***
(Восемьсот седьмой год от Основания Рима) — Десять лет непрерывной работы не прошли даром, доминус! Я много лет совершенствовал этот паровой двигатель, и могу с уверенностью заявить — сей механизм способен заменить сразу несколько лошадей или целую команду гребцов! — распевался соловьем греческий ученый перед римским патрицием. Патриций же с сомнением смотрел на стоящее у причала чудо-юдо, напоминающее сильно изуродованную трирему. Вёсла отсутствовали, как и парус, и по бокам вместо них находились два колеса, как на водяной мельнице. Вместо мачты стояло вырвиглазное, дико шумящее и лязгающее железное нечто, из которого жалкой пародией на мачту высовывалась железная труба, чадащая как кузница Вулкана. — Вы угробили уже три судна, Нестор… Нестор отмахнулся от этого заявления, будто от назойливой мухи, и возразил: — Это были опытные образцы, благодаря их гибели я смог отработать технологию, так сказать. Уверяю, этому кораблю ничего не грозит. Пройдемте на борт! Патриций снова с неким сомнением взглянул на чудо-корабль, но таки взошел на борт. Вблизи загадочный паровой механизм выглядел еще более устрашающе — два огромных колеса, большая часть которых вращалась где-то внизу, и которые крутило что-то, напоминающее железные руки, и нечто бочкообразное то и дело плюющееся паром, непонятные приспособления, похожие на солнечные часы, только с шевелящейся палочкой в центре, указывающей на различные буквы, и всякие мелкие трубочки и детальки. Нобиль решил держаться от этой железной мешанины подальше, а то, не приведи Минерва, как обдаст паром… — Орест, запускай! — неожиданно громко для столь тщедушного тела возопил грек, и один из его подручных начал дёргать какие-то рычаги. Паровой движитель зашипел и начал плеваться паром с удвоенной силой, а мельничные колеса по бокам триремы-урода пришли в движение, и, несмотря на абсолютный штиль, шлепая лопастями колес по воде, корабль бодро поплыл вперед. — Идите за мной, доминус, я покажу вам как это работает. — позвал грек нобиля и шмыгнул на нижний уровень, где на нормальной триреме располагались гребцы второго и третьего рядов. Нехотя патриций спустился за ним следом, и увиденное дико напомнило ему Царство Плутона — во тьме пара перемазанных в саже рабов закидывала внутрь огнедышащего монстра дрова. — Подходите, подходите, не бойтесь! — Нестор подошел прямо к огненной пасти и заявил: — Вот это — топка. Сюда загружают дрова. Пламя, разожженное тут, греет котел, наполненный водой. Пересиля самого себя, нобиль подошел поближе и увидел тот самый котел, плавно переходящий в две какие-то железные штуковины, часть которой он видел еще наверху, и которые жутко напоминали сгибающиеся и разгибающиеся руки. — Вырывающийся из котла пар двигает этот рычаг, что вращает эти колёса. А это колесо, в свою очередь, вращает «мельничное» колесо, что работает как много вёсел сразу, благодаря чему корабль плывет не взирая на ветер! — на немолодом лице философа проявилась какая-то совершенно детская радость. — Смотрите, как бы Нептун вашу игрушку не потопил. На лице философа проступила детская обида: — Не переживайте, перед тем, как отправить этот корабль в плаванье, я принес ему обильные жертвы в нескольких храмах сразу! — Ну-ну… А что это за диковинные штуки, похожие на солнечные часы? — Это? Это специальные измерители давления. Вот сейчас стрелка находится в позиции «Омикрон», это нормально. Когда стрелка находится в позиции «Альфа», это значит, что давления нет. Когда она находится в позиции «Тау», то лучше давление убавить, а на позиции «Омега» котёл взрывается. Нобиль отскочил от движителя так, что ему позавидовал бы любой участник Олимпийских Игр. — Эта штуковина может взорваться? — Не переживайте, доминус, взрыв нам сейчас не грозит, ведь стрелка стоит на «Омикрон». Да и в любом случае, пар можно освободить. Вот так… Философ подошел к висящей рядом веревке и потянул за нее. Тут-же раздался утробный гул, будто совсем рядом завопило какое-то гигантское животное. — Орест все-таки прикрутил к трубе буцину… Кхм, в любом случае здесь нам больше делать нечего. — Грек направился на