Te amo est verum

Nolens volens волей-неволей

– Быстрее, Эмма, быстрее! Догоняют! Взволнованный голос Неро заставляет Эмму прибавить шаг. Она не рискует оборачиваться и только бросает взгляд на мальчишку, несущегося рядом, убеждаясь, что тот не отстает. Но Неро, пожалуй, еще и ее обгонит. Эмма, сцепив зубы, отдает бегу последние силы, чувствуя, как распирает грудь раскаленным железом. Перед глазами прыгают белые мушки, в висках кровь стучит так, что другого почти ничего не слышно, ноги сводит от долгого бега. Сколько она уже бежит? Эмме кажется, что целую вечность, а на деле… На деле ей просто нужно бегать больше, тогда не станет она себя так ужасно чувствовать на финише, где просто валится от изнеможения. Прохладная, живительная влага тут же льется ей на лицо, и Эмма приоткрывает рот, пытаясь ловить столь желанные капли. Лилит смеется и не убирает кувшин, пока тот не пустеет. – Ты первая, Эмма, ты первая! – восторгается Неро, бежавший последний круг вместе с Эммой, а потому почти не уставший, да и что такое для подвижного мальчишки несколько сотен шагов? Эмма разваливается на земле, устремляя взгляд в небо, наполовину закрытое тучами. Хорошо, что нет солнца, было бы еще тяжелее. Молоточки в висках стучат все умереннее, все тише. Дыхание приходит в норму, железные тиски разжимаются, освобождая легкие. Ноги почти не болят. Где-то рядом слышится стон Криспуса: он тоже бежал и теперь шатается из стороны в сторону, весь красный и тяжело дышащий, упирая ладони в колени, затем валится по примеру Эммы на землю и стонет: – О, всемогущие боги, никогда больше!.. Эмма смеется, прикрывая глаза. Она почти с ним согласна. Почти, потому что бег может им очень пригодиться в будущем. Как нельзя кстати пришлись ко двору известия об очередных спортивных играх, проводимых в Греции. Эмма с интересом узнала, что на время этих игр во всей Элладе устанавливался мир. Как вовремя Завоеватель очутился у границ Рима! Но в данном случае далекий мир был ей неинтересен, она решила, что это все будет хорошим поводом потренироваться и им – и не только в махании мечами. Бег и борьба – вот что они выбрали для себя. Элия, впрочем, отказалась от всего, сославшись на собственную слабость в спортивных делах. Пауллус сразу сказал, что бегать не будет, а вот поборется с удовольствием. Эмма же, Криспус и остальные начали с бега. Сулла, у которого Эмма испросила позволения посостязаться, милостиво указал на круглую площадку за домом, которая, по его словам, планировалась под арену, когда он задумывался о создании собственного лудуса. Планы остались лишь планами, и теперь площадка пустовала. Эмма раскидывает руки, еще какое-то время с удовольствием лежа на земле, затем пружинисто поднимается на ноги, радостно ощущая все свои мышцы: все же бег дает совершенно иную нагрузку, чем гладиаторские тренировки. Эмма почти забыла, что бегала раньше в лудусе. Стоит возобновить это славное занятие. Стряхивая с лица капли недосохшей воды, Эмма поглядывает на Лилит: та сегодня не бегает и не борется, сославшись на недомогание, но уж в ее-то физической форме сомнений нет. Эмма хмыкает, невольно вспоминая, как убеждалась в этом довольно много раз, качает головой и вполголоса произносит на своем родном языке: – О, Один, спасибо тебе за силы, что даруешь мне… Лилит с интересом смотрит на нее и спрашивает – к удивлению Эммы, тоже на северном наречии: – И что, он тебе вправду помогает? Эмма, помедлив, кивает и, не утерпев, усмехается: – И ты тоже говоришь на моем языке. Почему в Тускуле так много тех, кто владеет им? Это давно не волновало ее, но раз уж зашла речь… Лилит скрещивает руки на груди и переходит на римский: – В Тускул часто приходят корабли с севера. И здесь живет много северян. Можно сказать, твой язык тут – почти родной. Эмма снова усмехается. Надо же, как ей повезло. С другой стороны: а ведь действительно повезло! Попади она в другое место, где не понимала бы ни слова и где не понимали бы ее… Что ж, поначалу ей было бы гораздо труднее. Конечно, отец в свое время научил ее некоторым римским словам, но ей бы их однозначно не хватило. В груди вдруг щемит что-то. Эмма давит прерывистый вдох. Она так давно не вспоминала об отце. А ведь раньше дня не проходило, чтобы она не думала о нем, о матери, о братьях… Видно, она была слишком одинока и цеплялась за свои воспоминания. Теперь все не так. Совершенно не так. На волю просится не менее прерывистый выдох, и Эмма испускает его, со светлой радостью вызывая в памяти образ Регины. Теперь она может думать о ней без тоски и боли, и это наполняет ее сердце теплом. Неделя прошла с момента собрания, на котором Регина шагнула навстречу Эмме. Неделя – но как много переменилось в мире Эммы! Они