Te amo est verum

Experimenta est optima rerum magistra опыт – лучший учитель

Удивление от встречи с Августом проходит быстро, и вот Эмма уже сидит рядом с ним на скамье и внимательно слушает его речи. Он не призывает к немедленному восстанию. Он вообще ни к чему не призывает. И именно это рождает в Эмме смутные подозрения и сомнения. – Завоеватель приближается! – вещает Август, неторопливо расхаживая из стороны в сторону, и взгляды присутствующих следуют за ним. – Поговаривают, что уже весной он доберется до границ Рима. И солдаты, сидящие в Тускуле, отправятся на поля сражений, оставив город пустым. Он делает паузу, и в тишине слышен только стук его деревяшки. Эмма осторожно оглядывается. Видит напряженные лица. Она одна не слышит ничего, что могло бы поднять ее дух? Что заставило бы ее поверить: да, это тот самый путь? И она пойдет им, не взирая ни на что? – Нам нужно быть готовыми! – вскидывает руку со сжатым кулаком Август. Ничего нового. Он не говорит ничего нового. Но рабы кивают и соглашаются. Даже Лилит. Она, впрочем, не так активно. – Готовыми к чему? – подает голос Эмма. Она недоумевает. Только что Август сказал, что к побегу они не готовы и к сражениям тоже. Их слишком мало. Им никого не удается поднять на бунт. Но по интонациям Августа непонятно, хочет ли он этого бунта. Все поворачиваются к Эмме. И Регина, сидящая рядом, тоже: Эмма видит это краем глаза. Сердце снова начинает сильно биться. Регина сама села так. Просто выбрала это место, хоть и полно свободных. Это ведь что-то значит? Это должно что-то значить. Эмма стискивает зубы, когда ощущает, как любовный туман наползает на глаза. Позже. Все позже. Август подходит к Эмме и наклоняется. Сейчас он совершенно не похож на того наставника, каким Эмма всегда держит его в памяти. Он строг и собран, да, как обычно, но что-то новое в нем заставляет Эмму выпрямиться навстречу. Здесь он – лидер. Для этих людей. Для нее самой. Он все это придумал. Эмму пронзает одна быстрая, острая мысль. Зачем? Зачем все это Августу? Ведь он любит Паэтуса. И хочет от него сбежать? Как он себе это представляет? Эмма хмурится и чуть было не пропускает обращенный к ней вопрос: – Как ты сама думаешь, к чему мы должны быть готовы? Август сверлит ее внимательным, смущающим взглядом. Он явно намерен получить ответ. Эмма не знает, что говорить. Она зачем-то поворачивается к Регине. На губах той трепещет добрая, поддерживающая улыбка. И это приободряет Эмму. Она вскидывает подбородок. – Я так и не поняла, зачем ждать Завоевателя, если в планах нет ни побега, ни бунта, ни чего-либо еще? Что он сделает, когда придет? Что он сделает для нас? Она думает, что Август снова пустится в рассуждения. Снова повторит все то, что уже сказал. Но он лишь ухмыляется, чуть отворачивает голову и громко произносит: – Расходитесь. Время близится к концу. Скоро римляне закончат свой пир. Он прерывается лишь на один вдох, чтобы тут же добавить: – Эмма, задержись. Нам есть что обсудить. Эмме тоже так кажется. Лилит моментально встает и подходит к дальней стене, наименее освещенной. Эмме плохо видно, что она там делает, но вот раздается тягостный скрип, и тяжелая дверь, замаскированная под каменную кладку, чуть сдвигается в сторону. Из проема тут же веет прохладой. Эмма невольно ежится: туника красива, но ни капли не греет. Рабы уходят друг за другом, Август прощается с каждым: пожимает руку, заглядывает в глаза, похлопывает по спине, о чем-то спрашивает. Эмма старается не прислушиваться. Она торопливо встает следом за Региной и наконец ловит ее за руку. От этого касания дрожь пробегает по телу, и Эмма выдыхает: – Мне нужно поговорить с тобой! Она готовится к долгому спору и к отказу, но Регина сильно сжимает ее пальцы и шепчет в ответ: – Да. Нужно поговорить. Она выглядит такой спокойной, такой уверенной, что Эмма теряется на мгновение. Что случилось за прошедшее время? К каким выводам пришла Регина? Они все еще держатся за руки, и, наверное, это о чем-то должно подсказать Эмме, ей даже кажется, что она вот-вот уловит правду за хвост, однако подошедшая Лилит разлучает их торопливым шепотом: – Регина будет у меня. Приходи потом. Эмме хочется спросить, никто ли не хватится Регину в лудусе, но ей слишком хочется, чтобы это «потом» наступило, поэтому она лишь молча кивает и неохотно выпускает чужую руку из своей, на прощание ловя еще одну улыбку от Регины. На сердце отчего-то неспокойно. Эмма смотрит, как Лилит уводит Регину через подземный ход, явно ведущий в дом, и не может заставить себя отвести взгляд. Как долго она этого ждала… Как долго мечтала, что все случится… что они встретятся… И вот… Что дальше? Регина снова уходит. Ненадолго. Но это еще одна вечность – без нее. Эмма давит нетерпеливый вздох. Она почти сумела себя убедить, что может жить без Регины. Без ее глаз. Без