Te amo est verum

Bona mente с добрыми намерениями

Спустя несколько дней Эмма вдруг просыпается среди ночи, словно кто-то ее позвал. Она привстает, внимательно прислушиваясь, но вокруг тихо. Странно… Может, что-то приснилось? Мать говорила, что если просыпаешься от звука своего имени, значит, это боги говорят о тебе. Эмма слушает еще какое-то время, но только чей-то храп доносится справа. Она мотает головой, зевает и снова ложится, чтобы буквально через несколько вдохов подскочить уже от явного, хоть и тихого, крика «Помогите!» Откуда это? Она выбегает из своей комнаты, босая, с растрепавшимися после сна волосами, и застывает, старательно прислушиваясь. Снова тихо. Неужели показалось? Но ведь она уже не спит. Она проходится по галерее взад-вперед, склоняя голову то вправо, то влево. Ничего. Удивительно. Сердце тревожно бухает в груди: может, что-то случилось дома? И боги таким образом дают знать о беде? Эмма сжимает кулаки. Руки внезапно начинают трястись, как и ноги. Хочется вырваться из лудуса прямо сейчас и… – Помогите! Нет, это не дома. Крик совершенно отчетливо доносится откуда-то снизу. И теперь уж Эмме требуется совсем немного, чтобы догадаться. – Капито*, скотина! Она бросается к лестнице и сталкивается там с Робином. Они понимают друг друга с полувзгляда и, не сговариваясь, несутся вниз, в подвальные помещения. В пятку Эмме впивается что-то острое, но она не обращает внимания. Робин первый добирается до камеры, решетка в которой распахнута настежь, и врывается внутрь. Эмма за ним и успевает увидеть, как Мария лежит на полу с задранной туникой, а к ней пристраивается Капито – тот самый сумасшедший со шрамом. Голый зад его судорожно дергается, руки крепко сжимаются на шее Марии, которая уже почти не сопротивляется. У нее багровое лицо и широко раскрыт рот, она задыхается и скребет ногтями по рукам Капито. Подбежавший Робин с ходу бьет Капито кулаком в нос, раб отпускает Марию, и та, кашляя, пытается отползти в сторону. Эмма бросается к ней и помогает, попутно одергивая тунику. Ей стыдно и больно одновременно, и хочется убить Капито, но Робин справляется и без ее помощи: он опрокидывает Капито на спину, садится сверху и яростно молотит его кулаками по лицу. Брызги крови летят во все стороны, раб не сопротивляется и не пытается прикрыться. В какой-то момент из его разбитого рта даже вырывается смех. Робин на мгновение останавливается, потом принимается бить сильнее. Эмма впервые видит его в таком состоянии. Она даже не пытается подойти и оттащить его, тем более что Марии ее помощь нужна больше: рабыня плачет и давится слезами, прижимаясь к Эмме, и остервенело натягивает тунику на свои колени. Эмма не знает, как спросить у нее, успел ли Капито совершить насилие, и в этот момент в камеру врываются несколько гладиаторов, а с ним Давид. Он бледен и перепуган, с губ его слетает нечто нечленораздельное, когда он видит рыдающую жену. Он бросается к Марии, и Эмма с облегчением уступает ему право на ее утешение. Другие гладиаторы оттаскивают Робина, изрыгающего грязные ругательства. Эмма никогда не видела его таким, он будто зверь: весь в крови, тяжело дышит, глаза наполнены яростью, кулаки сжаты. Он силится вырваться и вернуться к Капито, но ему не позволяют. Капито же с трудом сворачивается на полу в собственной крови и продолжает смеяться. Эмме становится не по себе от его смеха. – Он успел? Успел?! – ревет Давид, то обнимая Марию, то пытаясь заглянуть ей в глаза. Мария всхлипывает и мотает головой. У всех присутствующих на лицах появляется облегчение. Робин обмякает в крепкой хватке и разжимает кулаки, потом сквозь зубы кидает: – Отпустите. Гладиаторы осторожно выпускают его, и он смачно плюет на Капито. Тому все равно: он водит пальцами по кровавым разводам на полу и хихикает. Все его лицо – сплошное мясное месиво. Эмма содрогается, когда представляет, как это должно быть больно. А