Te amo est verum

Через пару дней, ранним утром, Эмма спускается в подземелья. Хозяева разъехались, она предоставлена самой себе, и ей необязательно тратить полдня на то, чтобы ублажить Лупу. В последнее время эта обязанность тяготит ее сильнее, чем обычно, и у причины есть имя и темные глаза. Эмма с нетерпением ждет, когда же Аурус решит вернуть ее, однако пока что ничего не происходит. И тем нетерпеливее становится Эмма, в мыслях уже давно живущая не здесь. Проход, ведущий к пристани, оказался завален сильнее, чем первый, и ребята Пауллуса трудятся над ним, не покладая рук. Эмма издалека слышит громыхание кирок и бодрые, веселые голоса, в которые то и дело вплетается задорный девичий смех. Долго гадать не приходится: это Белла принесла рабам свежего хлеба и молока. Завидев подошедшую Эмму, Белла радостно вскрикивает и бросается ей навстречу, порывисто обнимая. Эмма смеется и обнимает ее в ответ: они давно не виделись, общаясь через Лилит. – Еще трое с нами, – тут же докладывает Белла. Они с Эммой отходят немного в сторону, хотя все здесь и так посвящены в то, чем Белла занимается. Впрочем, Эмма не спорит. Она довольна услышанным. Все больше и больше рабов присоединяются к ним. Остается лишь сетовать на то, что никак не добраться до гладиаторов. Из-за этого тоже Эмма так ждет, что решит Аурус и решит ли вообще. – Они придут на следующее собрание, – продолжает Белла. – Кстати, когда оно? Эмма хмурится, прикидывая. – Дороем вот, – она кивает в сторону неумолимо, хоть и медленно, уменьшающегося завала. – Надо ведь о чем-то хорошем рассказать, а не просто собраться. Боевой настрой следует поддерживать. И не пустыми обещаниями, а чем-то конкретным. Белла согласно кивает. Оглядывается зачем-то, понижает голос и практически шепчет: – Аурус повеселел в последнее время. Даже напевать что-то пытается! Эмма слышит удивление и подавляет усмешку. Что ж, вероятно, ланиста наконец нашел способ, как вернуть себе одного из лучших гладиаторов Тускула. Настроение у Эммы резко поднимается. Она пока что никому не сообщала о своем договоре с Аурусом и не планирует это делать в ближайшее время. Так что, приняв равнодушный вид, говорит Белле, приподнимая брови: – Возможно, его радуешь ты. – О, нет-нет! – живо возражает Белла, всплескивая руками. – Я его радую совсем по-другому! Она не пытается играть словами, но получается именно так, и когда она это понимает, то очень мило смущается и тут же начинает оправдываться: – Я имею в виду, что Аурус иначе реагирует на меня обычно. А тут… Нет, он что-то придумал и собирается воплотить в жизнь… Она озадаченно замолкает, покачивая головой. Эмма кладет руку ей на плечо и слегка сжимает пальцы. – Ты молодец, – одобрительно говорит она. – Я знаю, что ты с Аурусом по доброй воле, но все равно – все, что ты узнаешь от него, это очень важно. По-прежнему удивительно для нее то, что молодая красивая Белла нашла в хромом ланисте с дурным характером, но пытать на этот счет Эмма никого не собирается. Это не ее дело. Она всего лишь проследит, чтобы с Беллой не случилось ничего плохого. Пока что Аурус, кажется, всерьез увлечен своей юной пассией и не собирается поиграть с ней и бросить. Во всяком случае, слухов по Тускулу не ходит, Эмма сама выясняла. Это не возвышает Ауруса в ее глазах, но и не принижает больше, чем он уже принижен. Белла убегает по своим делам – она все еще продает цветы, хоть и с появлением ланисты в ее жизни нужда стоять на улице пропала, – а Эмма находит Пауллуса и спрашивает его об оружии. Раб неспешно вытирает руки, испачканные каменной пылью, и степенно отвечает: – Так куем, куем. Быстро не получается, да и не терпит это дело суеты. Надо же хорошую вещь сделать, а не абы как! Эмма соглашается с ним, хотя самой ей не терпится вооружить всех, кто состоит в ее небольшой армии – ведь уже можно называть примкнувших к ним рабов солдатами? Они борются за свою свободу! Пауллус еще какое-то время тратит на то, чтобы рассказать Эмме, как долго еще