Te amo est verum

Vale прощай

Лудус взволнован. Он гудит, будто растревоженный улей, и гладиаторы пчелами вьются вокруг Эммы, пытаясь выяснить, за что же ее продали Лупе. Но она хранит молчание, потому что это – не только ее тайна, и самое удивительное, что и Аурус, и Кора тоже не спешат болтать о ночном происшествии на всех углах. Эмма окончательно уверяется в молчании хозяев, когда сталкивается в галерее с Ласертой, и та язвительно бросает: – Что, рабыня, папочка, наконец, разглядел твое истинное лицо? Эмма сжимается, готовая ударить, если Ласерта скажет что-то плохое о Регине, но та лишь фыркает: – Я всегда знала, что ты бесполезна, и однажды отец должен был это понять! Ни на что не годишься, кроме как в подстилки Лупе! Ласерта продолжает говорить отвратительные вещи, совершенно не стесняясь, и у Эммы отлегает от сердца. Про нее – пусть говорит. Пусть придумывает, пусть обвиняет – ничего страшного. Главное, чтобы Регина осталась в стороне от всего этого. Первые два дня Эмма будто ходит по углям, в любой момент ожидая, что за ней приедет Лупа или ее люди. Она с опаской выходит из лудуса на арену, думая, не запретил ли Аурус Августу тренировать ее, но Август просто подает ей мечи и, как обычно, покрикивает, чтобы она трудилась усерднее. На какое-то время Эмме удается забыть о произошедшем, однако едва она остается одна, как воспоминания накатывают приливной волной, и невозможно избавиться от них. Эмма ворочается с боку на бок и практически ощущает Регину рядом. Она гладит ее по волосам, касается кончиками пальцев бархатистой кожи, целует и шепчет бесконечные признания, чтобы в момент, когда Регина открывается ей полностью, услышать крикливое: «Слезь с нее!» Кора приходит в сны Эммы с завидной регулярностью, и Эмма всякий раз вскакивает в холодном поту, раздираемая на части пульсирующим возбуждением и страхом за уже произошедшее. Буквально несколько вдохов – и страх уходит, как, впрочем, и похоть, но Эмма еще долго сидит, не в силах лечь обратно, и растирает лицо ладонями, коря себя. Она виновата. Она пришла к Регине и вынудила ее сделать то, что они сделали. Она думала, что все обойдется. Хотела верить в это, отпихивала прочь все доказательства обратного. Вожделение застлало ей глаза, заставило видеть то, чего не было в реальности… Эмма глубоко вздыхает и борется с желанием снова прийти к Регине. Но снаружи слышны размеренные шаги очередного соглядатая: они не оставляют ее в одиночестве ни на миг. Аурус пообещал им снять голову с плеч, и они стараются изо всех сил. По нескольку раз на дню Эмма пытается пробраться в домус – ей все равно, случится ли это под чьим-то присмотром или нет, – но люди Ауруса ни в какую не хотят идти ей навстречу. А вот время – идет, даже бежит, и от осознания, что его становится все меньше, Эмма теряет аппетит и остатки сна. Утром, за завтраком, рядом с Эммой садится Робин, и она радуется ему, потому что в последнее время они совсем не видятся: Робин почти всегда в домусе и тренируется самостоятельно на большой арене – еще одно милостивое дозволение Ауруса. Или ограничение, трудно понять. – Как ты? – участливо спрашивает приятель, и Эмма криво усмехается, не зная, что ответить. – Не очень, – пожимает она плечами. Стоит ли рассказать ему? Он, наверное, поймет. А вдруг расскажет Мэриан? А та – кому-то еще? Пока Эмма колеблется, Робин берет ее за руку и сжимает пальцы своими: грубыми и мозолистыми. – Я верю, ты еще вернешься сюда, – убежденно говорит он. Мимо проходит соглядатай и очень пристально смотрит на их соединенные руки. Эмма провожает его злым взглядом и, склонившись к Робину, торопливо шепчет: – Ты не знаешь, как я могу заставить Ауруса передумать? Она готова на это. Ей потребовалась целая