потом слышит от Робина: – Позови Регину. Лепидус – он прибежал последним – кивает и исчезает за пределами камеры. Звук шагов его затихает очень быстро: наверное, он припустил что есть сил. Эмма кидает еще один взгляд на Капито, потом подходит к Робину. Тот все еще тяжело дышит, но в глазах у него уже нет этого яростного желания смерти. – Ты как? – тихо спрашивает Эмма, радуясь, что прибежала сюда не одна. Конечно, она попыталась бы оттащить Капито от Марии, но вряд ли бы у нее это получилось. Эмма не питает иллюзий по поводу своей силы. Да, наверное, она победит почти любую женщину, но против подавляющего большинства мужчин у нее не будет шансов. И это было главной причиной того, почему она не сопротивлялась, когда попала в Тускул. Если уж Капито ничего не может сделать, то она и подавно бы не смогла. Робин не отвечает и идет к Давиду и Марии. Давид обнимает жену и укачивает ее в своих сильных руках, целует то в висок, то в лоб, то в щеки. Мария благодарно вздыхает и уже почти не плачет. – Что ты делала у него посреди ночи? – допытывается Давид, все еще бледный, но уже не такой испуганный. Мария молчит. Робин пытается успокоить обоих, говорит Давиду: – Оставь ее, ты же видишь… – но тот ожесточенно скидывает его руку с плеча и зыркает глазами, мол, отстань. Робин покорно отступает. А Давид повторяет: – Зачем ты вошла к нему? Еще и одна! Эмма согласна, что это было очень неразумное решение. А Мария тихо вздыхает и признается: – Он уже два дня не ел и почти не пил. А вечером разбил свой кувшин с водой. Я хотела помочь… На глаза у нее снова наворачиваются слезы, Давид поспешно обнимает ее, а Эмма отворачивается и с заново подступающим гневом смотрит на избитого раба, которого сторожат гладиаторы. Капито – тот самый новичок, которого пару дней назад притащил Наута. Все это время он вел себя настолько отвратительно, что Аурус до сих пор не распорядился перевести его в лудус или хотя бы одеть. В камере пахнет застоявшейся мочой, потому что Капито, словно в виде протеста, все это время справлял нужду не в отведенное специально для этого ведро, а где придется. Взгляд Эммы невольно натыкается на пару темных засохших кучек дерьма. Она брезгливо отводит глаза. Капито – настоящий варвар. Сначала она думала, что он римлянин – из-за имени. Но потом Наута сказал, что это беглый раб, которого удалось отловить. Капито намеревались казнить, но Аурус перекупил его, чтобы попробовать сделать из него гладиатора. Эмма не может понять, что приглянулось Аурусу в Капито. Его сумасшествие? Капито неуправляем. Он может часами сидеть и выть, уставившись в одну точку и почесывая свой шрам. Может самоудовлетворяться, не стесняясь, что кто-то смотрит. Может кидаться на каждого, кто попытается зайти, как кинулся на Марию. И это хорошо, что ей удалось позвать на помощь. Проходит еще какое-то время прежде, чем является Регина. Несмотря на разгар ночи, она выглядит на удивление собранной и совершенно не заспанной. Эмме даже становится неудобно за свой вид. Она незаметно отходит в сторону, становясь возле Лепидуса. Регина брезгливо осматривает Капито и спрашивает: – Что случилось? – Он пытался изнасиловать Марию, – хмуро отвечает Робин. Он уже почти успокоился и теперь потихоньку трет свои пальцы, пытаясь стереть с них кровь. Регина переводит взгляд на притихшую в объятиях мужа Марию и размеренно говорит: – Я не буду спрашивать, что она делала тут посреди ночи. Хорошо, что кто-то оказался рядом, чтобы помочь. Кстати, кто это был? – Эмма и я, – говорит Робин. Эмма видит, как брови Регины ползут вверх. Кажется, она хочет удивленно спросить: «Эмма? Она-то что здесь забыла?» – но вместо этого произносит небрежно: – Замечательно. Эмма видит, что Регина взглядом ищет ее в камере и, когда, наконец, находит, то чуть щурится. Она не улыбается, но и не злится. Эмма хочет кивнуть ей, однако не успевает. – Его надо наказать, – твердо