верхнюю палубу, и сенатор поспешил за ним, стремясь поскорее покинуть сие Царство Плутона. Триера развила уже достаточно большую скорость, которой она бы не достигла даже с попутным сильным ветром и всеми гребцами, налегающими на вёсла, и сенатору оставалось только удивляться набранной скорости. — А сейчас будет небольшая демонстрация боевой мощи этого корабля! — Нестор указал на какой-то объект впереди, и сенатор, приглядевшись повнимательнее, понял, что это была одна из трёх угробленных Нестором предыдущих посудин. Даже более жалкая, судя по всему поднятая с мелководья и латанная-перелатанная триера без весёл и парусов, стоящая на якоре посреди залива, стойко ожидала своей участи. Её-же более удачливая сестра все быстрее приближалась к ней, и когда таран был уже на расстоянии двадцати метров, грек истошно завопил: — Приготовиться! Экипаж быстро ухватился за все более-менее хватаемое, патриций тоже ухватился за какую-то железную штуку, что не плевалась паром и не была раскалена, как меч в кузне. С громким грохотом трирема на паровом ходу врезалась в свою обезоруженную сестру как копье в тело раненного зверя, и, не выдержав такого издевательства, мишень буквально развалилась в месте удара на две аккуратные половинки, а трирема Нестора, не сбавляя хода, промчалась прямо сквозь обломки. Нобиль был откровенно впечатлен силой парового механизма Нестора, о чем прямо ученому и заявил: — Поразительная мощь… — Только представьте себе — быстрый корабль, не зависящий от ветра и гребцов, способный разломить пополам любой другой корабль! — А возможно-ли установить этот двигатель на что-нибудь другое? — Конечно! В свободное время от работы над кораблем, я как раз делал колесницу на паровом ходу. Как только мы прибудем обратно, я вам ее покажу… Чудо-корабль развернулся и направился обратно на свое место стоянки. Путь обратно не занял много времени, и уже через полчаса Нестор показывал свою колесницу: — Как я уже говорил, я делал ее в свободное от работы над кораблем время, на ней я испытывал свой движитель. Это, можно сказать, опытный образец, и до конца он не доделан, но я уже несколько раз его запускал, и могу сказать, что сия колесница может уверенно двигаться по хорошей дороге. Сенатор пригляделся к колеснице повнимательнее. На обычные телеги данный образец походил так же, как рыба на птицу — два больших колеса, соединенных с рычагами парового движителя впереди, и одно колесо, видимо, служившее рулем, как на лодке, сзади. — Орест! — гаркнул Нестор, — Принеси-ка нашему гостю вина, пока я запускаю свою колесницу! Орест немедленно выполнил приказ своего учителя, и сенатор, с благодарностью приняв разбавленное (неразбавленные вина пили только алкаши и варвары) вино, уселся на ближайший стул и принялся наблюдать за предстартовой подготовкой. Ученый кинул в топку охапку дров, поджег их предоставленным Орестом факелом, и принялся ждать. Когда в котле закипела вода и из одной из двух труб тоненькой струйкой повалил пар, Нестор уселся возле «лодочного» руля и поманил сенатора: — Присаживайтесь, доминус! Патриций с сомнением посмотрел на колесницу, но уже более привычный к паровым механизмам, сел рядом с Нестором. Грек же дёрнул очередной рычаг, и с шипением рычаги начали двигать передние колёса, из-за чего колесница пришла в движение. Сначала чудо-колесница двигалась медленно, недовольно пыхтя, будто выведенный из зимней спячки зверь, но постепенно она начала набирать скорость и теперь была способна обогнать бегущего человека (в лице бежавшего вслед за учителем бедняги Ореста). Оценивший новый способ передвижения сенатор сообщил греку, перекрикивая шум парового движителя: — Хороша колесница! А лошадь на полном скаку обогнать сможет? — Пока нет, доминус! Но я работаю над этим! Колесница продолжала свой путь по дороге, плюясь дымом и пугая пасущихся коров. Видя, как очередная бурёнка в панике кинулась прочь от трёхколесного чудища, сенатор спросил: — А может попробовать установить на колеса серпы и обвешать колесницу щитами? — Использовать ее в качестве оружия? Я думал об этом, но колесница, к сожалению, не везде