Клиент №7

– Л-лиам, – тихо выдохнул я. Язык еле двигался, я больше дышал его именем, чем произносил его — впрочем, было ли когда-то иначе? – Лиам... Меня мягко поставили на ноги, попробовали дать точку опоры, но я всё равно не мог удержаться, растекаясь по рукам Лиама, словно меласса. Мое сердце колотилось быстро, неистово, словно никак не могло поверить, что спасение уже здесь, и потому стремилось покинуть тесную грудную клетку. Я поднял голову, но сфокусировать взгляд так и не удалось. Лицо Лиама расплывалось. Как картина импрессиониста, он был больше впечатлением, чем реальностью. – Всё хорошо, Зейн, всё уже закончилось, – проговорил Лиам уверенно и взял моё лицо в свои руки. Он улыбался, — блеск его глаз озарял всё лицо — он был... другим. Даже его голос звучал как-то иначе, незнакомо, словно я впервые по-настоящему увидел и услышал Лиама Пейна, и от чего-то вдруг стало так жутко, хотя я по-прежнему едва дышал. Монти, Болл и Теренс по-прежнему были в комнате, я видел их силуэты. Мой мозг никак не мог связать это воедино. – Тебе ничего не угрожает, Зейн, – мягко сказал Лиам, погладив меня по подбородку. – Теперь я знаю, что могу тебе доверять. Ты меня так обрадовал. В голове раздалось настойчивое, противное шипение, будто старый радиоприемник вдруг перестал ловить сигнал. Вновь напомнила о себе жажда. Я хватал ртом воздух, пытаясь сформулировать один единственный вопрос: «Что?». – Не волнуйся ни о чем, Теренс, Болл и Монти — это мои ребята, они бы не причинили тебе настоящего вреда, – Лиам поцеловал меня в лоб — его прикосновение опалило мою кожу холодом. – Ты настоящее сокровище, Зейн. Уникальный, единственный в своем роде. Господи, ты же это несерьезно. Господи, ты не можешь... Уцепившись за Лиама, я всё-таки смог встать на обе ноги и самостоятельно посмотреть в его глаза — лицо светилось, такое знакомое и родное, такое чужое и далекое. Он так прекрасен в своем воодушевлении, он был так... Рад? Рад, что я оказался хорошим мальчиком. Рад, что я его не подвел. Рад, что я был искренен, в отличие от него. – Хочешь сказать, это была проверка? – спросил я неожиданно окрепшим голосом. Меня вдруг начало трясти: не от страха, не от холода — от злости. Ослепительно-яркой, всеобъемлющей злости, какую я раньше никогда не испытывал. Никакие жизненные трудности не могли заставить меня ощутить такой гнев. Ни Саймон, ни кто-либо из клиентов не мог коснуться этой струны, потому что на самом деле мне всегда было на них плевать. Единственные, на кого мне было не плевать, носили фамилию «Малик». Я был их частью, они — частью меня. Но сейчас я злился на кого-то, кто не был Маликом. На кого-то, кто не должен был считаться частью меня, но, очевидно, стал ей, иначе меня бы не колотило от гнева. – Да, это так, – признал Лиам без тени сожаления в голосе. – Прости, это была необходимость. Сам понимаешь, я не могу рисковать. Мне нужно было убедиться, что ты не предашь меня. – Ты что, издеваешься? – крикнул я, сжимая кулаки с такой силой, что у меня заболели костяшки пальцев. – Ты кем себя возомнил — богом, что ли? — чтобы устраивать такие проверки? Лиам как-то сочувственно улыбнулся, будто услышал страшную глупость. – Зейн, власть накладывает на людей определенные... – Что ты несешь? – ярость дала мне силы стоять на ногах, но я всё равно отшатнулся назад, когда он протянул ко мне руки. – Ты что, с ума сошел? Мне чуть голову не разбили, меня заперли в блядском темном чулане, размером с холодильник, хотя ты знал, что я больше всего на свете боюсь оставаться в маленьких темных помещениях... – мой голос болезненно треснул — я не хотел плакать, слезы сами покатились с моих глаз, горячие и тяжелые. Теперь меня трясло ещё и от плохо сдерживаемого рыдания. – Я... я же... я там чуть не задохнулся! Я чуть... не умер! У меня чуть сердце не остановилось, Лиам! Его имя сорвалось с губ беспомощно, словно я по-прежнему думал, что он пришел ко мне на выручку. Мой спаситель был моей болью, и разве я ощущал себя с ним иначе? От встречи до встречи, мучимый неопределенностью, тоской, желанием, а иногда и ревностью, я был утопающим, ожидающим спасательного круга. И он был моим кругом — сутки, неделю, пару часов, а потом я снова оказывался в холодной воде обманчиво Тихого океана. Я сам снял с себя спасательный