бессонная ночь, чтобы понять: ради возможности остаться с Региной она пойдет на любое унижение, которое потребует Аурус. Она даже может переспать с Галлом! Или с кем-то еще! При последней мысли Эмма морщится, но она поклялась Одину, что примет любое условие, если ей посчастливится добиться от Ауруса прежнего мирного расположения к себе. Однако ни один соглядатай не согласился отвести ее к хозяину, как бы сильно Эмма ни просила. Вчера она находилась в таком отчаянии, что готова была просить милости у Коры или даже у Ласерты, но сегодня поняла, что есть еще один вариант. И вот он, сидит рядом с ней. Вот только Робин, к великому разочарованию Эммы, удрученно качает головой. – Насколько я знаю, деньги за тебя уже внесены Суллой. Вряд ли Аурус пойдет на ухудшение отношений. Эмма кивает, а внутри у нее все переворачивается и падает. Это конец. Пламя досады, обиды вспыхивает было и тут же тухнет. Эмма отворачивается. Может, попробовать прорваться силой? Упасть на колени? Молить о прощении? Перед глазами стоит улыбающееся лицо Регины. Эмма не может ее подвести, но не получится ли так, что своими мольбами она лишь наведет Ауруса на мысль об ужесточении наказания для рабыни? Эмма кусает нижнюю губу, лихорадочно размышляя. Велик, велик соблазн сделать вид, что идет за Робином, а в домусе оторваться от охраны и броситься в бег, метнуться в таблинум и претворить в жизнь задуманное. Но она подведет Робина, подведет соглядатая и, возможно, Регину, не говоря уж о себе. Так кому будет лучше? Разве не проще пока что смириться? Эмма только и делает, что смиряется. Вот только разума ей пока хватает, чтобы, продираясь сквозь злость и безумное желание действий, понимать: одна она не способна ни на что. Только приблизить свою смерть. Робин остается с ней до конца завтрака и вдохновленно рассказывает про своего мальчугана. Эмма слушает его рассеянно, вполуха, и ковыряется во вчерашней вареной рыбе, которую по какому-то недоразумению им подали еще и сегодня, а после, решив не тренироваться, идет к воротам, где ждет ее Пробус. Вернее, он не ждет, но рад видеть и немедленно соглашается сопроводить ее в прогулке по городу. Он отпускает второго соглядатая, учтиво распахивает перед Эммой ворота, и они выходят на улицу, пригретую солнцем. Чего ждет Эмма от этой прогулки? Нет, она не собирается пытаться убежать. Или встретиться с Беллой. Ей просто надо размять ноги. Подумать. Еще раз убедиться, что она поступает правильно в сложившейся ситуации. Пробус шагает рядом и постоянно смотрит на Эмму, будто ждет, что она спросит его о чем-то или же сам хочет спросить, но не решается. Эмма игнорирует его какое-то время, наслаждаясь внезапной пустотой в голове, потом резко останавливается и заступает ему путь. – Что? – грубовато спрашивает она, смело заглядывая в его светлые глаза. – Ты что-то хочешь сказать? Вокруг них много народу. Они еще не добрались до рынка, но уже слышны крики торговцев, а те люди, что обходят их, многочисленные покупатели. Все они заняты своими делами, им нет дела до гладиатора и соглядатая, но Пробус отчего-то смущается, подхватывает Эмму под локоть и отводит ее в сторону, в узкий проход между домами, где ожесточенно чешется бродячая собака. А потом говорит: – Тебя купил Сулла… Словно новость сообщает. Эмма усмехается и вздергивает подбородок. – Не Сулла, – уточняет она. – Лупа. Она не знает, почему хочет сделать Пробусу больно. Может, оттого, что он кажется слабее ее, даже несмотря на всю амуницию. Он слаб не физически, и Эмма чувствует это, понимая, что занимает место Ласерты или Паэтуса. Мерзкое, отвратительное ощущение. Но оно ей нравится. Пробус теряется и кашляет, потирая двумя пальцами щетину на подбородке. Его светлые кучерявые волосы