Te amo est verum

Carpe diem лови момент

В утро мартовских ид* Руфия заботливо кормит Эмму ячменной кашей, и этот вкус и запах окунают в воспоминания о лудусе. Эмма, как и часто перед важными делами, есть почти не хочет, но Руфия не принимает отказа. – Ты же должна победить! – всплескивает она руками. – А как ты победишь, если выйдешь голодная? Она грозит Эмме пухлым указательным пальцем. Эмма только вздыхает и отправляет в рот очередную ложку. Она победит в любом случае. Чего бы ей это ни стоило. Дурного предчувствия нет. После завтрака Эмма уходит в сад, где молится Одину, обещая посвятить ему свою победу. Она и так посвящает ему все свои победы, но эта почему-то кажется особенной. Деревья мягко шелестят листьями, поют птицы, пригревает солнце. Всё обещает хороший день. В теле Эммы – невыразимая легкость. Пружинисто поднявшись на ноги после молитвы, она идет так, словно вот-вот взлетит. Облачение у нее, конечно, не то, что было в лудусе, попроще, но именно в нем она ощущает себя предельно уверенно: скромные доспехи не стесняют движений, мечи ловко лежат в ладонях, пальцы не соскальзывают с эфесов. Она выступит в роли димахера, кого ей поставят в противники? Ту рыжую, с которой она уже сражалась в атриуме? Эмма ухмыляется, поигрывая мускулами на предплечьях. Ей бы хотелось встретиться с рыжей. И на этот раз выиграть безо всяких условий. Перед выездом Лилит придирчиво осматривает Эмму, проверяет, крепко ли замотаны запястья и щиколотки, щупает колени и локти, спрашивает: – Ты хорошо себя чувствуешь? – Отлично! – улыбаясь, заверяет ее Эмма. И добавляет: – Это будет и твоя победа. Она искренне верит в это. Лилит подмигивает, хочет что-то сказать, но из дома выходят Сулла с Лупой, и Лилит поджимает губы, кивая Эмме. Та кивает в ответ и торопится следом за хозяевами, уверенная, что побежит рядом с лектикой, ведь места там не так уж и много. Однако у распахнутых ворот стоят другие носилки: больше и удобнее. Внутри, за балдахином, помещаются и римляне, и Эмма, которая коротко думает, справятся ли рабы с их весом, а потом привольно растягивается напротив Лупы. Та смотрит в сторону и рассеянно крутит в пальцах веер. Сулла посматривает на Эмму и молчит. Молчит и Эмма, и почти до самого лудуса Ауруса никто не произносит ни слова. Неловкости, впрочем, от этой тишины не ощущается. Рабы уже ставят лектику на землю, когда Сулла равнодушно произносит: – Я много на тебя поставил, Эмма. Не подведи. – Не подведу, – заверяет его Эмма и смотрит на Лупу. Та до странности спокойна и почти не удостаивает Эмму вниманием. Вчера, вроде бы, все было в порядке. Эмма хмурится, какое-то время гадая, где она могла провиниться, потом встряхивается, подхватывает оружие и торопится за хозяевами. Лудус шумит. Эмму встречает Робин, одетый в красные кожаные доспехи, и Сулла благодушно кивает ему, разрешая увести своего гладиатора. Эмма помнит, что Лилит на годовой игре держали отдельно, но, может быть, сейчас правила поменялись? Или все дело в том, что раньше она уже жила здесь, и нет смысла пытаться от нее что-то скрыть? Робин и Эмма какое-то время пристально смотрят друг на друга, потом взгляд Робина теплеет. Эмма чуть расслабляется. Она знает, что поступила совсем не по-товарищески, когда пригрозила выдать Робина, если он не скажет ей всей правды. Но с волками жить – по-волчьи выть. Иначе она ничего бы не узнала. Ей хочется извиниться, однако какое-то неясное, смутное чувство подсказывает ей: лучше так не поступать. Лучше выдержать себя. Дать понять, что поступила она так не случайно. – Все хорошо? – спрашивает Эмма вполголоса, когда они с Робином уходят подальше от любопытных ушей и глаз. Солнце пригревает спину. Они