проедет! Она может застрять в яме, на кочке, среди деревьев! Но идея хороша, да! Вскоре Нестор развернул телегу и поехал обратно. Когда впереди показался сарайчик, в котором он держал чудо-колесницу, ученый произнес: — А сейчас мы плавно затормозим… — и дёрнул рычаг. Рычаг не поддался. Нестор непонимающе на него взглянул и снова дёрнул, с таким же нулевым результатом. Узрев борьбу строптивой железки и упрямого ученого, а так же стремительно приближающуюся стенку сарая, сенатор сделал верные выводы, и схватив ученого за шкирку, спрыгнул с колесницы. Паровая бестия же, злобно пыхтя, продолжила свой путь к самоубийству, и вильнув по пути пару раз, врезалась в стенку сарая, от чего та незамедлительно рухнула. Но колесница и не думала останавливаться, и протаранила вторую стенку, продолжив свой путь. Остановил взбунтовавшийся агрегат ствол какого-то дерева, которое чудо-колесница забороть не смогла, застряв и обиженно зашипев. Выбравшийся из канавы Нестор, узрев учиненные колесницей разрушения, нервно хохотнул и заявил: — Я же говорил, что это опытный образец…***
(Восемьсот двадцать первый год от Основания Рима) …Когорты легионеров выстроились в боевые порядки и остановились на расстоянии трех полетов стрелы от парфянской армии, что уверенно двигалась навстречу римской армии. Парфянская легкая конница, одно из главных «орудий победы» этого государства, уже вовсю неслась навстречу, и всадники уже начали натягивать тетивы своих луков. В этот момент буцинаторы протрубили приказ, и центурионы во всю глотку заорали: — Testudinem formate! Как только первая стрела была выпущена из парфянского лука, римляне уже успели перестроиться, создав непреодолимую стену и «крышу» из своих скутумов. Обрушившийся на римский строй град стрел не нанес им никакого урона. Но парфян это не остановило. Второе главное «оружие победы» парфян, катафракты, могло без труда «вскрыть» римскую черепаху, и они уже набирали скорость для своего сокрушительного удара. Пятьсот метров, четыреста, триста… закованные в тяжелые доспехи парфянские всадники были все ближе и ближе. Обычно ворвавшаяся на полном скаку в римскую когорту парфянская тяжелая кавалерия знаменовала собой поражение, ибо ее удар разрушал римский порядок, и разрозненные группки легионеров быстро становились добычей легкой кавалерии. Но сегодня отработанная парфянская тактика впервые дала сбой, и все благодаря новому оружию римских легионеров. Когда катафракты были уже почти на расстоянии в пятьдесят метров, второй ряд когорты приподнял щиты, а легионеры первого ряда, используя свои скутумы как упор, прицелились (хотя целиться было не обязательно — учитывая количество парфян, попадание было гарантировано в любом случае) из своего нового оружия и открыли огонь. Грянул гром, передние ряды римского воинства заволокла пелена дыма от пороха, ржание испуганных лошадей и крики умирающих людей, казалось, были слышны по всему полю боя. Хоть и физический ущерб от «фульминат», нового ручного порохового оружия легионов Рима, был и не таким большим, зато психологический был огромным. И хотя некоторые всадники все-же прорвались через огневой вал, остальные либо упали замертво, пораженные пороховым оружием, либо затормозили. Пользуясь тем, что преимущество натиска было парфянами потеряно, передние ряды легиона сами перешли в наступление, с боевым кличем ринувшись вперед на ошеломленных и испуганных всадников востока…***
(Восемьсот шестьдесят четвертый год от Основания Рима) Германская провидица в очередной раз бросила руны оземь и принялась изучать их. И в очередной раз получившийся рисунок означал «Огонь» и «Смерть». Уже двадцатый раз выпадало «Огонь» и «Смерть», и это сильно нервировало провидицу. На всякий случай она решила попробовать другой способ — развела огонь и принялась кидать туда собранные в лесах травы, вдыхая получавшийся дым и внимательно всматриваясь в пламя. Постепенно погрузившись в полунаркотический транс, женщина начала постепенно видеть изменения в пламени. Огонь становился все больше, как и жар, исходящий от него, а в треске горящего хвороста германка уловила чьи-то крики. Видение