Te amo est verum

Заброшенный сарай, который Сулла предложил для тренировок, находится в самой дальней части владений, и Эмма могла бы не выставлять людей в охрану, но нужно придерживаться уже ставшей привычной игры. Заговорщики вряд ли оценят, если она скажет, что хозяева не только не против их занятий, но и всячески поддерживают их деньгами и остальным. Так что двое новичков, недавно примкнувших к становящейся все больше группе, остаются снаружи сарая, чтобы свистом вовремя дать понять, если что-то пойдет не так, а остальные, сгрудившись возле Августа, старательно слушают его. Слушает и Эмма, стоящая чуть поодаль со сложенными на груди руками. Взгляд ее то и дело рассеянно скользит по свежему деревянному столбу, врытому по центру сарая, затем перебегает на другие столбы – чуть поменьше, – расставленные примерно на равном отдалении друг от друга. Оружие, выкованное Пауллусом, горкой лежит в углу. Август пока не раздает его, объясняя основы. Пристукивая своей деревяшкой, он бродит из стороны в сторону и вдохновленно рассказывает про приемы боя: самые простейшие. У Эммы это вызывает только улыбку, но она помалкивает, помня, что и сама когда-то училась так же. Может быть, знала лишь чуть больше. А может быть, только думала, что знала. В любом случае, на месте наставника Август смотрится лучше, чем в роли лидера повстанцев. Он больше не глядит на Эмму мрачно, словно та отобрала у него последний кусок хлеба. Очевидно, и сам понял, что для него это была больше забава, чем реальное дело. Эмма же планирует пойти гораздо дальше. И помощь Суллы ей в том пригодится. Оставив Августа обучать новобранцев, она выходит из сарая, кивает вытянувшимся при виде нее новичкам, машет им рукой, мол, продолжайте присматривать, не отвлекайтесь, и отправляется на поиски Лилит. Свежий весенний ветер тревожит волосы, заплетенные в тугую косу. Горячая кровь бежит по жилам, наполняет силой конечности, заставляет чувствовать себя предельно живой и готовой к подвигам. Эмма останавливается и запрокидывает голову, подставляя лицо солнцу. Улыбка трогает ее губы, но тут же исчезает, едва Эмма вспоминает. Скоро закончатся деньги, выделенные Суллой. Он уже заверил Эмму в очередном вложении, однако на этот раз придется придумать новую причину возникновения материальных благ. Во всяком случае, для Лилит. Ее Эмме совсем не хочется обманывать, но она дала Сулле слово, что не выдаст его, и планирует это слово сдержать. По крайней мере, так долго, как получится. У самого входа в дом Эмма сталкивается с Дисом, и это не тот, кого она хотела бы сейчас видеть. В последнее время непонятный и не вполне приятный римлянин стал частым гостем у Суллы, и Эмма старается его избегать. До последнего времени получалось очень успешно. Сегодня же что-то пошло не так. – Приветствую тебя, милая Эмма! – радостно восклицает Дис, раскидывая руки. Эмма замирает, надеясь, что он не будет ее обнимать, но Дис и не планирует это делать. – Могу ли я кое-что тебе предложить? – он подвигается ближе к Эмме, опуская руки. От него пахнет чем-то металлическим и почему-то землей. Эмма невольно дергает носом и кивает, осматриваясь. – Я слушаю, господин. К счастью, хотя бы Дис не настаивает на том, чтобы она звала его по имени. Римлянин довольно потирает руки. – Как ты смотришь на то, чтобы получать деньги, минуя Суллу? – предлагает он бодро, и Эмма замирает снова, на этот раз чувствуя подступающий страх. О чем Дис говорит? О том, что дает Сулле деньги, которые затем идут на пользу заговорщикам? То есть, Дис все же в курсе? Эмма невольно усмехается. Кто еще в Тускуле знает об этом? Может, уже и скрываться не надо? Может, все на их стороне? – Я не понимаю, о чем ты, господин, – преувеличенно вежливо лжет она, опуская глаза в землю. Нет уверенности в том, что Дис ее не проверяет. Возможно, что по просьбе самого Суллы, а с ним Эмма портить отношения не собирается. По крайней мере, до тех пор, пока живет в его доме. Дис хмыкает. – Прекрасно понимаешь, – голос его становится вкрадчивым. Римлянин подступает еще ближе, так, что почти касается Эммы и наклоняется к ней, обдавая теплым дыханием. – Ты – лидер заговорщиков, Эмма, – шепчет он ей на ухо, и от этого шепота – а вернее, от произнесенных слов – Эмму обдает холодом. Будто и впрямь бог подземного мира проявил к ней интерес. Она давит в себе желание отшатнуться. И поднимает голову, встречаясь взглядом с насмешливыми глазами Диса, в глубине которых таится нетерпеливое ожидание ее ответа. – Я не понимаю, о чем ты, господин, – с нажимом повторяет она. В ней нет доверия к Дису. Она все еще плохо понимает, чего он хочет. Поучаствовать в будущем восстании? Поиграть в какие-то свои игры? Подставить ее? А потом выкупить для своих нужд? Сулла тоже себе на уме, Эмма понимает, что его помощь заговорщикам таит в себе задел на предстоящее и возможность ускользнуть от гнева рабов в случае удачного