Roman Effect

      Аквилея Клара встретила Аэтоса так-же как и Конкордия Магна — вонью нескольких видов топлива и жарой под сорок градусов. Однако Аквилея была полной противоположностью Конкордии с огромными океанами и покрытыми пышной зеленью щедро разбросанными по поверхности архипелагами и маленькими континентами, но тут, как и на Терре, чередовались сезоны, и в данный момент на Аквилее был самый разгар местного лета. Со всеми вытекающими из этого последствиями.       В отличии от Конкордии, где при высадке «Тиберий Юний» болтался где-то в сторонке, не имея малейшего понятия — куда деваться и что делать, то теперь он ступал на поверхность Аквилеи маршируя в составе своей центурии. Своей новой конечностью он определённо научился управлять не хуже, чем родной, фантомных болей или отторжения организмом протеза у него не было, и потому держать его в медицинском отсеке сверх срока не стали. Конечно, Огнену было впервые в жизни неприятно покидать это место из-за Рады, послужившей лучиком солнца в этом тёмном царстве вони неизвестных препаратов, жёстких кушеток и невыносимой скуки, но тем не менее сестра успокоила его фактом того, что пока-что с Аквилеи она улетать не собирается, и что они однозначно смогут увидеться снова. И вновь, как на Конкордии, Legio XXVI Gorgon разместили в пределах космопорта. Известный солдатский принцип «чем бы ты не занимался, лишь бы только задолбался» работал и спустя много веков с того момента, когда был создан самый первый легион, представлявший собой не более чем ополчение жителей одного мелкого городка в Италии, и потому не успевших высадиться легионеров тут-же заставили развёртывать лагерь, щедро выделив под него один из пустующих грузовых терминалов. Иммунами экс-преторианцы не были, и потому им приходилось наравне с другими легионерами таскать ящики, устанавливать кушетки и вообще заниматься весьма тупой и ненужной (по крайней мере по их довольно ошибочному мнению) работой. Дотащив очередной ящик, в котором, судя по ощущениям, явно был как минимум спрессованный слон, Алексий недовольно возвестил: — Так, мне это уже надоело. Надо что-то с этим делать. — Сразу предупреждаю, вариант «пойти набить морду центуриону» явно не подходит, если не хочешь получить палок, а то и вообще знакомство с расстрельной командой. — заранее предупредил товарища Аэтос. — Не, ничего такого я не планировал, у меня идея получше. — усмехнулся Алексий: — Нас же сюда привезли ради чего? Ради реорганизации. Будет пополнение и выделение нового легиона, ибо держать в составе одного легиона и баб и мужиков — затея изначально плохая. — после этих слов экс-преторианец многозначительно кивнул головой в сторону команды «бой-баб», парочка которых то и дело поглядывала в его сторону с весьма характерным интересом, и даже ожог на пол-лица с не самым приятным на вид протезом, позволявшем Алексию полноценно видеть, их не отпугивал. Алексий тем временем продолжил: — Нас сюда вообще определили, потому что нас девать больше некуда было, да и ситуация больше напоминала пожар в лупанарии. Но теперь-то ситуация совершенно другая. — И к чему ты клонишь? — прямо спросил Фалько. — Я предлагаю написать заявление с просьбой восстановить нас в когорте претория. Не факт, конечно, что нас восстановят, но по крайней мере сделаем хоть что-то. Не знаю как вам, но мне уже осточертело таскать всякие мешки с сахаром. Я, Плутон меня побери, преторианец, а не какой-то там остийский грузчик! Резон в словах недовольного сложившейся ситуацией Алексия определённо присутствовал, поэтому Аэтос не нашёл причин для отказа: — Действительно, почему бы и нет? Зачислимся в когорту местного проконсула, а если повезёт — и самого дукса… — Только прежде чем заявления писать, надо транспорт разгрузить — резко оборвал возможные мечтания о «тёплом местечке повыше» Фалько, и легионеры, сдерживая раздражение, вновь пошли в сторону корабля за очередным «спрессованным слоном».       