ничего не выясняли с Региной. Не спорили, не ругались. Лишь дышали вместе, обнимая друг друга, и в полной тишине подземелий изредка касались губами губ. Молчание – доброе и нежное – слишком много значило для Эммы, и она боялась прерывать его, потому что со словами – уже давно понятно – у них получалось много хуже. Впрочем, Регина тогда все же сказала кое-что, и это лишь уверило Эмму в том, что обе они на самом деле готовы двигаться вперед. «Я очень любила Ингенуса, – вот что за слова родились у Регины в сердце. – Так сильно, что никогда не думала, что сумею полюбить снова…» И Эмма, дрожа всем своим существом, крепко-крепко обняла Регину. Это было лучшим признанием. Единственно нужным, что они по-настоящему готовы были разделить в тот момент. Эмма не требовала от Регины обещаний следующего свидания. Не настаивала ни на чем. В ней зародилась и жила бесконечная легкость и уверенность, что уж теперь-то все пойдет правильно. Им стоило пережить все то, что они пережили, чтобы понять: нужно смотреть не друг на друга, нужно смотреть в одном направлении. И идти тогда будет легко и просто. В этот раз они начнут с другого – Эмма уже знает, чем отличается любовь от похоти, как знает она и то, что требовала от Регины второго, принимая за первое. Регина, должно быть, поняла это уже давно. Эмма снова утирает лицо ладонями. Солнце потихоньку выползает из-за туч, скоро будет жарко. Скоро они увидятся с Региной: как только Сулла или Лупа отправятся в лудус, Эмма попросится с ними. Так они решили с Региной сообща, и это полностью устроило обеих. Нет нужды торопиться, Эмма уже торопилась, и ни к чему хорошему это не привело. Второй раз она такой ошибки не допустит. – Слушай, – поворачивается она к Лилит и хмурится, обрывая себя на полуслове, потому что видит Науту, неспешно шагающего к ним. Что он здесь забыл? Эмма не видела его уже пару месяцев, как-то весной он приезжал к Сулле, предлагал ему новых рабов, но тот отказался. И вот объявился снова. Эмма напрягается. Наута никогда не бывает к добру. Лилит оборачивается, прослеживая взгляд Эммы, и негромко фыркает. Ей Наута тоже не нравится. А вот Неро, все еще трущийся рядом, кажется, иного мнения о нем. – Он пират*, настоящий! Грабит вражеские корабли! – восторженно сообщает мальчишка. – У него целый трюм сокровищ! Как-то он подарил мне раковину, в которую можно подуть, и выплывет сам Нептун! Но я дул, дул, а Нептун так и не появился… – голос Неро становится печальным. – Потому что дуть надо, выйдя в море, а не стоя на суше, – подмигивает ему успевший приблизиться Наута. – Как давно ты выходил в море, сынок? Неро невольно вытягивается. – Я… никогда! – сверкает он взглядом, в котором снова появляется надежда. Наута добродушно треплет его по голове, и Эмма сжимает кулаки, борясь с желанием оттолкнуть Науту подальше от мальчишки. Ничего хорошего для Неро это знакомство не принесет. – Ну-ка, – вдруг вмешивается Лилит и подает Неро пустой кувшин. – Сбегай, набери воды. Неро вздыхает, но спорить не берется. Хватает кувшин и, сверкая пятками, несется к дому, не оглядываясь. Эмма провожает его взглядом и сразу же подступает к Науте. – Держись подальше от него, понял? – требует она. Наута насмешливо приподнимает брови. – А то что, красавица? – он склоняется к ней, обдавая дыханием с примесью рома, и Эмма морщится, отворачивая голову и отступая. – А то мальчишка узнает, что ты не корабли грабишь, а людей воруешь и в рабство продаешь, – вмешивается Лилит. Наута переводит на нее хмельной, прищуренный взгляд. – Можно подумать, мне важно, что этот поганец обо мне подумает, – цедит он и тут же меняет тему разговора: – Слышал, вы теперь вместе, девочки? В голосе его слышится похоть. Эмма и думать не хочет, что он представляет себе о них, это слишком омерзительно. Желание ударить его становится все сильнее. Эмме не нравится это стремление бить людей, но некоторых, как ей кажется, не только можно, но и нужно. Она ведь еще отлично помнит, как Наута бил ее там, на корабле. – Это вряд ли тебя касается, – спокойно отзывается Лилит, пока в сердце Эммы бушует гнев, мешающий трезво мыслить. – Ты зачем приехал? Эмма не понимает, для чего вообще вести с Наутой какие-то беседы, и отворачивается. Пауллус издалека поглядывает на них, готовый, видимо, вмешаться, если потребуется. Даже Криспус, не любящий кулачные бои, поднялся с земли и прислушивается к разговору. Всем им не нравится Наута – и есть тому весомая причина. – Затем же, зачем и всегда, – огрызается Наута. Он явно чувствует себя неуютно, потому что, будучи не слишком высокого роста, совершенно не возвышается над Лилит. Лилит скрещивает руки на груди. Она по-прежнему очень спокойна, и это Науту раздражает. Он поглаживает