голоса. Без прикосновений. И всего только пара слов вернула ее туда, откуда она ушла. Пара слов – и Эмма растекается под взглядом, плавится в собственных желаниях, не верит, что им снова придется разлучиться. Как мало ей нужно… Август берет Эмму под руку. Они остались вдвоем, и сквозь неприкрытый проход все еще тянет сквозняком. У Эммы начинают мерзнуть ноги. Она смотрит на Августа и восхищенно качает головой. – Ну, наставник… Ты хорошо скрывался. Никогда бы не подумала. Она вспоминает, как общались Август и Лилит, когда последняя приходила в лудус. Никаких намеков. Смогла бы она так? Наверное. Стоит только захотеть. Август усмехается и по очереди тушит лампы. Берет последнюю в руки и ставит на одну из скамеек, куда садится сам и жестом зовет Эмму. – Этот ход, – указывает он на приоткрытую дверь, – ведет в женское крыло. Когда будешь выходить, прислушайся сначала. Там будет ниша, она занавешена, но всякое может случиться, сама понимаешь. Эмма понимает. И кивает. Опасность морозом покрывает кожу – ненадолго. Эмма рискует каждый день. Может, не в такой мере, но все же. Привыкнет. Как и к остальному. – Ты – лидер, – говорит она очевидное. – Каковы твои истинные планы? Она не верит, что Август просто ждет Завоевателя, не имея на его приход никаких видов. Он может так говорить остальным, заверять их, что тогда будет понятно, что нужно сделать. Но Эмму уже трудно провести. Она во многом видит подвох. А этот подвох щекочет ее под ребрами. Она чует, что все не так просто. Август потирает подбородок. В полумраке пальцы его скребут щетину с характерным звуком. Эмма терпеливо ждет. Ее отчего-то наполняет уверенность, что Август не станет ей врать. – Я скажу тебе правду, – наконец, говорит он, и Эмма улыбается. – Однако ты должна поклясться, что будешь молчать. – О чем? – недоумевает Эмма. Что она должна будет скрыть от заговорщиков? Разве они не на одной стороне? Август улыбается, и это какая-то кривая улыбка. Неправильная. Эмме она не нравится. Но приходится молчать, потому что одно лишнее слово может все изменить – Эмме ли не знать. По ногам все еще бродит сонный ночной ветерок. Эмма думает: Пауллус все еще сидит наверху? Или уже ушел? Она поджимает ноги и выжидающе глядит на Августа. А тот и говорит: – Если сбегать, это не приравняет нас к римлянам. И их избиение тоже ничего не даст. Нам нужно встать с ними на одну ступень. Стать по-настоящему свободными. И только Завоеватель может нам это дать. Эмма хмурится. Встать на одну ступень с римлянами? Она и так на ней, несмотря на рабское клеймо. А когда она окажется подальше от Рима, оно и вовсе не будет играть никакой роли. Август выражается непонятно. И, очевидно, по лицу Эммы это заметно, потому что наставник снова кривится, затем наклоняется поближе и говорит – очень четко: – Мне нужно равенство. Ты понимаешь? Нет. Эмма все еще не понимает. Но когда хочет сказать об этом, быстрая мысль обжигает ее изнутри. Паэтус. Вот с кем хочет быть наравне Август. Но неужели?.. Она недоверчиво вглядывается в глаза мужчины. Это все… ради Паэтуса? Не может быть… Как же так? Нет-нет, это неправда! И она не может удержаться от того, чтобы спросить: – Это ради… него? Эмма не называет имя, выделяя «него» голосом, полагая, что и так будет понятно. И Август усмехается – в который раз. – Считаешь, такое невозможно? Эмма ничего не считает. Она думает, что собирать людей для того, чтобы они подождали момента, когда Август сможет свободно иметь в зад своего любовника – это не то, к чему должен стремиться заговорщик. Ее охватывает возмущение, от которого принимаются гореть щеки. – Зачем тебе остальные в таком случае? – тихо, но яростно интересуется она. – Ты мог бы и в одиночестве подождать… равенства. Эмме очень хочется встать и уйти. Как быстро все меняется! Она пришла сюда в нетерпеливом предвкушении мудрого лидера, а сейчас слышит эти речи и преисполняется отвращения. Может быть, дело в Паэтусе? Может быть, если бы речь шла о ней и о Регине, она думала бы иначе? Август отсаживается от нее. Лицо его становится холодным. Он явно ощущает настроение Эммы. И голос его резок и нетерпелив, когда он снова заговаривает: – Я не собирал людей. Я просто однажды имел неосторожность высказать свое мнение вслух. О том, что нужно дождаться греческую армию. И некоторым эта идея понравилась. Эмма вздыхает и потирает ладонью лоб. Он холодный. А рука горячая. – Допустим, – нехотя отвечает она. – А я вот хочу сбежать. Что мне делать? Она обводит взглядом помещение, приоткрытую дверь, готовящуюся погаснуть лампу, и повторяет: – Так что мне делать? Разочарование опустошает. Опускает руки. Расслабляет без меры. Эмма ждала иного. И ничего не получила. Только нелепую болтовню об ожидании равенства. Но как это произойдет? Неужели Август верит, что это что-то изменит? Даже если его признают равным