мне противно, мерзко, мне больно! Мое тело уже не принадлежит мне… Сколько прошло времени? Не знаю! Но, если я теряю сознание, меня приводят в чувство, вливая в горло водку. Я уже пьян. Я, кажется, сорвал голос… Я плачу, плачу, плачу… Час, два прошли? Меня бросили на пол, как сломанную игрушку… Сами ублюдки спят. Темно. Я не могу двигаться, но надо бежать! Они убьют меня. Хотя смерть кажется спасением. Но… нет. Моя мама… Я не могу одеться. И не могу встать. Кровь кажется все еще идет… Заворачиваю вокруг пояса рубашку и ползу прочь… Лестница… Сколько я полз? Светает. В голове туман… Один раз я потерял сознание. Улица. Я уже ничего не соображаю… Где я? Не могу встать… И боль, везде боль… По-моему у меня выбит зуб… Ползу. *** Ноет, все ноет… Так хочется обратно в спасительную пустоту… Но я открываю глаза. Яркий свет на минуту ослепляет. Рядом кто-то вскакивает. Глаза привыкают и выхватывают из белоснежного пространства бледное лицо с кругами под глазами. Дима? Я пытаюсь сказать это вслух… Но губы пересохли. Он откуда-то берет стакан и протягивает, поддерживая мою голову. Делаю глоток. Дима… — Где я? — В больнице, — у него хриплый голос. — Давно? — Два дня. Ты потерял много крови… Улыбаюсь… Наверное, это выглядит страшно, потому что Дима бледнеет еще больше и тихо шепчет: — Твоей маме велели выспаться… Я могу ее позвать. — А ты… — у меня внезапно кончается воздух… Я еще слишком слаб… — Я тоже тут… — уклончиво отвечает он и отводит глаза. Я хочу многое еще спросить, но вновь проваливаюсь в забытье. В себя прихожу следующим вечером. Зрение более четкое, чем накануне. Замечаю капельницу с чем-то алым… Алым? Ну да, я истекал кровью… Невольно вспоминаю больше, чем хотелось бы. Меня сковывает страх. Сердце замирает… Секунда, другая… Что-то перестает пикать… А у меня темнеет перед глазами… Вновь прихожу в себя. Мама держит меня за руку и гладит. Пытаюсь улыбнуться ей, но она заливается слезами. Мне стыдно. Снова закрываю глаза. Спать… Утро. И солнце. Чувствую в себе силы привстать. За моей спиной кто-то вскакивает, роняя что-то на пол. — Ты с ума сошел?! Ложись! Это Дима. Но я и сам падаю назад. Переоценил себя… Но говорить могу. — Где мама? — Отошла. Позвать? — Нет. Я не вижу его лица, поэтому запрокидываю голову. Чтобы мне было легче, Дима обходит кровать и садится на стул рядом. В руках у него учебник физики. — Завтра контрольная… — поясняет он. — Какое сегодня число? Он отвечает. Кажется, это воскресенье… — Что ты здесь делаешь? – повторяю недавний вопрос. — Сижу… — отводит взгляд. Почему? В чем дело? — Но зачем? Ты же ненавидишь меня? Молчит. Потом вдруг тихо признается: — Мы прочитали твой дневник… Спустя секунду меня подбрасывает на кровати. До меня доходит! Они прочитали мой дневник! Дневник, которому я доверял самое сокровенное! Боже… — Мы – это кто?! — Я и твоя мама. — А при чем здесь ты? — Сначала прочитала твоя мама… И… решила, что я тоже должен знать. — А меня никто не спросил… — шепчу я, закрывая глаза. Это унизительно. И почему-то сжимается горло. Скрипит дверь. — Врач сказал, что… — мама замечает мое искаженное лицо и замолкает. Дима тихо уходит. Мама ласково шепчет что-то успокаивающее, гладит меня по голове, сжимает руку. А мне плохо… Что-то непонятное творится со мной. Сердце сжимается, то и дело сбиваясь. Жар приливает к лицу, ком стоит в горле… Мне плохо! — Пусть он больше не приходит, — прошу я. Не могу видеть Диму. Просто не могу… Меня выписывают