заросший рыжеватой щетиной подбородок и то и дело смеряет Лилит взглядами, словно прикидывает, сколько ударов успеет ей нанести. Эмма точно знает: ни одного. И это наполняет ее угрюмой радостью. – Ладно, – бурчит, наконец, Наута. – Вижу, душевная беседа не складывается… Лилит неспешно кивает. – Правильно видишь. Наута бросает на нее последний взгляд и окликает Эмму. Та нехотя спрашивает: – Чего? – Отойдем, – предлагает мужчина. Эмма колеблется, хоть и понимает, что это ничем ей не угрожает. Просто желания особого общаться с работорговцем нет. Впрочем, она все равно отходит с ним в сторону, надеясь не услышать ничего плохого. А может, и этот уже в курсе про заговор? Вот будет потеха. Впрочем, Наута не собирается говорить о заговорщиках, даже если что-то о них знает. Убедившись, что Лилит и остальные остались позади, он берет Эмму под локоть – который она тут же высвобождает – и горячо шепчет: – Я тут у Лупы поинтересовался, не хочет ли она тебя перепродать. От него по-прежнему несет ромом, и это отвратительный запах. Эмма какое-то время старается не дышать, но получается плохо, так что она сосредотачивается на сказанном и удивляется, осмыслив. – А тебе-то это зачем? Никак купить хочешь? Ей кажется, что это очень смешное предположение, и она смеется над ним – ровно до того момента, как понимает, что Наута веселье не разделяет. – У меня есть сбережения, – кивает мужчина, едва Эмма умолкает. – Я предложил их Лупе все. Всё, что имею, чтобы забрать тебя у нее. В его глазах мелькает что-то, чему Эмма затрудняется подобрать название. А когда все же подбирает, то отказывается верить. – Только не говори, что влюбился в меня, – тянет она подозрительно. – С чего бы, детка? – тут же усмехается Наута, но усмешка выходит кривой и неубедительной. Эмма тяжело вздыхает. Думала ли она когда-нибудь, что будет пользоваться такой популярностью? Это как-то глупо. О таком ей точно не мечталось. Ей становится неуютно, да еще и Наута загораживает дорогу. Хочется оттолкнуть его, но не хочется касаться – вот ведь неудобство! А он, как назло, принимается говорить, и слова его делают ситуацию еще более неуютной. – Можно обойтись и без выкупа, еще и лучше будет! – он склоняется и горячо шепчет на ухо: – Только представь, красавица: под пологом ночи ты сбегаешь ко мне на корабль, который уже под всеми парусами и только тебя и ждет. Я отдаю команду, и мы уплываем прочь от этого города и от Рима, куда захочешь! И только звезды будут следить за нами. Он заканчивает шептать и выпрямляется. Нетерпеливый взгляд выдает желание услышать ответ – сейчас и непременно тот, что Науту устроит. Вот только Эмма не заинтересована в том, чтобы такой ответ давать. – Ты меня уже один раз продал, красавчик, – подстраивается она под его манеру разговора. – Думаешь, мне хочется поверить тебе дважды? Наута хмурится, лицо его мрачнеет. А когда он хватает ее за руку, Эмме приходится схватить его в ответ: за горло. – Не смей трогать меня без моего разрешения, – цедит она. Кровь вскипает от усмирившегося было гнева, Эмма невольно сжимает пальцы, следя за тем, как краснеет лицо Науты. Тот сопротивляется, не отпуская ее запястье, потом все же сдается, и Эмма убирает ладонь с его горла, которое Наута тут же принимается потирать. – Дерзкая, – в голосе его слышится восхищение. – Дай мне второй шанс, милашка, я не подведу! Лучший корабль из тех, что у меня есть, будет твоим! Станешь королевой пиратов, если захочешь, клянусь любым богом! Его глаза сверкают так, что могут ослепить. Он явно верит в то, что сейчас говорит, но как надолго хватит этой его веры? Эмма вдруг думает: а что если подрядить Науту на предоставление кораблей, когда произойдет восстание? В конце концов, как ей известно, у него самый крупный флот во Внутреннем** море – за исключением кораблей Цезаря, – не грех этим воспользоваться, учитывая, что он ей задолжал. Не бесплатно, конечно, бесплатно он работать не будет в любом случае. Вот только остается прежний вопрос: можно ли ему доверять? Он ведь работорговец, ему предать как раз плюнуть. Пока что нельзя. Да и теперь есть сомнения в оплате. И Эмма, решая оставить на потом этот вопрос, кидает Науте: – Оставь свои надежды, пират. Я принадлежу Лупе, и меня все устраивает. Она скрещивает свой твердый взгляд со взглядом Науты – насмешливым и грустным одновременно. Зачем, зачем она ему? Неужели он решил, что она каким-то чудом сможет полюбить его? Или он просто хочет ее тело? Эмме не хочется копаться в чужих желаниях, поэтому она огибает Науту и возвращается к Лилит, слыша за спиной: – Так что, у меня совсем нет шанса, да, красотка? Даже одного из тысячи? Эмма останавливается, набирая воздуха в грудь. Ей хочется ответить резко