публично, кто произведет такую же замену в головах окружающих? Кто заставит Паэтуса не стыдиться своей связи? Август останется рабом – бывшим, но рабом. Эмму передергивает от злости, которая спешит на замену разочарованию. И с нажимом повторяет еще раз: – Так что ты прикажешь мне делать? Я ждала совсем не такого развития событий. Она хочет, чтобы кто-то понес ответственность за ее несбывшиеся ожидания. И это должен быть Август. Это он – лидер. А Август только пожимает плечами. – Ты либо с нами, либо без нас. Можешь бежать сейчас. Я велю выделить тебе оружие и продукты. Правда, вряд ли кто-то согласится вывести тебя из города. – А если по-другому? – интересуется Эмма холодно. Чудесно. Просто ждать. С кучкой людей. Ждать. То, что она могла бы делать и в одиночестве. А если Завоеватель сюда не дойдет? Если его не заинтересует Тускул? Что тогда? Ждать снова? Эмма верила, что когда войска оставят город, заговорщики поднимут восстание. Вырвутся и сбегут. Или хотя бы просто сбегут, пользуясь моментом. Но ей не предлагают сбежать. Она не понимает, как люди могут не видеть в Августе… обманщика? Да, вероятно, это то самое слово. Но ведь он не врет им! Он просто не обещает ничего особенного. А они слушаются. И делают то, что могли бы делать и сами. Зачем он им? Просто так? Чтобы кто-то был впереди? Чтобы на кого-то смотреть? Эмма не хочет разочаровываться в Августе, но разочаровывается. И очень быстро. Он не лидер. Он просто человек, который что-то себе придумал. Который надеется, что кто-то решит его проблему. Эмма так не хочет. В голове ее быстро крутится идея найти Лилит и обговорить с ней возможность отделаться от Августа. Он бесполезен. Хочет ждать и ничего не делать? Пусть ждет. А вместо него… Эмма судорожно вздыхает. Видимо, будет она. Эта мысль не тревожит ее так, как могла бы встревожить раньше. Эмма понимает, что от нее пока что не потребуется ничего значительного. Лишь четкий план, которого лишен Август. А потом… Она обещает себе, что обдумает это обязательно. Но не прямо сейчас. Прямо сейчас ее ждет Регина. Эмма встает и с сожалением говорит Августу: – Я не знаю, понимаешь ли ты, но ты никогда не станешь ровней Паэтусу. Мужчина дергается наверх следом за ней и угрожающе нависает. – Думай, что говоришь, женщина! – почти рычит он. Лицо его совсем близко, и светлые глаза кажутся непроницаемо темными. Эмме не страшно. Она устала бояться очень давно. – Ты – всего лишь оратор, Август, – сдержанно произносит она. – Этим людям нужен человек действия. Август неприятно кривится. – Уж не ты ли? – в его голосе слышатся издевательские нотки. – Я призвал их собраться! Он призвал их собраться… Но для чего они собираются? Для имитации сопротивления Риму? Эмма с достоинством кивает. – Может быть. Она запоздало думает, что рассерженный Август может выдать ее Аурусу или Сулле, но сказанного не воротишь. И тогда она, почти не размышляя о правильности решения, применяет тот прием, которому когда-то научила ее Белла. – Если ты, – очень спокойно говорит она, хоть под кожей и бушует кровь, – расскажешь обо мне хозяевам, я выдам и тебя. Август открывает рот, видимо, для того, чтобы возразить что-то, но Эмма не дает ему шанса. – И расскажу про вашу связь с Паэтусом. О том, что ты сверху. Они оба отлично знают, что это будет значить для свободного гражданина. Да и для раба тоже. Даже в столь тусклом и неверном свете Эмма видит, что лицо Августа сереет. А ей внезапно становится хорошо от того, что она сделала. Ей кажется, что она спасает тех людей, что еще недавно сидели на этих скамьях. Да. Она обязательно их спасет. Как и себя. Как и Регину. Ей просто нужны связи в городе. И немного везения. Когда Эмма поднимается наверх, в дом, сердце выпрыгивает у нее из груди. Она была слишком смела там, внизу. Слишком откровенно говорила. Строила слишком большие планы. Но как быть, если разочарование ее оказалось даже не велико – огромно? Она так стремилась узнать, кто же лидер… И вот узнала. Ничего. Ничего не изменилось. Она просто потеряла время. Мог ли Август убить ее прямо там? Наверное. Но он этого не сделал. Эмма встряхивает головой, когда поднимается на последнюю ступеньку. Помня наказ Августа, она старательно прислушивается, но не слышит ничего. Как не видит и двери. Но она должна быть, ведь остальные как-то вышли. Эмма ощупывает кладку, потом просто давит на нее плечом, с тревогой ожидая утробного скрипа. Дверь же открывается абсолютно бесшумно, и Эмма выскальзывает без проблем, в самом деле оказываясь в достаточно глубокой нише, отделенной от галереи плотным занавесом. Она тщательно закрывает дверь снова и обращается в слух еще раз. Нужно добраться до Лилит. Там Регина. Там Регина. Эмма встряхивается, избавляясь от послевкусия неприятного разговора. Ей кажется, что Август этого и добивался: сложить на ее плечи свои