стоят возле тренировочной арены, которая сейчас пустует, и до них доносится глухой гул толпы с арены боевой. Дрожь пробегает по спине Эммы. Не терпится выйти на песок. Эмма и не думала, что будет так скучать по битвам. Что будет так уверена в результате. Робин кивает, помедлив. Закладывает руки за спину и говорит: – Я сказал Регине, что ты теперь все знаешь. Эмма на мгновение цепенеет. А потом сердится на себя за такую реакцию. Она что, боится Регины? Вовсе нет! И следовало догадаться, что Робин не станет скрывать от Регины такое и ставить ее в неудобное положение. Эмма, скорее, удивилась бы, промолчи Робин. Поэтому она просто кивает, стараясь не выдавать своих эмоций. – И правильно. Я не Регина. Я бы не попросила тебя что-то от нее скрывать. Это выходит как-то с досадой, и Эмма прикусывает нижнюю губу, когда видит, как неодобрительно смотрит на нее Робин. – Что? – с вызовом разводит она руками. – Это был ее выбор – обманывать меня. Не мой. Я рассказала бы ей все, случись со мной такое. – Она – не ты, – отрезает Робин. Глаза его на мгновение становятся колючими, потом он вздыхает и проводит рукой по гладко выбритому лицу. – Поговори с ней, Эмма, – вдруг просит он тихо. – Она сама никогда не придет к тебе, ты же знаешь. Сердце Эммы пропускает удар. Ветер касается лица, пробирается под волосы. Эмма прикрывает глаза. Она знает, что нужно поговорить. Но еще сегодня утром она дала себе обещание, что не станет думать о Регине до момента, как победно вскинет мечи. Что войдет в лудус и не будет искать взглядом темные волосы и карие глаза. Что продолжит принимать условия, поставленные ей месяц назад. И вот Робин буквально выбивает у нее почву из-под ног… Эмма вздыхает и дергает плечом. Затем открывает глаза. – После боя, – говорит она твердо. Видит недовольство Робина и продолжает: – Можешь не уговаривать. Я сказала – после боя. Это ее решение. Это ее битва. И она не станет портить себе то, к чему так близка. Регина никуда не денется. Если бы она хотела поговорить, то нашла бы способ, Эмма в этом уверена. Робин качает головой, скрещивая руки на груди. – Ты говорила, что любишь ее… – Это здесь при чем? – сердито обрывает его Эмма. – Я и любила. Но мне было четко сказано, что в моей любви не нуждаются. Это дурной разговор, портящий такой хороший день. Эмма начинает злиться, и, видимо, Робин это понимает. Он примирительно вскидывает руки. – Хорошо, хорошо. Эмма заставляет себя глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Если бы рядом была Лилит… Она положила бы руки на плечи, чуть размяла бы их сильными пальцами, приблизила бы губы к уху и выдохнула: «Ты справишься, Эмма, я точно это знаю…» Робин отходит в сторону, чтобы переговорить с одним из гладиаторов, пришедшим за советом, а Эмма садится прямо на землю, вытягивает ноги и подставляет лицо теплому солнцу. С Лилит ей хорошо. Спокойно. Не нужно никуда бежать, никто никого не обманывает, не пытается сделать больно. Эмме правда хочется ее полюбить, но она отчетливо понимает, почему у нее это не получится. Регина. Она все еще там, в сердце. И Эмма не прикладывает особых усилий, чтобы выдернуть эту занозу. Она просто вогнала ее поглубже, и кровь больше не капает. Даже почти не больно, если не тыкать в эту занозу пальцем. А Эмма недавно ткнула – достаточно сильно. И вот теперь ей придется что-то со всем этим делать. Она набирает в ладонь немного песка и ссыпает его между пальцами. Целый месяц она жила спокойно – так спокойно, как только могла. И вот снова. Эмма щурится, разглядывая крупные песчинки, оставшиеся на ладони. А может, это Один шлет ей испытание? Еще одна битва – вот только не на арене? Ведь узнала же она то, чего не должна была