жилет, чтобы позволить ему быть моим кругом. – Мне нужно было убедиться, что если тебя будут пытать, ты всё равно сохранишь мне верность, – терпеливо объяснил мне Лиам. – Теперь, когда я могу тебе доверять, мы, наконец, сможем... – Иди к черту, Лиам, мне не нужно твое доверие, – крикнул я, ткнув его пальцем в грудь. Лиам не выглядел удивленным или расстроенным, словно считал, что истерика — часть принятия. Словно он готов был простить мне этот маленький эмоциональный взрыв. В конце-концов, разве это такая уж большая цена за золотого мальчика, который всегда держит рот на замке? Который преданно виляет хвостом, стоит появиться в комнате? Ладонь быстро прошлась по лицу, насухо вытирая слезы. Глубокий вдох помог собрать на языке мысли. – Я больше никогда не хочу тебя видеть, Лиам Пейн, – проговорил я серьезно, отступая на несколько шагов назад. – Не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Забудь обо мне, а я с радостью забуду о тебе. Всё кончено, – жестко произнес я. – Ничего не было и ничего не будет. Прощай. Взгляд Лиама, наконец, стал растерянным. – Подожди, давай я подвезу тебя до... – Сам дойду, – огрызнулся я и пулей пронесся мимо Монти, Теренса и Болла, стоящих в небольшом коридорчике. Никто из них не попытался меня задержать. Никто. Даже Лиам. Несколько минут ушло на то, чтобы понять, куда меня привезли. Квартал, в котором находилась эта жалкая лачуга, хоть и находился не очень далеко от салона, всё-таки считался неблагополучным — в нем часто происходили преступления, остающиеся нераскрытыми. Разумеется, потому что обычно здесь умирали барыги, наркоманы и проститутки, а у полицейских и без того много дел. Ни разу не оглянувшись, я вышел на дорогу и добрел до ближайшей заправки, содрогаясь от порывов ночного ветра. Холод, на котором я сосредоточился, помогал не думать о Лиаме, равно как и легкое головокружение, и настойчивое желание отлить. Местная заправка оказалась не таким уж злачным местом, какое я успел себе вообразить. Даже сонный продавец за прилавком проявил чудо неравнодушия и спросил, всё ли у меня в порядке. Заверив его, что всё под контролем, я, наконец, сходил в туалет, вымыл руки, сполоснул лицо и посмотрел на себя в зеркало. Вид у меня был неважнецкий, но, что было хуже... У меня было разбито сердце. Глупец. Непроходимый глупец, возомнивший, что знает всё о жизни. На что я рассчитывал? Что могу быть счастлив? Но ведь личное счастье не для меня, это стало понятно в тот день, когда я родился. Я могу быть счастлив, только восполняя потребности близких людей, помогая им осуществлять мечты, обеспечивая им безбедную жизнь. На сдачу я могу наслаждаться одеждой, выставками и путешествиями. Саймон был прав: лучше не мечтать. Если ты смотришь на жизнь здраво, то никогда не обожжешься. А что делал я? Бессовестно мечтал о Лиаме Пейне, будто мне было это позволено. Я мечтал о его теле, прикосновениях, тепле, ласке, смехе... о его чувствах. Я мечтал обрести значимость в его глазах, мечтал, что он будет приезжать ко мне, даже когда мое тело будет старым и дряблым... Мое тело когда-нибудь будет старым и дряблым. Мысль не напугала меня, как это бывало обычно, стоило мне подумать о старости. Мое сердце кровоточило, как я мог обращать внимание на что-то, кроме этой ужасной боли? Как Русалочка, наступающая на кинжалы, стоило ей сделать шаг, я глотал кинжалы, стоило мне сделать вдох, но не дышать не мог. Ловушка жизни заключается в том, что со дня своего рождения ты постепенно умираешь. Мне стоит растягивать мое «постепенно» ради родителей и сестер. Мне стоит растягивать мое «постепенно», потому что я не тот дурак, что откажется от бесценного дара жизни. Единственное, что принадлежит мне по-настоящему. Когда я добрался до знакомой улицы, уже светало, несмотря на то, что Лиам отвез меня не так уж далеко. Холод заставил тело одеревенеть, ноги предательски подгибались. По пути я пытался голосовать, но меня так никто и не подбросил — все три автомобиля пронеслись мимо, оставляя меня наедине с темной улицей. Не стоит ожидать от Далласа доброты и нежности. Салон уже маячил перед глазами, призывно мигая тонированными окнами. Он казался, как никогда, живым. Он видел меня так же хорошо, как я видел его, и, наверное, помнил каждого мальчика, работающего в его стенах. Кто-то