они планируют пробивать проход. Судя по всему, пара недель на это уйдет. Эмма особо не волнуется, бежать они все равно не завтра собираются, однако по привычке выражает надежду, что все получится быстро. Пауллус советует ей помолиться тем богам, что заведуют земными недрами, авось, помогут, но в голову Эмме приходит только Гадес, а вместе с ним и Дис, по какой-то причине выдающий себя за него. Она морщится, вслух обещает именно так и сделать, а про себя думает, что ее бог – это только Один. И никому другому молиться она не станет! Пользуясь отсутствием хозяев, Эмма, никому не докладывая, уходит в город. Ей бы хотелось воспользоваться подземельями, но ходы – за исключением двух разрытых – ведут в чужие дома, а появляться там совершенно не хочется. С другой стороны, и прогуляться неплохо, тем более что день нежаркий: та страшная духота, что главенствовала в Тускуле, пропала и пока возвращаться вроде как не собирается. Эмма неспешно вышагивает по улицам, улыбается и кивает тем, кто узнает ее – а таких довольно много, ведь почти все ходят на гладиаторские бои. Эмму знают, а Лилит утверждает, что ее еще и любят: горожанам нравится ее история, о которой они, конечно же, отлично осведомлены, потому что жизнь гладиаторов всегда на виду. Кто-то даже сочувствует ей из-за того, что она попала к Лупе. Эмма бродит по городу относительно бесцельно, скорее, для того, чтобы просто развеяться и немного нагрузить ноги, когда на одной из узких пустынных улочек навстречу ей выходит Дис. Эмма даже замирает в первый момент. Неужто она призвала его во время разговора с Пауллусом, буквально на мгновение вызвав перед внутренним взором его образ? Брр, ну что за глупость! Он просто сам наверняка ищет с ней встречи! Сумасшедшие обычно назойливы, если что-то себе придумали. Дис, заметив Эмму, в приветственном жесте широко раскидывает руки. – Какая встреча! – провозглашает он громко, и Эмма невольно оглядывается. На эту улицу не выходит ни одно окно, так что шансов, что кто-то за ними будет наблюдать, немного. Она слегка расслабляется, но не до конца: Дис слишком пронырлив и настойчив, чтобы отпустить вожжи. Когда он подходит, от него пахнет пылью: будто бы той же самой, которой Эмма дышала в подземельях. Но, может, у нее нос просто забился? – Гуляешь? – Дис подходит ближе, закладывая руки за спину. Эмма кивает. – Гуляю. Она смотрит на него настороженно, и это, конечно, от него не укрывается. Он хмыкает и подмигивает. – Боишься меня? Его взгляд буквально на мгновение становится холодным, но Дис моргает, и Эмма вновь смотрит в добродушно-приветливые глаза. Показалось? Наверняка. Или она видит в нем то, что хочет видеть. – Ты мне не нравишься, – говорит она откровенно, решая, что нечего тут прикидываться. – Ты преследуешь меня и, я уверена, постоянно увеличиваешь сумму, пытаясь купить меня у Суллы. Губы Диса раздвигаются все шире с каждым словом Эммы. Когда она замолкает, римлянин, поддергивая тогу, откашливается. – А что плохого в том, что я хочу тебя купить? – он пытается звучать удивленно, но получается плохо. – Ты рабыня, я свободный человек с деньгами. Если он таким образом пытается привлечь Эмму, то получается у него плохо. Эмма качает головой и пытается обойти Диса, но тот цепко хватает ее за руку. Его прикосновение отдается холодом, оно неприятное и несвоевременное. Эмма едва удерживает себя от удара. – Отпусти, – заглядывает она ему в глаза и снова видит холод. Теперь уже Дис не старается его скрыть. Он наклоняется к Эмме, та невольно отшатывается, но далеко убежать не получается: никто ее не отпускал. А Дис высок и широк в плечах. Он кривит рот и щурит глаза, изучая Эмму, и, кажется, ему не нравится то, что он видит. – Мне скучно, – доверительно сообщает он вдруг. – И я ищу, чем развлечься. Эмма не верит. Он постоянно говорит разное. Зачем? Чем плоха правда? Или она настолько неприглядна? Она вспоминает о том, что Дис может оказаться шпионом Завоевателя, и проглатывает следующие колкие