и грубо, но в голову некстати лезет мысль о том, что Наута еще может пригодиться, и не стоит сейчас обострять с ним отношения – он злопамятный. А если еще знает про заговорщиков… Эмма оборачивается и с прищуром смотрит на Науту. Тот широко расставил ноги и засунул большие пальцы рук за ремень. Он одет как северянин – в штаны и рубаху, – и это немного смягчает голос Эммы, когда она кидает: – Разве что один из миллиона. Ей не нравится, что она все-таки оставляет ему надежду, но дело заговорщиков превыше ее собственных интересов. Наута кивает, как бы говоря, что понял, присвистывает, качает головой и уходит, ни с кем не прощаясь. Эмма возвращается к Лилит, рядом с которой подпрыгивает возвратившийся Неро. – Что он сказал тебе, Эмма? – нетерпеливо спрашивает мальчишка. – Что-нибудь про раковину? Эмма с трудом вспоминает, с чего вообще начался этот разговор, а вспомнив, улыбается Неро. – Нет, милый, не про раковину. У нас с ним… взрослые дела. Как отвратительно это звучит… И, кажется, Неро того же мнения. – А-а-а, – понимающе тянет он. – Ты в него влюбилась! Бе-е-е! Он высовывает язык и корчит гримасу, показывая, как противно ему даже думать о таком, а потом пожимает плечами и убегает. Вот ему вслед Эмма смотрит, а потом со вздохом поворачивается к Лилит. – Ой, прекрати, – машет она рукой, видя, какие у той глаза. – Конечно, никакой любви! Как будто ты меня не знаешь! – Ну, – тянет Лилит подозрительно, – так часто бывает. Кто-то не нравится, а потом… Она делает неопределенный жест рукой. – Фу, – сердито отзывается Эмма. – Как ты можешь так думать? Я люблю Регину. Лилит хмыкает и кивает. – Я и забыла. Конечно, ничего она не забыла, это видно по ее хитрым глазам, и Эмма еще недолго сердится на нее, а потом тихо говорит: – У Науты корабли. Я подумала, что он может пригодиться. Лилит понимающе кивает. – Умница, – мягко говорит она. – Наута – отвратительный тип, но скидывать его со счетов не стоит. Он предает, но равно и тех, и других, а за деньги так и вовсе может сделать очень много. Она кладет руку на плечо Эммы и вздыхает. – В нашем положении нельзя разбрасываться людьми. Наута мне не нравится, но если он заинтересовался тобой, это может помочь. Эмма морщится. – Все вокруг интересуются мной. Зачем мне это? – она не собирается жаловаться, но выходит именно так, и ей совершенно не нравится, как звучит ее голос. Лилит похлопывает ее по плечу. – Ты стала популярна, Эмма, с момента, как прибыла в Тускул, – она подмигивает. – Смирись. – Вот еще, – бурчит Эмма недовольно. – Ты тоже гладиатор, почему же вокруг тебя нет такой шумихи? – Ох, Эмма, – качает головой Лилит. – Но меня ведь никому не предсказывал оракул. Она комично округляет глаза, чем несказанно смешит Эмму. Вдвоем они смеются какое-то время, а потом Лилит вдруг отдергивает руку и обрывает смех. Эмма непонимающе оборачивается. – Эмма, – мягко говорит невесть откуда взявшаяся Лупа. – Пойдем-ка со мной. Нужно поговорить. Хорошее настроение Эммы улетучивается мгновенно. Что слышала Лупа? По поводу чего теперь она хочет поговорить? Последнего взгляда на Лилит бросить не удается, как и на остальных: Лупа подталкивает Эмму к дому и велит не оборачиваться. В полном молчании идут они до спальни, где Лупа, опустив занавесь, бросает напряженной Эмме: – Садись. Эмма опускается на край кровати. Она не чувствует исходящей от Лупы злости или раздражения, но ведь и необязательно вовсе злиться, чтобы сделать что-то плохое. Она сжимает пальцами покрывало, когда Лупа подходит ближе и нависает над ней. Прохладные ладони ложатся на щеки Эммы, поглаживают и не причиняют боли. А потом Лупа ласково спрашивает: – Ты хочешь покинуть меня? Эмма растеряна настолько, что не знает, правильно ли поняла. Она безмолвно смотрит на Лупу снизу вверх и молчит. А Лупа повторяет: – Что же ты, Эмма? Скажи, если это так. Кончиками пальцев она касается скул Эммы, чертит на них какие-то непонятные символы. Эмма мотает головой. – Нет. Нет! Она все еще растеряна, а потом вдруг понимание приходит, будто из ниоткуда. Наута! Он ведь говорил, что предлагал Лупе деньги. А до этого и Аурус пытался вернуть ее себе. Эмма готова застонать от этой подставы. Она больше не удивляется вопросу. Она удивляется тому, как мягка и спокойна Лупа. И ловит ее за руки и прижимается губами к левой ладони, вкладывая в этот поцелуй всю свою преданность. Она действительно преданна ей – как только может. Конечно, у нее было лишь двое хозяев, но тем не менее… – О, девочка моя, – Лупа склоняется и целует ее волосы. – Ты ведь поняла, да, почему я спрашиваю? Она опускается на корточки и ищет взглядом глаза Эммы. – Ты уверена, что не собираешься в ближайшее время попросить меня отпустить тебя? Эмма отчетливо