говорит Робин. Остальные дружно поддерживают его. Капито, прекративший было смеяться, начинает делать это снова. Лепидус подходит к нему и пинает в бок. Смех на мгновение прерывается – но только на мгновение. Регина отводит взгляд от Эммы и задумчиво смотрит на Робина. Тот вздергивает подбородок и скрещивает руки на груди. Тогда Регина кивает. – Согласна. Разберись с этим. Эмма непонимающе хмурится. Робин должен с этим разобраться? Разве не Аурус? Она хочет спросить у Регины о причинах подобного решения, но та уходит слишком быстро, пока Эмма выбирается из-за спин гладиаторов. Когда она выскакивает в коридор, то Регины уже нет, как нет и смысла бежать за ней. Они увидятся днем. Наверняка. Эмма возвращается в камеру. Давид помогает Марии подняться, и вдвоем они за несколько шагов обходят мелко трясущегося Капито. Давид кидает на него злой взгляд и только, Мария вообще старается не смотреть. Лепидус и остальные гладиаторы идут следом, Робин ненадолго задерживается возле Капито, потом отходит в сторону, подбирает ключ от замка, валяющийся возле стены, и жестом зовет Эмму. – Мы оставим его вот так? – спрашивает Эмма, когда Робин запирает решетку. Капито по-прежнему валяется на полу, но уже не смеется. Эмме кажется, будто он наблюдает за ними заплывшими от ударов глазами. – Оклемается, – равнодушно бросает Робин. – А если нет… Что ж, ему же лучше. Он разворачивается, чтобы уйти, но Эмма хватает его за руку. – Что имела в виду Регина, когда сказала, чтобы ты разобрался? – требовательно спрашивает она. Робин досадливо морщится. – Всему свое время, Эмма, – недовольно говорит он. – Иди спать. Он уходит, и Эмма больше не пытается его останавливать. Она возвращается к камере и через решетку смотрит, как Капито пытается подняться. Его руки скользят по подсохшей крови, ноги разъезжаются, но он упорно движется к своей цели и, наконец, поднимается во весь рост. Эмме отвратительно смотреть на него, однако она зачем-то смотрит. И вздрагивает, когда он в ответ устремляет на нее взгляд из-под прилипших ко лбу спутанных окровавленных волос. Глаза его превратились в две узкие щелочки, но даже так Эмма готова поклясться, что в них только ненависть и злоба. Какое-то время они просто смотрят друг на друга, потом Капито раздвигает разбитые губы в ухмылке, берет в ладонь свой вялый член и начинает его яростно дергать. Эмма тут же отворачивается и уходит, с омерзением слыша кудахтающий смех, несущийся вдогонку. Заснуть, конечно, уже не получается. Эмма ворочается в постели до самого рассвета, потому что едва она прикрывает глаза, как видит Марию и Капито над ней. От невозможности перестать это вспоминать, Эмма идет на арену и отрабатывает приемы до тех пор, пока напрочь не сбивает дыхание и руки. Боль немного притупляет эмоции. Когда солнце выпускает на волю первые лучи, Эмма оставляет в покое столб и идет в купальню. В столь ранний час там никого нет, и вода еще очень горяча, так что Эмма плещется в свое удовольствие, а потом отправляется на завтрак. В распорядке дня пока что нет ничего необычного. И это отчего-то немного пугает. Садясь на свое место за столом, Эмма понимает, что впервые за последнее время у нее нет аппетита. Вчера она даже распробовала тот не слишком вкусный сыр, но сегодня в горло не лезет ничего. Робин, сидящий рядом, тоже довольно вяло ковыряется в еде. Эмма смотрит, как он ложкой гоняет по тарелке застывший комок ячменной каши, и спрашивает: – Что будет с Капито? Она бы солгала, если бы сказала, что это ее совсем не волнует. Она все еще думает, что наказывать его должен Аурус. Робин переводит на нее вопросительный взгляд. – Капито, – повторяет Эмма. Робин морщится, совсем как ночью. – Зачем тебе знать? – уклончиво отвечает он. Эмма начинает сердиться. – Я была там и все видела, – порывисто говорит она. – Я считаю, что его надо наказать, но мне кажется… Робин перебивает ее: – Ты