знать. Стала лидером там, где не должна была становиться. А теперь это… Эмма крутит шеей, словно разминая ее. Она скучает по Регине, что там скрывать. Пока она не видит ее, пока не думает о ней, все хорошо, все спокойно. Но если с первым она еще может справиться, то с мыслями… Те приходят ниоткуда, и не всегда получается обуздать их в первый же момент. Эмма научилась отвлекаться, благо, всегда есть чем, но сейчас, после того, что стало ей известно… Она не позволяет себе жалеть Регину. Как минимум, потому, что помнит: это Регине не нужно. Как максимум… Эмма опасается вновь увязнуть в трясине эмоций и чувств, из которой только-только удалось выбраться. И то – одна нога все еще там, по колено во мху. И Эмма понимает: одно неверное движение – все повторится вновь. Надо ли ей это? Она не знает. До недавнего времени она была уверена, что Регина ненавидит ее. Что она ей не нужна. Но вот Робин приоткрыл завесу тайны, и поступки Регины заиграли совершенно иными цветами. Теперь Эмма думает, что ее пытались спасти от расправы, подобной той, что была учинена когда-то над женихом Регины. А если так… то, получается, что Регина ее… – Жарко… – вернувшийся Робин садится рядом с Эммой и вырывает ее из плена тягостных раздумий. – Тебе, я вижу, доверяют оружие? Он кивает на гладиусы возле ног Эммы. Та невольным жестом подвигает их ближе к себе. – Да, – скупо отвечает она и немного жалеет, что Робин не с ними. Тогда такие моменты его бы не смущали. Сулла прекрасно знает, что Эмма не попытается с боем прорваться из Тускула к кораблям. И это знание позволяет ему быть спокойным в отличие от того же Ауруса. – Удивительно, – бормочет Робин, однако Эмма не настроена что-то ему врать и молчит, а вместе с ней вынужденно молчит и Робин. До игр еще достаточно времени, еще не все зрители прибыли и заняли свои места, еще не прошли первые бои, еще соглядатаи не выдвинулись на поиски главных действующих лиц. Эмма, пригретая мартовским солнцем, мирно дремлет, и ей чудится, что вокруг не Рим. Вокруг – север. Жаркое и короткое северное лето, за которое так много нужно успеть. Эмма бежит босиком по упругой траве, на ней только длинная рубашка и ничего больше. Куда она бежит, к кому? Солнце бьет ей прямо в глаза, и лица того, кто ждет ее, не видно. Ничего не видно, только размытый силуэт на берегу моря. Эмма счастливо смеется, хватая ртом воздух, и вздрагивает, просыпаясь, когда Робин трясет ее за плечо. – Ты что? – добродушно посмеивается он. – Разморило тебя? Эмма зевает и потирает пальцем глаз. – Немного. Ощущение теплоты не оставляет, и какое-то время она еще наслаждается воспоминанием быстрого сна, затем резво поднимается на ноги и совершает пару выпадов, чтобы размяться. Робин наблюдает за ней, не спеша присоединяться. Возможно, его сегодняшний противник ему знаком и не вызывает опасений. А вот Эмма не знает, с кем будет драться, и спрашивает об этом. – Мерида, – кивает Робин. – Ты ее уже видела. – Рыжая? – уточняет Эмма, получает положительный ответ и немного расслабляется. Мерида быстрая, она это помнит. Но Лилит задавала ей на тренировках разный темп, и нет сомнений, что уж сегодня это пригодится. Эмма пару раз приседает, вытягивая вперед руки. «Не бойся делать больно противнику, – сказала ей Лилит однажды. – Суть гладиаторского боя не в том, чтобы не нанести травм, а в том, чтобы победить. По возможности – красиво, однако выигрыш в любом случае выигрыш!» Эмма кивает, вспоминая эти слова. Не бояться сделать больно. Это и впрямь помогает. Когда она перестала сдерживать свою руку в боях с Лилит, движения стали легче. Все стало легче и проще, потому что Эмма перестала думать за соперника, перестала волноваться о его