Te amo est verum

Fidelis et fortis верный и смелый

С двумя хромоножками – и это Эмма еще не причисляет к ним себя – идти по лесу удовольствие не самое большое. И если Август старается не обращать на себя внимания, то Аурус довольно скоро принимается пыхтеть и жаловаться. Конечно, не в полный голос и только Белле, но, учитывая малое количество людей в округе и обилие чистого звенящего воздуха, его слова раз от раза становятся все громче и раздраженнее. Наконец, Эмма не выдерживает. Она останавливается, хватает Ауруса за грудки и чуть приподнимает так, что ноги его едва дотягиваются носками до земли. В этот момент Эмма сильнее всех вместе взятых, и она встряхивает ланисту, заставляя его клацнуть зубами. – Паршивая тварь! – рявкает она на него, тут же, впрочем, понижая голос для безопасности. – Чего же ты за нами плетешься, жалкий кусок человека?! Хочешь уйти? Уходи! Тебя никто не держит! Их окружают неплотным кольцом, пока Аурус, шипя и извиваясь, избавляется от хватки Эммы. Она все еще женщина, так что, конечно, долго удерживать его на весу не может, и он неловко обрушивается на землю, подвернув ногу, откуда зло смотрит из-под налипших на лоб волос. – Без меня вы не найдете Паэтуса! – пытается он доказать свою значимость, но Робин, присевший рядом с ним на корточки, серьезно говорит: – Найдем, ланиста. Найдем. Аурус ощеривается навстречу ему, выглядя, как дворовой пес, у которого отобрали кость. Робин только хмыкает и, поднимаясь, небрежно бросает: – Тут не так много дорог, как ты хочешь верить. Да и лес не так уж велик. Галл гулко смеется, и Аурус рявкает на него, забывшись на мгновение: – Заткнись! В то же мгновение Галл оказывается рядом и с размаху пинает ногой. Удар выходит таким сильным, что ланиста, перевернувшись, оказывается в нескольких шагах от прежнего места. – Хватит! – кричит Белла отчаянно и бросается к Аурусу, накрывая его собой, потому что Галл собирается ударить снова. – Хватит! Она выставляет вперед руки и умоляюще смотрит на Эмму. Той очень хочется велеть Галлу закончить начатое, но Беллу ей жалко больше, чем Ауруса. Если бы не она… – Не трогай его больше, – хмуро велит она, и Галл, ворча, отходит в сторону, сшибая по пути сухой кустарник. Лилит, не принимающая участия во всем этом, стоит чуть поодаль и помалкивает. Эмма подходит к ней и чуть касается спины. – Что случилось? Ответом ей служит недолгое молчание, прерываемое лишь ровным дыханием. Затем Лилит качает головой и морщится. – Тревожно что-то. Она поднимает руку и поглаживает грудь с левой стороны, будто успокаивает сердце. Эмма обеспокоенно заглядывает ей в глаза. – Волнуешься за Роксану? С ней все отлично, там Лепидус, и в городе… – Нет, нет, с ней все в порядке, я знаю, – перебивает ее Лилит, слегка улыбаясь. Морщинки при этом разбегаются по ее лицу, как солнечные лучики. Эмма хмурится. Тревога передается и ей тоже и оседает пылью где-то внутри, от чего во рту появляется горьковатый привкус. – Что тогда? Она редко допытывается о чем-то у Лилит, но сейчас язык никак не унять. Эмме беспокойно. Она смотрит на подругу в ожидании ответа. Лилит покачивает головой. – Может, стоило дать им лошадей, – задумчиво бормочет она и возражает сама себе: – Дети, лошади… Слишком много хлопот. А если заметят, кто не должен? А если лошадь понесет? Эмма прислушивается к ней и вспоминает, что и сама хотела взять лошадей – ведь так было бы проще добраться хотя бы до пещер, – но потом посчитала, что затраченные усилия того не стоят. Кроме того, пока они разбирались с бандитами, большая часть