здесь не так давно, Эмма, но уже должна была заметить, что мы живем одной большой и довольно дружной семьей. Эмма согласно кивает. Она заметила. Пусть ей не близки вечерние посиделки после ужина большой компанией, распевание песен и обсуждение последних городских событий, но она может понять, отчего люди нуждаются в таком. Самой ей предпочтительнее общаться лишь с родными людьми или с теми, кого она такими считает. Она и дома не была завсегдатаем таверн и шумных празднеств, как ее братья. Все течет, все меняется, может быть, однажды изменится и она. – И именно поэтому мы защищаем своих, – продолжает Робин. – Капито не захотел стать своим. Он пошел не против хозяев – он пошел против одного из нас. А значит, и против всех! На последней фразе он повышает голос и стучит кулаком по столу. Тотчас же отовсюду раздаются такие же стуки: гладиаторы, как один, повторяют жест Робина. Когда все стихает, Робин смотрит на Эмму. – Поэтому мы сами накажем его. Аурусу необязательно знать. – А если он пожалуется на вас Аурусу? – вздыхает Эмма. Робин недобро ухмыляется. – Не пожалуется. А если и да… что ж, Аурус сам решит, что ему делать. Всем своим видом он демонстрирует, что больше не хочет обсуждать ничего на эту тему. И Эмма покорно умолкает. Она впервые видит Робина таким злым, таким собранным, таким решительным. И, в общем-то, прекрасно понимает, почему. Гладиаторы очень преданно защищают Марию. Она настолько любит своего мужа, своего мужчину, что добровольно стала рабыней, лишь бы не разлучаться с ним. Гладиаторы тоже мужчины. И они умеют ценить женскую верность. В течение всего дня мысли об участи Капито не оставляют Эмму. Она не может сказать, что ей его жалко – нет, за то, что он пытался совершить, нет ему прощения. Но если он действительно болен, если не сознавал, что делает… Может быть, стоит разобраться? С этим вопросом она принимается искать Регину. Та не посылала за ней и не приходила сама, должно быть, забыла, что говорила о дополнительной помощи. А может быть, у нее просто очень много дел. Так или иначе, но Эмма, отпросившаяся у Августа именно по этой причине, не собирается возвращаться обратно. Регина находится в домусе, в одном из внутренних дворов, играющих роль сада, где растет множество цветов: в основном розы, но есть и другие. Эмма невольно останавливается, наслаждаясь ароматом. Ей редко выпадает шанс побывать здесь. Но Регина замечает ее очень быстро, и приходится отложить на потом любование цветами. – Я по поводу Капито, – сразу говорит Эмма, подходя ближе, и Регина морщится. Она отставляет в сторону кувшин, из которого поливает растения, вытирает руки об узорчатое полотенце и, вздыхая, спрашивает: – Он еще что-то натворил? – Нет, – мотает головой Эмма. – Я хотела спросить, почему ты дала Робину разрешение наказать его? Регина все еще сосредоточенно вытирает руки, потом поднимает голову и интересуется: – А ты бы что предложила? Эмма теряется. Регина смотрит на нее с искренним любопытством, и, наверное, стоит все же что-то ответить. – Я, – Эмма медлит и переступает с ноги на ногу. – Возможно, я бы отвела его к Студию. Капито явно болен. Но, может, его можно вылечить. Регина усмехается, отступает к большому кусту крупных красных роз и срезает одну ножом. А потом говорит: – А может, и Аурус просто болен? Как и весь Рим? И то, что они плохо обращаются с рабами – можно вылечить, если отвести всех к Студию? Эмма вспыхивает, когда понимает, что Регина издевается. – Это нельзя сравнивать, – заявляет она твердо. – Почему? – удивленно интересуется Регина и с наслаждением вдыхает аромат розы. – По-моему, очень даже можно. Эмма резко мотает головой. Ей не нравится, что Регина сравнивает подобные вещи. Аурус и остальные римляне очевидно здоровы. Они просто обладают властью. От чего их лечить? – Ты не поняла меня, – начинает она, и Регина перебивает ее: – Я прекрасно поняла тебя, Эмма. Ты