видит, что Лупа на самом деле не так уж спокойна, как пытается это показать. В глубине глаз ее таится тоска, и понимание того, что причиной этой тоски явились два ненавидимых Эммой мужчины, наполняет сердце гневом. – Я не хочу ни к Аурусу, ни к Науте, – тихо, но очень четко проговаривает Эмма. – Ты – моя госпожа. И это не изменится, пока ты сама не решишь меня продать. Отправляй всех спрашивающих в Гадес. Они мне не нужны. Она знает, что с Лупой ей повезло. Личный раб хозяйки – это наименьшее неудобство из всех, что она могла бы испытать, попади в дом Суллы. Лупа позволяет ей очень много – как, впрочем, и Сулла, – и Эмме стоит ежедневно и еженощно молиться не только богам, но и хозяевам. Где еще бы ей жилось лучше, чем здесь? Только на воле. Но о ней пока речи не идет. Лупа, очевидно, проникается искренностью сказанного, потому что пылко целует Эмму, терзая ее губы своими, затем отстраняется и хрипло велит: – В купальню. Живо. Удали все волосы и возвращайся. Не одевайся. Эмма понятливо кивает. Что ж, если это закрепит в голове Лупы понимание того, что рабыня не собирается ее предавать… Времени в купальне тратится больше, чем нужно: свободных рабынь поблизости нет, и Эмме приходится делать все самой, а кое-какие моменты не слишком удобны. Боясь порезаться, она проявляет больше осторожности, чем необходимо, тем самым затягивая процедуру. Наконец, справившись, она промакивает тело и волосы полотенцем и спешит обратно в спальню, на пороге которой замирает в изумлении. Лупа все еще там, конечно. Она полулежит, обнаженная, и потягивает вино из большого кубка, а рядом с ней сидит на кровати Лилит: тоже без одежды. Сердце Эммы на мгновение замирает, чтобы пуститься в отчаянный бег. Лупа ведь говорила, что хочет участвовать. Вот и пришло время. Некстати пришедшая мысль о Регине взрезает воздух и жилы. Понятное дело, что Эмма не могла пообещать ей больше не спать с Лупой, но ведь здесь еще и Лилит… – Что ты застыла там, милая? – игриво спрашивает Лупа, и в ее голосе отчетливо ощущается хмель. – Иди к нам! Она залпом осушает кубок, наливает себе еще, пьет, откидывает в сторону, кубок ударяется о стену, оставляя на ней багровое пятно. Лупа трясет головой, заливается счастливым смехом и поднимается, пошатываясь. Эмма мгновенно оказывается возле нее и подхватывает, не позволяя упасть. Лупа цепляется за ее плечи, обвивает их длинными руками и хмельно выдыхает в лицо: – Я по-омню, что ты говорила о Лилит… Мне хочется сегодня. Думаю, вы не против. Эмма кидает быстрый взгляд на Лилит поверх плеча Лупы, пьяно прижимающейся к ее щеке губами. Лилит молча разводит руками и ободряюще улыбается. Эмма сводит брови, понимая, что злится, но не на тех, кто рядом, а на богов. Зачем им было устраивать все именно сейчас? Когда Лилит сказала Регине, что между ней и Эммой больше ничего не будет? Винить Эмма, конечно, может только свой язык, наплетший Лупе так много там, на рынке. Что уж теперь… Лупа тесно прижимается горячим телом. От нее пахнет вином – сильно, не слишком приятно, – но это всяко лучше, чем ром в дыхании Науты. Эмма приоткрывает рот, впуская язык Лупы, и позволяет ему играть со своим, свиваться и расходиться, сталкиваться с зубами и, выскальзывая, кончиком проходиться по губам. Глаза она не закрывает и неотрывно смотрит на Лилит, которая, в свою очередь, тоже не спускает с нее взгляда. Эмма знает, что Лупа уложит их вместе первыми. И так и получается. Лупа отталкивает Эмму от себя и валится на постель, едва не задевая головой вовремя отодвинувшуюся Лилит, и велит: – Начинайте. А я посмотрю. Она переворачивается на живот, протягивая руки к кувшину с вином, не находит кубок и раздраженно рычит: – Где? Где он?! Эмма приносит ей тот, что был брошен в стену. Лупа молча выхватывает его и наполняет вином. – Ну же, – нетерпеливо машет она кубком, выплескивая часть вина на Лилит. – Приступайте! Вы же хотели! Эмма и Лилит на какое-то мгновение сцепляются взглядами, затем Эмма забирается на постель, становясь на колени, склоняется к придвинувшейся ближе Лилит и целует ее – слишком целомудренно на взгляд Лупы, потому что та немедленно требует: – И это все? Вы же так хотели друг друга! Я хочу видеть это! В голосе ее слышится какой-то надрыв, который Эмма никак не может растолковать нужным образом, но Лилит не дает отвлечься: обхватив ее обеими руками, она ловко и напористо подминает Эмму под себя, покрывая лицо ее поцелуями и умудряясь одновременно прошептать: – Не думай ни о чем. Это просто игра. Играй. Эмма напрягается было, когда язык Лилит проскальзывает ей в рот, но заставляет себя расслабиться. Они уже делали все это. Просто теперь где-то рядом лежит или сидит Лупа. И все. Эмма закрывает глаза, потому