Te amo est verum

Аурус выглядит потрепанным, и это рождает в Эмме смешанные чувства. Она смотрит на его засаленные волосы, на грязную тунику, на холеные руки, несколько дней не знавшие щетки, и ощущение злорадства почти не затмевается слабой жалостью. В самом деле, как можно его жалеть? Разве не он – одна из причин того, почему все они сейчас здесь? В ногах правды нет. Эмма скрещивает руки на груди и намеренно неспешно садится на ближайший камень, показывая, что разговор – если он состоится – будет проходить на ее условиях. Где-то в затылке тревожной птичкой бьется мысль о Регине, но Эмма заставляет себя успокоиться. Времени хватит для всех. Аурус явно появился здесь и сейчас не просто так. Эта хитрая змея всегда блюдет свои интересы. А глупая Белла не видит этого. Неужели любовь в ней так сильна? Эмма скользит недоумевающим взглядом по Белле, продолжающей жаться к Аурусу. Чему она удивляется? Разве любовь к Регине не перекрывает в ней все разумные доводы? Разве не бросит она ради нее всех, если придется? Эмма вздыхает и, сердясь то ли на себя, то ли на Ауруса, велит: – Говори, зачем пришел. Аурус вздрагивает, будто только этого окрика и ждал, что-то шепчет на ухо Белле и чуть отталкивает ее от себя. Она сопротивляется, ей хочется остаться, но ланиста настойчив, и вот Белла, склонив голову, отходит, останавливаясь у отвесного берега, где замирает в ожидании, готовая броситься обратно, когда позовут. Аурус одергивает тунику, горделиво поднимает подбородок и боком подходит к Эмме. Эмма с оттенком брезгливости наблюдает за ним. Он боится. Он попросту боится ее сейчас. Лишенный власти, лишенный своего лудуса и соглядатаев, он не знает, чего ожидать от своих бывших рабов. Эмма кривит губы, не пытаясь скрыть усмешку. Пусть боится. Как боялись они. – Говори, – повторяет она внушительно. – Что хочешь? Аурус разводит руками. Темное лицо его половинит неприятная улыбка. – Безопасности, – он поспешно добавляет: – Для себя и для Беллы. – Белла и так в безопасности, – буркает Эмма, ей неприятно видеть, как Аурус пытается думать не только о себе. – А ты мне зачем? Она не уточняет, что и вовсе не собирается оставаться здесь, на римской земле, и потому будь то Аурус или кто-нибудь еще… Они ей не нужны. Вся ее семья уплывет на север вместе с ней – это уже решенный вопрос. Аурус раздумывает немного перед тем, как подойти еще немного поближе. У него усталые, глубоко запавшие глаза. Он явно отвык находиться вне лудуса. Интересно, где он спал? Что он ел? Эмма встряхивается. Это неважно! Неважно! Аурус, будто наконец ощутив предельное нетерпение, торопливо повторяет: – У меня есть кое-какие сведения, в обмен на которые я прошу у тебя защиты и помощи. Он чуть склоняет голову, и становится заметно, как непросто даются ему эти решения. Не привык он прогибаться под раба, не привык. Ему нравится диктовать условия, а не смиренно ждать, когда что-то предложат. Эмма понятия не имеет, какие сведения от Ауруса могут ей пригодиться, и уже хочет отказаться, но в последний миг будто что-то сжимает сердце, подсказывая: «Не торопись! Выслушай!». Эмма сглатывает и нехотя кивает. – Будет тебе защита, – обещает она, с раздражением умалчивая о том, что оставит Ауруса сразу, как посчитает это необходимым. В конце концов, он получит лишь то, что давал ей сам – ни больше, ни меньше. Ланиста – старый, бывалый пес. Он чует подвох. Подозрительно смотрит на Эмму, однако он сам пришел к ней, и не в его воле навязывать дополнительные условия. Он оборачивается к Белле, что-то прикидывая, та улыбается ему, а затем Эмма перехватывает ее взгляд и морщится от того, сколько в нем мольбы. – Быстрее, – проявляет она нетерпение, и Аурус, наконец-то, говорит: – Я знаю, где искать Регину. Эмма вскакивает и разъяренно подносится к нему, хватая за грудки. – Что