лежат небрежно, словно он только что усиленно ерошил их. Эмма смотрит на него и думает: а если бы она стремилась переспать с ним, Аурус поступил бы так же, как поступил? Или ему было бы наплевать? Что если он печется только о Регине? Дурная мысль закрадывается в голову. Эмма морщится. Регина может спать с хозяином. И именно поэтому Аурус не назначил ей практически никакого наказания. Именно поэтому Кора потащила их к нему, чтобы супругу было больно и неприятно, чтобы показать ему, что собственный гладиатор его предал. Но почему же в таком случае Аурус увлекся Беллой? И почему Регина молчала? Что стоило ей сказать? Эмма была уверена, что все дело в ней самой. От этих мыслей захватывает дух, и Эмма, ведомая чувством нахлынувшей злости, подходит к Пробусу и, ухватив его руками за щеки, приподнимается на цыпочки и крепко целует в губы: словно бы для того, чтобы проверить себя. Она ничего не чувствует при поцелуе, просто касание губ, а вот Пробус, кажется, принимается волноваться еще больше. Он неловко кладет Эмме руки на плечи и сжимает пальцы, чтобы она не убежала, а в момент, когда Эмма отстраняется, продолжает тянуться за ней губами. Эмма отпускает его. Нет. Она любит Регину. И будет любить ее всегда. Ничего не выйдет. Ни с Пробусом, ни с кем-то другим. Эмма рада, что получилось именно так. Она не планировала проверять, но результат убедил ее окончательно: нужно увидеться с Региной. Сегодня. Потому что неизвестно, что будет завтра. Пробус открывает глаза, понимает, что выглядит глупо, и торопливо отступает, отпуская плечи Эммы. Щеки его покрывает густой румянец, обычно несвойственный мужчинам. Он хватает ртом воздух, будто собирается что-нибудь сказать, и отводит взгляд. Тогда вместо него говорит Эмма: – Прости, – и это звучит для нее просто и спокойно. – Я хотела оставить тебе что-нибудь на память о себе. Если мы больше не увидимся после того, как Сулла заберет меня. Она лжет и знает об этом. Ей просто нужно увидеть Регину. А Пробус может это устроить. И Эмме совсем нетрудно поцеловать его снова, если придется. Пробус устремляет на нее грустный взгляд. Эмма принимается было его жалеть, но спешно прогоняет это неверное чувство. Жалость не несет в себе ничего полезного, Регина была права. Легко кого-то пожалеть, трудно действительно ему помочь. – Значит, это поцелуй на прощание? Задел на будущее? – робко улыбается Пробус, и Эмма слышит в его голосе надежду. Как сделать так, чтобы не слишком обманывать его ожидания, но и не настроить против себя? Эмма медленно качает головой. – Мне хотелось бы, но… Она делает вид, что ей очень грустно, и добавляет: – Но мое сердце несвободно… Она отводит на мгновение взгляд, усмиряя сердце и гадая, во что выльется ее опасная игра. А если Пробус догадается, о ком она? Что он сделает тогда? Но Пробус всего лишь выглядит несчастным, хоть и силится улыбаться. Он совершенно очевидно влюблен в нее, и в другое время Эмме было бы не по себе от собственных действий и обмана, однако сейчас ей нужно повидаться с Региной. Очень нужно. – Я знаю, – вдруг говорит Пробус и в ответ на удивленный взгляд Эммы поясняет: – Сердца таких девушек, как ты, никогда не бывают свободны для таких парней, как я… Он несмело берет ее за руку и так же несмело сжимает пальцы. – Если бы я мог выкупить тебя… Он не продолжает, а Эмма не принуждает его к этому, позволяя ему гладить себя по запястью. Она терпит это, как и многое другое, и думает, что жизнь – дрянная штука, если заставляет обманывать хороших людей. – Кто знает, – выдыхает она, непонятно зачем улыбаясь Пробусу. Она только что намекнула, что все может случиться? Да. Именно так. Наверное, зря. Они гуляют по городу еще очень долго, и Эмма позволяет Пробусу рассказывать о