что не хочет видеть чужой взгляд. Все это напоминает ей атриум за тем только исключением, что людей гораздо меньше и она в этот раз не сверху. Лилит вжимает ее в постель своим весом, тело у нее горячее и твердое, и Эмма думает, что это все равно будет приятно – так или иначе. Главное, не думать о… Конечно же, Регина ярким образом немедленно вспыхивает в сознании, и Эмма, разозлившись на себя за это, обхватывает Лилит ногами, скрещивая их у нее на пояснице и с силой надавливая, заставляя любовницу прогнуться. Лилит удивленно ахает ей в рот и опускает правую руку, подхватывая Эмму под бедра и еще крепче прижимая к себе. Губы ее скользят по губам Эммы, по щеке, спускаются к шее и надолго задерживаются там. Эмма выгибается, чувствуя, как наслаждение рождается где-то в глубине: будет нелепым и глупым не получить ничего от этой ситуации. Раз уж она вынуждена подчиниться… Поцелуями Лилит спускается вниз по телу, тревожит дыханием соски – сначала правый, затем левый, – заставляет их напрячься точными ударами языка; губами проходится по левому боку под ребрами, и Эмма привычно извивается и бессильно хватает ртом воздух от этой нехитрой, но такой действенной ласки, всякий раз заставляющей ее цепляться дрожащими пальцами за то, что попадется под руку. Сегодня под руку попадается Лупа, и Эмма, сомкнувшая было пальцы на ее ладони, встревоженно поворачивает голову, не зная, какой реакции ожидать, однако Лупа, по всей видимости, уже достаточно пьяна. Она смотрит расслабленным взглядом и одобрительно улыбается, а потом склоняется и бормочет Эмме в губы: – Получи удовольствие, милая, я хочу видеть тебя такой… В момент, когда Лупа прижимается поцелуем к Эмме, губы Лилит накрывают собой пульсирующую плоть между ног, и Эмму чуть ли не подбрасывает кверху от всего этого. Лупа смеется ей в рот, слегка опьяняя дыханием, и рукой придавливает плечи к кровати, не позволяя двигаться. Губы ее бродят по губам Эммы, терзая их, сминая, заставляя вспухать, а язык Лилит творит нечто невообразимое. Эмма едва ощущает, как чужие пальцы впиваются в бедра. Еще пару вдохов назад она только надеялась, что получит что-то взамен, а теперь ей уже недалеко до оргазма, и что тому виной? Эмма порывисто выгибает спину, стремясь одновременно прижаться плотнее к двум ртам, но в этот момент Лупа отрывается от нее и, глядя вниз, на Лилит, велит ей: – Поднимись. Разочарованию Эммы нет предела, когда теплые губы оставляют ее. Предоргазменная дрожь сменяется дрожью опустошения. Лилит послушно перемещается выше и ложится рядом с Эммой – с другой стороны, напротив Лупы. Эмма тяжело дышит, борясь с желанием свести ноги, а Лупа, усмехнувшись, спрашивает, глядя на Лилит: – Хочешь внутрь? Или останешься снаружи? До Эммы не сразу доходит смысл вопроса, а Лилит отвечает, не задумавшись: – Внутрь. Лупа кивает. – Действуй. В ее голосе нет и намека на разочарование. Практически сразу же Эмма чувствует, как в нее входят пальцы, а Лилит прижимается лбом к ее плечу и замирает. Лупа издает удовлетворенный выдох, взгляд ее направлен вниз. Какое-то время она следит за тем, как Лилит медленно и осторожно имеет Эмму, затем облизывает два своих пальца и кладет их на то место, где еще недавно хозяйничал умелый язык Лилит. Эмма вздрагивает от неожиданности и удовольствия, одновременно пронзивших тело. Лупа шепчет ей: – Мы с тобой еще так не делали, верно? Она завладевает губами Эммы и яростно вталкивает в ее рот свой язык, в тот же момент принимаясь активно двигать рукой. Лилит тоже ускоряет темп, и Эмма, задыхаясь от ощущений, совершенно не понимает, что ей надо делать и надо ли. Лилит тревожит дыханием и языком ее шею, Лупа хозяйничает во рту, и в две руки они слишком быстро добиваются того, что Эмму огромной волной накрывает слепящее удовольствие, дрожью разлившееся по телу. Опустошенная, со звенящей головой, со сладкой судорогой, зародившейся между ног, Эмма в который раз прогибает спину и чувствует, как лопается внутри совершенно ошеломительное наслаждение, затапливая все вокруг. Эмму хватает только на то, чтобы накрыть ладонью руку Лупы, призывая ее остановиться, а Лилит останавливается сама и парой мгновений спустя неспешно вытягивает пальцы. Вот теперь можно свести ноги, но Эмме не хватает сил, и она просто лежит, пытаясь отдышаться, когда слышит: – Надевай. Лупа кидает Лилит искусственный фаллос – вернее, их там сразу два, один из которых, тот, что поменьше, сразу вставляется в активную партнершу. Они с Лупой частенько используют такой, однако Эмма никогда еще не получала удовольствия от забав подобного рода. Гораздо больше ощущений ей принесла та игрушка, которой она воспользовалась в атриуме. Но, может, дело было в человеке? Очередная