самочувствии, начала прислушиваться к себе. Тогда все пошло гладко, и Лилит перестала так часто побеждать. На вчерашний день количество побед Эммы над ней сравнялось с количеством поражений – и это с учетом того, что по первости Лилит одерживала верх практически постоянно. Эмма прохаживается из стороны в сторону и вспоминает, как двигалась Мерида. Ловко, быстро, постоянно уворачиваясь и отпрыгивая. Но как надолго ее хватит, если Эмма заставит ее попотеть? Эмма вскидывает голову и смотрит на солнце. Игры скоро должны начаться. Они с Робином уже почти спускаются в подземелья, чтобы пройти к выходу на арену, когда один из соглядатаев Ауруса, низенький и коренастый, заступает им дорогу. – Велено идти в ложу, – бурчит он. Эмма и Робин недоуменно переглядываются. В ложу? Туда, где сидят римляне? Хозяева? Соглядатай полон решимости проводить, и ничего не остается делать, как ему подчиниться. Он выводит их из подземелий и ведет через домус, в котором Эмма учащенно дышит, потому что ей кажется, что она чувствует аромат фазелийской розы. К счастью, Регина навстречу не попадается, и Эмма радуется этому, пока не выходит в ложу и не видит, кто стоит за креслом Ауруса с подносом в руках. Сердце моментально проваливается куда-то вниз. Эмма не хотела этой встречи. Только не сейчас. Навстречу им оборачиваются все: Аурус, Кора, Ласерта, Сулла, Лупа. Сулла, впрочем, тут же возвращает внимание арене, на которой разминаются первые гладиаторы, Лупа восхищенно глядит на Эмму, Кора и Ласерта одинаково брезгливо морщатся. Аурус же потирает ладони и восклицает: – А, вот и вы! – Да, господин, – учтиво отвечает Робин, а Эмма молчит и смотрит на Регину. Потому что та тоже смотрит на нее. И не собирается отводить взгляд. Впервые они встречаются после того, что открылось Эмме, и она невольно ищет во взгляде Регины воспоминания о том ужасе. Видимо, это тот бой, что предстоит Эмме выдержать перед тем, как спуститься на арену. И она – неожиданно для себя самой! – выходит победителем, потому что Регина опускает веки, а затем и вовсе отворачивает голову. По лицу ее очень сложно что-либо понять, однако Эмма, напрягающая плечи, чтобы не задрожать, не помнит в ее взгляде ненависти или злости. Но что же там тогда? Эмма растерянно проводит ладонью по щеке. Может, и впрямь стоило поговорить? Но уже поздно. Солнце заливает арену жаром, однако над ложем раскинут балдахин, а рабы усердно работают опахалами, поэтому веер в руках Лупы бездействует. Кроме того, Эмма стоит за спинами римлян, еще глубже в тени. Но по спине все равно стекает капля пота, когда она кидает взгляд на арену. Она никогда не видела ее такой. Сверху. Раскинувшейся, готовой, как женщина. И людские волны качаются по ее бокам, щедро сдобренные восторженным гулом, не столь оглушающим, как там, внизу. Эмма смотрит и не может оторвать взгляда. Она видит золотой песок. Она видит гладиаторов, сходящихся в первом ударе. Видит напряженные спины хозяев и вытянувшиеся шеи, которые можно было бы перерезать одним движением руки. Эмма сглатывает, когда ловит себя на смертоносной мысли. Когда глядит в затылок Коре: женщине, заставившей Регину страдать столь страшно. Вот она, так близко. Всего лишь шагнуть вперед. Схватить за горло. И выкинуть вниз, на арену, чтобы изломанное тело застыло там уродливой куклой. Чего добивается Кора? Чего она хочет от Регины? Она хочет ее для себя, а Регина не может не показывать отвращение? Или Аурус испытывает слишком теплый интерес к рабыне, и его супруга таким страшным образом мстит ему? В этот момент, в этот самый момент Эмма ощущает гнев. Он расходится по ее телу вместе с ревом толпы, вместе с солнечным теплом, вместе с лязгом мечей и чужим