обязанности. Иначе зачем все это? Неужели он всерьез думал, что она проникнется подобным откровением? Хватит! Она не будет думать об этом сейчас! Только не сегодня. На женской половине дома тихо, и только откуда-то доносится восторженный голос Неро. Эмма, невольно улыбаясь, идет на него, тем более что ей все равно в том же направлении. И каково ее удивление, когда она видит Лилит, стоящую у собственной комнаты, словно страж. – Что случилось? – мгновенно подбирается Эмма, готовая бежать и спасать Регину. Но Лилит успокаивает ее: – Просто слежу, чтобы никто не помешал. Эмма невольно глядит в сторону комнаты, из которой по-прежнему доносится громкий и довольный голос Неро. Лилит понимает ее сомнения и хмыкает: – Он часто бывает у меня. Все привыкли. – Но ты-то здесь, а не там, – справедливо замечает Эмма и уже хочет пройти в комнату, где Неро, видимо, заткнул Регине рот, раз продолжает болтать в одиночку, но останавливается. И хмурится, понижая голос: – Ты знала, что за план у Августа? Чего он хочет на самом деле? К ее удивлению, Лилит спокойно кивает. – Да. Эмма хмурится еще больше. – Почему ничего не сказала мне? Лилит смотрит на нее с легкой полуулыбкой. – Ты должна была услышать все сама. Чтобы понять, что к чему. Она замолкает на какое-то время, затем продолжает: – Я всегда была против бессмысленного ожидания, и Август это знал. Эмма тут же вспоминает тот день, когда Август подошел к ним во время тренировки. Значит, они не ладят. Что ж, это многое объясняет. И радует, что не одной ей это кажется полной глупостью. А потом она понимает кое-что, и это морозной дрожью пробегает у нее по плечам. Не может быть. Ведь Лилит утверждала обратное… – Ты хотела, чтобы я заняла его место? – уточняет Эмма и со смешанными чувствами видит откровенную, широкую улыбку на лице Лилит. – Я верю в тебя, – кивает та. – Тебе просто надо было осознать свои возможности. Эмма открывает рот, чтобы сказать, что ничего она пока что не осознала, но внезапный мягкий смех Регины в ответ на какую-то фразу Неро заставляет ее развернуться и, отдернув занавесь, войти внутрь. Она хочет укорить обоих за то, что они не соблюдают осторожность, но снова не может произнести ни слова, когда видит Регину. Когда видит, как та на нее смотрит. И сколько всего в ее глазах. Эмма знает, что в ее собственном взгляде горит любовь. Нежность. Страсть. Все вместе. Все, что она не может выразить словами. Все, что ей хочется отдать Регине. И она отдала бы ей это прямо сейчас, однако Неро, завидев Эмму, соскакивает с кровати и бросается обнимать ее. Эмма рассеянно обнимает его в ответ. – Он пожал мне руку! – взахлеб хвастается Неро и трясет правой рукой. – Фур! Я теперь никогда не буду ее мыть! Он счастлив и горд, и насмешка дрожит на губах Регины, следящей за мальчуганом. Видно, что она это откровение слышала уже не раз. И будто неосознанно поглаживает браслет, обвивающий запястье. Эмма мягко смеется: от слов Неро и от того, что подарок все еще принадлежит ее любимой женщине. – Ты и так редко моешься, пострел, – она ерошит мальчугану волосы. – Ты уже познакомился с Региной, как я погляжу. Неро кивает и на мгновение оборачивается. – Она рабыня Ауруса. Эмма едва удерживает свой язык, который почти сворачивается в «Она принадлежит мне!» и шепчет мальчишке: – Значит, ты понимаешь, что ей уже пора. Неро щурится. – Я не маленький, – бурчит он. – Я знаю, что она не должна здесь находиться. И что она просто пришла в гости к Лилит. Эмму охватывает ревность, однако она давит ее очень быстро, понимая, что нет причин. Неро не может знать. И не узнает. Регина смотрит на мальчугана пристально, но без особого интереса. Словно терпеливо ждет, когда он уйдет. Эмма перехватывает ее взгляд, и тепло предвкушения заполняет сердце. Оно бьется почти до боли, терзая грудную клетку. Эмма скучала. Но умудрилась загнать свою тоску так глубоко, что почти забыла, как это может быть. И вот теперь вспоминает. Словно обухом по голове. И хочется сесть, а лучше – лечь, и чтобы Регина легла рядом. Вот только это невозможно. Эмма закусывает губу, заставляя себя вернуться к щебетанию Неро. Сейчас в ее голове нет ни Августа, ни заговорщиков, ни Лупы. Ничего. Только темноглазая женщина, до которой так просто и так сложно дотронуться. – Слушай, – выдыхает она наконец. – Пострел, тебе пора уже. Беги к Руфии, она уж тебя потеряла, наверное. Взгляд Регины равнодушно скользит по мальчику, который подпрыгивает и радостно сообщает Эмме: – Руфия сегодня пекла сладкий пирог! Обещала оставить мне кусочек! Я и забыл совсем! – Здорово! – вполне искренне радуется Эмма, и Неро, присвистывая от восторга, стремительно убегает, сверкая голыми пятками. Звуки шагов его исчезают очень быстро. Регина смотрит ему вслед и ничего не говорит, а потом поворачивается к Эмме. И спокойно спрашивает: – Хочешь