из ребят считал салоном домом, но я не был настолько сломлен. Мой дом находился далеко отсюда — там сейчас были мои мама и папа. Они мирно спали, не зная, что их сын торгует собой. Интересно, их сердца бы разбились? Конечно, да. Не успел я перейти дорогу, как передо мной выросли два силуэта. Напуганный ночными приключениями, я шарахнулся в сторону, хотя обычно мало что могло поколебать меня. Юность в неблагополучном районе научила меня не показывать страх. Ночь в доме Лиама почти отбила эту привычку, но я взял себя в руки и храбро посмотрел на незнакомцев — это оказались два патрульных полицейских. Один из них был высокий и худощавый. Несмотря на возраст, — ему едва ли было больше тридцати — у него уже появились залысины. Тем не менее, он выращивал под носом довольно густые светлые усы. Второй выглядел на добрый десяток старше — его внимательные карие глаза будто пронизывали насквозь. Меньше всего мне хотелось, чтобы на меня сейчас пялились. – Офицер Моррисон, – представился молодой, продемонстрировав жетон. – Могу я узнать, куда Вы направляетесь? – На работу, – ответил я, машинально скользнув взглядом по зданию салона. Полицейский проследил направление моего взгляда и вновь повернулся ко мне. – Предъявите документы, – потребовал он. Его голос необъяснимым образом изменился, хотя и до этого момента молодой офицер не казался мне приветливым. Только полицейской проверки мне сейчас не хватало, чтобы эта ночь стала самой ненавистной в моей жизни. Я не стал хлопать по карманам даже ради приличия. Водительские права я так и не получил, паспорт обычно использую только во время поездок, потому что моей жизнью управляет Саймон. После того, как я начал на него работать, мой страх перед полицейскими почти испарился, потому что мой сутенер — не последний человек в городе. Он хорошо знает комиссара. По легенде именно это «знакомство» помогло Саймону выйти сухим из воды после крупной трагедии в Синем Доме. – У меня нет документов при себе. – Вы задержаны до выяснения личности, – наконец, подал голос второй патрульный, и меня тут же заковали в наручники. Замечательно. Эта ночь просто не могла стать хуже. Словно в издевательство над моим измученным телом, меня грубо затолкали на заднее сиденье. Эта поездка могла бы сойти за веселое приключение, если бы у меня так сильно не болела голова. Дело было не только в ударах — сказывался и недосып, ведь я всю ночь слушал «If You Happy And You Know It». Ближайший полицейский участок вырос перед глазами в мгновение ока. По какой-то неведомой причине меня сразу отправили в комнату для допроса, будто я в чем-то провинился, хотя я всего лишь забыл дома удостоверение личности. Добрых десять минут я сидел на жестком стуле, по-прежнему закованный в наручники. Проклятье! Мне даже не зачитали мои права. Насколько законно мое задержание? Меня взяли прямо у салона, и... Спокойно, Зейн. Спокойно. Ты уже пережил одно похищение, и теперь тебе всюду мерещится подвох. Кто в этом городе пойдет против такого страшного человека, как Саймон Коуэлл? Конечно, у него много врагов, но... У него много врагов. У него очень много врагов. Дверь резко распахнулась, и я выдохнул от облегчения, потому что сидеть и думать о том, скольким людям перешел дорогу мой сутенер — невыносимо. В комнату для допроса вошли уже знакомые мне полицейские. В руках старшего офицера был большой стаканчик кофе, источающего издевательский для голодного желудка аромат молотых зерен и молока. Я не ел со вчерашнего дня. Мне следовало купить хоть что-то на той злополучной заправке, но всё, о чем я думал — возвращение в салон. Иронично, ведь если бы я задержался, то мог и не столкнуться с этими двумя. – Сержант Домингес, – проговорил полицейский, садясь напротив меня, и с удовольствием отхлебнул кофе. Его напарник остался стоять у стены, скрестив руки. – А вы не хотите представиться? По-прежнему сержант, хотя лицевые морщины говорят о том, что этому мужчине чуть больше сорока. Что ж, детали начинают проясняться. Я здесь, потому что кто-то очень хочет выслужиться. – Зейн Малик, – ответил я, стараясь звучать равнодушно. – Вы не скажете мне, почему я задержан? Переходить дорогу вдруг стало незаконным? Офицер Моррисон фыркнул — шутка ему понравилась. Чего нельзя было сказать о сержанте — он смерил