Te amo est verum

Bis repetitia placent повторённое дважды понравится

Лилит выигрывает легко и непринужденно, и это заставляет Эмму почувствовать себя ущербной. С трудом закрепив набедренник на скользком теле, она, замерев у стены, смотрит, как Лилит седлает противника и скачет на нем до момента, как тот выгибается в судороге удовольствия. Сама Лилит при этом выглядит так, будто рвет розы в цветнике – и не иначе. Иногда Эмма ловит ее взгляд и всякий раз вздрагивает. Глаза Лилит шальные, веселые, она совершенно не переживает из-за происходящего. Руками она упирается в грудь партнера, не позволяя ему подняться, и двигает бедрами так быстро и умело, что мужчина кончает очень быстро. Римляне, впрочем, не разочарованы: им, кажется, уже поднадоело смотреть на все это, а ведь впереди еще два боя. Когда Лилит встает, выпуская из себя обмякший член, Эмма торопливо отводит глаза и взглядом попадает на Мэриан – снова. Та все еще делает вид, будто выше происходящего. Заметив, что Эмма смотрит, рабыня кривит губы и отворачивается. Что ж… Пусть. Но здесь уже есть та, кто хочет быть выше остальных. Вряд ли она уступит свою корону. Эмма устала. Ее почти не держат ноги, от духоты хочется спать, от смешавшихся запахов начинает болеть голова. Она осторожно прислоняется к стене, надеясь, что никто не обратит внимания, и вздрагивает, когда Лилит подходит и встает рядом. Они не смотрят друг на друга и молчат, пока в центре атриума два новых гладиатора примериваются друг к другу. Эмма надеется, что Лупе она сейчас не понадобится. Все, на что она будет способна, это лежать и не шевелиться, а ведь римлянке нужно нечто большее. Эмма обещает Одину, что будет изобретательна, лишь бы только после окончания игр ее отпустили в лудус. – Белла сказала мне, ты в курсе, – слышит она тихий голос Лилит. Та все еще смотрит прямо перед собой и едва шевелит губами, произнося: – Завтра, в полдень, на рынке, возле продавца свежего хлеба у западного входа. Она выглядит невозмутимой и спокойной. Будто и не пришлось ей только что заниматься плотскими утехами на публике с незнакомым человеком. Ей действительно все равно или она умело делает вид? – Да, – только и отвечает Эмма, более не поворачивая головы. Она так устала, что не может радоваться, просто запоминает информацию. Завтра. Завтра будет новый день. Оставшиеся бои тянутся невыносимо долго, хотя, может, это просто так кажется из-за усталости. Римляне откровенно зевают, кое-кто и вовсе спит, раскинувшись на скамье. До конца досиживают самые стойкие, и Эмма не удивлена, что среди них Лупа и Паэтус. Даже Аурус дремлет и подскакивает только тогда, когда один из гладиаторов издает громкий стон, кончая. – Чудесно, чудесно! – машет руками хозяин и спешно зовет рабов, чтобы те аккуратно растолкали гостей и вручили им подарки, а потом сопроводили до носилок, ждущих у выхода из атриума. Эмма, едва моргая неподъемными веками, следит за каждым. Сулла и Лупа, уводя Лилит, уходят последними, и римлянка бросает жадный взгляд на Эмму, а та может лишь вяло удивиться чужой неуемности. Казалось бы, целый вечер она смотрела на чужие забавы, неужели ей не надоело? Или она тоже просто мастерски притворяется, играя роль? Домашние рабы начинают убираться в атриуме, Эмма думает, не стянуть ли ей кусочек сдобного пирога, оставшегося после пиршества, но решает, что разумнее будет поскорее уйти, пока кто-то не заинтересовался ею. План удается воплотить в жизнь, и вскоре она валится на постель, не снимая пропахшей потом и сексом одежды. Утром, все утром… А утром все не так уж и плохо. Тело не болит, воспоминания не доставляют неприятностей, и только непонятный стыд перед Региной отчего-то тревожит сердце. Эмма понимает, что они обе – рабыни, что они будут делать то, что им прикажут делать, но никак с этим не смириться до конца. Она получает у Ауруса причитающиеся ей за вчерашнее деньги, и это весьма удивительный и приятный подарок. Вознаграждение небольшое, однако его может хватить на то, чтобы что-нибудь купить Регине: Эмме почему-то хочется сделать ей подарок. Может, из-за Галла и его языка, кто знает. Но разбираться нет желания. Август с неудовольствием отпускает Эмму прогуляться и говорит: – Потом отработаешь. Эмма вздыхает. Куда она денется? В лудусе это основной способ проводить время: махать мечами у деревянного столба. Она идет по галерее, чтобы переодеться, и голова ее пуста. Она взрывается мыслями и образами только тогда, когда навстречу попадается Галл. Он на мгновение замирает, как и Эмма, потом виновато гудит, пряча глаза: – Ты это… не серчай, если что… Сама понимаешь… У него бывают трудности со словами, и Эмма торопливо кивает. – Все хорошо, – заверяет она. – Мы просто выполняли приказ. Так ведь оно и было. Галл облегченно кивает и, пятясь, уходит, хотя до этого шел в противоположном направлении. Эмма, колеблясь, еще какое-то время не двигается с места. Она не злится на Галла, о, нет. Зачем? Они в равных условиях. Он бы и пальцем не тронул ее, если бы ему не велели. А ждать от него неподчинения… Кто бы от этого выиграл? Эмме нашли бы другого партнера, а Галла наказали бы. Нет, это не выход. Кроме того, это всяко лучше, чем если бы их заставляли убивать друг друга, а Эмма знает, что в Риме практикуют и такое. Хорошо, что