меня? Будто только для этого она здесь. Это абсолютно невозможный, невероятный, неожиданный вопрос. В одно мгновение мир Эммы сужается до лица Регины, от которого она внезапно никак не может отвести взгляд. Дыхание застревает в горле, вырывается со свистом. Нет никаких мыслей. Только глаза Регины. Ее губы. И этот вопрос, эхом бродящий по телу. Проникающий между ног. Хочешь меня? Эмма знает, что может ответить только одно. И она дергается к Регине, стремясь захватить ее в объятия. А потом останавливается, не дойдя шага, и это самое мучительное из того, что она сделала за долгое, очень долгое время. Ситуация с Пробусом многому научила ее. Как минимум, сначала думать. А потом делать. И Эмма заставляет себя отступить, видя, как удивление заполняет взгляд Регины, как она выпрямляется, словно собирается встать следом. Эмма успокаивающе улыбается ей и торопливо выходит в галерею, где прохаживается из стороны в сторону Лилит. И говорит ей, почти не задумываясь: – Здесь есть тихое место? Лилит понимает почти сразу. И усмехается. Эмме должно быть стыдно, но внутри у нее полыхает огонь, и ей нет дела ни до чьего насмешливого взгляда. Она хочет ковать железо, пока горячо. И что-то вынуждает ее торопиться. Усмешка Лилит быстро становится понимающей, и она кивает, говоря: – За мной. Живо. Эмма приподнимает занавесь и машет Регине. – Идем. Та молча выходит из комнаты. Она ни о чем не спрашивает. И держится рядом с Эммой, пока они идут за Лилит, каждое мгновение рискуя натолкнуться на кого-то из хозяев. Эмме слишком поздно приходит это в голову, но, к счастью, Лилит уже останавливается и указывает на очередную нишу, в которой лениво курится фимиам и горит одинокая лампа. – Там дверь. За дверью комната. Вы будете одни. Но поторопитесь. Лилит не говорит, зачем торопиться, а Эмма не спрашивает. И так понятно. Она всматривается, пытаясь разглядеть дверь, в то время как Регина уже толкает ее, и та открывается с тихим скрипом. Регина, не оглядываясь, исчезает в комнате. Эмма же смотрит на Лилит. Та кивает ей. – Иди. Я, – она бросает быстрый и понимающий взгляд на Эмму, – посторожу. Эмма выдыхает, облизывая губы: – Ты будешь все слышать… Есть ли ей дело? Но она обязана сказать. Она берет лампу, планируя оставить Лилит в полной темноте. Потому что она должна смотреть на Регину. Губы Лилит раздвигаются в ухмылке. – Тебе придется смириться с этим, – бросает она и отворачивается, добавляя: – И ей. Просто будьте потише. Я в вас верю. Если Эмма и смущается, то очень недолго. Жизнь с Лупой научила ее многому. В том числе – не терять шансы. И когда она закрывает за собой дверь, входя в комнату, то мысли о Лилит и о том, что она может услышать, исчезают, словно их и не было. Регина, стоящая посреди комнаты, оборачивается, и Эмма сглатывает. Никто не прервет их сегодня. Никто не остановит. Даже сама Регина. Она приседает, ставя лампу на пол, не сводя взгляда с Регины, будто сделай она это – и останется одна. А женщину, которую она так хочет, унесет северным ветром. И, поднимаясь, не считает шаги, которые ей приходится проделать, чтобы обнять ту, о ком мечтает ее сердце. Регина в ее руках – непостижимая и невозможная. Эмма ведет губами по ее бровям, по скулам, по щекам, пока не добирается до рта и не шепчет в него: – Я люблю тебя, – перед тем, как упасть в этот бесконечный в своей нежности поцелуй. Ладонями Эмма скользит по спине Регины, вверх и вниз, и снова вверх, не в силах решить, где остановиться. А надо ли останавливаться? Не было меж ними разлуки. Ни одного дня. – Не говори ничего, – выдыхает Регина, и Эмма не понимает, как случилось так, что пальцы ее касаются уже голой спины. Проскакивает молнией быстрая дрожь, и Эмма вновь погружается в поцелуй: без остатка, без раздумий, без последствий. У стены навалено какое-то тряпье, и это лучше, чем падать на пол, как тогда в молельной. Эмма осторожно укладывает на него Регину и становится рядом на колени, торопливо, в исступлении срывая с себя тунику, не думая, что придется отвечать перед Лупой за то, почему она в таком состоянии. Тусклый свет масляной лампы освещает изгибы тела Регины, и это настолько волнительно, настолько пленяет, что на мгновение Эмма забывает, как дышать. Она склоняется, ведя ладонями по бедрам, по талии, по груди, по плечам, и не может поверить, что все это происходит наяву. Что Регина позволяет ей это и подается навстречу ласкам, а не убегает, как было раньше. Что-то смутное и тревожное рождается было в голове и тут же умирает, когда Эмма дарит благоговейный поцелуй животу Регины. Она была готова к разговорам. Думала, что все ограничится ими. Но сейчас, в заветной близости, она искренне верит, что ничего не могло быть иначе. Абсолютно ничего. Эмма слышит, как прерывисто дышит Регина, когда она осторожно касается губами ее лобка. Мягкие ладони