просто пожалела Капито, потому что посчитала, что он болен. Но, – она подходит ближе, – давай представим, что Марии не повезло. Что ни ты, ни Робин не успели прибежать. И Капито изнасиловал ее. Или даже убил. Она внимательно следит за реакцией Эммы своими темными глазами и крутит в руках срезанную розу. Эмма невольно следит за ее движениями, потом выдыхает: – Что ты хочешь, чтобы я ответила? Регина пожимает плечами и протягивает ей розу. – Что-нибудь. Например – простила бы ты ему смерть Марии? Или ее честь? Эмма берет цветок и тут же накалывается на шип. Засовывая палец в рот, она видит, как едва уловимо улыбается Регина. Как ей удалось не уколоться?! – Такой простой вопрос, Эмма, – Регина уже открыто смеется. – Ведь Капито остается больным, которого надо пожалеть. Может быть, он и не понял даже, что причинил Марии боль, так что же – наказывать его? Эмма молчит. Она понимает, что Регина в чем-то права, и что, конечно, смерть Марии Капито бы точно не простили, но всегда должен быть какой-то другой выход. Обязан быть! – И как они его накажут? – переводит она тему, рассматривая свой палец, на котором медленно выступает капля алой крови. Регина подает ей платок. – Полагаю, вечером ты все увидишь. Эмма уходит из сада в смятении, по пути то и дело поглядывая на розу, что получила от Регины. Но роза ее не волнует. Она все никак не может придумать, в чем же неправа Регина относительно своих суждений. Капито виноват, в этом нет сомнений. Но если они будут жестоки друг к другу, что тогда? Чем они отличаются в этом от собственных хозяев? Уже на подходе к лудусу Эмма сталкивается с Корой, и та немедленно спрашивает ее: – Где ты взяла эту розу? – В саду, госпожа, – бормочет Эмма. Кора подходит ближе и бесцеремонно вырывает у нее цветок. – Кто дал тебе разрешение срезать его? – в ее голосе ощущается холодный гнев. – Это розы не для рабов. Как и сад. Кто пустил тебя туда? Эмма комкает в другой руке платок, стараясь сделать так, чтобы его никто не заметил. – Я… заблудилась, – врет она. – Очень много комнат, госпожа. Наставник Август просил кое-что передать управляющей Регине, но я ее не нашла. Потому что заблудилась. Она повторяет это в надежде, что Кора поверит. И та верит. Ее лицо смягчается, складка у рта разглаживается. – Ничего, однажды ты привыкнешь, – небрежно кидает она. – Хотя я не люблю, когда в моем доме расхаживают гладиаторы. Она нюхает розу и, скривившись, выбрасывает ее. Эмма с тоской смотрит, как цветок летит прямо в курильню, где ему, конечно, недолго жить. – Ступай, – велит Кора и поправляет рукав* своей фиолетовой туники. – Сейчас же! – торопит она, видя, что Эмма не спешит уходить. И Эмма, оставив надежду на то, чтобы забрать розу, покорно идет прочь, не рискуя оборачиваться. Она сколь угодно может храбриться и говорить себе, что изменилась после вечера в атриуме, но при встречах с хозяйкой осторожность всякий раз берет вверх. Еще раз проходить через толпу мужчин в масках Эмма не собирается. Солнце пока что не собирается садиться, так что приходится возвращаться на арену. Одно хорошо – деревянные мечи забыты крепко, и Август и сам берется за выкованное кузнецом оружие, чтобы сразиться с Эммой. А она смотрит на него и зачем-то вспоминает тот вечер, когда застала их с Паэтусом. – Не отвлекайся, Эмма! – сердится Август и плашмя бьет Эмму мечом по бедру. – Я за тебя в бой не пойду! Эмма встряхивается и старается быть внимательнее. Сначала она думала, что будет хуже относиться к наставнику, но этого не случилось. Эмма не нашла в себе ни любви, ни ненависти к Паэтусу, а потому не смогла возненавидеть Августа. Кроме того, в чем он был виноват? Его отношения с хозяйским сыном длились уже давно, начавшись задолго до того, как Эмма появилась в лудусе. И Август предупреждал ее, как мог. Его вины ни в чем нет. И если ему нравится то, чем они с Паэтусом занимаются… Август задевает ее плечо