становилось все сильнее, пламя разгоралось все ярче, и уже давно покинуло очаг, перекинувшись на стены дома пророчицы, а от жар становился все сильнее, и пророчица в ужасе отползла от очага. Крики становились громче, и пророчица поняла, что это крики паники и мольбы о помощи, вперемешку со злыми выкриками на латыни. Громкость криков продолжала нарастать, пламя приближалось, в воздухе запахло паленой плотью, и пророчица в ужасе забилась в дальний угол своей хижины. И под конец, с громким хищным клёкотом из пламени вырвался огненный орёл, что спикировал прямо на несчастную женщину, целясь своими когтями ей в глаза… Когда два рослых германских воина ворвались в хижину, привлеченные диким воплем, они увидели уже полчаса как потухший костёр и свернувшуюся калачиком в углу пророчицу, громко рыдавшую и бормочущую «Огонь! Смерть! Огонь! Смерть!» И вот, буквально через пару часов, охотники германского племени заметили, что в сторону их ближайшего поселения, в двух днях пешего перехода движется большая римская армия. Срочно собрав свое ополчение, племенные вожди выдвинулись римлянам навстречу. И через два дня две армии встретились. Огромная германская орда, несколько тысяч косматых варваров бряцали оружием и орали свои боевые кличи, преградив путь к своему поселению. У смотревшего на это римского пропретора на лице сконцентрировалось такое количество презрения, что им можно было убить с полсотни рабов самого низкого прошиба. — Дегенераты… — произнес Септимий Нумерий, — грязные животные, наивно полагающие себя людьми. До чего же омерзительно. Мой отец, Тиберий, был центурионом одного из трёх легионов, отправленных в эти земли приносить этим немытым уродам свет цивилизации. И он сгинул без следа в богами проклятом Тевтобургском Лесу. Наконец-то у меня появился шанс отомстить. — Я понимаю тебя, Септимий. Мой отец тоже сгинул там. — ответил его сослуживец. А тем временем германцы закончили бесноваться перед монолитным римским строем и побежали вперед. Легионеры тут-же по команде перестроились в «черепаху», приняв на скутумы летящие в них стрелы, дротики и камни. Затем, когда германцы приблизились на достаточное для меткого выстрела расстояние, огонь открыли фульминаторы. К чести германцев, в отличие от жителей далекой Парфии, они не побежали, но их передние ряды сильно проредились. Однако германское бесстрашие дало сбой перед очередным новым римским оружием. Фульминаторы, легионеры первого ряда с пороховым оружием, пропустили вперед легионеров второго ряда, у которых тоже было пороховое оружие, однако помимо него было и кое-что другое — длинные трубы, наконечники которых были украшены схематическими фигурами раззинутых пастей различных животных. И когда римские сифонаторы уже могли невооруженным взглядом подсчитать количество выбитых зубов в пастях варваров, они открыли огонь из своих хиеросифонов. Железные «волки», «драконы», «орлы» и прочая «живность» исторгла из своих пастей огнесмесь, что адским пламенем обрушилась на варваров, сжигая их заживо. Такого германцы точно не ожидали. Крики их подожженных товарищей свели на ноль боевой дух германского войска, и римляне, как на параде, медленно выдвинулись вперед, поливая слишком храбрых (или глупых, или все вместе) германцев огнем из хиеросифонов. Еще некоторое время кипело сражение, превратившиеся в бойню, пока все германские воины или не сгорели, или не были застрелены, или не сдались. Римляне вошли в поселение под крики мирных германцев. — Что будем делать с пленными, Септимий? — спросил пропретора его товарищ и добавил: — Если что, то я знаю одного хорошего работорговца… — Нет, на них у меня есть другие планы… — сообщил Септимий и приказал легионерам: — Сгоните всех варваров в их халупы и заприте там! — Септимий, ты что, собрался?.. — Да. Это послужит предупреждением всем варварам. Легионеры немедленно выполнили приказание пропретора, после чего центурион доложил ему о выполнении. Пропретор улыбнулся слегка полубезумно и приказал: — А теперь сожгите этих животных. Всех. Римские войска покинули уже чёрное пепелище.***