слова, говоря вместо этого: – Я вряд ли подойду. Если отбросить версию с Завоевателем, то Эмме не кажется, что Дис хочет владеть ею в плотском смысле. Скорее, как гладиатором, но что-то она не замечала в нем рьяного интереса к боям. Так что же?.. Дис все еще не отпускает ее запястье, и оно начинает немного побаливать: так сильно он сжимает пальцы. Эмма терпит, уговаривая себя не дергаться. Не убьет же он ее. Она все еще ему нужна. Непонятно зачем, но… – Тебе нужны деньги? – Дис склоняется еще ниже, от него пахнет чем-то сладковатым: едва уловимо. – Я могу дать тебе много денег. Он хочет купить то, что она может для него сделать? Эмма морщится, но не от предложения. Ей не нравится запах. Она чуть отворачивает голову. – И что я должна буду сделать взамен? Ей вдруг становится скучно. О чем может попросить ее Дис? Разрешить ему возглавить восстание? Воспользоваться подземельями, чтобы провести армию Завоевателя? Последняя идея Эмме нравится, и она готовится услышать ее, но Дис неожиданно спрашивает: – Ты уже убивала кого-нибудь? Эмма невольно вздрагивает. В очередной раз холод от пальцев Диса, сомкнутых на запястье, пытается переползти выше, и, кажется, у него начинает получаться. – Какая разница? – грубо интересуется Эмма. Дис подмигивает ей и внезапно быстро облизывает губы. Это выглядит мерзко, и снова явственно ощущается практически невесомый сладкий аромат. Дис прижимается только что облизанными губами к уху Эммы и шепчет: – Посвяти мне свою первую жертву. Последующие тоже, но первая… О, она самая сладкая! На лице отстранившегося Диса – гримаса сладострастия. Он явно говорит о том, от чего получает самое настоящее удовольствие, и Эмма не готова поклясться, что речь не идет о телесном блаженстве. Ей трудно представить, что кто-то может наслаждаться чужой смертью, но если Дис продолжает играть роли бога смерти… Что ж, он хорошо вжился в образ. – Ты сумасшедший, – бормочет Эмма, не в силах справиться с собственным отвращением. В этот момент Дис отпускает ее, и она, пользуясь свободой, торопливо отступает на шаг, не сводя с римлянина настороженного взгляда. – Сумасшедший? – переспрашивает Дис, и вот теперь в его голосе чувствуется настоящее удивление. – Потому что сказал тебе правду? Они смотрят друг на друга, затем мужчина запрокидывает голову назад и заходится в громком смехе, который, похоже, довольно искренен. По крайней мере, Эмма, которая сосредоточена на чужих эмоциях, которая готова учуять фальшь, не слышит ее. И не понимает, должно это радовать или нет. Отсмеявшись, Дис промокает увлажнившиеся глаза кончиком тоги. – Ах, Эмма, – сдавленно произносит он, словно все еще борется со смехом. – Ты такая смешная! Как и все смертные, впрочем. Врешь вам – вы обижаетесь! Говоришь правду – вы боитесь! Молчишь – обижаетесь снова! Он возмущенно всплескивает руками, качая головой, и, похоже, говорит совершенно искренне. Эмма видит в его взгляде веру в собственные слова. Неужели Завоеватель мог послать на такое опасное дело того, у кого не все в порядке с разумом? Или Дис все-таки простой римский гражданин, которому очень скучно? Неясное чувство, часто подсказывающее Эмме, как все есть на самом деле, в случае с Дисом либо молчит, либо мечется из стороны в сторону, как и сама Эмма. И это ни капли не помогает. Если бы было известно твердо, что Дис имеет отношение к Завоевателю, разговор бы у них состоялся совсем другой. Эмма не посмотрела бы даже на все те странные и страшные слова, что Дис временами спускает с языка. Но пока что он больше похож на сумасшедшего, чем на хитрого и сильного воина. Вон и волосы опять встрепаны… – Почему ты так хочешь дать мне денег? – спрашивает Эмма пытливо. Она не собирается никого убивать – если только для Одина, – но Дис не отпускает ее, стоит по центру дороги, руки за спину заложил и тревожит Эмму своим взглядом, в котором опять тепло и холод перемешались. А потом он говорит: – Мне действительно скучно. И я действительно хочу развлечься. А что