острием меча, оставляя неглубокий порез, и тут же вскидывает руки. – До первой крови, Эмма, – говорит он. – Ты проиграла. Эмма не удивлена. Ее голова забита чем угодно, но только не жаждой победы. А игры все ближе. Нельзя расслабляться. Она зажимает рану ладонью, потом отнимает ее и рассматривает свою кровь. Вообще крови сегодня слишком много. И снова пригождается платок, данный Региной. Чем ближе ночь, тем больше нервничает Эмма. Капито не ее друг, не ее родич, но от мысли, что все идет как-то неправильно, не получается отделаться. И когда до Эммы, сидящей у себя в комнате, доносятся возбужденные голоса, она немедленно выглядывает и видит, что гладиаторы, переговариваясь и смеясь, направляются к лестнице. В толпе Эмма видит Галла – рослого, довольно неуклюжего гладиатора, для которого Аурус поленился придумать имя, и все теперь точно знают, из какой страны Галл сюда прибыл – и бежит к нему, на ходу спрашивая: – Что происходит? Она уже знает, что. Колотящееся сердце подсказывает ей, что расправа близка. Галл смотрит на нее с высоты своего роста и нехотя гудит: – Идем Капито наказывать. Эмма вцепляется ему в руку. – Как? Как вы будете его наказывать? Она окидывает взглядом гладиаторов и не может представить себе наказание, в котором бы потребовалось такое количество участников. Галл тяжело вздыхает. – Пойдем, сама увидишь, – предлагает он, и Эмма идет. Вместе с Галлом она выходит на арену, над которой успела сгуститься ночь. Чтобы отогнать темноту, по кругу зажжены факелы, и хорошо видно, что в центре возле столба установлен большой, в человеческий рост, деревянный крест, перевернутый в форме римской буквы Х. Эмма замечает Робина и бросается к нему. – Робин, ты… – Ты зачем здесь? – грубовато спрашивает Робин. На нем ничего нет, кроме легкого набедренника и сандалий, да и все мужчины вокруг тоже одеты минимально. Эмма осекается. – Я тоже гладиатор, – напоминает она. – Ты же говорил… – Да-да, – машет рукой Робин. Он кажется очень занятым, и Эмма больше ни о чем его не спрашивает. Она видит, как гладиаторы образуют полукруг на арене. Ей тоже надо идти туда? Но никто не зовет, она остается на месте. Среди гладиаторов она видит также и Давида: он предельно серьезен, и смотрит ровно перед собой, будто о чем-то волнуется. Эмма отступает в тень, за колонну, и зачем-то хватается за нее руками, будто боится упасть. А потом приводят Капито. Приносят. Четверо гладиаторов тащат его, голого, держа за руки и за ноги, а он воет и пытается вырваться. Он крутит головой и дергается изо всех сил, Эмма замечает страх на его лице и невольно разделяет его эмоции, сама не понимая, почему. У нее принимаются дрожать руки и плечи, да и ноги чувствуют себя неважно. Наверное, нужно уйти, но Эмма заставляет себя остаться. Они будут бить его, теперь уже понятно. Эмма не видит кнута или плетки, но разве долго ее достать. Капито привязывают к кресту и засовывают ему в рот кляп. Эмма так напряженно следит за ним, что не замечает, когда рядом снова оказывается Робин. – Тебе лучше уйти, – предлагает он, но Эмма трясет головой. – Нет, нет, я останусь. Она не знает, зачем ей это. Но и находиться сейчас где бы то ни было она тоже не сможет, зная, что здесь происходит. Робин смотрит на нее и пожимает плечами, а потом поворачивается в сторону арены и зло говорит: – Некоторые рабы не должны оказываться на свободе. Интересно, что сказал бы Завоеватель на это? И он кивает в сторону Капито. Эмма быстро оборачивается к нему. – Что ты знаешь про Завоевателя? Ей почему-то кажется, что эта информация может быть важной. Но Робину не до этого. Он оставляет Эмму и идет в центр арены, к кресту. Эмма видит, как он проверяет, надежно ли затянуты веревки на конечностях Капито, потом кивает и поворачивается к Давиду. – Начинай, как будешь готов, – говорит он ему, и Давид кивает. Эмме хочется закрыть глаза. Капито на кресте извивается и