восстания. Но если выбирать из двух зол, то Сулла кажется Эмме меньшим. Он – свое зло. Почти домашнее. Эмма невольно улыбается этим своим мыслям, и Дис тут же спрашивает: – Подумала о чем-то веселом, милая Эмма? Выражение его лица не кажется очень довольным. Наверняка он ожидал от Эммы другой реакции. Не привык получать отказы. – Нет, господин, – снова лжет Эмма. – Солнце пригрело. Приятно. Дис закладывает руки за спину и, чуть помедлив, кивает. – Приятно, – эхом повторяет он. Разглядывает Эмму какое-то время, затем резко разворачивается и уходит. Эмма с облегчением смотрит ему вслед. И подскакивает от неожиданности, когда слышит за спиной: – Чего он от тебя хотел? Подошедший Сулла хмурится. Он явно не слышал разговора. Эмма качает головой. – Давать деньги в обход тебя. «Господин» оседает пылью в горле. Она привыкла к Лупе. Привыкнет и к ее мужу. Сулла хмурится снова. Сегодня он выглядит посвежевшим, выспавшимся. И даже будто постройневшим. – Ты согласилась? – уточняет он: с виду небрежно, но Эмма понимает, что его на самом деле волнует этот вопрос. И улыбается, снова качая головой. – Нет. Я не знаю его. Я не доверяю ему. Она говорит искренне. И Сулла чувствует эту искренность. Лед в его взгляде постепенно тает. Римлянин подходит ближе. – Я ценю это, – кивает он. – Можешь быть уверена. Между ним и Эммой возникает молчание, но не обременительное. Скорее, они разделяют его, как… Нет, друзьями их Эмма, конечно, никогда не назовет, однако после стольких вечеров в саду и разделенного вина… Кто они друг для друга? Просто люди, волею богов сведенные вместе? Эмма всматривается в лицо Суллы: некрасивое, но мужественное. Почему он любит мужчин? Почему не смог найти себе женщину, которая полюбит его в ответ и родит ему детей? А потом Эмма вспоминает, что не смогла найти себе мужчину, и воспоминание о Регине обжигает ее, небольно вытянув плетью вдоль спины. Эмма вздрагивает, выпрямляясь. – Мне нужно идти, – бормочет она, и Сулла машет рукой. – Ступай, ступай. У меня тоже дела. Они расходятся в разные стороны и не оборачиваются, по крайней мере, Эмма точно. Она все еще ищет Лилит и находит ее на кухне, у Руфии. Старушка привычно хлопочет у очага, колдуя над любимой похлебкой Лупы, и радостно приветствует Эмму: – Проголодалась, деточка? Давай, съешь что-нибудь вкусненькое! Она подсовывает не слишком сопротивляющейся Эмме лепешку, покрытую запеченным сыром и зеленью, и чашу свежего молока. Потом ласково гладит Эмму по голове. – Ешь, ешь. Набирайся сил. Когда Руфия возвращается к своей похлебке, Эмма бросает взгляд на Лилит и кивком головы дает ей понять, что хочет переговорить. Лилит усмехается и смотрит на лепешку. Эмма усмехается в ответ и съедает ее за три укуса, заставив Лилит восхищенно приподнять брови и беззвучно похлопать в ладоши. Допив молоко, Эмма поднимается, благодарит Руфию и торопливо уходит с кухни, пока ее не накормили чем-нибудь еще. Лилит идет следом и заговаривает только тогда, когда они оказываются в той нише, в которой состоялся их первый разговор в доме Суллы. – Что случилось? Эмма высовывается на мгновение наружу, убеждаясь, что галерея пуста, и только потом отвечает вполголоса: – Деньги нам на самом деле дает Сулла. Сразу становится легче. Хоть и недолго она держала данное самой себе слово молчать. Лилит нужно знать правду. Эмма нутром чует: так будет лучше. Да и не хочет она ее обманывать. Лилит – хороший друг и хороший человек. Несправедливо держать ее в неведении. Эмма внимательно смотрит на нее, ища любые оттенки разочарования или негодования, но Лилит, чуть подумав, кивает. – Хорошо, – спокойно пожимает она плечами. – Если ты доверяешь ему… – Да, – обрывает ее Эмма. – Доверяю. Она не расскажет Лилит о том, что происходит в спальне Лупы пару раз в месяц, но тон ее звучит достаточно уверенно, чтобы Лилит снова кивнула. – А я доверяю тебе, Эмма. Так что все в порядке. И она не спрашивает больше ни о чем. Это ее качество Эмме очень нравится. Сама она любит задавать вопросы, но вот отвечать… пояснять… рассказывать… Нет, она бы предпочла без этого обойтись. И как славно, что есть рядом с ней люди, которым достаточно ее слова! Лилит кладет руку Эмме на плечо, и ладонь ее теплая и мягкая. Эмма, которой мало достается прикосновений по ее собственной воле, напрягается было, но тут же расслабляется. От Лилит, впрочем, это напряжение не укрывается, и она удивленно интересуется: – Что такое? Что-то случилось? Рука ее по-прежнему лежит на плече, а Эмма вдруг думает: насколько проще все было бы, влюбись она в Лилит. Или в Лупу. А может быть… Она поднимает голову и всматривается во встревоженные глаза Лилит. Раньше эта мысль не беспокоила ее. Она считала, что порвала с Региной. Покончила с ней. Навсегда. Но правда, открытая Робином, снова поселила Регину в сердце Эммы. А что если сердце ее никогда не пустовало на самом деле?.. Эмма знает, что возвращение к прошлому – это дурная идея. Особенно в свете ее новых занятий. И поэтому она, запрещая себе сомневаться и гадать, припадает губами к губам Лилит, чувствуя, как ей почти сразу отвечают на поцелуй, и это лучше, чем если бы Эмма оказалась отвергнутой. По телу снова пробегает дрожь – на этот раз приятная, – и Лилит, скользнув ладонью по спине Эммы, решительно притягивает ее к себе. Эмма уже не ведет в поцелуе и в какой-то момент понимает, что отвыкла от этого, находясь рядом с Лупой. Какое-то время она борется за лидерство, затем уступает, выдыхая, и язык Лилит немедленно встречается с ее языком, закручиваясь в причудливом танце. Эмма ловит себя на том, что прижимается к Лилит крепче, чем собиралась, и заставляет себя отпрянуть. Лилит, впрочем, не отпускает ее далеко: либо она сильнее Эммы, либо Эмма и сама не очень хочет уходить. – Что-то случилось, – утверждает Лилит, тяжело дыша. В сумраке ниши плохо видны ее глаза, но Эмма готова поклясться, что видит в них возбуждение. То, что Лилит хочет ее, льстит самолюбию, и Эмма снова тянется вперед губами, закрывая глаза и отдаваясь на волю второго поцелуя, который разрывает уже Лилит. – Что? – коротко требует она, не отпуская, впрочем, Эмму от себя. Ладони ее лежат на бедрах, и пальцы то сжимаются, то разжимаются. Эмма ловит себя на мысли, что хочет продолжения: время, проведенное с Лупой, сделало ее тело отзывчивым. Конечно, она не любит Лилит и не сможет полюбить ее после пары поцелуев. Но зов плоти… В голову снова лезет Регина – упорно, настойчиво. Эмма пытается отогнать ее образ, а когда не получается, сердито выдыхает: – Регина убила своего жениха. Легче не становится. Вообще. Она не собиралась никому рассказывать это. Это должно было остаться тайной. Но слово невозможно поймать и проглотить. Эмма, разочарованная собой, глубоко выдыхает. Зачем она это сделала? Из мести? Она не хочет мстить Регине. Совсем нет. Но тогда почему? И не стоит ли уж тогда рассказать всю правду? Лилит отпускает ее и отступает на шаг. – И поэтому ты поцеловала меня сейчас? – в ее голосе чудится насмешка. Конечно же, она все поняла. Может, не в первый момент, но теперь уж точно. Эмма прикусывает губу. Ей становится не по себе. Зачем втягивать Лилит во все это? Она уже хочет извиниться, когда Лилит снова подступает к ней и кладет ладонь на щеку. – Я возьму все, что ты захочешь мне предложить, Эмма, – мягко и серьезно говорит она. – Только не впутывай сюда Регину, прошу тебя. Я не хочу занимать ее место в твоем сердце. Да и вряд ли это у меня получится. Эмме кажется, что кончики пальцев Лилит чем-то покалывают, но это приятное ощущение, и от него жар распространяется по всему телу. А может, это все от того, что Лилит сказала? – И тебе не будет… неприятно? – тихо уточняет она. Ей бы было. Наверняка. Но почему «было бы»? Ей неприятно, когда она думает, что Регина может с кем-то спать. Пусть даже они не вместе. Может, сильнее из-за этого. Лилит так же тихо смеется, продолжая поглаживать ее щеку. – Ты нравишься мне, Эмма, – говорит она нежно. – Я хочу тебя. Но я понимаю, что в спутники жизни мы с тобой друг другу не годимся. Вот только почему это должно помешать мне обнимать тебя, когда я захочу? И она обнимает, и целует Эмму снова, и Эмма не находит, что возразить. Кроме того, рот ее занят, а он нужен, чтобы возражать. – Ты можешь любить, кого хочешь, – выдыхает Лилит чуть погодя, позволяя их напряженным телам разлучиться. – А я буду любить тебя и знать, что в твоем сердце для меня тоже есть место. О, боги, как много Эмма отдала бы за то, чтобы услышать «Я люблю тебя» от Регины… Почему, почему все получается совсем не так?! Эмма давно знает, что Лилит хочет с ней не только дружить, однако та никогда не позволяла себе никаких откровений по этому поводу. Разве что иногда Эмма ловила на себе чересчур пристальный, чересчур внимательный взгляд. Она слишком хороша. Слишком. В каких-то вопросах она, несомненно, превосходит даже Регину. Эмма понимает это, однако не находит в себе готовности отказаться ни от той, ни от другой. Вероятно, Рим окончательно развратил ее, если она, продолжая мечтать о Регине, думает о ком-то еще. Как там сказала Лупа? Отделять плотское от сердечного и жить, радуясь? Эмма понятия не имеет, что ей делать с Региной. И сможет ли она вообще что-то сделать с ней. Так, что же, отказывать себе во всем? Надеяться на будущее и, скорее всего, не получить ничего? Пару месяцев назад Эмма бы так и поступила. Но после того, что Регина сделала… после ее лжи, после ее жестокости… Наверное, это все же месть. И Эмма не собирается бахвалиться ею на всех углах. Она просто… будет жить. И не чувствовать себя виноватой. Но, хоть Эмма и считает, что сумела убедить себя в правильности поступков, червячок сомнения и стыда грызет ее изнутри: медленно и верно. Она чувствует его, когда возвращается к заговорщикам и обнаруживает, что в сарае остались только