ложатся на ее затылок, не отталкивая, и поглаживают волосы. Эмма не поднимает глаза, боится увидеть то, чего не переживет здесь и сейчас, и несильно надавливает на бедра, разводя их шире. У Регины слабый запах. И солоноватый вкус. Эмма впитывает их, когда проводит дрожащим языком по влажной плоти, и отказывается понимать, что все это – для нее. Пальцы Регины сжимаются сильнее в ее волосах, а бедра чуть приподнимаются навстречу рту Эммы, и губы сами собой плотно обхватывают то, что Регина так долго скрывала. В самой Эмме бушует пламя. Она на коленях, будто перед божеством, но не приносит – принимает жертву, и это самое прекрасное из всего, что только случалось в ее жизни. Она молится своей женщине между ее ног, беря все, что та только может и хочет ей дать. Регина выгибается, двигая бедрами быстрее, вскидывая их, и Эмма подстраивается под нее, затягивает в рот сильнее, бьет языком активнее. Вспышкой мелькает изумление, что все происходит так быстро, но, быть может, Регина тоже ждала ее слишком долго? Внизу живота у Эммы тянет почти болезненно, ей хочется выпустить наружу эту энергию, извлечь ее из себя, и она прикладывает еще больше сил, чтобы довести Регину до конца. Откуда-то издалека она слышит, как учащается дыхание Регины, как невнятные звуки срываются с ее губ, и торжествующе добивает ее языком, жадно глотая капли чужого удовольствия. Регина стонет – низко, протяжно, – и это заставляет Эмму не терять драгоценного времени. С сожалением выпуская Регину из своего рта, она подтягивается выше и седлает ее правое бедро, крепко прижимаясь к нему пахом, в котором бешено пульсирует вожделение. У Регины закрыты глаза и приоткрыт рот. Она тяжело дышит, и мелкая дрожь касается ее плеч. Эмма прогоняет эту дрожь одним взмахом, просовывает руку Регине под шею и жадным поцелуем приникает к ее губам. Она не спрашивает, хочет ли Регина попробовать себя на вкус, ей сейчас не до этого. Страсть затмевает разум, заставляет думать только об одном. Эмма даже не может как следует порадоваться тому, что, наконец, получила, чего так долго добивалась. Когда Регина открывает глаза, Эмма уже в ней: языком – во рту, пальцами – в восхитительно тугой влажности. И хватает одного вздоха, чтобы начать двигаться, прижимаясь, елозя, размазывая себя по бедру, теряясь от переизбытка ощущений. Наученная Лупой, Эмма знает, что ей тоже не потребуется многого, чтобы добраться до ослепительно белой вспышки, и потому без зазрения совести приближает ее как можно скорее. Регина хватается за ее шею, чуть отстраняясь, чтобы глотнуть воздуха, и Эмма позволяет ей это, а потом вновь захватывает ее губы в требовательный поцелуй. Правая рука ее движется в унисон с остальным телом, возможно, лишь чуть быстрее. Но в какой-то момент Эмма сбивается, потому что не может больше контролировать себя, и оргазм яростной стрелой прошивает тело от паха до головы, падая обратно и тут же поднимаясь вверх. Стон Эммы теряется на языке Регины и проваливается в ее горло, чтобы не вернуться обратно. Эмма жмурится, пытаясь продлить удовольствие, и чувствует едва ли не разочарование, когда оно все же утихает, оставив после себя лишь воспоминания: не менее яркие, но все же воспоминания. Тело, впрочем, несогласно: оно дрожит и дергается и исходит влагой. Эмма тяжело падает на Регину, едва вспоминая, где находятся ее пальцы, но Регина останавливает ее на первом же движении внутрь. – Перестань, – тихо просит она. – Все хорошо. Она поглаживает запястье Эммы, а другой рукой обвивает ее плечи. Эмма приникает щекой к ее груди и старательно дышит. Сколько прошло времени? Миг? Вечность? Или время застыло вовсе? Она лениво прижимается губами к груди Регины. Сожаление о том, что они сделали это здесь, а не в удобной постели, накатывает волнами, но они слишком мелкие, чтобы заставить волноваться всерьез. Эмма уверена, что потом будет лучше. Она приложит все усилия. – Я люблю тебя, – шепчет она едва слышно, и Регина вдруг напрягается. А потом отталкивает Эмму от себя и садится, взглядом ища свою одежду. Эмма не понимает. Все ведь было хорошо. Что случилось? – Ты уже уходишь? – недоуменно спрашивает она. – Вот так? Она не требует от Регины ответных признаний, но ей хочется, чтобы их очередное прощание стало иным. Регина не отвечает. Она встает, поднимая тунику, надевает ее, повернувшись к Эмме спиной, и завязывает пояс. Внутри Эммы нет ничего, кроме затухающего удовольствия и поднимающего голову непонимания. Что она сделала не так? Разве Регина не сама предложила ей это? Разве они не соскучились друг по другу? – Регина, – зовет она снова и добивается своего. Регина возвращается к ней. Становится напротив так, что Эмме приходится задирать голову. И говорит безумные, невозможные вещи. – Мы больше не увидимся, Эмма. Это был первый и последний раз. Эмма уверена, что ослышалась. Это