дыханием, которое Эмма не может слышать, но слышит и дышит в унисон с ним. Она может откидывать это желание. Может убеждать себя, что его нет. Но оно есть. Оно под кожей, глубоко, обвилось вокруг костей, проросло в мясо, смешалось с кровью. Кора поворачивается к дочери и говорит ей что-то, после чего обе они смеются. А Эмма смотрит на морщинистую шею римлянки и твердо знает, что однажды свернет ее. Потому что может. Потому что хочет. Эмма прерывисто втягивает воздух сквозь сцепленные зубы. Потому что по-прежнему любит Регину. И боль Регины – ее боль. Так было и так будет. Один свидетель! Эмма погружается в свои кровавые мечты так глубоко, что не сразу понимает, когда Робин принимается трясти ее. – Эй! – выплывает откуда-то его встревоженный голос. – Эмма! Эмма, ты что? Тебе нехорошо? Регина подходит, протягивая кубок с водой. Лицо ее непроницаемо, глаза чуть заметно поблескивают. Губы приоткрыты, но ни звука не срывается с них. Регина безмолвствует, и единственное, что можно от нее уловить, это отсутствие злости. Они будто поменялись местами, и теперь Эмма гневается за нее. – Мне нехорошо, – согласно кивает Эмма, глядя на Регину. Ей нехорошо от мысли, что она ничего не может сделать прямо сейчас. Что Кора будет еще жить. И жить. И жить. Потому что Эмма понимает: если она сорвется, если выдаст себя, то никакой свободы. Ни для кого. И Регина останется в руках Коры навечно. Почему-то Эмма не сомневается, что проблема только в старухе. Аурус слишком слабоволен. И он питает нежность к Регине, определенно. Может, это позволит Эмме пощадить его при случае. Регина продолжает тянуть Эмме кубок с водой, и Эмма все-таки берет его. Их пальцы на мгновение соприкасаются. Регина сжимает губы, превращая их в тонкую ниточку. Эмма делает глоток за глотком. Вода хороша и свежа. Эмма пьет неотрывно и так же неотрывно смотрит на Регину, чтобы затем протянуть ей опустевший кубок. Их пальцы снова встречаются. Эмма не понимает, почему Кора позволяет ей стоять рядом с Региной. Толпа на арене неистовствует. – Фур! – нетерпеливо зовет Аурус. – Скоро твой бой! Иди вниз. Робин молча кланяется, бросает быстрый взгляд на Эмму и в сопровождении соглядатая покидает ложу. Эмма отстраненно вслушивается в продолжающий витать над ареной рев толпы и склоняется к Регине, чтобы спросить одними губами: – Зачем они позвали нас сюда? Она снова чувствует его – аромат розы. Ноздри ее дрожат, впитывая запах. Регина не успевает ответить. – Отойди от нее, немедленно! – визгливо велит Ласерта. Она уже стоит возле Регины, уперев руки в бедра, будто простолюдинка, и гнев ее толкает Эмму в грудь. Эмма неспешно выпрямляется. Смеряет Ласерту длинным взглядом. Ловит гнев и отправляет его обратно, с удовольствием видя, как римлянка вздрагивает от неожиданности, потому что Эмма уверенно смотрит ей прямо в глаза. А в момент, когда Ласерта открывает рот, чтобы пожаловаться отцу или матери, Эмма почтительно говорит: – Да, госпожа. И она отступает от Регины, гася сожаление. Оно все равно ей не поможет. А вот гнев… Пока идет бой Робина, Эмма тщательно обуздывает свою ярость. Седлает ее. Примеряется и пускает вскачь, ощущая, как она плещется в крови, как насыщает легкие и сердце, как добавляет легкости конечностям и проясняет голову. Нельзя выходить на арену, полностью поддавшись гневу. Но если оставить его ровно столько, чтобы сокрушить противника… Когда Эмма, наконец, ступает на песок, Мерида уже ждет ее. Соперница не стоит на месте, расхаживает из стороны в сторону. На ней короткая светлая туника, перехваченная широким поясом, кожаные сапоги до середины голени, два меча, как и у Эммы, и тонкий ободок, перехватывающий непокорные рыжие волосы, будто