меня пристальным взглядом и резко облокотился на стол. – Не строй из себя дурака, парень, – серьезно произнес Домингес, издевательски изогнув губы. – Ты прекрасно знаешь, почему мы тебя задержали. Давно работаешь на Саймона? Очевидно, если ночь не задалась, то и последующее утро радовать не станет. Мои родители так старались оградить меня от уличных банд, лишь для того чтобы я сам связался с одним из самых страшных людей в Далласе и стал расходным материалом в его разборках. Следовало разобраться со стратегией, выбрать модель поведения, чтобы улизнуть из участка скорее, но мой мозг просто отказывался работать. Он уже пережил одну пытку сегодня ночью — невозможно было оказаться подготовленным ко второй. – Давно. Сержант Домингес удовлетворенно кивнул. – Вижу, ты понятливый, Зейн Малик. Это очень хорошо, – сообщил полицейский и сделал крупный глоток кофе. – Вот, как мы поступим: офицер Моррисон принесет диктофон, и ты подробно расскажешь о том, как устроен ваш бордель, перечислишь постоянных клиентов — всех, кого знаешь, не забудь о том, сколько они платят, чем расплачиваются и самое главное — ты подробно опишешь своего хозяина. Всё, чем он занимается, все его грязные делишки — их наверняка немало. Ясно? Мне что, на роду написано умереть молодым?! – Не слишком ясно, – ответил я, дернув плечами, насколько позволили наручники. – Меня сегодня по голове били, поэтому я плохо соображаю. О каком борделе идет речь? Я работаю в массажном салоне. – Неужели? – насмешливо уточнил Домингес. – А откуда ты же ты возвращался такой помятый, с утра пораньше? От такого человека, по сравнению с которым ты — просто муравей. – Моему клиенту внезапно спину защемило, такое иногда случается, – ответил я, уже не скрывая издевку в голосе. – Послушай, парень, – сказал полицейский, дернув верхней губой в какой-то странной полуухмылке. – Я знаю всё про дела Саймона Коуэлла, я слежу за ним уже пятнадцать лет. Всё, что мне нужно — это признание, чтобы судья начал раскручивать это дело. Я сделаю всё, что угодно, но получу его. Ты не представляешь, какие у меня счеты с твоим боссом... – Что, мой босс трахал твоего младшего братика в Синем Доме или папочку увел из семьи? Домингес дернулся так резко, что я не успел среагировать. Да и не получилось бы у меня как-то прикрыть лицо или уклониться, покуда руки были скованы наручниками за спиной. Удар по лицу оказался настолько сильный, что я повалился вместе со стулом. Голова, которой и так сегодня досталось, взорвалась болью. – Вы оба так напряжены, с Вами жены совсем на трахаются? – выплюнул я, корчась на полу от боли. Когда я открыл глаза, перед ними плавали белые вспышки. Ещё немного, и я ослепну. Впрочем, тогда я смогу обслуживать даже тех клиентов, которых мне не хочется видеть. При условии, что эти двое не испортят мне лицо. – Тебе лучше не дерзить, – заметил офицер Моррисон. – Ещё я перед полицейскими шавками не пресмыкался, – фыркнул я. Это была ошибка. Меня тут же отволокли за шкирку подальше от стола и принялись лупить дубинками с такой силой, что я закричал. Первые тридцать секунд я мысленно умолял себя заткнуться, а потом уже не мог ни о чем думать — просто вопил от боли, безуспешно пытаясь увернуться от града сыплющихся ударов. Меня били, били и били — от боли я терял сознание, но тут же приходил в себя. Я слышал лишь: «Говори», успевал ответить: «Нет», и адская пытка начиналась сначала. Во рту появился вкус крови, неприятно-металлический, почти горчащий, но я мог сосредоточиться на нем. Правда, ровно до того момента, как я услышал, как трещат мои кости, лопается кожа, скрипят зубы. Такие вещи улавливаешь не ушами — чувствуешь телом. Моя глотка горела сухим пожаром с привкусом ржавчины, в голове звенело от собственных криков. ...