(Восемьсот семьдесят второй год от Основания Рима) Восставшие против римского владычества иудеи были заперты в своем же священном городе Иерусалиме. Наивно полагавшие, что они способны повергнуть Римского Орла, евреи, ведомые религиозными фанатиками-зелотами и убийцами-сикариями, несколько месяцев наслаждались независимой Иудеей, но явившиеся злые и недовольные римские войска наглядно показали, что спорить с Римом себе дороже. И теперь религиозные фанатики были вынуждены пухнуть с голода в окруженном и отрезанном от поставок еды городе. Да еще и римляне собрались идти на штурм, подтягивая всевозможные осадные орудия. Но если бы иудеи знали, что их ждет сегодня, то они бы тут-же сдались и сами распяли себя вдоль дорог. Началось все с того, что началась гроза — явление весьма нехарактерное для этого времени года и в этой местности. Затем, в лагере осаждающих поднялась странная возня — осаждаемые могли видеть, как римский порядок на некоторое время превратился в балаган, однако довольно скоро порядок восстановился — легионеры построились и начали кого-то приветствовать с такой помпой, будто сюда прибыл Цезарь с целым Сенатом. Церемония шла целый час, а затем легионеры начали готовиться к битве. Иудеи, заметив подготовку римлян, тоже немедленно взошли на стены, приготовившись встречать нападающих хлебом и солью, точнее, огнем и сталью. Построившись в боевые порядки, римляне начали тащить в сторону стен осадные башни, стенобитные орудия и лестницы, однако, подтащив их поближе к стенам, внезапно остановились, а ряды одной когорты расступились, пропуская кого-то. К воротам древнего города шла сотканная из света фигура, что при ближайшем рассмотрении оказалась девой-воительницей в доспехах греческого типа. В которую немедленно выстрелили сразу несколько лучников. С невиданной скоростью дева отразила стрелы своим щитом-гоплоном. На щите не осталось ни царапины, а стрелы, судя по всему, испарились, будто и не было их. А затем во стрелявших в Минерву (что решила лично разобраться с теми, кто считал ее «очередным дурацким позолоченным идолом тупых язычников») лучников синхронно ударили молнии. Римская богиня размахнулась своим копьем и совершила им ударяющее движение в сторону ворот, и из наконечника копья в ворота ударил золотой луч, что буквально их расплавил, после чего невозмутимо пошла вперед. Теперь на нее посыпался целый град стрел, которых она так-же непринужденно отразила щитом, а на стенах начался шторм. Стоявшие за воротами воины кинулись вперед со стойким желанием порезать деву, и когда ближайший к ней иудей замахнулся своим мечом, Минерва ударила его своим щитом, и сразу дюжина воинов, вместе с тем безумцем, отлетела от нее. Больше они не вставали. Затем богиня с немыслимой скоростью влетела (буквально — ее ноги оторвались от поверхности земли и больше не приземлялись) в строй иудеев, нанося сверхбыстрые удары, и каждый такой удар гарантировано убивал одного, а то и сразу несколько человек, умудряясь при этом парировать и уклоняться от всех направленных на нее атак с нечеловеческой ловкостью и грацией. На то, чтобы перебить всех противников у нее ушла минута, не больше, после чего она снова пошла дальше, вглубь города, где с другими преграждавшими ей путь иудеями она уже не так церемонилась, банально испаряя их золотыми лучами. Мирных жителей она, в прочем, не трогала, если те не стояли на ее пути. Но когда цель ее пути, великий Храм Соломона был уже перед ней, путь ей преградили иудейские священники. Один из них, самый старый, воздел руки и возвестил: — Ты не пройдешь! Ложное божество, путь закрыт для тебя. Возвращайся обратно во Тьму, к демонам, породившим тебя, ибо ты не пройдешь! Ложное божество направило взор своих светящихся глаз прямо в глаза старика. Старик побледнел, затрясся и сначала тихо, затем все громче и громче, срываясь на крик, возопил, царапая руками свою голову: — Нет… нет… нет… НЕТ! НЕТ! НЕТ! ПРОЧЬ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ! — старик упал на колени, продолжая царапать голову, а затем дёрнулся и затих. Другие священники испуганно попятились и либо разбежались, либо упали на колени, склонив