впитавшие в себя огненную ласку солнца. Мерида явно узнает Эмму, потому что обидно усмехается в ответ на приветственный кивок и вздергивает подбородок. Эмма усмехается в ответ и замирает, становясь спиной к солнцу. Игра вот-вот начнется. Мерида бросается к ней сразу, как только слышит голос Ауруса, дающего отмашку. Эмма ловко ускользает, плашмя ударяя соперницу пониже спины. Это случайный удар, он не должен был достигнуть цели, но толпе нравится, она смеется и улюлюкает. Толпа помнит Северную деву, она выкрикивает ее имя на разные голоса, пока Эмма выматывает Мериду, заставляя ее гоняться за собой. Мерида не так уж и молода, Эмма успевает разглядеть морщинки у ее глаз, когда оказывается слишком близко. Над головой пролетает меч, Эмма отклоняется, выгибая спину, и чуть не падает, но вовремя вскидывает себя обратно и ловит очередное восхищение зрителей. В висках пульсирует кровь вперемешку с гневом, который по капле подпитывает Эмму, едва она начинает отвлекаться. Барабаны вдруг затевают свой неизбежный ритм. Регина солгала, чтобы защитить ее. Раз! Мерида делает выпад, но Эмма готова, и меч проносится рядом, едва зацепив ее острием. Кора зачем-то контролирует рабыню, и вряд ли ее контроль служит благой цели. Два! Эмма прыгает возле Мериды, опережая ее действия, и с удовлетворением видит пот на лице противницы. Аурус – слаб и ничего не решает. Три! Эмма раз за разом отбегает от Мериды и подбегает обратно. Отбегает и подбегает. Кружит, водит за нос, играючи отбивает удары и смеется прямо в лицо. Лилит отлично натренировала ее! Ни доспехи, ни оружие не мешают, не кажутся лишними. Эмма чувствует себя превосходно, и еще лучше ей становится, когда она понимает, что Регина тоже видит ее. Что она следит, как следила Эмма за предыдущими боями, что она дышит вместе с ней, подставляется солнцу и порывам ветра. Один раз меч Мериды достигает цели: острие втыкается Эмме в плечо, застревая в наплечнике, и Эмма моментально крутится на одной ноге, лишая Мериду оружия. Соперница остается с одним гладиусом и бросается в атаку, что-то крича: пот заливает ей глаза, она тяжело дышит, явно не приученная к здешнему солнцу. Эмме тоже уже не так легко, но ее волосы собраны в косу и не мешают при движениях. Она без труда избегает очередного выпада и, оказавшись позади, пинает Мериду в зад. Толпа взрывается смехом, когда рыжая воительница, всплеснув руками, валится на песок. Эмма останавливается, будучи настороже, восстанавливая дыхание. Конечно, она не подаст руки. Но и добивать не будет. В глаза ей почти сразу летит песок. Барабаны взрываются боем на пределе. Гнев распирает грудь. Эмма не успевает отпрыгнуть, однако песок, к счастью, до лица не добирается, и, раздосадованная очередной неудачей, Мерида, словно набравшись сил, как гибкая кошка, прыгает на Эмму, отбросив в сторону меч. Эмма раскидывает руки, поскольку не планирует насаживать Мериду, как бабочку, и обе они валятся наземь. Мерида шипит, вцепившись Эмме в горло, лицо ее искажено яростью, ногти впиваются в кожу. Боль белым всплеском разрывается внутри, за грудиной, где уже не хватает дыхания. Эмма избавляется от меча, сжимает кулак и бьет Мериду по лицу. Размах получается небольшим, но достаточным, чтобы заставить соперницу отвлечься, и этого мгновения разозленной Эмме хватает, чтобы напрячь все силы и переменить положение. Теперь она сверху. Она делает вдох, седлает ошеломленную Мериду, как еще недавно седлала свой гнев, и, вновь сжав кулаки, яростно молотит по чужому лицу: раз, два, три, десять! Удар за ударом, удар за ударом! Костяшки ноют так, будто собираются отвалиться. Мерида, растеряв весь свой запал, пытается прикрыться, но у нее не получается, и