мысль о Регине не успевает оформиться, потому что Лилит молча и деловито пристраивает меньший фаллос в нужное место и принимается затягивать ремешки. Лупа небрежно целует Эмму во вспухшие губы и отодвигается, садясь на краю кровати и снова берясь за вино. У нее, похоже, бездонный кувшин, и вино в нем не заканчивается. Эмма понимает, что долго разлеживаться не получится, и смотрит на Лилит, которая уже нависла над ней и берет протянутый Лупой крошечный сосуд с маслом. Лилит проливает несколько капель на вызывающе торчащий кверху фаллос и парой движений растирает их по нему, заставляя его блестеть. Эмма думает, что ее собственной смазки хватило бы и без этого, но вслух ничего не произносит и шире раздвигает ноги. Спустя пару мгновений Лилит без труда проскальзывает внутрь нее снова – на этот раз уже не пальцами. Эмма редко бывает снизу с Лупой, а с Лилит они и вовсе никогда не играли так, поэтому проникновение сначала вызывает у нее не слишком приятные ощущения: фаллос достаточно большой и кажется слишком неживым после женской руки. Лилит, словно понимая ощущения Эммы, не двигается и только осторожно целует ее плечи и грудь. Эмма обнимает ее, ладонями касаясь волос, и слышит, как Лупа произносит заплетающимся языком: – Я все еще хочу посмотреть, давайте же, шевелитесь! Лилит поднимает голову, взглядом находит глаза Эммы и чуть отстраняется от нее, медленно вытягивая фаллос, но не вытаскивая его до конца. Ощущение пустоты не успевает распространиться слишком далеко, потому что одним движением бедер Лилит посылает игрушку обратно, и сейчас ее движение получается чуть более быстрым, чуть более грубым. Она выпрямляется, садясь на колени, подхватывает Эмму под бедра и в буквальном смысле слова насаживает ее на фаллос, затем принимается двигаться: не быстро и не медленно, размеренно, продолжая удерживать контакт взглядов. Нижняя половина тела Эммы получается чуть приподнятой, двигаться в таком положении крайне неудобно, и Эмма без сомнений отдается на волю Лилит, тем более что ей кажется, что та получает от их игры гораздо больше удовольствия. Лилит чуть приоткрывает рот, с губ ее слетают осязаемые выдохи, по виску течет капля пота. Фаллос движется в Эмме, то оставляя ее, то вонзаясь обратно, и это становится все более приятно, хоть и недостаточно. Когда Лилит снова наклоняется к Эмме, не прекращая двигать бедрами и даже ускоряя темп, Эмма обхватывает ее рукой за плечи и едва слышно шепчет: – У меня не получится кончить еще раз… Она достаточно хорошо знает свое тело и понимает, что подобных фрикций для нее недостаточно. Да, это приятно, да, это возбуждает, но, видимо, Эмма не слишком сильно любит мужчин и их члены. Тяжело дышащая Лилит жадно целует ее и выдыхает на северном наречии: – Я быстро, обещаю. Притворись, она смотрит на нас… Эмма поворачивает голову. Лупа цедит вино, взгляд ее затуманен и задумчив, хоть и не отрывается от Эммы с Лилит. Заметив, что на нее смотрят, она растягивает губы в улыбке, и та не слишком-то искренна. Эмме чудится, что Лупа недовольна происходящим, но ведь она сама этого хотела, что не так? Фаллос вдруг задевает внутри Эммы что-то, у нее вырывается неожиданный вскрик, когда теплая волна быстрого удовольствия растекается по телу. Это не похоже на оргазм, однако очень близко к нему, и Эмма, невольно желая повторить ощущение, начинает яростно двигаться навстречу Лилит, закусывая губу. Цепляясь одной рукой за ее плечи, захваченная собственным желанием, она упускает момент, когда Лилит издает протяжный стон и выпрямляется, сильно выгибая спину и сбрасывая с себя руку Эммы. Бедра ее по инерции еще продолжают какое-то время хаотично дергаться вперед, фаллос толкается в Эмму, но движения его уже бесполезны. Эмма, хоть и не собиралась получать второй оргазм, ощущает некое разочарование. Лилит опускает голову, влажные волосы свешиваются ей на лицо. Она шумно выдыхает, дрожащей ладонью гладя живот Эммы, потом склоняется и оставляет на нем долгий поцелуй. Фаллос при этом выскальзывает из Эммы, но Лилит, то ли не замечая, то ли не обращая внимания, прижимается щекой к животу Эммы и замирает так. Эмма гладит ее по голове, а потом слышит задумчивое: – Это было мило, правда. А теперь пришла моя очередь. Лилит моментально отстраняется, берясь за ремешки, но Лупа, придвинувшаяся к Эмме, качает головой. – Оставь, оставь это. Нужная часть Эммы будет свободна, думаю, ты захочешь ею воспользоваться. Это, конечно, не предложение. Лупа скалится в усмешке, пока глаза ее остаются невеселыми. Эмма молча уступает ей место на кровати, и римлянка, вытянувшись, говорит: – Это будет долго. Я слишком много выпила. Хмель слышится в ее голосе, плещется в ее взгляде и вырывается вместе с