есть лучшее развлечение, чем война? Он небрежно пожимает плечами, а Эмма торопится возразить: – Мы не воюем! Рабы, – поправляет она себя, – не воюют. Дис усмехается. – Все и всегда воюют, – говорит он убежденно. – Мужчина с женщиной, сын с отцом, торговец с покупателем, раб с господином. Вся жизнь твоя – это война! Эмма вздрагивает, когда понимает, что в чем-то он прав. И это понимание сердит ее так сильно, что она позволяет себе дерзость – очередную: – Я не буду убивать кого-то за твои деньги! Словно она не гладиатор, который убьет, если ему прикажут. Она демонстративно скрещивает руки на груди и с вызовом смотрит на Диса. Тот вздергивает брови и обещает: – Ты все равно сделаешь это – так или иначе. Он выглядит абсолютно уверенным и улыбается. Эмма поджимает губы. - Нет! – она упрямится, как неразумный ребенок, вместо того, чтобы просто закончить этот давно надоевший разговор. – И хватит ходить за мной! Я ничего тебе не дам и ничего от тебя не возьму! Она вновь играет опасно, но выбора нет. Если молчать, то Дис будет думать, что его слова запали Эмме в душу, что она раздумывает над ними. А значит, вскоре он снова объявится рядом. И снова поведет разговор об отвратительных вещах. Эмму передергивает. Дис же либо не замечает этого, либо предпочитает игнорировать, потому что говорит спокойно: - Позови меня, как будешь готова, Эмма. И посмотрим, чем я смогу тебе помочь. Зачем? Зачем ей звать его? Что она ему скажет? И что он скажет ей? Принесет деньги в обмен на отрезанную голову Коры? Эмма вздрагивает, когда понимает, что всерьез представляет себе мертвую римлянку и не испытывает особых угрызений совести. Дис кивает и уходит, не говоря больше ни слова. Эмма борется с желанием посмотреть ему вслед, но встряхивает головой и не оборачивается. Это была неприятная встреча. И слишком много чести будет Дису, если Эмма сохранит его образ в своем сердце. Нужно сделать все, чтобы больше не видеться с ним. Никогда. Он – не шпион Завоевателя. И стоит забыть об этом предположении, как о чем-то совершенно нелепом. Хочется заглянуть на рынок, но Эмма понимает: это оттого, что у нее слишком много свободного времени. На рынке ей ничего не нужно, зато дома, должно быть, уже ждет Регина: они договорились обсудить кое-что. И Эмма торопится обратно, невольно укоряя себя за то, что вообще вышла в город. Разговор с Дисом, как обычно, принес больше отрицательных эмоций, чем положительных, и нужно срочно исправлять положение. Первым свою лепту вносит Неро. Невыразимо важный, он перехватывает Эмму сразу, как та появляется во внутреннем дворике, и сообщает ей: – Фур сказал, что из меня выйдет толк! А еще он пообещал меня научить стрелять из лука, потому что рогатка – это несерьезно! Он фыркает, всем своим видом демонстрируя, насколько несерьезна рогатка, а Эмма с улыбкой вспоминает, как пару дней назад Неро с пылом убеждал ее, что лучше рогатки оружия против наглых птиц нет. – Где ты встретил Фура? – интересуется она. Неро неопределенно машет рукой. – Там! Эмма понятливо кивает. Мальчишка носился, как обычно, по улицам, а у Робина, должно быть, сегодня день отдыха. – Что ж, лук – дело хорошее, – соглашается Эмма. А для ребенка, которому тяжеловато вести ближний бой, это и вовсе может стать отличным решением. Разумеется, они заберут Неро с собой, когда все начнется, так что пусть Робин обучит его всему, чему только успеет – Эмма будет только рада. Неро убегает по своим делам – он не любитель вести долгие задушевные беседы, – а Эмма снова торопится спуститься под землю. Там ее уже ждут, и Регина с Лилит встают навстречу, едва Эмма появляется в общем зале собраний, сегодня тоскливо пустующем. – Привет, – кивает она Лилит, дожидается ответного кивка и, приобняв Регину за талию, оставляет на ее щеке целомудренный поцелуй: они договорились не проявлять в чьем-либо присутствии особой страсти. Эмму это вполне устраивает, как устраивает и то, что Регина на мгновение прижимается к ней во время поцелуя. Тепло