животных разбежалась, и, конечно, никто среди ночи ловить их не отправился. Передвигаться же вшестером на двух лошадях… Вряд ли это получилось бы быстрее, чем пешком. – Тебя это тревожит? – уточняет Эмма нетерпеливо, считая, что пора уже выдвигаться дальше. Лилит смотрит на нее и в то время будто сквозь. – На сердце неспокойно, – поясняет она тихо и умолкает. Потом машет рукой, мол, все в порядке и призывает отправиться в путь. Эмма хмурится и не спорит. Где-то там, впереди, по-прежнему ждет Регина, и надо поторапливаться. Аурус, получив свое, преисполняется бодрости и свежести и идет практически первый, указывая дорогу. Верная Белла держится рядом и подставляет ему плечо, когда требуется. Эмма наблюдает за ними с отвращением и никак не может понять, что же привлекло молодую девушку в этом прожженном торговце чужими телами. Чем он купил ее? Не может быть все замешано только на любви. Или может? Эмма заставляет себя вспомнить, что Белла молода и неискушенна. Она вполне могла влюбиться и даже полюбить от всего сердца – особенно, если посчитала, что Аурус нуждается в помощи. А ланиста мог и прикинуться. Что ему стоило спеть Белле о своей несчастной доле, вызвать в ней жалость и воспользоваться этим? Наверняка он смотрел далеко вперед. Или даже что-то знал о том, чем Белла подпольно занимается, просто не хотел торопить события. Впрочем… Нет, вряд ли. Это ведь не Сулла: тот от всего сердца ратовал за освобождение рабов. Что бы это дало Аурусу? Ровным счетом ничего. Он потерял все, что имел, и уже вряд ли восстановит былое. Лес редеет, вокруг становится светлее. Эмма, вырвавшаяся вперед, замедляет шаг и выравнивает дыхание, оглядываясь. Впереди, среди деревьев, виднеется открытое пространство – большая поляна. Рисковать и соваться туда пока что не хочется, стоит посмотреть, может быть, есть обходной путь. – Дом за поляной, – раздраженно выдыхает Аурус и указывает подбородком нужное направление. Сам же садится на большой валун, покрытый мхом, и опускает веки, всем своим видом демонстрируя, что никуда дальше не пойдет. – А ну-ка! – возмущенно гудит Галл и отвешивает ланисте подзатыльник. – Чего расселся? Иди сыночка своего выманивай! Аурус съеживается от удара и злобно скалится. Белла тут же оказывается между ним и Галлом и вновь, как и прежде, выставляет руки, стремясь защитить. Галл, смутившись, отступает, поглядывая на Эмму. А Эмма… Эмма что-то ощущает. Это что-то разливается в воздухе нехорошим предчувствием. Там, впереди, скрывается зло, и оно готово к схватке. Оно затаилось и ждет. И именно поэтому так не нравится Эмме. Она подходит к толстому дереву, надежно скрывающему ее от посторонних глаз с помощью низко растущих веток, и продолжает присматриваться к поляне. На дальнем краю действительно стоит маленький покосившийся домик – сколько же тут, в лесу, раньше жило людей? Эмма замирает, прислушиваясь, но ветер не доносит до нее ни одного лишнего звука. Будто и нет здесь никого, кроме них. Мог ли Аурус соврать? Мог, конечно. Он врет, как дышит. Но ведь все равно придется идти и проверять, без этого обойтись никак нельзя. Эмма возвращается к своей маленькой компании и озвучивает план действий. Он прост и быстр, нужно только придерживаться его. – Я пойду одна, – говорит она и поднимает руку, видя, что Лилит собирается возражать. – Паэтус наверняка меня ждет. Пусть дождется. Все они сидят на земле, образовав неровный круг. Место нашлось даже Аурусу, пусть сбоку. Белла прижимается к нему, как к единственному и неповторимому, то и дело опускает голову на плечо