же ты молчишь?! – шипит она ему в лицо, слюна слетает с ее губ, и Аурус вздрагивает, когда она попадает ему на правое веко. Он не пытается сопротивляться, в одно мгновение странным образом сравниваясь с Эммой в силе и росте. – Где она?! – встряхивает его Эмма яростно. – Где она? Говори! Краем глаза она видит, что Белла подобралась ближе, однако не вмешивается, хоть и заламывает руки от бессилия. В голове оглушающим набатом отстукивает ритм кровь. Аурус кривит рот. Что-то мелькает в глубине его карих глаз. – Не так далеко отсюда есть заброшенный дом, – говорит он приглушенно и отводит руки Эммы, вынуждая ее отпустить себя. Отряхивается, приосанивается, явно ощущая себя важным вновь, и продолжает: – Эти дни я жил там вместе с Паэтусом. До момента, как он притащил Регину. – Она жива? – перебивает его Эмма, не обращая внимания на пренебрежительное «притащил». И облегченно выдыхает, обмякая, когда Аурус кивает. – Жива. Стрела не задела ничего важного, только мягкие ткани. Я промыл, наложил мазь и забинтовал. Конечно. Ланиста должен все это уметь делать. Эмма, которую внезапно покинули силы, опускается на камень. Сейчас бы так пригодился Студий… Она растирает лицо ладонями, чувствуя, как горит и одновременно морозит кожа. Потом спрашивает, и голос ее звучит приглушенно: – Кому ты решил помочь? Ей или себе? Она не думает, что Аурус не увидел во всем этом свою выгоду. Конечно, нет. Впрочем, неважно. – Ты отведешь меня туда. Сейчас. Эмма не смотрит на Ауруса. Встает и проходит мимо, чтобы позвать Лилит и остальных, но в последний момент все оборачивается. Смеряет подобравшегося Ауруса взглядом, подступает на шаг и очень тихо, очень четко спрашивает: – Почему ты так поступил с ней? Им обоим понятно, о чем она спрашивает. Не о стреле. Не о Паэтусе. Эмма говорит о девочке, которую заставили убить ее возлюбленного, а потом сделали рабыней. Что-то дрожит во взгляде Ауруса, вот только веры той дрожи нет ровным счетом никакой. Он вскидывает подбородок и делает вид, что услышал самый лучший из вопросов. А потом отвечает, понижая голос, явно не желая, чтобы слышала Белла: – Потому что этого от меня ждали. Эмма не хочет принимать такой ответ, но Аурус, судя по всему, не намерен выражаться яснее. Его бы оставить в покое, пнуть, как шелудивую собаку, и велеть держаться неподалеку, однако Эмма зачем-то подступает еще ближе. Кулаки сжимаются в бессильном гневе. – Вы с Корой мучили ее столько лет. А теперь ты хочешь, чтобы один твой поступок перечеркнул все это? Чтобы тебя простили? Эмма разглядывает человека, который представляется ей полнейшим ничтожеством. Слабовольный, бесхарактерный, умеющий лишь наживаться на горе других… Если и была когда-то жалость к нему, то испарилась давно, как капля воды на раскаленном камне. – Я не ищу прощения, – огрызается Аурус. По нему видно, что Эмма сумела его задеть. В глазах блестят гневные искры, будто бы он и в самом деле верит, что делает что-то хорошее, а значит, достоин награды. Эмма усмехается ему в лицо: бывшая рабыня – бывшему хозяину. Как круто может поворачиваться мир… И как плохо, что колеса судьбы иногда столь поздно вдавливают в грязь тех, кто это заслужил. Но есть кое-что, в чем Аурус еще может пригодиться. И Эмма выбьет это из него. – Ребенок Регины, – глухо произносит она. – Где он? Кто он? На фоне всего происходящего та история, когда Кора с Аурусом в очередной раз лишили Регину душевного равновесия, как-то забылась. Но если уж сейчас настало время откровений и признаний… Аурус поспешно отводит взгляд. Ему явно не хочется это обсуждать, но Эмма, почуявшая след, цепко хватает его за руку. – Говори сейчас же! От волнения голос срывается. Мысль о том, что Регина может вернуть себе давно утраченного ребенка… О, слаще этого сейчас мало что может быть! Аурус нервно дергает