распространяется по телу, и Эмма, неохотно отпуская Регину, спрашивает, обращаясь одновременно к обеим женщинам: – Так что будем делать? Есть идеи? Аурус все еще никуда не спешит, а драгоценное время утекает сквозь пальцы. Склонить на сторону домашних рабов гладиаторов – это не реку вброд перейти. Эмма отчетливо понимает, что чем дольше они тянут, тем меньше шансов у них заполучить как можно больше умелых бойцов. Но просто прийти в лудус и начать говорить и убеждать… Что из этого получится? Да и получится ли вообще? Что они могут пообещать гладиаторам? Свободу? Но многие из них и так живут практически, как на свободе. Они копят деньги, и когда наступит их время уйти на покой, смогут жить так, как захотят, возможно, их даже отпустят. А если нет – что ж, место наставника весьма почетно и ничуть не хуже оплачивается. У Эммы нет ничего, что она могла бы дать гладиаторам взамен. Даже свобода пока что не в ее руках. Регина и Лилит переглядываются. Эмма видит, как Регина поджимает губы. Это может говорить только об одном: она с чем-то не согласна, но пока что молчит. Видимо, дает Лилит возможность высказаться. И та не медлит. – Я считаю, что вам с Региной в ближайшее время нужно выступить сообща перед гладиаторами, – говорит Лилит убежденно. – Вы обе пользуетесь их уважением, да и две головы всегда лучше, чем одна! Эмма приподнимает брови, поглядывая на Регину. Та все еще сжимает губы, но упорно молчит. На сколько же ее хватит? Эмма смотрит на Лилит. – И что мы им скажем? – интересуется она. Лилит разводит руками. – То же, что ты говоришь всем остальным. Гладиаторы – такие же люди. Конечно, кто-то из них с тобой не согласится и не станет слушать, но, поверь мне, далеко не всем нравится существующее положение дел. Просто не нашлось пока что никого, кто поднял бы их на сопротивление! Эмма вновь устремляет взгляд на Регину ровно тогда, когда та яростно возражает: – Я не буду ни перед кем выступать! И уж склонять их к побегу тем более не стану! Ее глаза сверкают, крылья носа то раздуваются, то опадают. Со скрещенными на груди руками она являет собой абсолютную непримиримость с тем, что предлагает Лилит. Эмма невольно любуется ею, забывая, где находится, потом спохватывается и пытается предложить: – Я могу говорить, а ты просто постоишь рядом… Идея Лилит кажется ей не такой уж плохой. В конце концов, гладиаторы действительно не считают Эмму последним человеком в Риме, а она все равно не может бесконечно ждать, пока Аурус пошевелится… – Нет, – коротко выплевывает Регина и смотрит на Эмму так, будто хочет убить ее на месте и только немыслимой силой воли удерживает себя от этого шага. Эмма вскидывает руки и отступает на шаг. Ссориться из-за этого она точно не собирается. Лилит укоризненно начинает: – Регина, это было бы… – Но этого не будет, – тут же перебивает ее Регина. Взгляд ее перемещается между Эммой и Лилит, когда она предлагает: – Выступите вы вдвоем. Зачем тут я? Вы обе – гладиаторы. От вас толку будет больше. Эмма потирает лоб и садится на ближайшую скамью. Нужно подумать. Что-то в этом плане ей не нравится, но она не может понять, что именно. А Лилит с Региной продолжают пререкаться. – Вот именно, что мы обе гладиаторы! А ты представляешь домашних рабов… – Я никого не представляю и представлять не буду, будь любезна, забудь об этой идее! – Тебе даже не придется ничего делать, почему ты… – Что в слове «нет» такого сложного, что ты никак не можешь понять? – Я не могу понять, почему ты упрямишься! – Я просто не хочу этого делать. Разве человек не может чего-то не хотеть? – Да, но… – Вторым должен быть мужчина, – вдруг говорит Эмма. И сама себе кивает. Да, именно. Не двое женщин в мужском мире римских арен и боев. А мужчина и женщина, тогда шансы на то, что с ними согласятся, станут гораздо больше. Но кого привлечь? Август вряд ли согласится, а остальные… Эмма мысленно пробегается взглядом по Криспусу, по Пауллусу, по остальным рабам. Спору нет, все они мастера своего