она попала в Тускул. Вернее, плохо, но… Хорошо. Пробуса сегодня нет, и у ворот Эмму ждет другой соглядатай. Никто не будет выражать ей внезапную симпатию. Эмма вздыхает больше с облегчением, чем с разочарованием, но мысли о Пробусе исчезают в миг, когда она видит Регину. Та явно возвращается с рынка, в руках у нее корзина, доверху набитая едой, а корзину побольше тащит позади, отдуваясь, соглядатай. Эмма сглатывает, мечтая стать невидимой. Она не готова к разговору. В голове у нее начинают отбивать ритм барабаны, и стук их становится сильнее по мере приближения Регины. Руки холодеют, к щекам же, напротив, приливает кровь. Эмма стоит и не знает, что сказать, если с ней заговорят. Но Регина невозмутимо проходит мимо, и только по быстрому мягкому взгляду Эмма с облегчением понимает: все в порядке. Может, Регина и знает все – она же управляющая, она должна знать! – но это явно не тревожит ее так, как могло бы встревожить Эмму. Здесь и сейчас она чувствует радость от такого положения вещей. Она провожает Регину взглядом и спохватывается только тогда, когда ее сопровождающий недовольно говорит: – Мы идем? Или ты передумала? Нет. Конечно, нет! Рынок бурлит. Эмма пробивается сквозь толпы горожан, пытаясь определить, какой из входов является западным. Она вертит головой во все стороны, надеясь, что не заблудится и не упустит время, но все же останавливается возле прилавка с браслетами, изготовленными из тонких металлических звеньев различной формы. Паренек, продающий их, беспрестанно шмыгает носом и моментально узнает Эмму. – Я тебя видел на арене, – заявляет он. – Если будешь покупать, сброшу пару монет. Предложение щедрое, но Эмма колеблется. Она не знает, понравится ли такое Регине. Может, найти цепочку? Но это будет лишь жалкой подделкой, а ту, порванную, она все равно никогда не забудет. Она берет в руки один из браслетов и крутит его во все стороны, потом примеряет. На ее руке сидит хорошо, а подойдет ли Регине? Была не была! – Беру, – решается она, наконец, и лезет в мешочек, прикрепленный к поясу, кидая парню деньги. Браслет так и остается на запястье, когда Эмма снова отправляется на поиски Лилит, предварительно все же уточнив у продавца, где западный вход. На сердце отчего-то тепло и спокойно. Лилит уже на месте. Сидит на установленной прямо на улице скамье и терпеливо ждет. Эмма оборачивается на соглядатая, но тот немного отстал. Это хорошо. Она садится рядом с Лилит и выдыхает: – Привет. – И тебе привет, – жизнерадостно отвечает та, чуть повернувшись. – Нашла меня без проблем? Эмма не знает, о каких проблемах идет речь, но мотает головой. – Никаких проблем. Соглядатай, наконец, выбирается из толпы, и, видя, что Эмма с Лилит, останавливается на расстоянии. Слава Одину, что Аурус пока что не заставляет их подслушивать разговоры! Вокруг все еще слишком много людей, и Эмма думает, не помешают ли они, однако Лилит явно считает, что так даже к лучшему. – Белла все рассказала мне, – начинает она вполголоса, и Эмма невольно подсаживается поближе. – Ты действительно хочешь сбежать? Глаза у Лилит сегодня серьезные и никак не соотносятся с тоном, которым она поприветствовала Эмму. Залегшие под ними тени свидетельствуют об усталости. Эмма думает: а если Лилит пришлось отрабатывать у Лупы за нее? Если так, то, наверное, стоит что-нибудь сказать… – Действительно, – отвечает она, складывая руки на коленях. Соглядатай наблюдает за ними, и Эмме становится тревожно. Очевидно, Лилит замечает эту тревогу, потому что говорит: – Не переживай. Пока мы не делаем ничего запрещенного, он не донесет. – А мы не делаем? – уточняет Эмма. Лилит смеется, запрокинув голову, и Эмма невольно изучает линию ее подбородка. – Гладиаторам не запрещено видеться, – отсмеявшись, говорит Лилит. – Во время игр, конечно, за этим следят, но в свободное время можно встречаться. Даже, – она играет бровями, – по интимным поводам. Правда, на публике все же не рекомендуется этим заниматься. Она явно шутит, но в любой шутке есть доля правды. Эмма пристально смотрит на нее, а потом зачем-то говорит: – Я не свободна. Она сама пугается этих слов. Разве у них с Региной что-то есть? Разве они что-то обещали друг другу? Выражение лица Лилит не меняется, она только кивает, давая понять, что приняла к сведению, и возвращается к начатой теме: – Ты уже знаешь, что мы ждем, когда Завоеватель подойдет к Риму. Ты хочешь присоединиться? Или будешь действовать сама? Мгновение Эмма колеблется, словно у нее есть ресурсы для самостоятельности. – Присоединиться, – выдыхает она. Сердце начинает стучать чуть быстрее. Она ввязывается во что-то опасное. Но это лучше, чем киснуть в лудусе, отсчитывая дни до новых игр. Лилит снова кивает – одобрительно. – Хорошо. Тогда вот тебе задание – присмотрись к гладиаторам в лудусе. Кто из них может нам подойти. Сама понимаешь, мне сложнее завязать с ними контакт. Сулла же всех своих распродал, осталась только я. Эмма тут же принимается перебирать в голове своих товарищей по несчастью. Никто не кажется ей подходящей кандидатурой. Надо будет посидеть и подумать. Осторожно выспросить отношение к возможности восстания. – Может быть, у тебя есть вопросы? – предлагает Лилит. – Спрашивай. Я никуда не тороплюсь. У Эммы масса вопросов. И первый – почему