Te amo est verum

Темно. Раз. Два. Три. Три вдоха и выдоха, на последний из которых с трудом открываются глаза, чтобы тут же закрыться вновь. Все качается и плывет куда-то в Нифльхейм, и там наверняка так же холодно и жестко, как здесь. А еще дерьмово пахнет. Что ж, в таком случае привычка пригодится. Перевернуться. Надо перевернуться. Одно небольшое усилие – и в живот впивается что-то острое. Стоит двинуться – и режущая боль пронзает все тело, от макушки до пяток. Снова темно. Это глаза закрылись, нет сил держать их открытыми. Все вокруг качается – они еще плывут? Или просто морская болезнь никак не желает уходить? Тошнит. Выворачивает наизнанку, заставляет захлебываться желчью и ничем другим, кроме желчи, потому что кормить никто не собирается. Последний глоток воды был сделан… когда-то давно, времени тут нет. И звезд нет. И Дикая Охота не пронесется тут, чтобы Хольда могла наказать всех, кто того заслуживает… Все это уже было. Эмма не открывает глаза, понимая: и темнота уже была, и качка, и боль. Что это? Она вернулась в прошлое? Ничего никогда не было? Она не доплыла до Тускула, и все ей только приснилось? На какой-то момент ей становится легко от такого предположения – и одновременно страшно. Она готова потерять все – только не Регину. Но невозможно оставить ее себе без всего остального. Эмма прислушивается, однако ничего не слышит, кроме шума холодного, пронизывающего ветра, пробирающего до костей. Она снова на корабле Науты? Что случилось? Она проиграла бой. Аурус так рассердился, что немедля отдал ее работорговцу? Эмма заставляет себя открыть глаза. Над ней – серое низкое небо, обложенное седыми тучами. Боль в животе исчезает, тошнота тоже, словно и не было их, можно осторожно сесть, что Эмма и делает. И все еще ничего не понимает. Она не в лудусе. И не на корабле. Она… Где? Вокруг, насколько хватает глаз, огромная пустая равнина, и только где-то на горизонте в едва уловимой дымке угадываются очертания гор. Эмма щурится, пытаясь приглядеться, но это ничего не дает. Пальцы сжимаются сами собой, загребая в горсти землю и пожухлую желтоватую траву. – Где я, – бормочет Эмма, аккуратно восстанавливая в памяти события. Она сражалась. Она проиграла. Она потеряла сознание. Она очнулась здесь. Но что это? В какой-то момент Эмма думает, что это междумирье. Что она умерла и теперь ждет, куда ее определят. Но разве не должна она по своей вере попасть к Одину, ведь она погибла в бою? Она трясет головой. Нет больше веры в Одина! И загробного мира тоже нет! А значит, она не умерла! Злость позволяет Эмме легко подняться на ноги. Она тут же ощупывает свой живот и, не найдя раны, удивленно хмыкает. Сколько же прошло времени? И почему тогда несколько вдохов назад все так болело? Эмма снова оглядывается. Ничего не изменилось. Равнина все же так же пуста и безжизненна, ветер чуть утих, но ненамного. Холодно. Эмма обхватывает плечи руками, только сейчас замечая, что совершенно нага. Кто-то раздел ее и бросил здесь умирать! Другого варианта нет! Вновь вспыхнувшая злость добавляет жара в кровь, выплескивает его туда с такой силой, что Эмма готова запалить костер – было бы из чего. Она делает несколько шагов вперед и останавливается, потому что не понимает, куда идти. К горам, это очевидно, но они… везде. Куда бы Эмма ни повернулась, куда бы ни взглянула, далекие и призрачные горы окружают ее немым кольцом. И от понимания этого что-то неприятно тянет внизу живота. Надо подумать. Эмма опускает руки, подставляя голую грудь злым укусам ветра, расправляет плечи и делает глубокий вдох, закрывая глаза. – Здравствуй, Эмма, – слышит она почти сразу же. И радостно вздрагивает, стремительно оборачиваясь. – Регина! Это и впрямь Регина. Она стоит в нескольких шагах и пристально смотрит на Эмму. А Эмма спустя несколько вдохов понимает, что все это слишком странно. – Откуда ты взялась? – спрашивает она, хмурясь. – Я не слышала твоих шагов. Да и сложно было бы не заметить человека в этой пустыне. Регина не улыбается, и взгляд ее слишком пуст. Она не шевелится, движутся только ее глаза, следящие за Эммой. И холод, снова пробирающий Эмму, уже не имеет ничего общего с ветром. – Ты ведь не она, так? – выдыхает она, обреченно понимая, что шансов выжить у нее, видимо, все-таки нет. Кем бы ни было это существо, принявшее облик Регины, просто так оно Эмму не отпустит. А