своем детстве, а сама делает вид, что слушает, и нетерпеливо поглядывает на заходящее солнце, думая, когда же наступит правильный момент для ее просьбы. Но Белла не посвящена в ее планы, а потому возникает совершенно неожиданно и тараторит, не успев поздороваться: – Тебя продали?! Она отпихивает Пробуса в сторону, жестом велит ему отойти, хватает Эмму под руку и нашептывает ей на ухо, не останавливая шаг: – Хотела тебе посочувствовать, но как же здорово, что мы сможем видеться чаще! Эмма говорит: «Да», и думает, что ее бы все устроило, абсолютно все, не лишайся она Регины. Целых два месяца та не будет выходить из лудуса… Стоит все же спросить у Беллы про проход в подземелья, она ведь так и не рассказала. Белла косится на плетущегося позади Пробуса и вполголоса спрашивает Эмму: – Что ты такого натворила? Аурус почти никогда не продает своих гладиаторов. А на тебя он делал такие ставки… Эмма сглатывает. Она не рассказала правду Робину, а Белле стоит? Аурусу, она, конечно, не донесет, но, может, сумеет надавить на него? Нет, нет, нельзя. Это ведь не только ее тайна! Она принадлежит и Регине. – Меня застали не в том месте, не в тот час, – уклончиво объясняет она. Белла понимающе кивает. У нее сегодня чуть завиты волосы, и кудряшки забавно падают на лицо, делая его слишком взрослым. Старается для Ауруса? – Видно, совсем-совсем не то место было, – с нажимом повторяет она, и настает очередь Эммы кивать. Совсем-совсем. Белла провожает ее почти до самого лудуса, в который раз косится на стоящего в отдалении Пробуса и многообещающе шепчет, обнимая Эмму: – Когда тебя заберут, мы познакомим тебя с нашим лидером. У Эммы замирает сердце, будто ее пообещали представить самому Одину. Лидер повстанцев… Она давно догадалась, что Лилит – всего лишь его правая рука. На слишком многие вопросы она не может дать ответа или отвечает слишком уклончиво. Что ж, переезд в домус Суллы обещает и хорошие вещи. Жаль, что их так мало. Белла упархивает, маша на прощание рукой: в ее корзине еще много цветов, которые она наверняка намерена распродать за сегодня. Эмма смотрит ей вслед и едва слышит Пробуса, который говорит, подойдя ближе: – За тобой приедут завтра. Эмма вздрагивает, не оборачиваясь, и не спрашивает, как он успел узнать. Может, всегда знал, просто молчал. Завтра! Значит, сегодня – последняя возможность. И она умоляюще смотрит на Пробуса. – Помоги мне, – срывается с ее губ едва слышно. Пробус удивленно вскидывает брови. – Что? Эмма порывисто хватает его за руку. – Мне нужно в домус. Увидеться с Региной. Сердце стучит, едва ли не пробивая ребра. Эмоции захлестывают с головой, изливаются в кровь и заставляют ее бурлить. – С управляющей? – уточняет Пробус и, дождавшись кивка, пожимает плечами: – Мне велено следить за тобой. У него извиняющийся тон, что только на руку. Значит, он хотел бы помочь. – Следи! – с жаром соглашается Эмма. – Но мне нужно… передать ей кое-что… для одного человека… Она придумывает на ходу и чувствует, как лицо пылает от вранья и страха за то, что вранье будет раскрыто. Но нельзя не пытаться! Нельзя не пробовать! Иначе останется только прорываться с боем, и вряд ли это как-то ей поможет. Пробус оглядывается, будто проверяя, не подслушивает их кто-либо, потом снова смотрит на Эмму. Он колеблется, это видно по его глазам, и Эмма сильнее сжимает его руку. Может быть, она сумела бы даже заплакать, но Пробусу это не требуется. – Это для того, кого ты любишь? – глухо спрашивает он, и Эмма выдыхает с чистым сердцем: – Да! Она понимает, что ему больно такое слышать. Она понимает, что поступает некрасиво. Но у нее нет выбора. И она обязательно загладит свою вину, она придумает, как именно! Пробус, наконец, соглашается. Эмме безумно хочется