ей так сходу доверяют. Разве не должна она пройти какие-то проверки? Лилит прикусывает нижнюю губу и какое-то время разглядывает Эмму так, будто видит впервые. Потом улыбается. – Ты уже прошла проверку. Эмма теряется. Прошла? Что? Когда?! – Помнишь Руфуса? – щурится Лилит. Эмма не помнит и качает головой. – Ах да, – спохватывается Лилит. – Твой хозяин лишил его имени. Понимание больно стукается в затылок. Руфус! Вот как звали распятого раба! Сердце стучит еще немного быстрее. Эмма сглатывает. – И в чем же состояла проверка? – осторожно уточняет она. – Ты вступилась за него, – спокойно поясняет Лилит. – Никто больше так не поступил. Эмма открывает рот, чтобы сказать, что сделала она это, в общем-то, для себя, но быстро понимает, что лучше промолчать. Вместо этого она спрашивает: – Он был с вами? С чего она взяла? Но что-то подсказало спросить. Лилит вздыхает. На лице ее написано огорчение. – С нами. Потом устал ждать и решил все провернуть самостоятельно. Уговоры не помогли. Я сказала ему, что все кончится плохо, но он не послушался. Эмма сглатывает. Она помнит, как все было. – Это ведь я… – с мучением выталкивает она из себя. – Я помешала ему расправиться с Аурусом. Если бы она только знала… – И правильно сделала, – одобряет ее поступок Лилит. – Смерть Ауруса только подстегнула бы внимание к рабам. За нами стали бы больше следить. Ограничили бы в передвижениях. Возможно, последовали бы наказания – на будущее, чтобы никому не захотелось повторить поступок Руфуса. Проходящие мимо римляне косятся на них. Возможно, они знают, кто сидит на скамье, но в разговор вступать не спешат. – Регину наказали, – бормочет Эмма, вспоминая след от удара на спине рабыни. Ей кажется, что она чувствует боль от него. Лилит хмурится. – Кого? Эмма распрямляет плечи. – Регину, – повторяет она. – Нашу управляющую. Может, не стоило говорить? Но уже поздно. Взгляд Лилит проясняется, на губах ее появляется улыбка. – А, – спокойно говорит она. – Ну, что ж… Думаю, она перенесла это. Ее наказали бы гораздо сильнее, узнав, что она связана с нами. До Эммы не сразу доходит смысл услышанного. И мир начинает кружиться, когда она понимает. Взгляд ее, полный недоверия, устремляется на Лилит. Руки чуть подрагивают. Сердце уже почти выпрыгивает из груди от таких новостей. – Регина? – шепчет Эмма. – Она… с вами?? Этого просто не может быть. Так не бывает. О, Один, за что ты так добр к своей блудной дочери! – С нами, – поправляет ее Лилит. – И – да. Ты не знала? Она приподнимает брови. Взгляд ее из удивленного становится чуточку насмешливым, будто бы всякий должен был знать. Но Эмма-то ничего не знала! Она совершенно забыла, что после разговора с Беллой даже надеялась на участие Регины, и теперь все это кажется ей невозможным сном. Регина… связана с повстанцами… вот почему она на самом деле так волновалась, когда бежала в таблинум сразу после покушения! А что если она поэтому не хотела завязывать отношения с Эммой? Боялась, что ее выдадут? Эмма прикрывает глаза, заставляя себя успокоиться. Это ведь просто чудесно! Ей не придется ничего скрывать, да и Регине будет легче, когда она узнает. Очень хочется прямо сейчас помчаться обратно в лудус, но Эмма остается сидеть и дышит как можно размереннее. – Это хорошие новости для тебя? – слышит она обеспокоенный голос Лилит и медленно кивает. – Да. – Хорошо. А то я уже начала волноваться, что каким-то образом подставила Регину. Обе ненадолго замолкают, потом Эмма резко поворачивается к собеседнице. – Кто у вас лидер? Может, тоже Регина? Вот это уже было бы забавно. Жаль, что смеяться не слишком-то хочется. Или Белла? Или она занимается тем, что находит новых заговорщиков? Лилит улыбается. Она по-прежнему спокойна. Наверное, уже привыкла ко всем этим смущающим и волнительным мыслям, что теперь одолевают Эмму. – Можно сказать, что я, – доверительно шепчет она, склонившись к Эмме. – Потому что единственный гладиатор. По крайней мере, была им. Она хитро смотрит на Эмму. – Хочешь занять мое место? – Нет-нет, что ты! – испуганно отмахивается та. Ни в коем случае! Она хороший исполнитель, но взваливать на свои плечи все это… Она попросту не справится. Она не знает, что, куда и зачем. Тускул для нее – все еще белое пятно. Да и заговорщики живут в доме Суллы, как все будет происходить?.. Лилит успокаивающе хлопает вздрогнувшую Эмму по плечу. – Не суетись. Я пошутила. У тебя другие задачи. Эмма пытается улыбнуться, но плохо выходит. Столько новостей свалилось на нее сегодня… И главная, конечно же, о Регине. Эмма и хотела бы, но не может не думать об этом. Она трясет головой и зачем-то спрашивает: – Что это за праздник на самом деле – Непобедимое солнце? Почему Аурус отмечал его таким странным способом? Некстати оживляются мысли о том, что вчера она могла бы сражаться с Лилит, и они бы… Эмма неровно вздыхает и давит порыв отсесть подальше. Она не знает, как ей теперь воспринимать Лилит. Но та, кажется, не замечает ее метаний. – В этот день солнце наращивает силу, утраченную осенью. Вроде как возрождение жизни. И секс знаменует это возрождение. По крайней мере, для Ауруса. Эмма рассеянно кивает. Сердцем она уже не здесь. Встреча с Лилит многое прояснила, и хочется теперь оказаться рядом с Региной и сказать, что они на одной