и берет под руку. Эмма старается не смотреть. Она еще не решила, что сделает с ланистой, знает только, что заслужил он немного – из хорошего. А плохое… – Пойдем вместе, – отрезает Робин, в его голосе слышится твердость. – Кто-то должен прикрывать тебе спину. Эмма благодарно смотрит на него и отчего-то не находит слов, чтобы сказать, как рада тому, что он рядом с ней. Пускай у них бывали плохие моменты, но сейчас... Сейчас все совсем по-другому. Лилит одобрительно кивает и добавляет: – Я и Галл зайдем с боков. – Он же сказал, что там никого, – Август вопросительно смотрит на Ауруса, будто ждет, что тот подтвердит свои же собственные слова. Ланиста делает вид, что не слышит. – Мало ли, что он сказал, – раздраженно дергает плечом Робин. – Ты давай своего любовничка спасти не пытайся. В прошлый раз только хуже сделал. Август вспыхивает и сжимает кулаки, лицо его багровеет, а с губ готов сорваться беспощадный ответ. Эмма примирительно кладет ладонь ему на плечо. – Робин прав, – произносит она твердо, и Август дергается от ее прикосновения. – Паэтуса не надо спасать. И ты сам это понимаешь. Светлые глаза Августа в один миг наполняются такой печалью, что Эмму буквально пробивает ею насквозь. Она смотрит на своего наставника и диву дается, как люди могут выбирать себе тех, кто совершенно того не заслуживает. Что он, что Белла… Нет, ей никогда не понять. Возможно, Регина тоже иногда вела себя высокомерно, но делать то, что делали Аурус с сыном… Эмма вряд ли бы простила себя за связь с такими, как они. Или она так думает оттого, что в ее жизни все сложилось иначе? – Решили, – подытоживает Робин и, хлопнув по бедрам, резво поднимается. Кажется, он стремится закончить со всем побыстрее, и Эмма догадывается, почему. – Привык к дочери? – понимающе спрашивает она, когда они отделяются от остальных и, стараясь держаться в тени деревьев, останавливаются на краю поляны. Робин ничего не отвечает, глядя вперед, но уголки его губ чуть приподнимаются. Эмма вздыхает. Привык. Это хорошо. Ему нужно будет кем-то жить, когда все это закончится. Дом, в котором прячется Паэтус, представляет собой нечто практически разрушенное. Кажется, будто дотронешься до него кончиком пальцем – и стены сложатся в тот же миг, хлопнут, как ставни, взметнут пыль к небу. Робин касается плеча Эммы, жестом показывает, что пойдет вперед. Продолжая держаться у деревьев, сжимая в правой руке верный кинжал, Эмма оборачивается, успевая заметить, как бесшумно проскальзывают мимо Лилит и Галл, расходясь в разные стороны. Никто не произносит ни слова, и только бесцеремонное пение птиц прерывает тишину момента. Эмма замирает на мгновение, набирает полную грудь воздуха, затем осторожно выдыхает, потряхивая головой. Что-то поднимается вверх по телу, от кончиков пальцев до колен и выше, сворачивается внизу живота ненадолго и ползет дальше, по спине, вливаясь морозным дыханием в кровь. Страх внезапно становится рядом, обнимает за плечи, пригибает к земле. Страх, что все может пойти не так. Эмма сцепляет зубы и заставляет себя сделать несколько шагов вперед. Там ведь Регина! Она ждет! Ее нужно вытащить! Пот скатывается по щеке от виска, срывается с подбородка. Эмма сглатывает, добравшись до дома и прижавшись спиной к ветхой стене. Никого. Тихо. Может ли это быть засада? Эмма метает быстрый взгляд назад, туда, где остались Август и Белла с Аурусом, и гадает, успеют ли они что-то предпринять, если это ловушка. Безусловно, готовым нужно быть ко всему. Она заставляет себя оторваться от стены и мелкими шажками продвигается