А потом я перестал чувствовать. Когда я очнулся, всё мое тело превратилось боль. Шевельнуться казалось невозможным, словно каждый дюйм моей кожи теперь весил не меньше тонны и болезненно давил на внутренности. Во рту стоял горьковатый привкус лекарства — это показалось даже более противным, чем кровь. Хотелось провалиться обратно в темную пелену сна, но я всё-таки попытался открыть глаза. Распахнулся только один глаз, правый так и остался закрытым. Проклятье. Только этого не хватало. – Наконец, ты очнулся, мой мальчик. Бобби нашел тебя вчера около полудня, лежащим у перекрестка, – громыхнул чей-то голос, вызывая дьявольскую боль в голове. – Кто сделал это с тобой? Седьмой? Каждое слово незнакомца звучало медленно, будто звуки прорывались через невидимый барьер, и вместе с тем речь звучала так быстро, что я не сразу понял, о чем меня спросили... спросил... Саймон. Со мной разговаривал Саймон. Кто ещё мог быть рядом со мной в... больнице? Похоже, мне ввели обезболивающее, раз я стал таким тупым и заторможенным. – Нет... Это... были... копы, – выдавил из себя я сухим, как пустыня, голосом. – Они... спрашивали... про... тебя... Я... ничего... не... сказал... – Мой мальчик, – Саймон подошел ко мне и ласково потрепал по руке. Я сухо застонал от боли, и босс, наконец, приложил к моим губам трубочку, чтобы я мог глотнуть ледяной воды. Каждый глоток давался мне через невыносимые муки, но как же славно было, наконец, утолить свою жажду. Закончив поить меня, Саймон вновь устроился рядом с моей койкой. – Я щедро вознагражу тебя, – сообщил он. Мою грудь пронзила боль куда более страшная чем та, что я испытал в полицейском участке. Господи боже... со мной кончено. Кончено окончательно! Я не мог осмотреть себя, не видел, какие именно участки моего тела поражены. Но я знал, что мое лицо испорчено. Мое лицо испорчено. – Я... больше... никогда... не... смогу... работать, – выдохнул я. Кажется, моя правая рука была забинтована, потому что я не смог сжать ладонь в кулак. Страх накатил лавиной. – Теперь... я... бесполезен. И... не... видать... мне... денег... Измученные глаза не позволяли мне заплакать. Но нужно ли мне плакать, чтобы осознавать безысходность своего положения? Нужно ли плакать глазами, если уже плачешь сердцем? Я потерял любовь. Да, я могу в этом признаться, — чего мне теперь бояться? — я потерял любовь. Каждой клеточкой тела, каждым биением сердца я чувствовал её — она была настоящей, она наполняла мою жизнь восторгом и счастьем. Она привносила смысл даже туда, где его не могло быть. Моя любовь. Мой Лиам. Я думал, что найду утешение в деньгах — в конце-концов, у меня есть близкие люди и цель в жизни — но теперь мой единственный способ заработка утерян для меня навсегда. Я изуродован. Я просто груда мусора. – Зейн, скоро ты сможешь заработать столько денег, сколько тебе и не снилось, – серьезно сказал Саймон. Хотел бы я отвернуться, но у меня не вышло — шея отзывалась болью на каждую попытку пошевелиться. – Ни о чем не думай — просто отдыхай. Твое лечение уже оплачено. Я оставлю Майка и Джеймса, они присмотрят за тобой. Разглядеть охранников у меня не получилось — взгляд фокусировался не ближе вытянутой руки, а они наверняка стояли у двери. И так, Саймон оставляет Майка — самого верного своего охранника — с мальчиком, который никогда не сможет отработать вложенные в него деньги. Да, я из года в год приносил ему прибыль, но мой босс не мыслит такими категориями. Пусть он и ценит контракт, Саймон не станет делать сверх меры. Майк — это сверх меры. Майк умрет за него, не задав ни единого вопроса. – Саймон... я... отработанный... материал... мы... оба... это... знаем... – Зейн, я хорошо разбираюсь в отработанном материале. Ты в отличной форме, – уже серьезнее сказал сутенер. Будь у меня силы, я бы посмеялся над тем, с каким серьезным выражением Саймон сказал: «Ты в отличной форме». Боль и заторможенность от лекарства мешали отреагировать. – Не жди, что тебя навестят ребята — у них много работы, особенно в твое отсутствие. Не говоря уже о том, что на них могут напасть, как и на тебя, и я не уверен, что такой парень, как Бобби сможет держать язык за зубами, – объяснил Саймон. Он исчез из поля зрения и, судя по звуку его голоса, двинулся в сторону выхода. – Но, по крайней мере, он нашел тебя. Не ожидал, что ему хватит расторопности сразу меня позвать. Определенно, стоит и его вознаградить за то, что он такой глазастый и быстрый, – босс еле слышно рассмеялся. – Если что-то нужно, передай через Майка или Джеймса. Правила те же, что и в салоне. Правда, думаю, ослушаться в таком состоянии ты всё равно не сможешь. А теперь спи. Спи, мой мальчик. Я жду, что ты поправишься, как можно скорее. – Хорошо, – ответил я, чувствуя, что на это ушли все силы. Думаю, я отключился раньше, чем Саймон покинул мою палату.