стороне, что у них что-то может получиться, что… Эмма стискивает кулаки. Она только что подумала об отношениях? Да. О том, о чем Регина запретила ей думать. Это должен быть только секс, и ничего больше. Ни одной из их не нужно большего, ведь так? Да. Они – рабыни. Никаких близких отношений для них. Эмма верит, что так и будет. Но ей все равно нужно поговорить с Региной. И чем скорее, тем лучше. – Я все поняла, – бормочет она, когда понимает, что молчание с ее стороны слишком затянулось. – Надо ждать. – Это единственное, что сейчас нам доступно, – подтверждает Лилит. – Мы копим оружие и продовольственные запасы, Белла находит людей, но все это продвигается слишком медленно. Я надеюсь, что с твоей помощью дело пойдет быстрее – люди доверяют тебе. Эмма удивленно смотрит на нее. – Доверяют? – повторяет она. – Мне? Непонятно. Откуда что взялось? Что она сделала для этого доверия? Может быть, Лилит приукрашивает действительность? Лилит кивает, улыбаясь. – Тебе. Она кладет руку на колено Эммы, и прикосновение горячее и будто какое-то нереальное. – На твою долю выпало много испытаний – больше, чем большинству из нас. И ты не сломалась. Не возгордилась из-за покровительства Ауруса. Хорошо относишься к рабам. Я внимательно прислушиваюсь к разговорам, Эмма, тебя считают хорошим человеком. Многие хотели бы дружить с тобой. Глаза у Лилит добрые, она мягко поглаживает коленку Эммы, и голос ее звучит убедительно. Эмма размякает и начинает верить. В самом деле, почему нет? Из-за Регины она почти ничего не замечает вокруг, но ведь среди гладиаторов и домашних рабов действительно нет никого, с кем у нее образовались бы плохие отношения. Зло она видит только от хозяев. Это приободряет ее. Она уверенно кивает Лилит, чувствуя прилив силы. Наконец-то она в центре событий! И теперь, Один свидетель, все должно быть хорошо! Но… больше испытаний, чем остальным? Как же Лилит стала гладиатором? Нужно обязательно спросить. – Мне пора, – шепчет она, косясь на беспрестанно расхаживающего из стороны в сторону соглядатая, и изумленно глядит на Лилит, когда слышит: – Поцелуй меня в щеку. – Что? Эмма думает, что ослышалась. Зачем?! Лилит вовсе не кажется смущенной. – Чтобы твой охранник подумал, что мы с тобой встречались не ради того, чтобы обсудить побег. Она подмигивает и добавляет: – Хозяевам все равно донесут. Пусть лучше это. Эмма сглатывает и невольно облизывает губы. Подумаешь – это ведь не прилюдный секс, как был вчера. Всего лишь в щеку… – Разве нас не накажут за публичное проявление чувств? – уточняет она. Лилит усмехается. – Может быть. Но, – она склоняется к Эмме – очень близко, – всяко меньше, чем если заподозрят, про что мы говорили на самом деле. Ее глаза весело поблескивают, когда она поворачивает голову, подставляя Эмме правую щеку. Эмма пару мгновений смотрит на нее, потом послушно прижимается губами, отстраненно ощущая мягкость. Она замирает так на время, потом отстраняется и выдыхает, боясь посмотреть на соглядатая. Зато на него смотрит Лилит и удовлетворенно кивает. – Дело сделано, – бодро говорит она и встает, поправляя бежевую паллу. – До новой встречи, Эмма. Она уходит, не оборачиваясь, а Эмма долго глядит ей в спину, пытаясь уложить в голове скачущие мысли. Потом встряхивается и тоже поднимается. Так. Добраться до лудуса. А там – как пойдет. По пути соглядатай то и дело посматривает на Эмму, но вопросов не задает. Она тоже идет молча, чувствуя, как горят щеки. И от новостей, и от того, что пришлось целовать Лилит. Слишком много всего, слишком быстро развиваются события, но… Разве это плохо? Разве не устала Эмма от бездействия? Разве не хочется ей побыстрее покинуть этот город и этих людей? В лудусе время обеда, но Эмма не успевает разделаться с куском тушеного кролика, потому что приходит Давид и сообщает: – Аурус требует тебя. Требует? Внезапная тревога сдавливает виски. Эмма не гадает. Она знает. Ему уже донесли. Вот только что именно? В домус она идет как на заклание. Ноги едва поднимаются, в низу спины сконцентрировалось противное ощущение, от которого хочется присесть и не вставать. Эмма почти не обращает внимания на тех, кто попадается навстречу: может быть, среди них Регина. Но предчувствие чего-то плохого размывает картинку перед глазами, и даже усиленное моргание не слишком-то помогает. – Мне рассказали, что ты встречалась с Лилит, – такой фразой встречает Эмму в таблинуме Аурус, и надежда на то, что он хотел поговорить о чем-то другом, моментально исчезает. Эмма съеживается, не зная, что лучше. Соврать или сказать правду? – Да, господин, – она исподлобья смотрит на Ауруса, пытаясь распознать его эмоции, и с удивлением понимает, что он не злится. Или же очень хорошо скрывает свою злость. Аурус задумчиво поглаживает подбородок, в свою очередь разглядывая Эмму. – И зачем же тебе потребовалось встретиться с ней? – вкрадчиво спрашивает он. Будто не знает. Эмма не верит ему. Аурус много врет, хоть и пытается доказать, что это не так. Лилит была права, когда говорила, что хозяева быстро узнают обо всем. Теперь нужно только не выдать себя. Она переступает с ноги на ногу и осторожно выдыхает, отводя глаза: – У нас с Лилит… Она запинается, не зная, как сказать лучше. Ей неудобно: и от вранья, и от того, что вранье на такую щекотливую