все пытается посмотреть назад. У него выпученные, дикие глаза, на лбу вздулись вены: Эмма стоит достаточно близко, чтобы видеть это. А еще она видит другое, и это заставляет ее затаить дыхание в полнейшем изумлении и отвращении одновременно. Давид развязывает набедренник, оставаясь голым, и берется за свой член, принимаясь активно гладить его правой рукой. Он теребит его и оттягивает, и пораженная Эмма не может оторвать взгляд от этого действа. На ее глазах Давид возбуждает себя, его совершенно не смущает, что рядом стоят другие мужчины и смотрят. Даже Капито притих и не пытается вырваться. Доведя себя до нужной величины, Давид наклоняется, берет с земли кувшин и льет из него себе на член, а потом старательно растирает жидкость. Эмма сглатывает, вспоминая, как то же самое делала рабыня в атриуме. Значит, это масло. Значит… Приглушенный испуганный вопль Капито заставляет ее содрогнуться. Они будут насиловать его. Сделают то, что он собирался сделать с Марией. Эмма ногтями впивается в колонну. Краем глаза она видит, как на другой стороне арены появляется Регина. Но она сейчас совершенно не волнует Эмму, все ее внимание отдано тому, что происходит у креста. И сердце ее стучит все быстрее, и воздуха начинает не хватать. Давид, проведя еще пару раз руками по члену, подходит к безумному Капито и берется за его бедра, примериваясь. Ноги Капито раздвинуты широко, так широко, что ему, наверное, больно. Давид какое-то время продолжает примеряться, потом берется за свой член и засовывает его Капито в зад: не полностью, но этого оказывается достаточно, чтобы заставить Капито дергаться еще сильнее и выть так, что откликается собака, живущая при лудусе. Эмме плохо. Ей плохо физически, ее подташнивает, но она никак не может не смотреть. Что-то заставляет ее это делать. И она видит, как Давид медленно и неотвратимо все глубже пропихивает член в зад Капито, а тот ерзает, и кричит, и стонет, временами срываясь на визг. В какой-то момент живот Давида оказывается полностью прижат к спине Капито. Давид выдыхает и резко начинает двигаться: вперед-назад, вперед назад, все время ускоряя темп. Он сжимает пальцами бедра Капито, контролируя свои рывки, а Капито хнычет и дергается, но добивается только того, что член Давида глубже входит в него, вырывая очередные вопли. Вдруг Давид останавливается и отходит. На его все еще возбужденном члене видна кровь. – Следующий! – командует Робин, и гладиаторы один за другим принимаются повторять все то, что уже проделал Давид. Эмма тяжело дышит, у нее что-то давит в груди, и колонна – ее единственная опора. К концу Капито почти не шевелится и не стонет, только хрипит иногда, когда кто-то засовывает в него член чуть дальше. Его тело обмякло, и лишь веревки не дают ему упасть. Голова качается из стороны в сторону, Эмма не видит лица, но может представить. Она будто проходит через все вместе с Капито, и отголоски его боли полосуют ее вместо кнута. Робин оказывается предпоследним. Когда наступает очередь Галла, и он выходит вперед, Эмма думает, что сейчас все закончится. Но вот он скидывает набедренник, и между ног у него почти сразу вырастает настоящая дубина: ему требуется всего только пару раз провести по ней ладонью. К счастью, Капито не видит, что ему предстоит. Зато видит Эмма и силится крикнуть что-нибудь, предупредить, но крик застревает в горле, а Галл подходит к Капито и похлопывает его по заду, заставляя содрогнуться. Капито чуть поворачивает голову и, видимо, все-таки умудряется разглядеть то, что его ожидает. Галл хватает его за волосы, вытаскивает кляп и что-то басит на ухо. А потом приставляет член к заду и одним мощным рывком пропихивает его внутрь. Оглушительный визг Капито переворачивает Эмме все внутренности. Что-то большое накатывает удушливой волной, едва не сбивая с ног, и лишает дыхания. Эмма хватает себя за горло, пошатываясь, и отступает назад, подальше