его обнять, но она боится, что это снова расценят как-то не так, поэтому она ограничивается очередным пожатием его руки и пылким «спасибо». Пробус кивает. – Ночью, – сразу предупреждает он, и Эмма это полностью устраивает. Тем более что ночь вот-вот наступит. На ужине снова появляется Робин. Он весело смеется о чем-то с другими гладиаторами, и Эмме немного обидно, что все уже забыли о ее продаже. Но чего она ждала? Здесь у нее нет друзей: настоящих, которые будут долго переживать ее уход. Да и она… О ком она станет скучать больше всего? О ней. После того, как все расходятся по комнатам, Эмма нетерпеливо вертится на кровати, ожидая, пока лудус уснет, и мгновенно подскакивает, когда слышит шепот Пробуса: – Эмма? Он ждет ее в полутемной галерее и манит за собой, прикладывая палец к губам, призывая молчать. Эмма понятливо кивает и на цыпочках идет за ним. Уже на тренировочной арене Пробус вдруг останавливается, разворачивается и очень серьезно говорит: – У тебя будет мало времени, Эмма. Любой раб может увидеть нас и донести. – Конечно! – соглашается Эмма, предвкушающе дрожа. Она просто хочет увидеться с Региной. Просто хочет признаться ей в любви. Пробус вздыхает, качает головой и ведет Эмму дальше. Им несказанно везет, потому что навстречу попадается только один раб, да и тот не обращает на них внимания. Эмма видит, что Пробус напрягается, когда они встречаются с ним, но раб даже не поднимает глаза. Здесь не любят соглядатаев. И Пробус – не исключение. Возле комнаты Регины Пробус останавливается. – Мало времени, Эмма, – повторяет он и, чуть помедлив, уходит, давая понять, что не станет подслушивать. Эмма смотрит ему вслед, потом встряхивается и ужом пробирается в комнату, почти не откидывая занавесь. Взгляд выцепляет кинжал, который она уже однажды видела здесь. Он снова лежит на столе, будто так и надо, будто никому не будет дела до него при случае. Эмма смотрит на него, совсем недолго. У нее есть другие дела и заботы. Какая ей разница, что хранится в этой комнате? Гораздо больше ее волнует, кто здесь живет. Регина, расстилающая постель, стремительно поворачивается. – Ты что здесь… – начинает она, но Эмма хватает ее в объятия и закрывает рот поцелуем, не давая вырваться. Регина пытается сопротивляться, однако недолго и вот уже целует Эмму в ответ не менее жарко. А потом все же шепчет ей в губы: – Ты не должна была приходить. – Должна, – таким же шепотом заверяет ее Эмма, дрожа от счастья держать ее в своих руках. – Я виновата. Из-за меня ты пострадала. Прости меня. Она быстро целует Регину в уголок губ, а та выдыхает: – Не надо, Эмма. Мы обе виноваты. Тут нечего обсуждать. Она выворачивается из рук Эммы и отступает на шаг. Лицо ее напряжено, но в глазах не читается ничего, кроме радости. Она рада видеть Эмму, и пусть ее слова говорят совершенно о другом: Эмма уже научилась понимать, что к чему. Вот только встречу эту она себе представляла немного иначе. – Не будь жестока, – просит она. – Обними меня. Она протягивает руки, но не получает взамен ничего. – Уходи, Эмма! – встревоженно шипит Регина, оглядываясь, будто боится, что кто-то может прятаться в ее комнате. – Уходи! Тебе мало того, что уже случилось? Тебе мало?! Вот теперь ее глаза рассерженно поблескивают. Настроение у нее сменилось, Эмма ощущает это кожей. И аромат фазелийской розы будто бы стал острее. Внутри поднимается волна протеста. Она рисковала, чтобы пробраться сюда! Поставила под удар другого человека! А Регина… – Меня продали, Регина, – с отчаянием говорит она. – Ты понимаешь? Я не вернусь сюда. Она хочет сказать: «Могу не вернуться», но язык не поворачивается. Боги в который раз посмеялись над ней. Услышали ее мысли и сделали так, что она пожалела. Хотела ли она