плечом, однако освободиться от хватки не получается. Тогда он пытается снова, и Эмма, не удержавшись, впивается ногтями, намеренно причиняя боль. Ланиста охает, зло морщит рот и выпаливает: – Неро! Неро! В первый момент Эмма от удивления не может даже ничего сказать. Аурус стряхивает с себя ее ослабевшую руку и сосредоточенно растирает плечо, на котором остались глубокие царапины. Эмма же, набычившись, смотрит на него и не может поверить. Все это время… у них под носом… как же так?! Она бы прокляла богов, если бы еще верила в них! Но самым большим проклятием для них все еще остается то, что они не существуют. Аурус бормочет под нос что-то, раздраженно поглядывая на Эмму. Потом выпускает воздух через нос и, выставляя вверх указательный палец, приговаривает: – Так было бы сказано Регине! Эмма недоуменно моргает. – Что? Аурус усмехается, и эта снисходительность, вновь прокравшаяся на губы, выводит Эмму из себя. Она размахивается и бьет ланисту прямо в лицо, от чего тот, не удержавшись на ногах, валится наземь, а кулак тут же вспыхивает острой болью. Эмма опускается на корточки возле скорчившегося Ауруса и, отмахнувшись от подбежавшей Беллы, цедит: – Что значит: «Так было бы сказано Регине»? Что еще скрывает за душой – если она у него есть! – этот ненавистный блохастый пес?! Аурус дрожащей рукой утирает рот, смотрит на окровавленные пальцы, языком пересчитывает зубы и, сплюнув и повернувшись на бок, мрачно заявляет: – Это была идея Коры. Сказать Регине, что ее сын жив, чтобы сделать ее более сговорчивой. Казалось бы – куда еще удивляться? Но у некоторых получается изумлять. Жаль, что в самом плохом смысле. Старая тварь, гниющая в своей преисподней, все еще умудряется разрушать Регине жизнь. Чтобы сделать ее сговорчивее… Эмма выдыхает сквозь зубы. Чтобы сделать ей еще больнее! Если бы можно было убить Кору еще раз, Эмма сделала бы это, не задумавшись. И не единожды. Белла, услышав признание Ауруса, тихо отходит в сторону. Эмма кидает на нее сумрачный взгляд и возвращает внимание ланисте. – И ты согласился? Ей даже не нужен ответ. Конечно, он согласился. Когда это Кора получала решительный отпор на свои идеи? Аурус садится, потряхивая головой. – А что я мог? Она не моя дочь! Судя по всему, он продолжает верить, что это его оправдывает. Что это дает ему какие-то привилегии. Что Эмма пожалеет его при случае. Глупый старый Аурус. Или неглупый? – Она была твоей рабыней. Ты ею распоряжался. Он мог все, что угодно. И отлично это понимает. Но огрызается и пытается укусить, чтобы не остаться виноватым. Вот только виноватый есть всегда. И сейчас у него – лицо никчемного ланисты. Который повторяет: – Кора – мать Регины. Она решала, как будет лучше… Судя по всему, он проглатывает «…для нее», когда видит, как темнеет взгляд Эммы. Она готова ударить его снова, и только понимание того, что это все затягивает, заставляет ее подняться. – Приведи его в порядок, – бросает она Белле. – Мы идем за Региной. Белла молча кивает. На лице ее застыло горькое понимание вперемешку с осуждением действий Эммы. Может, она и хочет как-то заступиться за Ауруса, чем-то оправдать его, вот только как тут найти подходящие слова? Можно не любить Регину, можно вообще никак к ней не относиться, но прощать людям такое… Эмма не простит никогда. Когда она поднимается в пещеру, и Неро бросается ей навстречу, что-то весело щебеча, Эмма притягивает его к себе и думает, как же быть. На какой-то счастливый миг она успела поверить, что приведет Регине сына, успела представить, каким светом озарится любимое лицо, как вспыхнут недоверчивой радостью желанные глаза. Что теперь? Почему все так непросто... Она не может верить Аурусу. Он лжет, как дышит. Как понять, в чем он солгал сейчас? Эмма рассеянно слушает Неро, гладя его по волосам. Она не бросит его. Конечно, нет: у мальчишки ничего не осталось – и никого. Эмме жаль его, а еще ей жаль, что Регина выйдет из этой битвы проигравшей. Что будет с ней, когда она узнает, что Кора снова обманула? Что испытает она, пройдя дважды сквозь один и тот же огонь? Отнять надежду, затем дать и отобрать – снова! Может ли Эмма поступить так с любимым человеком? Не явится ли Неро ложью во спасение? В другое время и по другому вопросу Эмма посоветовалась бы с Лилит, однако сейчас ей не хочется обсуждать это ни с кем. Сердцем она понимает: в данной ситуации только ей принимать решение. И ни одно из них не будет неправильным. Так и не придя к какому-то выводу, Эмма отсылает Неро к Августу, велев им присматривать друг за другом, а после, все обдумав, и вовсе велит: – Идите в город и ждите нас там. Неро категорически против, как и Август. Что один, что второй с жаром доказывают необходимость своего участия в спасении Регины, и если Августа Эмма понять может, то за Неро она теперь несет ответственность. И качает головой в ответ на его надутые губы. – Я пойду, – вызывается Лепидус, скаля зубы в веселой усмешке. – Все равно надо сапоги себе… присмотреть. По его тону понятно, как именно он будет их себе присматривать. Эмме до этого нет никакого дела. Ей даже ничуть не стыдно, что Лепидусу придется так поступить из-за нее. – Я не хочу обратно в Тускул! – у Неро дрожит нижняя губа. Он насупился и собирается плакать, и Эмма садится перед ним на корточки, немного досадуя на то, что приходится его уговаривать. – Послушай, малыш, – как можно мягче говорит она, пока Неро хлюпает носом. – Мы все туда вернемся. А после поплывем на большом корабле к другим землям. Конечно, Неро уже довольно большой, чтобы такие фокусы с ним проходили, но, возможно, он устал и не хочет больше спорить, потому что сопротивляется еще совсем недолго, потом крепко обнимает Эмму за шею и обещает все подготовить к ее возвращению. – Отвечаешь за него головой, – хмуро предупреждает Лепидуса Эмма, и тот цокает языком: – Рад стараться. Эмма смотрит на Ауруса и Беллу, ждущих на другом берегу оврага. Она держит его за руку и выглядит счастливой. – Откуда он выполз? – без особой злобы удивляется Лилит, заприметив ланисту. Роксана прижимается к ее плечу, и Эмма, случайно став свидетельницей этого жеста, заставляет свое сердце успокоиться. Скоро и она обнимет Регину. Очень скоро. – Прямиком из ада, откуда еще, – желчно сплевывает подошедший Робин. У него на руках мирно спит крошка-дочь, которую он не без колебаний передает Роксане и спрашивает: – Может, вы тоже пойдете в город? – А давайте! – восклицает Лепидус, взмахивая руками. – Больше детей, больше! Он не выглядит слишком недовольным, просто чешет языком, и Эмма с Лилит, переглянувшись, решают, что это неплохая идея. – Все будет хорошо, – заверяет Роксана, не отрывая взгляда от Лилит, и мягко целует ее на прощание. Лилит говорит, что поможет им выбраться наверх и вернется. Эмма кивает. Конечно. Все будет хорошо. – Доверяешь ему? – Робин смотрит в сторону Ауруса. Эмма смеряет ланисту внимательным взором. – Ничуть, – признается она. – Но не может же он все время врать. Да и какой ему в том сейчас толк? Она пожимает плечами. Робин качает головой. Он выглядит сильно уставшим и похудевшим. Эмме хочется обнять его, но она заводит руки за спину. – Паэтус ему все же сын. Может, хочет выслужиться в его глазах. Эмма не согласна, о чем и говорит: – Скорее, хочет сберечь свою шкуру. Паэтус – сумасшедший. Сегодня он любит отца, а завтра всадит ему в спину нож. Аурус же слишком любит жить, чтобы так рисковать. Кроме того, ему надо как-то выбраться из города. В одиночку он это не сделает. Эмма молчит о том, что ей хочется надеяться, что ланиста в довершение ко всему все же испытывает хоть малейшую каплю вины за то, что сотворил с Региной.