бой… он выйдет неравным, тут гадать не стоит. Эмма хочет надеяться, что спит, но ощущения слишком настоящие. Это не сон. Уголки губ Регины слегка приподнимаются, и меньше всего это похоже на улыбку. – Я не твоя возлюбленная, – соглашается она. – Но ты хочешь видеть меня именно так. Она пожимает плечами, а Эмма невольно отступает на шаг назад. – Тогда кто ты? Она не уверена, что хочет знать, как не уверена в том, что ей ответят, но все равно спрашивает. Ветер беснуется. – Я – смерть, – спокойно произносит Регина. – И я – жизнь. Я начало и я конец. Я есть все сущее. За правым плечом ее в абсолютной тишине сверкает в небе молния, и в этом свете Эмме вдруг чудится, что правого глаза у Регины нет. – Один, – бормочет она моментально севшим голосом. – Всеотец… Будто и не было долгих месяцев отрицания. Эмма возвращается в веру легко и просто. И это ее не коробит. В конце концов, она либо умерла, либо скоро умрет, так не все ли равно? Регина – Эмма не может думать про эту женщину как-то иначе – величаво склоняет голову. – Ты можешь так называть меня, – соглашается она. – Хотя вряд ли мне когда-то вообще было нужно имя. Эмма подавленно молчит. Она уже мало что понимает. Спит она или все же нет? Если нет… это ведь так много меняет! Это меняет все, всю жизнь! У нее в руках настоящее доказательство существования богов! Так странно… в ней нет священного трепета, который непременно должен сопроводить встречу с богом. Почему? – Ты пришел за мной? – шепчет она. В самом деле, что еще все это может значить? К удивлению, Регина отрицательно качает головой. – Нет. Твое время еще не истекло. Она боса, как и Эмма, однако облачена в темно-синюю тунику, затейливо подвязанную золотистым поясом. Длинные волосы уложены в строгую прическу. – Тогда что ты здесь делаешь? – пораженно интересуется Эмма. – И что это за место? Она вновь оглядывается, будто что-то должно было измениться за это время. Ничего не изменилось. Абсолютно ничего. Регина не шевелится, напоминая статую. И только глаза живы на этом мраморном лице. – Это – твое сознание, Эмма. Ты здесь хозяйка. Эмма сглатывает, отчего-то сразу веря услышанному. В тот же миг ветер стихает, будто его и вовсе никогда не было, а удобная туника ложится на плечи Эммы, заботливо возвращая ей тепло. Становится светлее. Эмма оглядывается – вот уже в который раз, – отмечает, что череда гор исчезла, а вдали появились какие-то строения. Выходит, все так и есть. Это ее сознание. Ее сон. Ее фантазия. И нет никакого Одина, тем более, в облике Регины. Дышать сразу становится легче. – Ты выдумка, – сообщает Эмма своему собеседнику. Тот пожимает красивыми женскими плечами. – Ты так считаешь? Эмма уверена. Она крутит облаками, она воздвигает башни и рушит их, она выращивает лес и пускает его на костер, дымом возносящийся к небесам. А потом переносит их с Региной-Одином к тихому небольшому озеру, на берегу которого растет мягкая и сочная зеленая трава. – Я так считаю, – кивает Эмма. – Мы в моей голове. Вероятно, я потеряла сознание – очень основательно. И все это теперь мне чудится. Она думала о Регине, и поэтому та появилась здесь. Ничего удивительного. Вновь наступает время улыбки одними уголками губ. – Тогда почему ты разговариваешь со мной, Эмма? – певуче произносит ее имя Регина. – Почему в этом теле я, а не твоя любимая? Гремит гром. Черные тучи сходятся над головой. Эмма молчит и хмуро смотрит в сторону. Может ли она управлять своими фантазиями? Разумеется, нет. Все это – один большой сон. И только. Она поворачивается, чтобы поделиться своими соображениями, и обнаруживает, что осталась одна. Регина исчезла, не оставив и следа. Эмма тут же желает, чтобы она вернулась, но ничего не получается. Тучи медленно расходятся, молнии больше не сверкают, гром не гремит. Снова становится тепло. Эмма садится на траву, обхватывает колени руками и подставляет лицо солнцу. – Я не умерла, – говорит она себе. – Я не умерла. Она не ощущает себя мертвой. Это, конечно, не доказательство, но ему очень хочется верить. Эмма продолжает сидеть и смотреть на спокойную гладь озера. Что она хочет увидеть? И хочет ли? Почему она не может вернуть сюда Регину? Или Одина, или их обоих? Она пытается вызвать к жизни еще чей-нибудь облик, но ничего не получается, и эта неудача немного примиряет ее со всем. Может быть, она умеет управлять здесь всем – кроме людей. А