через три недели. Дома я первым делом рву дневник. Мама уходит, но я замечаю, что она плачет. Но я-то в чем виноват?! В школу мне еще нельзя. А Дима действительно больше не появлялся. И не звонил. Почему-то грустно. Спустя пару дней начинают звонить одноклассники. Забыли о том, что после того случая решили со мной не общаться… Да я не в обиде за то. Я рад им. Наконец, пора в школу… Глядя в зеркало, отмечаю, что почти здоров. Синяки давно прошли. Сломанные ребра срослись. То, о чем я беспокоился больше всего, зашили. Я в порядке! Но тоскливо на душе… Почти выбегаю из дома. У подъезда стоит Дима. Ждет меня? Зачем? Медленно подхожу. — Привет. — Привет. — Как дела? — Хорошо. — Пойдем вместе? Пожимаю плечами. Глупо было бы теперь, уже встретившись, идти поодиночке. Молча шагаем. В классе на мне виснут сразу две девчонки. Ребра сразу дают о себе знать… Оказывается, не так я и здоров… Дима молча садится с Леной. Я двигаюсь к родной парте. Все, как обычно. Теперь мне должно быть легко! Но… нет, не сравнить, конечно, но… Что со мной не так? Алгебра, Химия, Физика, Физика, Физкультура, Английский язык… Понедельник – тяжелый день. На последнем уроке обнаруживаю в своей тетради, сданной учительнице еще тогда, в феврале, записку. Ее вложили сейчас? Похоже, что так… Клочок бумаги, распечатанный на принтере. Вглядывась в строчки, понимаю, что это – стихи. Не очень складные… Что-то о моей улыбке и о другом… Краснею и поднимаю голову. Уже прозвенел звонок: все расселись, поэтому я внимательно сверлю каждого взглядом. Лена кокетничает с Димой… (Не надоело? Гей он, гей!) Алиса и Оля обсуждают кого-то, Рита, Саша, вторая Оля и Катя, сидящие на первых партах, слушают учительницу… Лиза, Маша и Юля смотрят в окно. Остальные девчонки болеют… Грипп. И кто из них написал мне эти стихи? Кстати, трогательные, хоть и наивные… Нежные, я бы сказал. Меня отвлек сосед по парте, шепотом предложив сыграть в «Виселицу». Можно и поиграть… Весна. Нам ведь сдавать ЕГЭ в этом году… Многие нервничают заранее, другие ждут до последнего, надеясь на чудо. Невольно я попал в категорию вторых. С репетиторами я занимался только в начале года, потом забросил. Мама настояла на возобновлении занятий, но я не особо стараюсь. Мне не все равно, но… Это трудно объяснить… Но я попробую. Я заставляю себя читать параграфы, листать конспекты, переписывать формулы, но все это – внешний мир, а я в коконе… И мир меня не касается. Как-то так… К началу мая у меня набралось три стихотворения. Та, что писала их, никак не давала мне знать о себе, а я уже отчаянно хотел знать – кто она. Задевали эти стихи мою душу… Я, правда, хотел любви. Мне казалось, что так я, наконец, избавлюсь от тоски. Мне даже хотелось, чтобы именно Катя оказалась этой влюбленной девушкой… У нее были русые волосы и синие глаза… Восьмого мая я набрался смелости пригласить Катю погулять. Вообще-то я трус, но тут сумел себя заставить. Она улыбнулась и согласилась. Давно я так не радовался! Но спиной я чувствовал тяжелый, какой-то странный взгляд. Дима? Я угадал. Только он умел так смотреть. С Катей ничего не вышло, а стихи получать я перестал. Я решил, что она во мне разочаровалась. Вот и последний звонок… Я хотел не идти, но маму разве убедишь? Одетый в ненавистный костюм, я пошел в школу. Люди, люди… Мне оставались пара метров, когда в толпе я заметил знакомое лицо. Мгновение и нахлынули воспоминания… Младший из тех скинов… Страх. Снова страх. Мои ноги