дыханием. К счастью, комната сейчас заполнена крепким ароматом секса и благовоний, в котором вино теряет свою силу. Эмма наклоняется к хозяйке и осторожно касается поцелуем ее губ. – Как тебе хочется? – шепчет она, и Лупа кончиком языка трогает ее язык, недвусмысленно намекая. Эмма понятливая, ей не нужно много слов, как Лупе сейчас не нужно лишних ласк. Все ее желание сосредоточено между ног, где быстро устраивается Эмма: сначала она ложится на живот, но теплые руки Лилит заставляют ее приподнять зад, и в момент, когда Эмма губами накрывает клитор Лупы, фаллос снова входит в нее – под другим углом, с другими ощущениями. Эмма замирает, потому что раньше никогда не бывала в такой позе. Запоздалое предвкушение невнятной боли промелькивает было где-то далеко и тут же уносится прочь, потому что, хоть такое положение и не доставляет особого удовольствия, боли, тем не менее, нет. Попытавшись максимально расслабиться, Эмма языком обводит все, до чего может дотянуться, и невольно подается назад, когда Лилит осторожно вытягивает фаллос, тут же возвращая его обратно. Чудится, что им троим будет трудно найти нужный темп, однако Лилит и то, что она делает, ничуть не мешает Эмме доставлять удовольствие Лупе. Она крепко держится за бедра римлянки, а за ее собственные ухватилась Лилит, которая никуда не спешит и просто размеренно движется: вперед-назад, вперед-назад. Эмма невольно подстраивается под ее ритм, прислушиваясь к дыханию и стонам наверху. Как Лупа и предупреждала, все затягивается, и в какой-то момент Эмме перестает хватать дыхания, а язык выламывает от усталости. Приходится подключить пальцы, двигать которыми не слишком-то и удобно, однако Лупе нравится. Римлянка агрессивно вжимается пахом Эмме в лицо, но это никак не помогает. Эмма злится, что ничего не может сделать, и только сильнее насаживается на фаллос, подаваясь навстречу Лилит. Та, очевидно, что-то понимает, и вот Эмма чувствует, как пальцы пробираются между ее ног и тревожат скользкую плоть. Поначалу кажется, что это ни к чему не приведет, и только больше раздражает, но спустя какое-то время уставшая Эмма ощущает, как совместные действия пальцев и фаллоса зарождают внутри что-то горячее. Из-за этого открывается второе дыхание, Эмма с усиленным рвением ласкает Лупу изнутри и снаружи, с дрожью предвкушения ожидая собственное удовлетворение. И в момент, когда пальцы Лилит уже являются источником белой ослепительной вспышки, Эмма издает низкий, вибрирующий стон, который, судя по всему, становится последней каплей для Лупы: практически сразу подбородок Эммы слишком уж мокнет, большая часть влаги попадает ей в рот. От неожиданности она отстраняется, кашляя и мотая головой, торопливо утираясь ладонью. Лупа, видя все это, смеется, блаженно потягиваясь, влага блестит на ее бедрах. – Я тебя напугала? – тянет она игриво. – Немного, – хрипло соглашается Эмма. – Что я сделала? Лупа прикрывает глаза и ничего не отвечает. Лилит сзади обнимает Эмму и уверенно шепчет ей на ухо: – Не волнуйся, так бывает. Ты все сделала хорошо. Ставший холодным, фаллос вжимается Эмме в спину, и она ежится от неприятных ощущений. Лилит отпускает ее, избавляется от игрушки, выкидывая ее прочь, и снова обнимает, прижимаясь на этот раз всем телом. Эмма невольно приникает затылком к ее плечу. – Я хочу отдохнуть, – слышится бормотание Лупы: она уже перевернулась на живот, подогнув одну ногу, и обнимает подушку. – Ложитесь. Надо поспать… Лилит целует Эмму за ухом и мягко, но настойчиво увлекает за собой на кровать. Эмма оказывается в середине: спереди – Лупа, которую обнимает она, сзади – Лилит, которая обнимает ее. Лупа не реагирует на касания, наверное, уже спит, и Эмма какое-то время нежится в объятиях Лилит, как должное принимая легкие касания ее губ. А потом вдруг шепчет: – Этого больше не должно повториться. Она не объясняет, почему, полагая, что Лилит поймет и так. И Лилит понимает. – Не повторится, – соглашается она, не прекращая целовать плечи и шею Эммы, и чуть сильнее сжимает руку, протянутую вдоль живота. Эмма не сопротивляется. В конце концов, что такое несколько поцелуев после того, что уже было? Лупа спит, Лилит засыпает чуть погодя, тревожа мерным дыханием волосы Эммы, а Эмма, хоть и сильно устала, никак не может сомкнуть глаза. Словно боится, что, сделай она это, и Регина возникнет укоризненным призраком. Но в чем укорять, если Эмма – рабыня тела, и никто не спрашивает ее, хочет ли она того или нет? Усталость все же берет свое, веки опускаются, и никакой Регины под ними нет. Зато есть кое-что другое. Что-то, что Эмма вдруг отчетливо понимает на грани яви и сна. Лупа ни разу не дотронулась до Лилит по-настоящему. Ни пальцем, ни взглядом, ни вздохом.