тему. Но если не врать… будет хуже. – Я понял, – обрывает ее Аурус сердито, – что вы не цветочки обсуждали. Эмма краснеет и устремляет взгляд в пол, будто есть чего стыдиться на самом деле. Почему она не может отделаться от этого предательского ощущения? Аурус снова потирает подбородок, отходит к окну и долго смотрит на улицу. Эмма терпеливо ждет. Пусть так. Пусть лучше он думает, что она спит с Лилит, чем заподозрит, что они собираются сбежать. – Значит, так, – говорит Аурус, не оборачиваясь. – Раз уж так получилось, что теперь тебе кто-то нужен, то пусть это будет она. Но, – он грозно смотрит на повеселевшую Эмму, – мне не нужны проблемы с Суллой и Лупой, поняла? Эмма быстро-быстро кивает. Конечно, поняла! Что тут может быть непонятного? Лилит – гладиатор Суллы. Сулла – муж Лупы. Лупа хочет Эмму. Цепочка проста. – Замечательно, – бурчит Аурус, делая пару шагов по направлению к Эмме. – Тогда встречайся с ней здесь. По крайней мере, никто не проверит. У него на лице появляется непонятная гримаса, которая очень быстро исчезает, когда он продолжает: – Я договорюсь с Суллой. Скажу, чтобы отпускал Лилит для тренировок с тобой, тем более, что вам обеим все равно нужно тренироваться – почему не друг с другом? Теперь на лице его совершенно отчетливо читается отвращение. Эмма недоумевает: то есть, ему не было противно подкладывать под нее Регину, а ее саму – под Лупу, но если вдруг с Лилит – то это плохо? Она не видит логики. Абсолютно никакой. Или это все потому, что они не спросили у него разрешения, а решили что-то сами? – Ты поняла меня? – врывается в ее мысли голос Ауруса, и Эмма торопливо соглашается: – Да, господин. Ей абсолютно понятно, что отныне придется постоянно врать. Ничего. Она справится. У нее есть цель, и если ради достижения ее хватит одного только вранья… – Если я еще раз узнаю, что ты что-то делаешь с другими гладиаторами или рабами без моего на то ведома, я тебя накажу, – обещает Аурус, его голос звучит холодно и неприязненно. Его явно задела эта ситуация. Эмма низко склоняет голову, пряча глаза. Дрожь пробегает по спине. И почему на этот раз она подумала не о заговорщиках, а о Регине? До самого вечера Эмма тренировкой выбивает из себя все ненужные тревоги и страхи. Говорить с другими гладиаторами о побеге сегодня нет никакого желания, а вот сказать Регине о том, что сообщила Лилит… Впрочем, Эмма не хочет спешить с этим. Она прекрасно понимает, что в воле Регины будет в тот же миг прекратить все их с трудом налаженное общение. Эмма не готова на такую жертву. Кроме того, тайное знание уже никуда не денется, и никому не станет лучше, если оно выползет на свет прямо сейчас. Эмма может сохранить его еще ненадолго. А разговор с Региной… Что ж, они могут поговорить, о чем угодно. И гораздо более приятном. Ближе к ночи Эмма возвращается в домус. На ее запястье все еще поблескивает браслет, и нужно отдать его. За одним из поворотов слышится капризный голос Ласерты, Эмма едва успевает спрятаться в ближайшую нишу, благо, там еще и занавесь есть, за ней и вовсе не заметят. Римлянка, явно отдающая приказы рабу, стремительно проносится мимо, будто куда-то опаздывает, а Эмма еще какое-то время после ее ухода стоит и боится даже дышать, не то что пошевелиться. Лишь бы ни с кем больше не столкнуться, лишь бы ни с кем… Но Один хранит свою дочь бережно. В комнате Регины нет. Эмма на пару мгновений замирает на пороге, а потом идет в ближайшую купальню. И не прогадывает. – Я искала тебя... Эмма ошеломленно сбивается с мысли, когда видит, как Регина выходит из покрытого горячим паром бассейна. Вода быстрыми струйками бежит по ее телу, то там, то здесь оставляя блестящие капли. Длинные и мокрые черные волосы открывают лицо, оставляя его каким-то беззащитным, и у Эммы перехватывает дух, когда она наталкивается на взгляд Регины. О, чего там только нет!.. И удивление, и растерянность, и досада, и – самое главное – некий манящий призыв, благодаря которому Эмма невольно шагает вперед. Она ведь уже видела Регину голой – и не один раз. Почему же теперь не может прийти в себя? Она смотрит на нее, как на совершенное создание богов. Скользит взглядом от красивого лица и желанных губ до загорелых плеч, по аккуратной груди со сморщенными темными сосками, по животу и ниже, до гладкого треугольника между ног. Внутри жидким огнем разливается почти нестерпимое томление. А Регина вдруг усмехается, вздергивая подбородок. – Нравится? – странным голосом спрашивает она, делая два шага вперед и останавливаясь напротив Эммы. Руки ее опущены вдоль тела, но Эмме кажется, будто Регина тянет их к ней. И Эмма сама тянется вперед, чтобы обнять ее, чтобы коснуться ладонями и пальцами этого тела, к которому так стремится. – Ты же сказала – после праздника, – шепчет Эмма, очень медленно привлекая к себе Регину и наслаждаясь теплом, что исходит от нее. Регина зажата, она, очевидно, опасается, что кто-нибудь войдет, но когда Эмма целует ее, мягко раскрывая губы языком, то та осторожно кладет мокрые ладони ей на плечи и отвечает на поцелуй. Который, впрочем, почти сразу обрывает и отстраняется. Эмма с сожалением проскальзывает ладонями по чужой влажной спине, опуская руки. – Нельзя, чтобы нас увидели, – качает Регина головой и отворачивается, наклоняясь, чтобы