приклеились к асфальту, а лоб покрылся испариной. Отморозок подходит и, ухмыляясь, уже хочет что-то сказать, но тут рядом вырастает, как из-под земли, Дима. — Какие-то проблемы? – таким голосом можно мороженое замораживать… Чувствую, как расслабляюсь. Дима в упор смотрит на пацана. Тот, понимая, что вокруг люди, да и он один, кривится и уходит. Дима разворачивает меня лицом к себе. — Это один из них, да? Только сейчас замечаю, что он действительно выше… Приходится задрать голову. Дима смотрит внимательно и с тревогой. Но я не помню вопроса, поэтому опускаю голову и обхожу его. Мне надо идти… Дима смотрит вслед. Экзамены… И выпускной. Катя такая красивая, что по идее у меня должно перехватить дыхание, но… нет. Девчонки возбужденно перешептываются, парни неестественно громко смеются. После торжественной части нас отпускают на час по домам. Отмечать будем в школе, а дома мне делать нечего, поэтому я остаюсь. Решаю покурить в последний раз в стенах родной школы. Я бросил пару лет назад, но месяц назад начал снова. Ничего удивительного на самом деле… В школе непривычно тихо… Захожу в туалет. Спиной ко мне, опустив голову, стоит Дима. Застываю в нерешительности. Потом решаю уйти, но в последний момент язык сам поворачивается: — Что ты здесь делаешь? Димка оборачивается. Я замечаю красные глаза и потрескавшиеся губы, прежде чем получаю удар под дых… — Что же ты со мною делаешь, сука?! Он опускается на кафельный пол рядом и несколько секунд молчит, пока я восстанавливаю дыхание. — Больно? – тихо, даже виновато спрашивает этот сумасшедший, когда я поднимаю голову. У меня вошло в привычку отвечать на его вопросы молчанием, так что и теперь я в звенящей тишине рассматриваю его лицо. Дима плохо выглядит… Под глазами круги, веки опухли, скулы заострились. А я помню его первого сентября. Небо и земля. Но сейчас он мне нравится больше. Сейчас он настоящий… А тогда… просто маска. Теперь я знаю, что под ней. И забыть хочу, и не могу. Это уже часть меня. — Прости. Димка просто смотрит на меня и ничего не предпринимает. Я осторожно спрашиваю: — Что ты имел ввиду? Что вообще с тобой происходит? Я хочу поговорить. По-настоящему. Без лжи и отговорок, без привычного смущения, без стыда за все это… — Ты уверен, что хочешь знать? — Да. Я устал от всего этого. Давай, наконец, по-человечески все объясним друг другу. Дима обхватывает себя руками и смотрит в пол. — Знаешь, я тебя давно простил… А себя нет. Если бы я знал, что ты… Я бы никогда, правда, никогда… Я читал когда твой дневник… — он не договаривает и не поднимает головы. — Я не мог иначе… — неохотно выдавливаю я, — Я бы сошел с ума от стыда… — Я… — Димка судорожно вздыхает и вдруг вскакивает, — Я сейчас! Подожди! Хлопает дверь. Я, как дурак, сижу на холодном кафеле и жду. Через пять минут он возвращается и протягивает мне синюю тетрадь. — Что это? — Мой дневник. Смотрю на него с изумлением. Он, что…? — Да, я хочу, чтобы ты прочитал. — Сейчас? — Как хочешь… Открываю тетрадь. Я просто не успею… Кажется, Дима понимает это. В его голосе усталость. — Осталось полчаса. Киваю. И встаю. Дима не смотрит на меня, но я подхожу ближе – он далеко, словно боится, и говорю: — Я не успею. — Возьми до завтра… Или послезавтра… Или навсегда. Только прочитай. Встречаю его взгляд. Он мучается, хочет что-то добавить, но, так и не переборов себя, взъерошивает волосы таким знакомым… детским жестом. И выбегает. Я прочту. Но сейчас мне надо идти. Раз уж пришел…