боги так шутят. Зло и неуместно. Она хмыкает, качая головой. – Что? Сердце пропускает удар и принимается бежать быстрее. Что-то смутное и тревожное снова напоминает о себе. Регина терпеливо вздыхает. Ее лицо плохо видно, лампа где-то за ее спиной, и Эмме остается только гадать, что же кроется в темных глазах этой непостижимой женщины. – Ты только что отдалась мне, – бормочет она. – А потом говоришь, что мы больше не увидимся. В чем смысл? Так не бывает. Регина не может так поступить. – Иногда стоит поддаться соблазну, чтобы избавиться от него, – отзывается Регина и позволяет себе улыбку, глядя на Эмму в ответ. Эмма думает: это неправда. Она не слышит всего этого. Она не слушает. Регина лжет. Просто лжет. – Ты лжешь, – размыкаются губы. От удовольствия не осталось даже воспоминаний. Только белая пустота, в которой рождаются лживые, злые, больные слова. Регина вздыхает снова. И опускается на колени перед Эммой. Она не трогает ее. Только взглядом. И говорит, говорит свою ложь, распространяет ее семена: – На самом деле, ты не любишь меня, Эмма. Ты просто хотела меня. Теперь тебе станет легче, поверь. Эмма не собирается верить. Во что тут верить?! В то, что она просто воспользовалась Региной для удовлетворения своей похоти? Как все эти проклятые римляне? – Зачем же мы сделали это именно сейчас? – удивительно спокойно спрашивает Эмма. Внутри нее – пламя, пожар, бушующий и невозможный, но она умудряется удерживать его на месте. И просто смотрит на Регину, заглядывает ей в глаза в поисках ответа. В висках бешено пульсирует кровь. Стучится так, словно собирается пробить кость и вырваться наружу, заляпав все вокруг. Только что у Эммы было все хорошо. Только что у них обеих все было хорошо. Регина больше не улыбается. И это тоже хорошо. Потому что Эмма готова ударить ее за эту улыбку. Она сжимает кулаки, лишь бы только не позволить себе такого. Что еще скажет ей Регина? Получится ли у нее еще чем-то изумить? Получается. – Аурус узнал о смерти Пробуса. Эмма цепенеет. Язык становится неподъемной глыбой, а как подвижен он был, когда доставлял удовольствие Регине. – Как? – все же выдавливает она из себя. Во имя богов, как?! Регина пожимает плечами. – Кто-то видел тебя и его возле моей комнаты. Эмма судорожно выдыхает. Раб! Тот раб, что попался им тогда навстречу! Она забыла о нем. Не посчитала чем-то важным. Дура. Дура! Плечи Эммы поникают. Внезапный холод, прокравшийся по телу, напоминает ей, что она все еще обнажена. Но нет сил подняться за туникой. Она не требует у Регины подтверждения собственной догадке. Все и так ясно. – Что именно Аурус знает? – мертвым голосом спрашивает она и слышит себя будто со стороны. Ей почти неинтересно. Почти. Перед глазами – чернота. В сердце – пустота. На языке – сплошная неразделимая горечь. – То же, что и Робин, – слышит она Регину. – Что Пробус хотел изнасиловать меня. За то, что узнал про нас. Эмма смотрит куда-то поверх плеча Регины и не знает, что хочет увидеть. Все сливается и расплывается, будто капли после дождя. Опустошение. Вот неплохое слово всему, что сейчас происходит. – Про Робина он тоже знает? Язык вяло ворочается во рту. Регина качает головой. Она тоже расплывается каплями. Эмма усиленно моргает, переводя на нее взгляд. Зачем ей теперь смотреть на нее? – Я сказала ему, что никого больше не было. Что я все проделала сама. Эмма не думает, что Аурус поверил. Но Регина здесь. Живая. Здоровая. У нее нет шрамов – во всяком случае, Эмма их не нашла. Что же получается… – Он должен был тебя наказать. Эмма скользит взглядом по красивому, спокойному лицу Регины, которое она целовала столь исступленно. Регина странно усмехается. – Он никогда не накажет меня. И добавляет, не успевает Эмма спросить, почему: – Зато он хотел наказать тебя. За Пробуса. За то, что ты все это затеяла. В этом нет логики. Или Эмма не понимает ее. Второе возможно, потому что она вообще мало что сейчас понимает. – И почему же не наказал? – она улыбается негнущимися губами. – Потому что я больше не его раб? Она хочет коснуться Регины. Хочет упасть на нее. Хочет никуда не пустить. Но вместо этого она сидит и слушает все это. – Ты никогда не вернешься в лудус, – говорит Регина, и слова ее тяжелыми камнями бьют Эмму по лицу. – Я сумела уговорить Ауруса не трогать тебя. Но ты останешься здесь. Навсегда. Или пока Сулла не захочет тебя продать. Эмма качает головой, и волосы падают ей на лицо. – Он сам продал меня Лупе. Она почему-то вспоминает взгляд Ауруса сегодня за ужином. Он смотрел на нее совсем не так, как мог бы, знай он, что случилось с Пробусом. И Робин не обмолвился ни словом. Неужели Регина ему не сказала? Во всем этом ощущается что-то неправильное. Но Эмма не в силах ухватить кончик веревки и размотать ее. А Регина продолжает, и ложь в ее голосе снова поднимает голову: – Он хотел