вдоль дома. Робин уже скрылся внутри и пока молчит. Эмма кривит губы, растрепавшаяся коса колет в шею. Ко всему. Она готова ко всему. Но только не к такому. Выглянув из-за угла, Эмма замирает, а потом волна бесконечного ужаса толкает ее вперед, и она бежит, не чуя ног, напрочь забывая о любой опасности. Там Регина. Она стоит на коленях, обмякнув, и раскинутые руки ее примотаны к подобию креста – обломанной половине от двух перекрещенных брусьев, на которой обычно распинают рабов. Длины вертикального бруса достаточно, чтобы Регина не падала. До последнего Эмма надеется, что глаза ее подводят, но, подбежав и упав на колени рядом, она издает глухой стон. Ладони Регины пробиты двумя большими гвоздями. Кровь вновь принимается сочиться из ран, когда Эмма, невесть откуда найдя силы, голыми руками выдергивает гвозди, пытаясь не сорваться на крик, когда от боли вскрикивает Регина. Ужас вперемешку с ненавистью владеет ею настолько сильно, что не сразу получается развязать веревки. Пальцы почти не слушаются, в ушах шумит, Эмма хочет смотреть на Регину и не может это делать, отчетливо чувствуя вину за то, что не успела. Когда веревки, наконец, размотаны, серые сухие губы Регины чуть размыкаются, и с них слетает вместе с выдохом: – Мой спаситель. Она принимается дрожать, падая на Эмму. Эмма с трудом давит рыдания, чувствуя, как беспомощно прижимается к ней замерзшая, обессилевшая женщина. Не желая сделать еще больнее, она едва позволяет себе обнять Регину в ответ. В голове – вихри мыслей, бури ощущений. Эмма понимает, что нужно уходить, но не находит в себе сил подняться – и поднять Регину. Прижимаясь губами к ее виску, заставляя себя дышать и не кричать, Эмма почти глохнет и слепнет от ненависти к Паэтусу, и это едва не приводит ее к печальному концу. Паэтус выдает себя громким топотом. Эмма не видит его, зато отлично слышит и инстинктивно уворачивается от занесенного гладиуса, вместе с Региной перекатываясь по земле. Закрывая ее своим телом, она готовится перекатиться еще раз, но позади раздается нечленораздельный выкрик, и звук удара вынуждает Эмму подскочить, кидаясь в атаку. Это Робин. Выбежав из дома, он перехватывает Паэтуса и, напрягая все силы, удерживает его, не давая добраться до Эммы с Региной. Паэтус рычит и лягается и в какой-то момент вдруг ловко изворачивается, резко просовывая руку между собой и Робином. Робин ахает и отшатывается, а Эмма в этот момент бросается вперед, в ноги Паэтусу, и, сшибая его, вместе с ним катится по мокрой земле. Грязь забивается в рот, в нос, в глаза, Эмма отплевывается от нее и старается вцепиться Паэтусу туда, где будет больнее. Тот визжит – она добралась до его шеи – и пытается укусить. Все сливается в единую круговерть, разрывает на части и сплетает вновь тугими веревками. Эмма изворачивается так, чтобы схватить Паэтуса за горло, наваливая на себя, и надавить, лишая доступа воздуха. Римлянин багровеет, пищит и сучит конечностями, стараясь дотянуться до противницы, однако в его положении достичь успеха невозможно. Время тянется невыносимо долго, руки от напряжения взрываются осколками боли. Эмма что есть сил сжимает его шею до момента, как тело обмякает: Паэтус теряет сознание. Тогда она поспешно спихивает его с себя и, перевернувшись на четвереньки, долго и надсадно кашляет, избавляясь от грязи, забившей рот. Затем, не поднимаясь, оборачивается, тяжело дыша, видя сквозь пелену в глазах, как Регина дрожащими окровавленными руками гладит белое лицо лежащего на земле Робина. И не разобрать, кому та кровь принадлежит.