головы, а разъяренное божество продолжило двигаться вперед. Достигнув Храма Соломона, Минерва остановилась. Осмотревшись, она замахнулась копьем и ударила им в одну из каменных плит храма. Сначала ничего не произошло, но затем несколько ярких вспышек возникло под крышей храма, что после этого обвалилась. Затем богиня исчезла, оставив после себя воткнутое в плиту копье (что, впрочем, при обнаружении занявшими город римлянами, стрелять золотыми лучами уже не могло). Масштабный маскарад с использование нескольких сотен полуавтономных дронов с наипростейшей системой визуальной маскировки, проведенный с целью укрепления авторитета римского политеизма и конкретно культа Минервы прошел успешно.***
(Одна тысяча сто двадцать первый год от Основания Рима) Кочевые племена сюнну, или, как их называли западные народы «гунны» уже давно служили головной болью для двух империй — сначала китайской, а теперь уже и римской. Огромная орда кочевников двигалась на запад, и это не могло не беспокоить римлян. Поэтому Сенат и Цезарь поручили пропреторам Трансоксианы, Сарматии и Скифии остановить их продвижение. Пропреторы с энтузиазмом принялись за поручение, начав укреплять лимесы и разослав разведчиков, что отслеживали перемещение орды. Орда явно нацелилась на Скифию, и это сильно расстроило других пропреторов — ведь все лавры победителя и триумф достанутся не им, а в своей неизбежной победе римляне были уверены так же, как в том факте, что солнце встает на востоке. А пропретор Скифии Юлий Север уже изнывал от предвкушения скорой битвы, из-за чего регулярно совершал объезды своего лимеса, самолично проверяя готовность ввереных ему легионеров. И наконец, спустя пару недель ожидания, на горизонте появились всадники. Но, к разочарованию Юлия, это было не войско гуннов, а их послы. Трёх всадников встретил лично пропретор, при параде, с ликторами и когортой претория, ибо какими бы варварами не были гунны, послов надо встречать по правилам. По сравнению со статным горделивым сыном Вечного Города, послы гуннов выглядели… невыразительно. Не такие высокие, неказистые, с раскосыми глазами, но тем не менее вели они себя так, будто это были не какие-нибудь там варвары, а сыны гордых патрицианских родов. Гонора в них хватило бы на весь Рим, да еще и на Александрию останется. — Великий Нарабаатар-Хан, Хан всех Ханов, повелитель всех гуннов, избранный сын Тенгри, властитель всех степей шлет вашему хану требование! — при разговоре гуннский посол активно шепелявил и коверкал латынь так, что у Юлия Севера возникло стойкое желание дать ему по морде учебником латыни. — Хан ромеев должен признать Великого Нарабаатара-Хана своим вечным повелителем и господином и платить великую дань людьми, пищей и златом. Если хан ромеев не сделает этого, то великий Нарабаатар-Хан пройдет несокрушимой бурей по вашим землям, убивая каждого третьего, заберет в рабство ваших детей и возьмет в наложницы ваших женщин! Пропретор с серьезным видом выслушал ультиматум, а затем не менее серьезно произнес: — Гней, схвати этих полудурков и оскопи. А, и еще ослепи двоих из них, а третьему оставь один глаз. Преторианцы немедленно схватили послов и потащили в пыточную, а когда до послов дошло, что с ними собираются делать, то они истошно завопили так, что Юлий Север был готов поклясться, что их вопль могли услышать в самом Вечном Городе. Когда послы окончательно исчезли из его вида, пропретор добавил: — И еще кое-что — отрезанное поместите в шкатулки и отправьте их вместе с послами этому варварскому царьку с сообщением «то же случится с тобой». После проведения крайне унизительного членовредительства (буквального), в ходе которого один посол отдал душу Тенгри, двое других вернулись к своему «Великому Баратаару-Хану» с римским «посланием». Юлий Север готов был отдать все золото мира, лишь бы посмотреть как бесновался варварский царёк при виде его оскопленных послов и их причиндалов, преподнесенных ему, но к сожалению, это было невозможно. И наконец, буквально на следующий день, подстегиваемые гневом Хана всех Ханов, гунны снова появились на горизонте. Когда фрументарии