Потратив целый день на развертывание лагеря, после команды отбоя легионеры мгновенно отрубились, стоило им лишь доползти до установленных ими же коек. Аэтос исключением не был, и как только он улёгся на своё место, как тут же погрузился в сон. Сомнус явно решил поиздеваться над рудиарием, послав ему крайне идиотский сон, будто металлическая часть его протеза начала расширяться, медленно его поглощая до тех пор, пока он не стал полностью механическим. Приятного в этом было определенно мало, и когда Огнен проснулся, он первым-же делом, мало при этом соображая, ощупал место соединения его тела с холодным металлом. Убедившись, что сон воплощаться в реальность явно не спешит, и что он явно не превращается в автоматона, бывший гладиатор недовольно пробурчал себе под нос что-то формата «ну и приснится-же всякое» и уже было собрался улечься спать снова, но характерные завывания буцины, возвещающие о начале нового дня, явно дали понять, что ещё поспать Аэтосу не дадут. По прежнему мало соображая, действуя буквально «на автомате», легионер облачился в свою лорику и выбежал из грузового терминала на взлётно-посадочную полосу космопорта, встав в строй таких-же перманентно невыспавшихся, действующих «на автомате» легионеров его центурии. Затем появился центурион, что начал расхаживать перед строем, слушая доклады деканов. Убедившись, что всё в порядке, центурион прочистил горло и возвестил: — Итак, бойцы, у меня есть для вас несколько новостей. Новость первая — вскоре на Аквилею прибудет диктатор, что наградит наш новый легион (да, нас выделят в отдельный полноценный легион) за мужество и доблесть, проявленные на Конкордии. Новость вторая — так как нам категорически нельзя ударить в грязь лицом в глазах диктатора, будут усиленные занятия по строевой подготовке. Эта новость была встречена легионерами явно безрадостно, им не хотелось, учитывая всё пережитое ими на Фортуне и Конкордии, мерять взлётно-посадочную полосу шагами как тупые болванчики. Всевозможные «нале-во», «напра-во» и прочие «построения черепахой с животной точки зрения» занимали явно последние места в списках того, чего хотелось уставшим ветеранам. На их счастье, командование легиона вполне понимало чувства своих подчиненных и центурион поспешил обрадовать своих бойцов: — Тем не менее, учитывая уже упомянутый мной проявленные вами мужество и героизм, командование решило предоставить вам три дня отдыха, который вам определённо нужен. Казалось бы, такой небольшой отрезок времени, но для легионеров он был подобен фляге с водой, поданной умирающему от жажды. Только железная дисциплина, вдалбливаемая солдатам с первых часов пребывания в армии, удержала легионеров от радостных выкриков, заставляя стоять нерушимым строем. Однако просто так отпускать легионеров командование, увы, не хотело, и перед строем появился ещё один человек, подошедший к центуриону тип, явно принадлежащий к биологическому виду «крыса штабная, обыкновенная», что привлёк его внимание лёгким покашливанием. Центурион заметил новое действующее лицо, кивнул ему и добавил изрядно повеселевшим легионерам: — Однако, прежде чем выйти в заслуженное увольнение, вам предстоит пообщаться с фрументарием Аппием Ульпием. Весёлый блеск в глазах легионеров пропал, сменившись вполне ожидаемой настороженностью, ибо ищеек Сената по вполне определённым причинам любили не все. Центурион тем временем продолжил: — Связано это с событиями заключительного этапа конкордианской кампании, а конкретно — с боями за Высоту 25, в которой участвовала наша центурия и первая центурия второй когорты. Думаю все понимают почему. Легионеры понимали. Произошедшие там события иначе как «мистикой» назвать было трудно. И неудивительно, что этим событием заинтересовались фрументарии. Фрументарий обвёл легионеров характерным взглядом, будто бы подозревая во всех возможных преступлениях против Рима, а центурион махнул рукой: — Свободны.       