купить тебя обратно чуть позже. Остыл. Пожалел о своем решении. Но после Пробуса… Она замолкает на мгновение. – После Пробуса тебе нет хода в лудус. Эмма до боли в глазах всматривается в нее. Пытается уловить истину. Пытается примерить ее на себя. Но ничего не получается. – Что ты пообещала ему за меня? – тихо спрашивает она. Должно было быть какое-то обещание. Не может его не быть. Если нет наказания… Мгновенное промедление Регины перед ответом не остается незамеченным. Вот только Эмма отмахивается от него, как от чего-то несущественного. – Это не твое дело. Тон голоса холоден. И это заставляет Эмму вскинуться. Ощутить, как кровь бежит по жилам. Ожить. Она медленно поднимается, и Регина делает то же самое. Теперь они стоят напротив друг друга: одна – одетая, вторая – обнаженная. И кто-то из них лжет. – Это мое дело! – почти кричит Эмма. – Ты убила Пробуса из-за меня! В который раз она забывает, что и у стен бывают уши. Но уже поздно. Если кто-то слышал, то слышал. И она прикусывает себе язык просто потому, что хочет почувствовать боль. – И из-за себя тоже, – парирует Регина. – Он узнал про заговорщиков. Я – заговорщик! Она тычет себя указательным пальцем в грудь, а потом им же тыкает в Эмму, не касаясь: – Не придумывай себе больше ничего, Эмма! Ничего между нами не было и не будет! Это было всего лишь плотское желание! И мы его удовлетворили! Голос ее дрожит на последних словах, и Эмма понимает это по-своему. Она стремительно захватывает Регину в объятия и пытается поцеловать, но та уворачивается, упирается ладонями в плечи, а потом и вовсе бьет Эмму пяткой в голень. Эмма шипит и отпускает ее, отпрыгивая назад. – Ты сошла с ума! Регина, прекрати! – просит она сквозь стон быстрой боли. – Что ты творишь? Какой Аурус? Какое наказание? Я люблю тебя! Взглядом Регины можно прожечь дыру в сердце Эммы, и именно это Регина и пытается сделать. – Нет никакой любви, Эмма, – четко чеканит она слова. – Ты хотела меня. Я хотела тебя. На этом все. Мы обе были одиноки, и поэтому потянулись друг к другу. Я думала о тебе. Но сейчас все. Я спасла тебя от Ауруса. Будь благодарна и забудь обо мне. Мне не нужен такой человек, как ты. Из-за тебя одни проблемы. У меня уже был такой. Я больше не хочу. Она выговаривает каждое слово. Проговаривает его едва ли не по буквам. И не отрывает взгляда от Эммы. Хочет убедиться, что той все понятно. Эмме же понятно только одно. Потому что кое-что приходит ей на ум совершенно внезапно. И она не успевает удержать свой язык. – И поэтому ты убила его, да, Регина? Леденящий холод внезапного молчания обдает Эмму с ног до головы. Она пугается собственных слов и поспешно тянет к Регине руку, намереваясь извиниться, но та отшатывается, как от ядовитой змеи. Ярость в карих глазах меркнет. Пальцы ложатся на браслет, словно для того, чтобы от него избавиться, но... Оставляют на месте. – Прощай, Эмма, – глухо говорит Регина. – Больше никогда не думай обо мне. Эмма провожает ее беспомощным взглядом, не веря, что такое возможно. Почему?! Как?! Чем она заслужила? Она не может сейчас понять все до конца. Не может и не хочет. И единственный выход видит в том, чтобы разбить руку о стену и сползти на пол, скорчившись на нем. Она не станет плакать. Конечно, нет. Она закрывает глаза. Зачем боги дали ей возможность поверить в счастье, которое ей никогда не достанется? Эмма слышит, как кто-то заходит в помещение, а потом опускается рядом и обнимает ее, поднимая с пола. Это Лилит. Она ничего не говорит. А Эмма давится внезапно нахлынувшей болью – физической и сердечной – и обмякает в ее руках. Вот теперь хочется плакать. Только слез по-прежнему нет. – Как она попала сюда? – вдруг спрашивает Эмма. Она не знает, почему ей это так важно. Почему сейчас? – Как Регина попала в дом Суллы? Ее глаза все еще закрыты. Голос Лилит слышится над ухом: – Под городом существуют ходы. Большинство из них завалено. Но некоторые еще работают. Как между домами Ауруса и Суллы. Она не спрашивает ни о чем. И все еще не говорит ничего лишнего. Просто баюкает Эмму в своих объятиях, согревая. Может быть, стоило влюбиться в нее? Эмма не хочет думать о Регине. Не хочет помнить о ее коже, о ее запахе, о ее вкусе, который до сих пор на губах. Но она думает. И знает – никогда не забудет о ее жестокости. О том, что она снова ее оттолкнула. – Я больше не буду ее любить, – шепчет она очень тихо. Лилит ничем не выдает, что услышала эти слова. А в сердце Эммы зреет ответная жестокость, от которой она почему-то не хочет избавляться. Боги проверяют ее на прочность? Что ж, она знает, чем ей нужно заняться. В конце концов, Регина, должно быть, права. Они получили друг друга. Теперь станет легче. Вдох. Выдох. Сегодня должна родиться новая Эмма. И нужно сделать так, чтобы больше никто не попытался ее сломать. Она решительно открывает глаза.