Август и Неро. Эмма отпускает рабов-сторожей, не забыв поблагодарить их за то, что дождались ее, и с усмешкой встает на пороге, скрестив на груди руки и плечом прижавшись к косяку. – Шевели, шевели ногами! – покрикивает Август, впрочем, абсолютно беззлобно. Неро прыгает вокруг него, смешно размахивая деревянным мечом: настоящий, видимо, Август пока решил ему не давать, хотя Лилит, например, уже давно позволила мальчишке сражаться гладиусом. Пусть привыкает. И Эмма согласна, потому что вся их жизнь крутится вокруг оружия – и совсем не деревянного. Завидев Эмму, Неро издает радостный вопль и бросается к ней. От Эммы не укрывается, с каким облегчением выдыхает Август. – Привет, парень! – Эмма обнимает Неро и звонко чмокает в макушку, внимательно глядя поверх его головы на Августа. Что он сказал мальчугану? Почему он здесь? Неро, конечно, ничего не знает о заговорщиках, и Эмма хочет, чтобы и дальше так продолжалось. Август, очевидно, правильно распознав ее взгляд, хмыкает. Подбирает брошенный Неро меч и относит его в кучу к остальным, тщательно прикрывая гладиусы ветками, чтобы со стороны было незаметно. К счастью, оружия пока не так много. Потом его придется прятать в другом месте. – Август сказал мне, что будет приходить специально для того, чтобы учить меня сражаться! – хвастается Неро, и Эмма пораженно качает головой. – Вот это удача! Она смеется и кивает Августу. Тот с достоинством склоняет голову. – Удача и для меня учить этого способного маленького мальчика. – Эй, я не маленький! – надувается Неро. – Мне десять! И он, оттолкнув Эмму, поднимает руки, напрягая мышцы. Потом показывает Августу язык и убегает, не оглядываясь. Эмма и Август смотрят ему вслед, затем Август говорит: – Двое не приспособлены к боям совершенно. Из остальных выйдет толк. Эмма кивает. – Пусть так. Она оглядывается, осматривая, будто впервые, полутемное помещение сарая. Не забыть забрать лампы: не хочется спалить здесь ничего. Вряд ли Сулла быстро подыщет замену. Август не демонстрирует желания продолжать разговор и уходит. Эмма договорилась с ним о занятиях один раз в неделю, в его выходной. Сначала она думала, что он откажется тратить единственный свободный день, но, к удивлению, Август предложил этот вариант сам. Эмма уже потом узнала, что Паэтус уехал из города, должно быть, Августу совсем скучно. Или же он передумал насчет своего плана, кто знает. Эмма старательно тушит лампы, ежится от подступающего вечернего холода и выходит из сарая, плотно прикрывая двери. Некстати в голову лезет Регина со своим прошлым. Эмма досадливо морщится. Может, лучше было и не узнавать ничего вовсе? Нет, нет, неправда. Она просто злится – и на себя, но хочет свалить все на Регину. Та виновата лишь в своих грехах, Эмме нужно отвечать за собственные. Она останавливается и глубоко вздыхает. Регина, Регина… Не отделаться от нее, не откупиться. Да и чем откупаться? Улыбка вдруг касается губ: нежная, мягкая. Регина носит браслет. Эмме хочется, чтобы это что-то значило. Но она запрещает себе надеяться. Это глупо. Регина все доходчиво объяснила. И то, что у нее было в прошлом, ничего не меняет. – Вранье, – бурчит Эмма себе под нос, направляясь к дому. Меняет, конечно. Абсолютно все. Эмма может сколько угодно злиться на Регину за ее ложь, но теперь нет никакой трудности в том, чтобы понять: она и сама бы боялась заводить отношения после такого. Это слабо укладывается в голове, на самом деле. Помня, как Регина убила Пробуса, Эмма задается вопросом, почему все еще живы Кора и Аурус. Будь она на месте Регины… Эмма передергивается, не в силах такое представить. Кем она стала бы, случись в ее жизни подобное? Выжила бы она? А может, сошла бы с ума? После всего Лупа и Сулла представляются ей совершенными добряками. А вот Кору Эмма с удовольствием собственноручно задушила бы. В ней не появляется ни капли страха, когда она представляет себе, как проделывает это. В конце концов, если она планирует восстание, то ей всяко придется убивать. Эмма намеренно вызывает к жизни образ Капито. Вспоминает ту страшную ночь. Ничего. Даже сожаления не осталось. Такое возможно? Почему она может одновременно жалеть Регину и не испытывать ничего к Капито, ведь оба они, в конечном итоге, пострадали из-за римлян? А Капито так и вовсе умер. Следующие несколько часов Эмма проводит бездарно. Вместо того, чтобы обдумывать действия заговорщиков, она постоянно обращается мыслями к Регине, к ее прошлому, к их прошлому, к их возможному будущему и такому неясному настоящему. Она понятия не имеет, что хочет сделать. Помириться с Региной – это несомненно. Вытащить ее отсюда – однозначно. И… все? Эмма выходит во двор и потягивается, с прищуром следя за тем, как рабы разжигают факелы по периметру сада. Нет, не все. Эмма все еще верит, что не любит Регину, но с каждым вдохом верить в это все сложнее. Это не отвлекает ее, как раньше, и не занимает собой все