очутиться в доме Суллы, рядом с заговорщиками, таким образом? Конечно, нет! И, конечно, ей мало того времени, что отвел Пробус, учитывая, что все, как обычно, идет не так, как задумано. Во взгляде Регины при словах Эммы промелькивает что-то, чему сложно подобрать определение. Она будто бы дергается навстречу, но тут же отступает обратно. Держит себя на расстоянии. И это тревожит Эмму. Не злит, нет, но сердце не на месте. Она не опускает рук, однако уже понятно, что Регина не подойдет. Эмма поджимает губы и прерывисто вздыхает. – Регина… Регина тут же обрывает ее: – И что ты хочешь, чтобы я сказала тебе напоследок? У нее странное выражение лица. Она будто и хочет, и не хочет услышать ответ на свой вопрос. Эмма криво улыбается. – Поцелуй меня еще раз. Она могла бы попросить о сотне, тысячи поцелуев, но и их будет мало. Ей всегда будет мало Регины. Как же поздно она это поняла!.. – Нет, – коротко отвечает Регина и скрещивает руки на груди, будто отстраняясь. Ее светло-зеленая туника кажется темнее из-за неяркого освещения. На запястье поблескивает браслет, от которого Эмма вдруг не может отвести глаза. Дышать становится трудно. Регина носит ее подарок. Несмотря ни на что. Невзирая на жестокие слова, на бесконечные попытки оттолкнуть… Даже если она спит с Аурусом… Она носит ее подарок. И внезапно не остается сил, чтобы дальше молчать. – Я люблю тебя, – первое в жизни признание Эммы получается обреченным и грустным. Да еще и Регина смотрит на нее так, будто услышала проклятие. – Забери свои слова обратно! – тут же требует она. – Ты клялась, что не посмеешь этого сделать! Она выглядит разъяренной и пятится, когда Эмма снова пытается подойти ближе. – Не смей! – она выставляет руку. – Не приближайся! У нее испуганные глаза и сбившееся дыхание. Она действительно боится – но чего? Воздух пропитан напряжением. Он такой густой, что его можно кромсать мечом. Или кинжалом, который все еще лежит на столе возле зеркала: да куда ж он денется? Эмма покорно останавливается. И повторяет: – Я люблю тебя, Регина. Во взгляде Регины – бесконечность падения и обреченность. Она размахивается и дает ей пощечину. Сильную, резкую, обжигающую. Эмма пошатывается и стискивает зубы. В чем она виновата на этот раз? – Почему? – горько спрашивает она, не надеясь на ответ, но, видимо, Регине тоже нечего терять. – Ты призналась мне в любви, а теперь исчезаешь! – в голосе Регины – все еще страх. И Эмма ставит себя на ее место. Кто-то уже бросил ее – вот так. Поклявшись в вечной верности и не сдержав слова. А что делает она? Идет по кругу? Повторяет то, что для Регины – самый большой страх? Но как теперь забрать слова обратно… Она вздрагивает и протягивает руки, собираясь сказать, что все будет хорошо, что она все исправит, пусть только Регина даст ей время. Пусть только верит в нее. Но вместо этого говорит совершенно другое: – Лилит сказала мне, что ты тоже с заговорщиками. Мы будем видеться. Я тебе обещаю. Регина меняется в лице так быстро, что кажется, будто кожа вот-вот сползет с него. Она хватается за свое горло и открывает рот, а потом закрывает его, так и не выпустив из себя ни слова. Эмма думает, что все это относится к ней, но тут замечает, что взгляд Регины устремлен куда-то поверх ее плеча. И, разворачиваясь, Эмма уже знает, что увидит. – Я все слышал, – глухо говорит Пробус с порога, рука его покоится за эфесе гладиуса. – Про заговорщиков. Глаза его бегают, рот искривлен, взгляд, наполненный недоверием и отвращением, перескакивает с Эммы на Регину и обратно. Воздух был густым? Теперь дышать и вовсе невозможно. По спине скатывается липкий пот. В ушах стучит. В груди теснятся нарастающие удары барабанов: бум-бум-бум! Регина издает непонятный звук. Эмма