дела, но ни один из них не ровня гладиаторам. – Мужчина? – недоуменно повторяет Регина, а Лилит одобрительно произносит: – Хорошая идея, Эмма. Эмма улыбается. Она и сама знает, что это хорошая идея – еще и потому, что Регина, таким образом, будет избавлена от необходимости делать то, к чему не лежит ее душа. Лилит обещает поискать подходящую кандидатуру и уходит, а Эмма, пользуясь моментом, обнимает Регину и привлекает ее к себе, нежно целуя в лоб. – Я могу спросить, почему ты так категорически настроена к предложению Лилит? Она всматривается в непроницаемые глаза Регины и понимает правду за пару выдохов до того, как Регина неохотно признается: – После того, что случилось с Ингенусом… Она берет паузу и смотрит куда-то в сторону, не пытаясь, впрочем, избавиться от объятий Эммы. А Эмма продолжает прижиматься губами к ее лбу и терпеливо ждать. – Я не хочу, чтобы из-за меня снова кто-то умер, – на выдохе говорит Регина, и Эмма, которая уже знает, крепче обнимает ее и успокаивающе шепчет: – Не обижайся на Лилит. Она не знает подробностей. – И хорошо, – бурчит Регина, хмурясь. – Я бы предпочла, чтобы как можно меньше людей копались в моем прошлом. Она ощутимо напрягается, словно хочет освободиться, но Эмма проявляет настойчивость, а Регина – нет. И они продолжают стоять, обнявшись, и это объятие чудится Эмме едва ли не лучше всего того, что уже у них было. Просто потому, что сейчас между ними нет никаких недомолвок. – Я скучаю по тебе, – бормочет Эмма, дыханием тревожа волосы Регины. – Ты ничего не знаешь о том, планирует ли Аурус выкупить меня? Даже Регине она не рассказала о сделке, заключенной между ней и ланистой. – Не знаю, – отвечает Регина. – Аурус чем-то доволен в последнее время, но не уверена, что это имеет отношение к тебе. Эмма сопоставляет ее слова с тем, что успела рассказать Белла, и снова преисполняется радостной надеждой. Довольство Ауруса обязано иметь к ней отношение. Она чувствует это, а предчувствия в последнее время ее почти не подводят. Разве что… – Ты знаешь Диса? – зачем-то спрашивает она у Регины, хотя правильнее, наверное, было бы поговорить об этом с Лилит. Регина чуть отгибает голову, пристально глядя на Эмму. В глазах ее мелькает какая-то настороженность. – У тебя с ним какие-то дела? – уточняет она будто бы равнодушно, но Эмма видит, что равнодушие то напускное. Регина нервничает – или что-то вроде того. – У меня нет с ним дел, – заверяет Эмма, улыбаясь. – Но, – она осторожно касается губами губ Регины, – он хочет, чтобы они были. Регина отвечает на поцелуй и тут же прерывает его: – Будь осторожна с ним, Эмма, пожалуйста, – просит она, в голосе ее слышится волнение. – Этот человек… Говорят, он опасен. – Только говорят? – усмехается Эмма. Ей не страшно, но безмерно приятно, что Регина проявляет заботу. Регина фыркает. – Нет дыма без огня, знаешь ли, – а вот теперь в ее голосе одно сплошное ворчание. Она недовольна тем, как Эмма реагирует, это очевидно. И Эмма вновь и вновь целует ее, с удовольствием ощущая, как загорается под сердцем и ниже огонь неспешного желания. Вечером она выходит в сад, полной грудью вдыхая свежий воздух, принесенный ветром с моря. Ей кажется, что на губах оседает соль, и она невольно облизывается, чтобы почувствовать ее. Никакой соли нет, и выдох вырывается у Эммы разочарованием. Хотела бы она сейчас плыть домой? Еще как! И, разумеется, не в одиночестве: быть может, соль была бы на губах Регины. Эмма мечтательно улыбается, но почти сразу же слышит чьи-то шаги и напускает на себя суровый вид. К счастью, это всего лишь Сулла: настало время их вечерней встречи. В этот раз он без привычного кувшина вина, и, пожалуй, Эмма только рада. Здешнее вино не слишком сильно ей нравится, и она предпочла бы обсуждать то, что они обсуждают, на трезвую голову. – Видела сегодня Диса, – говорит она сразу же, не давая Сулле первым начать разговор. – Мне не нравится, что он основательно положил на меня глаз. Сулла внимательно смотрит на