брызги крови пятнают лицо рассвирепевшей Эммы будто веснушки – яркое отражение тех, что уже почти не видны на щеках Мериды. Мерида слабо скулит, почти уже не вздрагивая, а Эмма бьет и бьет, и барабаны стучат у нее за спиной, постепенно теряя в громкости. Наконец, руки опускаются. Эмма обнаруживает себя сидящей верхом на поверженной противнице, а толпа где-то наверху ревет и тревожит множеством языков ее имя. Дыхание тяжело срывается с губ, Эмма невольно облизывает их, тут же ощущая солоноватый привкус. Кровь. Не ее. Мерида протяжно стонет, закрывая дрожащими руками лицо, и в унисон ее стону отзываются сбитые напрочь костяшки. Эмма поднимается, выдыхая, вытирает ладони о бедра и оглядывается в поисках оружия. Подбирает она его в момент, когда выбежавшие на арену рабы поднимают Мериду. Она безвольно повисает на них, продолжая стонать. Эмма провожает ее долгим взглядом и сплевывает, вновь ощутив на языке кровь. Хочется прополоскать рот. Она победно вскидывает мечи, и толпа приветствует ее вместе с довольным Аурусом, чье лицо Эмма видит первым, когда поворачивается к ложе. Рядом с ланистой стоит Сулла, чьи деньги теперь не только отбиты, но и преумножены, и часть их пойдет на нужды заговорщиков. Он кивает Эмме и отворачивается, что-то говоря Аурусу. Коса влажно прилипает к шее, под доспехами пот катится градом, но Эмма довольна, как и все вокруг. Бой вышел не слишком длинным, но эффектным, ни она, ни Мерида не стояли на месте, а именно это и нужно публике. Может быть, в следующий раз Сулла возьмет в Рим ее, а не Лилит, и позволит ей выиграть. Потому что она может. Она знает это точно. Раскланявшись толпе, Эмма уходит в подземелья, где ждущий ее Робин подает чистое полотенце. – Отличный бой, – хвалит он. Эмма улыбается. Эйфория от победы постепенно уходит, уступая место усталости. Хочется сесть, а лучше лечь. Проскальзывает было мысль о купальне, но Эмма лениво отгоняет ее прочь. Она не в состоянии. Хочется увидеться с Лилит и поделиться радостью. Жаль, что ее нет здесь. Это и ее победа. Из нее вышел бы отличный наставник! Эмма все же садится, возвращая Робину полотенце. – Иди, – кивает она. – Я сейчас. Устала. Конечно, устала. А кто бы не устал? Начинают подрагивать плечи и ноги. – Ты ведь не ранена? – уточняет Робин. Эмма косится на плечо и на пробитый наплечник. Ничего не болит, кроме костяшек пальцев. – Не ранена, – отрицательно мотает она головой. – Все в порядке. Она победила. Даже если бы кровь хлестала из нее фонтаном, она бы сказала, что все хорошо. Потому что все действительно хорошо. Это словно ее первый бой, а ведь в каком-то смысле так оно и есть. Первый честный бой. И ей есть, чем гордиться. Робин уходит, а Эмма откидывается назад, зачем-то вспоминая, как они сидели на этой же скамье вместе с Беллой. Мысли эти, впрочем, недолго преследуют ее, уступая место размышлениям о Коре. Эмма ощущает очередной всплеск гнева. Пожалуй, теперь она ненавидит ее больше, чем Ласерту и Паэтуса вместе взятых. Из-за Регины. Чьи-то легкие шаги заставляют Эмму вздрогнуть и встрепенуться. Она открывает глаза и поднимается, видя перед собой Регину. – Ты что? – грубовато спрашивает Эмма, вскидывая брови. – Чего тебе? Она не ждала ее. Кого угодно – но только не ее. А Регина молчит, и на запястье руки у нее по-прежнему виднеется браслет. Эмма впивается до странности жадным взглядом в темные глаза, обращенные к ней. Куда-то вмиг девается усталость, барабаны, до сих пор тихо стучащие в затылке, перестают звучать. И Эмма не успевает ни вдохнуть, ни улыбнуться, когда Регина, приблизившись, сильно обхватывает ладонями ее лицо, заставляя склониться, и страстно целует прямо в губы. Где-то снаружи ревет толпа.