пространство и время, однако Эмма отвыкла от Регины. И привыкать обратно… вот так, на расстоянии… Она хочет увидеться с ней. Переговорить. И, пожалуй, все же признаться в том, что ей все известно. Нет смысла такое скрывать. Она ведь не Регина. Эмма ухмыляется и замирает, слыша приближающийся веселый голос Лупы: – О, милая, а я тебя везде ищу! Надевай и идем! Нарядно одетая хозяйка протягивает Эмме то, что тут же вызывает к жизни воспоминания много дурнее, чем случай с Капито: по крайней мере, Эмма чувствует, как скручивает живот, когда она видит маску, так похожую на ту, что была на ней в первую ночь с Региной в атриуме. Неужели?.. Видимо, Эмма смотрит на Лупу слишком испуганно, потому что та стремительно подходит ближе и встревоженно говорит: – Ну, что ты? Я просто хочу сводить тебя в одно место. А маска нужна для того, чтобы нас с тобой не перепутали с другими женщинами. Лупа берет ее за руку и поддерживающе сжимает. Потом подмигивает и скрывает лицо за своей маской. К счастью, она ничуть не похожа на золотую, что была на Регине. Сердце Эммы стучит так громко, что она едва услышала, что ей сказали. А уж чтобы понять, ей и вовсе потребовалось много больше времени, чем обычно. Почему она перепугалась? Ведь в атриуме с ней, по сути, не произошло ничего слишком плохого. Тот стыд и позор она давно пережила и оставила в прошлом. Что же?.. Руки дрожат, когда Эмма надевает маску и пытается дышать ровно. – Я не слишком хорошо одета для… – бормочет она, постепенно приходя в себя, но Лупа обрывает ее смехом. – Там, куда мы идем, совершенно никого не волнует, как ты одета! Она раскидывает руки, неуловимо напоминая этим движением Диса, и кружится, напевая: – Чудесное, чудесное место, Эмма! Туника на ней чуть распахивается внизу, открывая взгляду длинные стройные ноги и тонкие золотые цепочки, обвивающие щиколотки. Эмма почему-то цепляется за них, стараясь не думать, что на ней-то самая обычная домашняя туника серого цвета. И Лупу это совершенно не волнует? Удивительно! Они выходят на улицу без сопровождающих, и там их ждет лектика. Лупа забирается в нее первой, Эмма – следом. Рабы тут же поднимают носилки. Эмма хочет снять маску, но Лупа грозит ей пальцем. – Не вздумай, милая, – она не сердится, однако голос ее вполне серьезен. – Это глупости все, конечно, но так уж принято. Все, кто приходит туда, куда направляемся мы, должны оставлять маски на лицах. Негласное правило. Эмме, даже в ее нынешнем смятенном состоянии, не требуется слишком много времени, чтобы после этих слов понять, что к чему. Лупанарий. Вот чем так взбудоражена Лупа, вот что волнует ее! Эмма предпочла бы такому развлечению плотские забавы дома, но ее никто не спрашивал. Она надеется только, что ей не придется изображать там из себя женщину легкого поведения для Лупы. Это будет уже слишком. Лектика, покачиваясь, движется вперед вместе с рабами, Лупа то ли дремлет, то ли просто молчит, а Эмма не может перестать гадать, зачем та взяла ее с собой. Не хотела оставлять дома? Или есть другая причина? Но, в конце концов, можно ведь просто спросить. – Зачем ты взяла меня с собой? – голос Эммы из-под маски доносится глуховато. – Там будут другие женщины. Ей вдруг вспоминается гадалка и то зелье, что получила Лупа. Как может она так просто сохранять на губах улыбку? Ей нравится то, что происходит с ее жизнью? Эмма знает, что это не ее дело, но Лупа ей симпатична, и иногда под сердцем свивается желание помочь ей по мере сил. Лупа поворачивается, глаза ее поблескивают, а губы изгибаются в быстрой улыбке. – Какая ты догадливая, Эмма! – с восторгом заявляет она. – Что ж, можно сказать, я решила, что тебе положена награда. Если ты выберешь там кого-нибудь себе на ночь, я не буду противиться. Она откидывается назад и активно кивает пару раз. Убеждает ли она Эмму или же себя? Не будет противиться, отдавая кому-то свою личную рабыню? В самом деле? Но Лупа выглядит спокойной. Эмма мрачно думает, что никакие проститутки ей не нужны. В ее жизни достаточно женщин гораздо более благородных занятий – и не менее сговорчивого нрава, если уж на то пошло. Еще и бесплатно. Лупа зря старается. Или это она из-за Суллы? Под маской душно. Когда не остается сил терпеть, лектика, наконец, замирает, рабы ставят ее на землю, и Лупа бодро выбирается наружу, не оглядываясь на Эмму. Та следует за ней прямиком к двухэтажному зданию с абсолютно неприметной дверью, из-за которой, едва она открывается, вырываются на волю громкий смех и не менее громкие возгласы. Эмма прислушивается и морщится: часть из них явно непристойного содержания. Лупа уверенно заходит внутрь. Эмма тоже и попадает в небольшое квадратное помещение. Справа, за перегородкой, сидит полная некрасивая женщина, которой Лупа тут же протягивает монеты, кладя их в открытую ладонь. Привратница расплывается в широкой ухмылке и кивает, жестом показывая, что можно проходить. Эмма