говорили о «нескольких сотнях тысячах конных воинов», пропретор обычно считал, что фрументарии привирают, но сегодня он воочию убедился, что это не так. Гуннская орда растянулась насколько хватало зрения, и у пропретора появились серьезные опасения, что гунны буквально завалят их мясом. От огромной орды отделился один всадник, выехавший на середину поля боя. — Это что? — Варварские традиции. Перед боем два самых сильных воина сражаются насмерть. По поверьям, победит та сторона, чей воин победил. — Очень интересно. Отправь-ка какого-нибудь кавалериста разобраться с ним. Вскоре, навстречу степному батыру выехал римский всадник, что остановился на некотором расстоянии от гунна. Гунн поприветствовал противника, перехватил поудобнее копье, и поскакал в его сторону с твердым намерением убить. Римлянин поскакал навстречу, вынув из кобуры одноручную шестизарядную фульминату. Приблизившись поближе, римский всадник остановил коня, прицелился, и выстрелил. Пуля пролетела мимо гунна, и римлянин невозмутимо взведя курок, снова выстрелил. Вторая пуля уже нашла свою цель — лошадь гунна дико заржала и свалилась оземь. Гунн, тем не менее, соскочил с лошади до того, как она упала, отделавшись несколькими ушибами и ссадинами, после чего встал и вытащил свой клинок. Римлянин невозмутимо перезарядил фульминату и выстрелил гунну в лоб, после чего поскакал обратно на позиции. Когда он вернулся к своим сослуживцам, орда пришла в движение. Всадники начали набирать скорость, готовясь несокрушимым цунами пройтись по римлянам, неся смерть и разрушения. Раздался странный грохот, похожий на гром, а также вспышки вдалеке, вскоре сменившийся странным свистом. А затем выпущенные римскими пушками снаряды стали взрываться в рядах гуннов. Однако несмотря на «гром и молнии», гунны продолжали скакать навстречу римлянам. Впереди уже виднелись земляной вал и маленькие фигурки, сжимающие в руках громовое оружие. Несмотря на его мощь, римляне были всё-таки людьми из плоти и крови, которых можно (и нужно) убить, что выглядело трудной, но вполне выполнимой задачей. Более того, у гуннов тоже было громовое оружие, хоть и не у всех, но все-таки. И они им тоже воспользовались, открыв беспорядочную стрельбу по укрывшимся за земляным валом римлянам. Римляне незамедлительно ответили. Более того, помимо обычных фульминат у них были многоствольные скорострельные картечницы, способные выдать до 500 выстрелов в минуту, и которые уверенно начали крошить всадников степей в салат. И вот тут уже гунны побежали. Артобстрел, огонь скорострельных картечниц и фульминат все же подорвали боевой дух степняков, и те отступили прочь, оставляя за собой горы трупов. Но так просто римляне отпускать варваров не хотели. Вслед за отступающими гуннами покатились боевые автомобили — покрытые железными бронепластинами самоходные колесницы с бензиновым двигателем, на которые были установлены многоствольные картечницы, что увлеченно палили вслед бегущим гуннам… Местным падальщикам в ближайшее время явно грозила смерть от чрезмерного обжорства.***
(Спустя еще несколько сотен лет кровавых завоеваний, научных прорывов и развития Римского Государства. Одна тысяча трёхсот семьдесят восьмой год от Основания Рима) Унылая красная пустошь планеты, названной в честь бога войны, не внушала никаких положительных эмоций. Но этот бесполезный кусок камня все же представлял интерес для Рима. Небольшой купольный городок со спартанскими условиями проживания служил базой для группы ученых и шахтеров, что в данный момент увлеченно бурили марсианский грунт сразу на нескольких участках. Будучи облаченным в шахтерский вариант обязательной одежды на Марсе, без которой жизнь его обещала быть крайне плохой и недолгой, шахтер бурил землю. Грунт поддавался плохо, бур пару раз перегревался, и его приходилось охлаждать, и в конце концов он наткнулся на какую-то преграду, которую не смог пробить, из-за чего обиженно вжикнул и вырубился, обильно дымя. Шахтёр выругался и потянул инструмент на себя. Грунт осыпался пластами, и перед шахтером возникла идеально гладкая стена тёмных оттенков с зелёными прожилками…