кидает на нее быстрый взгляд и видит, что лицо ее искажено презрением, маскирующим страх. По темным глазам невозможно ничего понять. Регина спряталась за своими стенами и готовится уйти в отрицание. Эмма понимает, что должна что-то сделать. Она опять все испортила. И вот теперь уже выпутаться из всего этого будет не так просто. Она сглатывает и обращается к Пробусу: – Ты все не так понял… – Эмма, стой на месте! – перебивает ее мужчина и вскидывает руку. – Не подходи! Он явно ошарашен услышанным. Эмма покорно замирает. В голове хаотично носятся мысли, предположения, решения, но ничего не кажется правильным. Аурус убьет их. Распнет на главной площади, а потом хозяева с кнутами будут искать других заговорщиков. Эмма становится больно почти физически. Она всех подставила. Подвела. И Регину. Она подставила Регину. Снова. Пробус вдруг шагает вперед и приближается к Эмме, останавливаясь точно перед ней. – Ты обманула меня, – горько говорит он. Хочет добавить что-то еще, но вместо этого с досадой машет рукой. Переводит взгляд на Регину и долго смотрит, будто пытается что-то отыскать в ней, в ее облике. Регина молчит, ее молчание тяжелее самой тяжелой ноши. Эмма стоит к ней спиной и боится поворачиваться. Как же все исправить?.. – Пробус, – снова заговаривает она, и тот устремляет на нее взгляд. – Пробус, ты не должен… – Я должен. Рот Пробуса мученически искривляется. Он отворачивается, собираясь уйти. Регина стоит, не шевелясь, словно превратилась в статую. Время смерти приближается. Эмма не знает, что делать. Ни одной дельной мысли в голове. Она догадывается только обогнать Пробуса и встать перед ним, заступая путь. – Не надо, – умоляюще просит она его, готовая пообещать все, что угодно. – Пробус, пожалуйста… Она переспит с ним. Пусть только попросит – она сделает все! Но он не должен выдавать Регину! Она не может это допустить! В его взгляде решимость смешивается с жалостью и пониманием. Он качает головой. – Это моя работа, Эмма. Если я не доложу Аурусу, а потом все это всплывет, мне не жить. Прошу тебя, пойми… Он не успевает закончить до того, как Регина вонзает кинжал ему в спину. А потом еще. И еще. Лезвие с тихим хлюпающим звуком выходит из плоти последний раз. Эмма застывает, не в силах пошевелиться. Светлые глаза Пробуса удивленно стекленеют. Вместе с хрипом срываются с губ кровавые пузыри. Он поднимает руку, пытаясь схватиться за Эмму, но не дотягивается и валится: сначала на колени, потом навзничь, нелепо вывернув конечности. Время останавливается и больше никуда не бежит. Смерть пришла, забрала свою плату и ушла снова. Хотя, нет, не ушла. Караулит. Ждет. Она терпеливая. И у нее тоже есть хозяин. Эмма зажимает рот руками: чтобы не просочилось ни единого звука, ни единого всхлипа. И пятится, пятится, пока не натыкается бедром на край стола. Почти не больно, потому что почти ничего не чувствуется. Страх забивает собой все, до чего дотягивается. Эмма пытается дышать, но получается плохо. Слезы близко, и приходится сдерживать их всеми возможными силами. Пробус… мертв. Совсем. Окончательно. Навсегда. Это не укладывается в голове. Но это нужно туда уложить. И быстрее. Регина неотрывно смотрит на неподвижного Пробуса. Грудь ее высоко вздымается и опадает под тонкой тканью туники. С лезвия кинжала сочными каплями падает на пол кровь. Тихо. Мертвая, мертвая тишина. И только оглушительный стук сердца разрывает ее напополам. Чье это сердце? Ее собственное? Или Регины? Эмма убирает руки от лица и пытается сделать вдох. Получается плохо. Что-то черное ворочается в грудной клетке, когда она смотрит на мертвеца. Перед глазами возникает и пропадает, будто призрачный, помутневший янтарь. Фрейя дала четкий ответ. Нужно было просто ему поверить.