оглядывается. Слух ей режут похабные выкрики и стоны, которые, как она понимает, доносятся из дверных проемов, ничем не занавешенных. В главном помещении на каменных скамьях сидят мужчины – трое. Рядом с каждым вьются проститутки в разноцветных туниках, подвязанных поднятым к груди красным поясом. Девушки слишком ярко накрашены, но мужчин это, кажется, не смущает. Один из них поворачивает голову в пестрой маске петуха к Лупе и Эмме, но быстро теряет интерес, видя, что они тоже посетители. – Иди, госпожа, наверх, – слышит Эмма грубоватый голос, принадлежащий привратнице. – Тебя уже ждут. Ждут? Как часто она тут бывает? Есть ли смысл переживать? Лупа кивает и небрежно говорит Эмме: – Я заплатила за тебя. Можешь выбрать себе любую. В Эмме просыпается брезгливость, когда она думает, скольких за ночь обслуживает каждая девушка, однако вслух она говорит: – Да, – и покорно склоняет голову. Лупа посылает ей воздушный поцелуй и устремляется к лестнице, прячущейся в конце помещения. Эмма невольно шагает за ней, проходя мимо крошечных клетушек, в которых в разных позах совокупляются проститутки и их мужчины. Вот один пристроился к девушке сзади и то и дело шлепает ее по бедру, энергично дергая собственным голым задом. Второй скрылся головой между раздвинутых ног стонущей шлюхи и совершенно не обеспокоен валяющейся на полу маской. Третий сидит на тонком матрасе, покрывающем каменное, узкое и короткое ложе, и, откинувшись назад, наслаждается стоящей на коленях девушкой, насаживающейся ртом на его довольно толстый член. Эмма скользит по ним всем взглядом и быстро отводит его. Ей не то чтобы противно, просто… странно. Здесь никто не стесняется. Воздух пропитан густой, пряной смесью запахов и звуков. Дышать не так уж просто, в какой-то момент у Эммы начинает кружиться голова, и она вынуждена остановиться, прижимаясь к стене. Лупа, конечно, уже давно наверху, ей нет никакого дела до своей рабыни, она наверняка считает, что совершила благое дело, притащив Эмму сюда. А Эмме плохо, физически плохо, и она срывает с себя эту отвратительную маску, и пытается дышать, и пытается быть не здесь, когда сквозь окутавший ее туман слышит удивленное: – Эмма? Она оборачивается и старательно моргает, видя, как кто-то приближается к ней. Но в глазах будто марево какое-то, и приходится ждать и терпеть, невольно вслушиваясь с продолжающие раздаваться стоны, крики и смех. – Эмма, – повторяет Лилит, останавливаясь напротив Эммы. – Ты что здесь делаешь? Она усмехается, видимо, понимая, что вопрос звучит глупо, и снимает маску, поправляя распущенные волосы. Эмма смотрит на ее сублигакулюм и ловит себя на мысли, что хочет увидеть, что под ним. Хочет потрогать. Впрочем, нет… Гораздо больше ей хочется, чтобы Лилит потрогала ее. И это очень… заманчивое желание. Это все лупанарий. Он так влияет на мысли, на ощущения, на все. – Здесь Лупа, – говорит Эмма негромко. – Наверху. Лилит задирает голову, словно намеревается через потолок увидеть Лупу и ту, что с ней. – Тоже в маске? – зачем-то спрашивает она. Эмма молча кивает. Она почти открывает рот, чтобы поинтересоваться, что Лилит делает здесь, но быстро понимает, что ответ на это только один. И странно о нем не догадаться. – Она думает, что никто не узнает ее, – Лилит качает головой. – Тут, конечно, бывают разного рода люди, но слепых – крайне мало. И маской никого не обманешь. Нелепый обычай. В голосе ее слышится раздражение. Она делает жест рукой, будто собирается отшвырнуть собственную маску, но в итоге оставляет ее при себе. Эмма пристально смотрит на женщину, с которой так часто делит одну купальню. Изучает изгиб шеи, скулы, опущенные веки и презрительные губы. Все в ней взывает к тому, чтобы отдаться Лилит. Это странное, несвойственное Эмме ощущение. Ни с кем она раньше так себя не чувствовала, может, только с Региной, но и там ей больше хотелось владеть, чем подчиняться. Лилит же будит в ней иные чувства. И они тоже хороши, по-своему. В конце концов, новый опыт никогда не помешает. Эмма помнит, что сказала ей Лилит днем. И, должно быть, сами боги свели их в этом месте. Жаль, что не нашлось ничего приличнее, но… – Зато она не скучает, – Эмма будто со стороны слышит свой хрипловатый голос. Она всматривается в лицо Лилит и замирает, когда та размеренно произносит: – Давай и мы не будем скучать? От низкого тона ее голоса между ног моментально собирается влага. Эмма отлично понимает, что имеется в виду, особенно когда чужая рука ложится на бедро с внутренней стороны, под тунику, и сдвигается выше, к паху. Пальцы останавливаются рядом с краем набедренника, и довольно мучительно осознавать, что дальше они не пойдут. Пока что. Эмма облизывает губы и смотрит на Лилит. Та стоит так близко, что ее можно поцеловать. Но нельзя делать это на виду у всех, кто-то может донести Лупе, а та платила не за это. Мысли о возможном наказании отчего-то не пугают Эмму, а наоборот – заводят. Она с вызовом думает, что, может быть, Лупа решит избавиться от нее. Продать обратно Аурусу, например. При этой мысли сердце радостно ноет. Эмма наклоняется к Лилит и вполне недвусмысленно объясняет, что именно хочет получить, и с восторгом видит, как загораются вожделением ее глаза. Лилит берет ее за руку и уверенно ведет к комнатушке, из которой как раз со смехом выходит парочка: полненькая симпатичная девушка с вывалившейся наружу левой грудью и тощий высокий мужчина, то и дело цапающий партнершу за зад. Эмма скользит по ним равнодушным взглядом и, оказавшись в комнате, немедленно вновь поворачивается к Лилит. Сколько раз она тут бывала? И с кем? Впрочем, неважно. Сердце стучит учащенно. Во рту пересохло. Все внутри дрожит от предвкушения, хотя еще недавно Эмма хотела только одного: убраться отсюда. Может, так действительно действует атмосфера этого места. А может, так на нее действует Лилит. Эмма не собирается ложиться на матрас, повидавший невесть сколько грязных тел и еще хранящий чужое тепло той парочки, что смеется где-то снаружи. Она красноречиво смотрит на Лилит, и та все отлично понимает, мягко подталкивая Эмму к стене, прижимая ее собой. Эмма берется за пояс Лилит, намереваясь расстегнуть его, но чужие руки ложатся поверх ее ладоней. Эмма поднимает глаза и встречает мягкий взгляд Лилит. – Ты хочешь повести? – непонимающе спрашивает та и, не дожидаясь ответа, крепко обхватывает Эмму за талию и сильнее вжимает в стену, одновременно вовлекая в поцелуй. Эмма, не дожидаясь просьбы, приоткрывает рот и охотно впускает в него язык Лилит, касается его своим языком. Это другой поцелуй. Он не похож на настойчивые поцелуи Лупы, но возбуждает гораздо сильнее и почти так же кружит голову, как кружили ее поцелуи Регины. Лилит целует мягко, уверенно, она ведет в этом поцелуе и показывает Эмме, как ей нравится. Она обнимает гораздо нежнее хозяйки, и колено ее между ног не упирается больно в пах, а лишь временами напоминает о себе, прижимаясь сильнее. Эмма просто отвечает, с облегчением понимая, как устала постоянно быть активной. Может быть, рядом с Региной… но не с Лупой. Лилит проводит языком по ее шее, а потом чуть прикусывает кожу и тут же отпускает, дуя на нее. Эмме приятно, она закрывает глаза и запускает пальцы в волосы Лилит. Та нетерпеливо сдвигает в сторону нагрудную повязку Эммы и захватывает губами левый сосок. Она ласкает его быстрыми ударами языка, иногда прикусывает – то слабо, то чуть сильнее, – и Эмма еще сильнее мокнет внизу от такого. Она выгибает спину и кладет ладонь на затылок Лилит, чуть подаваясь ей навстречу бедрами. Уловив намек, Лилит задирает выше подол ее туники, до самого пояса, так, что теперь из нее получился бы отличный пояс. – Раздвинь ноги, – слышит Эмма шепот и, возбужденно дрожа, делает то, что от нее просят. В следующий момент Лилит закидывает ее правую ногу на каменное ложе, а пальцами свободной руки ловко пробирается под набедренник и проскальзывает сначала между влажными складками, а потом и внутрь. Эмма ошарашенно сглатывает и судорожно выдыхает от такой скорости, понимая, что с Лилит она гораздо быстрее подобралась к тому, чтобы кончить. Лилит зацеловывает ее шею, время от времени кусая. Эмма цепляется за чужие плечи и напрягается, когда ощущает, что уже близка к финалу: может быть, оттого, что с Лупой плохо получается в последнее время, а организм требует свое, учитывая, сколько раз на дню Эмма, бывает, ублажает хозяйку. Лилит чувствует ее дрожь, но зачем-то останавливается и хрипло смеется, когда Эмма протестующе стонет и пытается сама насадиться на ее руку. – Так забавно, Эмма, – шепчет Лилит ей в губы и слегка вытягивает пальцы. – Ты поимела меня на арене, но здесь и сейчас я имею тебя. Эмма взволнованно смотрит на нее, но не замечает злости во взгляде: там есть игривость и возбуждение. Лилит касается большим пальцем почти болезненно набухшей плоти и принимается ласкать ее круговыми движениями. Эмма невольно подается навстречу, стремясь прижаться сильнее, но Лилит всякий раз убирает палец, когда ритм возрастает. – Хватит, – задыхаясь, просит ее Эмма, наконец. – Я хочу закончить до возвращения Лупы. Она хочет кончить – и побыстрее. Ей даже нет дела до того, что любой может заглянуть сюда и увидеть их. В глазах Лилит проскальзывает понимание. Она целует Эмму в губы и снова входит в нее пальцами, чуть сгибая их. Эмма облегченно выдыхает и принимается двигаться. Возбуждение велико. В голове туманом стоит белая муть, которая становится тем гуще, чем ближе к оргазму оказывается Эмма. – Давай, – хрипло шепчет ей Лилит и кусает за нижнюю губу. – Давай, Эмма. Движения ее руки ускоряются, она склоняет голову и припадает жадным поцелуем к шее Эммы. Та запрокидывает голову и напрягает внутренние мышцы, всеми силами приближая оргазм. Перед глазами у нее скачут белые точки, она жмурится и активнее насаживается на пальцы