взять полотенце. Эмма невольно смотрит на нее сзади и подавляет вздох. Сегодня ей без особых проблем удается держать себя в руках: возможно, после того, что было с Галлом. И это, наверное, скорее хорошо, чем нет. Конечно, нельзя. Так много нельзя в этом городе… Регина обувается, затем стремительно накидывает на себя тунику и одергивает ее, поправляя. Сожаление разливается в крови Эммы от такой потери, но вслух она говорит: – Я хочу кое-что подарить тебе. Регина удивленно оборачивается, и Эмма торопливо стягивает с запястья браслет и передает ей. Он все еще хранит тепло ее руки. – Вот, – почему-то смущается она. – Увидела сегодня на рынке и… Может, стоит сказать, что это взамен той цепочки? Слабая замена, конечно. Однако Эмма молчит. Регина берет браслет и принимается рассматривать его. Потом надевает, и это – будто замена тысяч словам. – Мне захотелось что-нибудь подарить тебе, – Эмма внезапно снова смущается, когда видит благодарный взгляд Регины, столь ей несвойственный. Впрочем, благодарность быстро уступает место привычному спокойствию, словно Регина вовремя спохватилась. Она признательно улыбается, не отрывая взгляда от Эммы, и этот взгляд топит в себе все то плохое, что произошло за последние пару дней. – Пойдем, – Регина берет ее за руку и ведет за собой, и это простое действие наполняет сердце Эммы теплом. Она смотрит на их соединенные руки и не может отделаться от ощущения, что Регина на самом деле совсем непрочь стать ближе – не только в физическом плане. И именно с Эммой. Просто по какой-то причине хочет дать понять, что это ей совершенно не нужно. Регина отпускает руку Эммы за мгновение до того, как пересекает порог купальни, и не оборачивается, пока не доходит до своей комнаты. А там, дождавшись, как Эмма войдет следом, плотно задергивает занавесь и быстро целует Эмму, не дав той опомниться. Она обхватывает ее плечи руками и приподнимается на цыпочки, прижимаясь всем телом, еще не просохшим после купания, а Эмма, отбросив мимолетную растерянность, отвечает ей – пылко и жарко, борясь с искушением подхватить Регину на руки и уронить на кровать. Останавливает ее только то, что она не уверена в собственных силах и не хочет уронить Регину мимо кровати. – Спасибо, – выдыхает Регина ей в губы и не говорит больше ничего, но в жилах у Эммы уже вскипает кровь. Она сжимает Регину сильнее в своих объятиях и ведет губами по ее щеке: вверх и вниз, обратно к губам, очерчивает линию подбородка и спускается к шее. Трепет желания отдается в ногах да и во всем теле, Эмма закрывает глаза, чтобы через мгновение услышать: – Не сейчас. А когда?! Почему нет?! Почему снова?! Но Регина мягко отталкивает Эмму и отходит, садясь перед зеркалом и принимаясь расчесывать волосы. Эмма тупо смотрит ей в спину. Она не умеет так просто переключаться. Иногда можно подумать, что Регина и вовсе ничего не испытывает к ней, но чье же тело тогда дрожало рядом с телом Эммы парой мгновений назад? Чьи губы открывались нетерпеливо? Чьи руки гладили Эмму по волосам? Или это был просто способ поблагодарить? Несмотря ни на что, Эмма понимает: браслет Регине понравился. Потому что она, всегда такая закрытая, предпочитающая не делать первых шагов, все же шагнула навстречу, пусть и оттолкнула потом. Эмма все еще может подождать. Терпения в ней достаточно. Вот только как долго? Она садится у ног Регины и смотрит, как та продолжает расчесываться. Эмме хочется коснуться влажных темных волос, провести ладонью по всей их длине, почувствовать, как они упадут ей на грудь… Чтобы отвлечься, Эмма торопливо принимается вспоминать хоть что-нибудь и говорит: – Когда-то давно отец взял меня в море на рыбалку. Было тихое, безветренное утро. И никого вокруг. Только мы с ним. Она на мгновение прикрывает глаза, отдаваясь воспоминаниям. – У нас были сети, и мы закинули их – вдвоем. Он смеялся и рассказывал, какую большую рыбу я обязательно поймаю. А над горизонтом всходило солнце: пылающий шар. От него было так тепло… Она не знает, зачем рассказала об этом эпизоде своей жизни. Может, потому что хотела поделиться ощущениями: тогда и сейчас ей было одинаково хорошо. Уютно. Беспроблемно. И любимые люди рядом. Эмма не сразу понимает, что именно подумала, но затем дрожь пробивает ее от шеи до копчика. Любимые… Она… любит Регину? Эмма поднимает пораженный взгляд и смотрит, смотрит, будто никак не может насмотреться. Но ведь… Любит. Почему она не поняла раньше? Потому что никогда не влюблялась? Разве можно считать Паэтуса и то, что было с ним, любовью? Может, именно поэтому она так долго гнала от себя осознание? Эмма всегда думала, что почувствует любовь сразу, как та придет к ней. Не вышло. Но разве уменьшает это силу чувства? Разве принижает его? Эмме все еще спокойно. Гораздо спокойнее, чем было до этого. Теперь она знает. Знает, почему так хочет Регину. И дело вовсе не в сексе – вернее, не только в нем. Она нужна ей: вся, от головы до ног. Ей нужны эти ухмылки, недомолвки, злость и отталкивание. Карие глаза и шрам над губой. Руки и плечи. Эмма уже не может представить свою жизнь без Регины. Четыре месяца ей потребовалось, чтобы понять. Но как теперь признаться Регине? Она обещала молчать. Обещала не влюбляться. И думала, что справится. Верила в собственные силы и оказалась