от того ужаса, что продолжает твориться. Почти невозможно дышать, воздух со свистом срывается с губ, а втянуть его обратно почти не получается. Паника накрывает Эмму с головой, мир чернеет, в груди начинает болеть. Ее выворачивает едва ли не наизнанку, она падает было на колени, но тут же встает и бежит прочь с арены, не разбирая дороги, слепо тычась то в стены, то в колонны. Она не знает, сколько бежит так, сколько пытается вдохнуть хоть немного воздуха, чтобы не умереть, но в какой-то момент теплые руки хватают ее и заставляют опуститься. Эмма едва ли не падает на жесткий пол лудуса и моргает, моргает, моргает, пока перед глазами не проясняется, и тогда она видит встревоженную Регину, которая что-то говорит. Эмма зажимает уши и отворачивается: она не хочет ее видеть, не хочет! – Посмотри на меня, – доносится до нее, но Эмма мотает головой, и тогда Регина прижимает ладони к ее щекам, почти до боли, и заставляет ее это сделать. – Посмотри на меня, Эмма, – повторяет она, и Эмма жмурится. Из-под плотно сомкнутых век катятся слезы. Она не знает, почему реагирует так. Она не понимает. Ничего не понимает! – Посмотри на меня! – кричит Регина, и тогда Эмма смотрит. Заглядывает в карие глаза и в черных зрачках видит свое отражение. И принимается рыдать. – Все хорошо, Эмма, – шепчет ей Регина, почти как тогда, в купальне, и целует в щеку. – Все хорошо. Отпусти это. Тебе не надо было смотреть. Не представляй себя на его месте. Не кори себя за то, что смотрела и ничего не сделала. Тут нет твоей вины. Эмма не может остановить слезы, они все текут и текут. Она судорожно хватается за руки Регины, царапает их, сжимает, будто пытаясь подтянуться, и падает обратно на пол. А потом принимается смеяться и смеется до икоты, пока слезы продолжают течь, забиваясь в рот. Регина ничего больше ей не говорит, просто сидит рядом. Наконец Эмма затихает. В груди перестает вертеться огненный шар, руки и ноги больше не дрожат. В голове пусто и темно, глаза опухли и болят. Регина гладит ее по волосам и убирает их с лица. Она нежна и мягка, и Эмма вяло думает, что это, наверное, какой-то обман. – Зачем ты помогаешь мне, – шепчет она и слышит в ответ: – Потому что могу помочь. Это никак не соотносится с тем, что Регина обычно говорит Эмме, но Эмма так устала, ей так плохо, что она не может рассуждать и здраво мыслить. Ей хочется спать. Она пытается встать, и с помощью Регины удается это сделать. Они доходят до комнаты, где Эмма буквально валится на кровать. Последний визг Капито стоит в ушах надрывным звоном. Эмма морщится и сворачивается, подтягивая колени к груди, чувствуя, как Регина накрывает ее одеялом. А потом проваливается в тяжелый сон, в котором видит себя распятой на кресте вместо Капито, и сзади стоящая Регина втыкает в ее спину шипы от роз. Больная от собственных снов, Эмма поднимается еще до рассвета и уже точно знает, что хочет сделать. Бегом она спускается в подвалы, но возле решетки видит Науту и замирает, не желая сейчас с ним разговаривать. Однако поздно: Наута и сам замечает ее и расплывается в широкой улыбке. – Привет, красавица! – машет он ей радостно. – Пришла навестить страдальца? Так немного опоздала, вот что я тебе скажу. Это не может значить ничего хорошего. На негнущихся ногах Эмма подходит к камере и с содроганием видит тело Капито, покачивающееся в петле. Веревка перекинута через потолочную балку и надежно закреплена. На голых ляжках Капито с внутренней стороны виднеются засохшие потеки, и Эмма не готова утверждать, что это только кровь. Она молча смотрит на мертвое тело и чувствует лишь пустоту. Куда делись все те эмоции, что едва не убили ее вчера? Почему сегодня ей совершенно не жаль Капито? – От судьбы не уйдешь, – равнодушно отмечает Наута, напоследок заглядывая в камеру. – И где только веревку взял? Он смеется и уходит, насвистывая, а Эмма, обернувшись, видит, что пояс его пуст.