Лилит. Еще немного, еще чуть-чуть, вот уже!.. Но в момент, когда последняя волна начинает заливать тело Эммы, Лилит грубо кусает ее за шею. Эмма вскрикивает от неожиданной боли, неловко дергается, и безумная, блаженная нега, едва взорвавшись, резко замирает, падая куда-то вниз. Мир снова впускает в себя чужой смех и стоны, раздающиеся за пределами комнатушки. – Проклятье! – с досадой ругается Лилит и, шумно выдыхая, прижимается лбом к плечу Эммы. – Прости, я думала, это тебе понравится. Она сделала то, что временами – часто! – делает Лупа. И именно поэтому Эмме это не нравится. Эмма гладит Лилит по волосам и заверяет: – Все нормально. Пальцы еще в ней, но уже ощущаются не слишком приятно, и еще менее приятно становится тогда, когда Лилит принимается вновь шевелить ими, одновременно целуя плечо Эммы. – Давай продолжим, – предлагает она, но Эмма качает головой и, взявшись за запястье Лилит, медленно вытягивает ее пальцы из себя и опускает ногу. Ощущение пустоты уходит быстро, а на смену ему поднимается сомнение: не стоит ли отплатить Лилит той же монетой? Вот только Эмма отчетливо помнит, что Лилит собиралась брать, что ей предлагают – и не больше. А Эмма пока не готова предлагать нечто взамен. Ей действительно хватает Лупы. Она поправляет почти развязавшийся набедренник и опускает подол туники. Затем смотрит на Лилит. На лице той написано откровенное огорчение, и это почему-то смешит Эмму. Она прыскает, быстро зажимает рот ладонью и мотает головой, продолжая смеяться. Лилит разводит руками. – Рада, что ты в хорошем настроении, – с сарказмом говорит она. Лицо ее выражает крайнюю степень недовольства. Эмма потихоньку успокаивается и снова приваливается к стене. – Все правда нормально, – вздыхает она. – Это все… обстановка… мне было не по себе. Немного лжи во благо. Она проводит рукой по лбу. Сейчас уже тело не помнит, что оргазм вышел скомканным, и ощущения привычно-расслабленные. Эмме все понравилось. А еще больше ей понравилось то, что она не вспоминала о Регине, как часто это бывало с Лупой. Она манит к себе насупленную Лилит и обнимает ее, когда та нехотя подходит. – В следующий раз будет лучше, – говорит Эмма и легонько целует ее в губы, сама охотно веря в свои слова. Лилит приподнимает брови и осторожно обнимает ее. – Будет следующий раз? Впервые за долгое время она выглядит немного смущенной. Словно не уверена в своих силах. Но глаза блестят. Эмма думает, что будет. Она хочет испытать все это не в окружении грязных стен и засаленных матрасов. Да, определенно. Она хочет испытать это снова. Эмма отпускает Лилит и тянется за маской, брошенной на ложе. Выпрямляется и вспоминает кое-что, о чем хотела попросить. – Скоро мартовские иды, – вздыхает она. – Бои в лудусе Ауруса. Сулла выпустит меня. Погоняешь? В прошлом месяце Лилит и Робин вместе с Суллой благополучно съездили в Рим и не менее благополучно оттуда вернулись, заработав ровно столько, сколько и должны были, проиграв свои бои. Сулла остался доволен, Аурус тоже. Все же уровень столичных гладиаторов более высок, и проиграть им не столь зазорно. Однако Лилит после проигрыша была смурна и тренировала Эмму вяло и как-то неохотно, Эмме приходилось наверстывать самостоятельно. И вот теперь Лилит кивает и улыбается, не собираясь отнекиваться. Эмма кивает в ответ и, не удержавшись, порывисто целует ее снова, сжимая в руке маску. Это какое-то сумасшествие. Или нет? Разве есть что-то дурное в том, чтобы позволять кому-то любить себя? Будто почувствовав настроение Эммы, Лилит вжимается в нее бедрами на мгновение, а потом почти сразу отпускает, подталкивая к выходу. – Иди, – бормочет она, вздыхая. – Иди, а то я не сдержусь. Едва Эмма оказывается за порогом, едва успевает надеть маску, как Лупа спускается сверху. – Все прошло хорошо? – благодушно интересуется она, даже не глядя Эмме за спину, не пытаясь выяснить, на кого похожа та женщина, с которой Эмма развлеклась. Эмма склоняет голову, пытаясь удержать взволнованное дыхание. – Да. Спасибо. Она косится в сторону комнатушки и видит, что Лилит лежит на ложе на животе и отворачивается лицом к стене: очевидно, тоже заметив Лупу, она постаралась свести к минимуму риск узнавания. Она останется здесь? И сбросит напряжение с кем-то другим? Лупа берет Эмму под руку и шутливо грозит ей пальцем. – Только не думай, что это будет повторяться часто. Она смеется, прижимаясь щекой к плечу Эммы, и увлекает ее прочь из этого заведения. Эмма кидает последний взгляд на привратницу, занятую подсчетом денег, и выходит на улицу, объятую ночью. Не нужно думать о Лилит. Та в состоянии сама о себе позаботиться. Прохладно. Лупа быстро юркает в услужливо поднесенную совсем близко к входу лектику и нетерпеливо зовет Эмму: – Где ты там? Я хочу домой. Скорее! Эмма вдыхает полной грудью и громко отвечает: – Иду! Она думала, что это будет отвратительный вечер. И слава Одину, что вышло не так.