нее. – Что ты имеешь в виду? – уточняет он. Эмма хмыкает. – Уж точно не его планы по перекупке меня у Лупы! Сулла хмурится и ждет продолжения. Эмма нетерпеливо вздыхает. – Ты дольше меня общаешься с ним, – бурчит она. – Я не знаю, что ему в действительности от меня нужно, но он пугает меня, когда говорит, чтобы я посвятила ему свою первую жертву. Она лжет. Дис не пугает ее – по крайней мере, не в той степени, в которой должен это делать. Скорее, Эмма испытывает раздражение от его крайней навязчивости. И хочет, чтобы Сулла что-то сделал с этим: в конце концов, он ее хозяин и должен как-то оберегать. Или она слишком много хочет? Сулла садится на скамью и свешивает руки меж колен. Какое-то время молчит, потом нехотя говорит: – Дис – своеобразная личность. Но в городе не рискуют с ним связываться. Себе дороже. Эмма прекрасно слышит уклончивость, с которой Сулла говорит о Дисе, и делает вывод, что ничего конкретного римлянину не известно - как, впрочем, и Регине. Видимо, одна бабка сказала… – Хорошо, – не спорит Эмма. – Не надо с ним связываться. Просто намекни как-нибудь, что не надо гоняться за мной. Она садится рядом с Суллой и всматривается в густую темноту, слабо разбавляемую светом факела. Ответное молчание мужчины начинает тяготить очень быстро, и Эмма не сдерживается. – Неужели ты готов продать меня ему? – с недоумением спрашивает она, поглядывая на Суллу. Тот морщится. – Ты бежишь впереди колесницы, Эмма. Я не знаю, что за предложения он делает тебе, но лично ко мне он не подходил ни разу. Может, вел разговор с Лупой… – он пожимает плечами. Эмма кивает. Конечно же. Сулла владеет ею лишь формально. Все в округе знают, что настоящая хозяйка Эммы – Лупа. Которая не считает нужным ставить супруга в известность о своих делах. Эмма сосредоточенно молчит, обдумывая, насколько нужна Дису – или Лупе, – а Сулла, видимо, понимает ее молчание по-своему. – Она не продаст тебя, – усмехается он, потирая ладонью щеку. Эмма медлит, затаив дыхание, затем пожимает плечами. Что ж, это тоже тема для беседы. – С чего ты взял? Продаст, конечно. Я и пикнуть не успею.. Она не склонна преувеличивать добродушность Лупы: настроение той может смениться крайне быстро, никто и опомниться не успеет. Особенно если станет известно про связь Эммы с Региной. Эмма поджимает губы, чувствуя, как настроение с каждым вздохом становится все хуже и хуже. О, боги, во что она ввязалась? Может, еще не поздно просто сесть ровно и перестать пытаться что-либо сделать? Эмма неслышно усмехается. Конечно, поздно. Позднее, чем когда-либо. Проблема с Дисом отходит на второй план. А Сулла косится на Эмму. – Моя жена влюблена в тебя, – вдруг говорит он с непонятной интонацией, и какое-то время Эмму искренне волнует именно она, а не смысл слов, который доходит до нее чуть позже и настоящим, неподдельным испугом вливается в сердце. Влюблена?! Но… Эмма даже не успевает задуматься, понимая очень отчетливо. Да. Так и есть. Влюблена. Лупа в нее влюблена. И именно поэтому она заметила Регину. Поэтому она предложила им с Лилит то, что предложила. Поэтому на следующий день легла под Эмму, называя ее своей госпожой. О, боги… Эмма чувствует, как холодеют руки. Все, что волнует ее сейчас, это то, что Лупа не отпустит ее никогда. И Аурус ничего не сможет сделать для того, чтобы вернуть ее в лудус. Эмма думает, что видела все это с самого начала. Просто не хотела замечать – по-настоящему. Не хотела верить. Гнала от себя и делала вид, что ничего не происходит. Но как еще можно было объяснить ту крайнюю доброту, с которой относилась – и продолжает относиться – к ней Лупа? За исключением, быть может… – Она подложила меня под Галла, – бормочет Эмма, глядя в сторону, потому что ей слишком неловко смотреть на мужчину, чья жена влюблена в нее – и все они об этом знают. – Понятия не имею, зачем, – слышится спокойный голос Суллы. – Спроси у нее. Конечно, Эмма не спросит. Ей это и не надо. Просто теперь она на самом деле хочет вина. А его нет.