слабой. Взгляд Эммы падает на вазу с большими красными яблоками, стоящую на краю стола. Что-то знакомое чудится в этих яблоках, и Эмма мучительно гадает, что именно, пока не понимает. Это была Регина. Это всегда была она. С самого начала. – Это ведь ты принесла мне тогда яблоко, да? – спрашивает Эмма. Сегодня ночь озарений. Эмме нравится. Еще больше ей нравится то, что вопрос застает Регину врасплох. Руки ее, продолжающие расчесывать волосы, застывают на полпути. Она поворачивается и хмурится. – Когда? Эмма улыбается ей. – В мою первую ночь здесь. Я помню: там был хлеб, вода и яблоко. Красное. Она выделяет голосом последнее слово, и Регина, будто поддавшись нажиму, смотрит на фрукты в вазе, затем быстро отводит взгляд. Слишком быстро. – Я не помню, – равнодушно пожимает она плечами. – Может быть. Регина не отрицает, и Эмма отчего-то уверяется в своей правоте. Это наполняет ее сердце теплой дрожью. Регина может плохо обращаться с ней и гнать от себя, но на самом деле… Пусть она отрицает. Пусть отталкивает от себя эту мысль. Пусть требует от Эммы обещаний. Но она тоже любит ее. И теперь Эмма это понимает. Всего лишь яблоко… Но как много оно может сказать, не имея рта! Прошлое вновь лезет в голову: поступок за поступком, день за днем. – А ты помнишь, – продолжает Эмма, – как приносила жертву Весте, и я тогда еще спросила, могу ли помолиться вместе с тобой? Вечер осознаний – и вечер откровений. Ночь. Регина щурится, затем кивает: то ли своему отражению в зеркале, то ли Эммы. – Допустим, – степенно отвечает она, продолжая расчесывать волосы. – К чему ты это? Она позволяет Эмме сидеть у ее ног и кажется абсолютно благодушной. Такая редкость. Эмма ценит подобные моменты, но не может не испортить этот. Слишком много страсти, слишком много любви в ее крови. Она облизывает губы. – Это же был Марс. Зачем ты соврала? У нее перед глазами плавает легкое марево, сквозь которое Регина выглядит еще красивее, чем обычно. Эмма облизывает губы снова, когда Регина поворачивается к ней всем телом, и выпрямляется, чтобы быть ближе, но все равно смотрит снизу вверх. Как раб на свою госпожу. Карие глаза Регины поблескивают в свете масляной лампы, висящей возле зеркала. – Может быть, – загадочно шепчет Регина, склоняясь и кладя горячую, обжигающую ладонь на щеку Эммы, – я хотела войны. Или воина. И не хотела, чтобы кто-то поймал меня на этом. Она приподнимает брови, когда отблик касается ее скул. Эмма сглатывает и тянется вверх, словно смутно надеясь на бОльшую ласку, но Регина с легкой улыбкой убирает руку и вновь принимается уделять все внимание волосам. Кажется, и она сегодня настроена на то, что признаться во всем – и чуть больше. Так, может..? Но слова о любви не ложатся на язык. Должно быть, для них слишком рано. Или Эмма боится, что, признавшись, загонит себя в тупик, из которого будет слишком сложно выбраться. Эмма думает, что они уже были близки – так близки, как мало кто другой. Она видела Регину обнаженной, трогала ее, доставляла ей удовольствие – а Регина дарила удовольствие в ответ. Что не так? Почему они не могут повторить это сейчас? Пользуясь моментом, она осторожно касается ладонью лодыжки Регины. Просто кладет ее чуть выше ремешков от сандалий и ждет реакции. Никто не отталкивает ее, не просит остановиться. Тогда она, осмелев, ведет рукой выше, возбуждаясь от ощущения шелковистой, теплой кожи. Хочется прижаться щекой к бедру, и Эмма уже дергается вперед, когда Регина ловит ее за плечи и вынуждает остановиться. – Не вздумай, – предупреждает она. В ее голосе – сталь. В глазах – проклятая решимость. Как быстро меняется ее настроение! Эмма не понимает. Она не убирает руку, надеясь, что Регина передумает, но Регина сама отодвигает ногу. – Боги решили, ты помнишь? – ее глаза заполняются мраком. Эмма буквально чувствует, как этот мрак касается ее своим холодом. Боги решили… Снова боги! Тогда зачем были все эти поцелуи сегодня? Регина опять играет с ней? Эмма спрашивает об этом, когда Регина отпускает ее плечи, и слышит спокойный ответ: – Ты хочешь, чтобы я нарушила желание богов, но не даешь мне времени, чтобы я пришла к этому решению сама. Что осознает Эмма, так это то, что Регина все же не собирается лишать ее себя. Внутри снова становится тепло. И, расслабившись, Эмма вдруг намеренно все портит. Или думает, что портит. – Вчера были игры в честь праздника Непобедимого Солнца, – четко выговаривает она слова. – И я сражалась против Галла. Она умолкает, пытаясь понять, зачем ей сейчас все это рассказывать. Может, хоть о Лилит она сумеет промолчать? Регина откладывает расческу. – Я знаю, – отвечает она, не глядя на Эмму. – И про то, что он победил, тоже знаю. Она поворачивается, на губах ее играет едва заметная усмешка. – Я – управляющая, Эмма. Почти все, что происходит здесь, становится мне известным. Эмма кивает. Стыда за произошедшее давно нет, но все равно легче от того, что она сказала это вслух. И что услышала Регину. Однако ее заботит совсем не это. – Тебя не расстраивает… такое? – осторожно уточняет она. Регина пожимает плечами. – Мы не состоим в отношениях, Эмма. Мне не с чего расстраиваться. А вот Эмма расстраивается. И от холодной, равнодушной реакции Регины, и от понимания того, что самой бы ей очень не понравилось