то, что Регина все же появилась… Что ж, возможно, Эмма очень этого хотела. Очень. Она зачем-то опять думает о богах. Когда-то ее удивляло то, что они очень похожи на людей и отличаются от них лишь наличием какой-то неведомой, непостижимой силы. Но сейчас ответ ей кажется чересчур простым, она даже усмехается, не понимая, почему не додумалась до него раньше. Кого же еще могут придумать люди, как не таких же людей, хоть и с могуществом? Эмма опускает правую руку и загребает в горсть немного теплого песка. Сейчас вокруг все теплое: и песок, и воздух, и наверняка вода. Последнее хочется проверить, и Эмма, недолго думая, избавляется от одежды. Вода и впрямь теплая, почти горячая, особенно у берега. Отчего-то слишком мелко, Эмма долго идет вперед, а глубина не меняется. К горлу подкатывает злость. – Хватит, – говорит себе Эмма и останавливается. – Я больше не хочу здесь находиться. Больше не хочу! Она зажмуривается так сильно, что под веками принимаются плясать белые пятна, и желает очнуться. Вода гладит щиколотки, слабый, невесть откуда взявшийся ветер, пробирается под волосы. Ничего. Абсолютно ничего. За исключением… – Пустовато здесь, Эмма, не находишь? Лупа мягко улыбается резко обернувшейся Эмме и идет навстречу. Эмма так ошарашена, что поначалу ей кажется, будто бывшая хозяйка ступает по воде. – Привет, – ласково говорит Лупа, останавливаясь рядом. – Как ты? Не дождавшись ответа, она захватывает лицо Эммы ладонями, склоняется и целует ее в губы. Это приятный поцелуй. Эмма позволяет ему случиться и приоткрывает губы, одновременно закрывая глаза. Зачем? Если все это происходит в ее голове, то почему именно так? Почему она звала Регину, а пришла Лупа? Которая не оставляет ее в покое и прижимает к себе, со стоном выдыхая что-то невнятное? Эмме хочется отстраниться. Хочется прекратить все это, оттолкнуть Лупу и снова попытаться очнуться. Но Лупа настойчива, а Эмма отчего-то слабее нее. И коварный страх вдруг берется снова невесть откуда и подкашивает ноги. Они падают прямо в воду, и Лупа оказывается сверху. Падение должно было оказаться болезненным, однако Эмма ничего не чувствует – кроме давления от живого горячего тела, не дающего ей подняться. – Уходи, – пытается сказать она, но Лупа не отпускает ее и все продолжает целовать, языком пробираясь между губ. В какой-то момент поцелуй грозит перерасти в нечто большее, и Эмма уже почти смиряется, как вдруг чувствует свободу. – Не поддавайся, – грустно говорит Лупа. – Твоя дорога – только вперед. Она стоит на берегу, далеко от Эммы, и с каждым словом становится все прозрачнее. У Эммы отчего-то сжимается сердце – гораздо больше, чем должно. Она протягивает руку, будто бы для того, чтобы коснуться Лупы, но, конечно же, сделать это у нее не получается. Лупа исчезает окончательно в миг, когда Эмма встает. Струйки воды сбегают по спине и ногам, щекоча их. Эмма встряхивает мокрой головой и хочет шагнуть к берегу, но не может это сделать: ноги будто увязли. Словно вместо обычного песка под водой скопился вязкий ил. Паника зарождается где-то в горле, когда Эмма понимает, что, несмотря на все усилия, сделать ничего не получается. Она застряла. Она застряла. Небо чернеет стремительно и неотвратимо. Молнии то и дело освещают пространство, а гром гремит так, что может оглушить в любой момент. Дождь барабанит по голым плечам Эммы и чудится колким градом, а ноги увязают все больше и больше. Не удержавшись после слишком резкой попытки вырваться, Эмма падает на колени и руками погружается все в тот же ил, который и не думает ее выпускать. Вот теперь она точно в ловушке. Страх заполняет собой сердце, проливается из него в кровь и разносится по телу. Отстукивает ритм в висках. Сдавливает горло, не позволяя дышать. Впервые Эмма отчетливо понимает: если это ее сознание, значит, там, в настоящей жизни, она, возможно, умирает. И, возможно, умрет. В этот момент откуда-то берутся силы. Выбраться из плена ила все еще не представляется возможным, однако Эмма умудряется передвигаться в нем, направляясь к берегу. Мало-помалу, крошечными шажками она приближается к цели, а когда достигает ее, то без сил валится на твердую землю, вяло отмечая, как расходятся тучи и затихает гром. Дождь прекращается. Выходит солнце. Сердце принимается стучать медленнее. Эмма глубоко вздыхает, выдыхает и закрывает глаза, засыпая. Тишина.