узнать нечто подобное про Регину. Они не состоят в отношениях… А если бы состояли? Регина отреагировала бы иначе? Или это просто попытка оправдать свое равнодушие? И Эмма решается. – Что если я скажу тебе, – вдохновленно начинает она, но Регина тут же зажимает ей рот ладонью. Она явно понимает, о чем сейчас пойдет речь. Она умная. И иногда Эмма жалеет об этом. – Ты ничего мне не скажешь, Эмма, – с напором говорит она, карие глаза ее полнятся угрозой. Эмма сглатывает и осторожно отталкивает руку Регины. – Ты даже не знаешь, что я хотела сказать, – упрекает она, забывая, что только что думала об уме женщины, смотрящей на нее так пристально. Регина надменно фыркает, однако взгляд ее все еще предельно насторожен и угрожающ. – Я не знаю? – она чуть отодвигается и приподнимает брови. – Ты хочешь сказать, что я нравлюсь тебе. Что ты испытываешь ко мне не только похоть, но нечто большее. Что мы могли бы попытаться быть вместе. Эмма хочет добавить, что она не имеет в виду любовь или что-то такое – хотя, конечно же, имеет, и это слишком сложно отрицать, – но Регина не дает ей это сделать. Она склоняется и подцепляет двумя пальцами подбородок Эммы. – Я ведь просила тебя. И ты сказала «да». У нее немного усталое выражение лица. Будто она знала, что этим все закончится. Эмма помнит. И ей стыдно, что она пытается нарушить обещание. Но как сдержаться, когда в груди пылает миллион солнц, и они сжигают, и грозятся спалить дотла, и слова сами ложатся на язык, потому что хочется говорить их только Регине – и никому больше! Регина смотрит на нее с укоризной, однако Эмму смущает не это. Она пылко спрашивает: – Почему ты не хочешь дать шанс? Себе, мне, нам? Мы вместе… – Не будет никаких «вместе», Эмма! – тут же перебивает ее Регина, и словно от ее напора мигает, едва не погаснув, лампа. – Это лудус. Это Рим! Это не твои бесконечные свободные просторы! И ты не мужчина, чтобы нас могли соединить узами брака и оставить в относительном покое. Она хватает Эмму ладонями за щеки и сильно сдавливает их, словно надеется, что так ее слова приобретут больший вес. Взгляд ее пронзает Эмму насквозь и один за другим тушит весь тот миллион солнц, что все еще горят в сердце. – Ты говоришь, – шепчет Регина, и шепот ее сдавливает горло, – что рядом со мной могла бы вынести все – но если меня заставят ублажать кого-то, что тогда? Что ты сделаешь? Будет ли это тебе приятно? Сможешь ли ты это перетерпеть и не наделать глупостей? А если мне причинят боль, и ты станешь тому свидетелем – переступишь ты через себя, чтобы меня не наказали еще больше? На губах ее по-прежнему витает призрак усмешки, но он блеклый и ненастоящий. Словно Регина заставляет себя улыбаться, и у нее это плохо получается. – Со мной произошло как раз это! – с вызовом бросает Эмма. Регина утомленно качает головой и издает смешок, отпуская ее. – Не надо сравнивать меня с собой, Эмма. Это ты хочешь чего-то большего для нас. Я – нет. Она делает все, чтобы Эмма поверила. Но та не может. Теперь - нет. Регина снова смотрит на себя в зеркало. Волосы ее почти высохли и черной волной лежат на плечах. – Пока что у нас не было ничего, – буркает Эмма, поднимаясь. Она надеется, что Регина встанет тоже, но этого не происходит. Регина продолжает смотреться в зеркало, затем тяжело бросает: – Я не могу доверить тебе свою жизнь, Эмма. Однажды я уже пыталась, с другим человеком… Ничего не вышло. Я не хочу снова проходить через это. Это важное признание. Однако Эмма, занятая собственными переживаниями, пропускает его мимо ушей, лишь отметив: все просто, у Регины был плохой любовный опыт, и она не хочет его повторения. Ничего больше. В голове мелькает быстрая мысль: не говорит ли Регина о Сцилле? Не та ли подарила ей столь нежно любимую цепочку? – Я не тот человек! – сердится Эмма, которой не нравятся какие-то нелепые сравнения с кем-то из прошлого Регины. – И я не собираюсь причинять тебе боль! Слова ее срывает смешок с губ Регины, и призрак вновь обретает плоть. – Ты можешь не собираться, – шелестит Регина. – Но тут полно тех, кто соберется за тебя. Она обхватывает руками плечи и горбится, будто ей внезапно стало холодно. Эмма испытывает острую необходимость согреть ее, но не успевает сделать ровным счетом ничего. – Уходи, – требует Регина. – Тебя могут хватиться. И ко мне могут прийти. Она не говорит, кто хватится Эмму посреди ночи или кто придет к ней, но таких подробностей и не нужно. Их дважды прерывали в молельне – совпадение? Регина поворачивается к Эмме и хмурится. – Уходи, – повторяет она. – Сейчас же. И отворачивается снова, будто боится встретиться взглядами напрямую. Будто знает, что сдастся в тот же миг. Эмма ловит взглядом ее отражение в зеркале и убеждается: Регина не злится. Она насторожена, раздосадована, испугана, но злости нет. И это только еще больше убеждает Эмму в собственной правоте. Она кидает взгляд на браслет, поблескивающий на чужом запястье. Регина испытывает к ней чувства. Которых боится. Можно ли это понять? Можно. Но нельзя бояться до конца жизни. Нельзя не жить, а существовать. Эмма не позволит Регине замкнуться в себе, как позволили остальные. Она вытащит ее. И из лудуса, и из прошлого. Эмма уходит с твердым намерением в ближайшее время продолжить этот разговор. До победного конца.