Через какие-то пару часов вся центурия Аэтоса была вынуждена мариноваться в одном из коридоров одного из терминалов космопорта, ожидая, пока каждого легионера примет в своем кабинете и допросит Аппий Ульпий, и вся эта канитель явно обещала растянуться на целый день, а то и несколько, учитывая что фрументарий только один, а вот легионеров — сотня. Конечно, можно было-бы с типичной римской практичностью ускорить этот процесс (например, привлечь больше фрументариев), но в том-то и дело, что Аппию Ульпию это было не нужно. Ибо длительное ожидание это отличный психологический инструмент. Часы сменялись один за другим, медленно двигалась очередь, один за другим заходили легионеры в кабинет, покидая его затем с растерянным, задумчивым или испуганным лицом. Подошла и очередь Аэтоса. Стоя возле двери, рудиарий слышал лишь обрывки разговора, но в конце услышал что-то вроде «мы с вами свяжемся, свободны» и приближающиеся шаги. Дверь открылась, из кабинета вышел весьма бледный легионер с непроницаемо-безразличным выражением лица, гаркнувший «Следующий!» и походкой автоматона отправившийся прочь. Заставлять фрументария долго себя ждать Огнен не стал и решительной походкой вошёл внутрь, отсалютовал и возвестил: — Легионер Тиберий Юний Аэтос прибыл! Аппий Ульпий ел. Развалившись на своём кресле как какой-нибудь патриций и направив свой взор куда-то в сторону окна, фрументарий лениво жевал бутерброд с мясом. Заметив нового посетителя, фрументарий проглотил кусок, отложил бутерброд и указал вставшему истуканом Аэтосу на стул: — Присаживайтесь. И давайте без вот этого вот официоза, я не ваш центурион в конце-то концов. И не легат. И не дукс… — продолжать перечисление воинских званий Аппий не стал, вместо этого вновь подобрав бутерброд и откусив от него небольшой кусок. Пока Аэтос «присаживался», Ульпий доел бутерброд, отпил непонятную, но весьма пахучую бурду тёмно-коричневого цвета из стоящей на столе кружки, многозначительно кашлянул и начал: — Ну-с, Тиберий Юний, рассказывайте. — Что именно рассказывать, доминус? — спросил Аэтос, ёрзая на неудобном (неудобство тоже было хорошим психологическим инструментом) стуле, безуспешно пытаясь найти удобную позицию — Ой, ну я-же сказал, не надо вот этого вот официоза. Зовите меня просто — Ульпий. И расскажите о том, что вы помните о происшествии на Высоте 25. — бутерброд снова отправился в пасть фрументария, и Аэтос осознал что зверски хочет есть, учитывая что в очереди их никто не кормил. Наконец приняв относительно удобную позицию на весьма неудобном стуле, Аэтос задумчиво почесал подбородок. Он инстинктивно хотел «доложить по уставу», но учитывая пожелание фрументария, всё-же начал рассказ более неофициально: — Высота 25… Нам пришлось туда отступить во время кроганской контратаки и спешно там закрепиться. Я может и не гениальный тактик, но позиция там была очень хорошая, мы смогли продержаться против сил противника несколько часов. Хоть это и было довольно тяжело, учитывая насколько эти сучьи дети живучи и сильны. — Это я уже знаю. Что было дальше? — Нашу высоту стали штурмовать колдуны ящеров, которые метают странное синее колдовство, и тут нам действительно пришлось несладко, из-за чего я и несколько других бойцов отступили в находящийся рядом ДОТ. — Что за бойцы? Этот вопрос удивил Аэтоса. С какой стати его заинтересовали какие-то легионеры? Но не отвечать Огнен не стал, ссориться с фрументариями себе дороже: — Бойцы из первой центурии второй когорты, Лукреция Бруттия и Минервина Юлия. — Ага, понятно. Что было дальше? — В ДОТ, где мы укрылись, ворвался кроганский командир, тут-же устроивший бойню. Я напал на него врукопашную и даже сумел ранить, но этот ублюдок прострелил мне руку из своего дробовика, из-за чего я потерял сознание от болевого шока. Больше я ничего не помню, очнулся я уже на транспортнике по пути на Аквилею. Фрументарий задумчиво кивнул и уточнил: — Точно ничего? Никаких головных болей, никакого гула в ушах? — Ничего подобного. — Ясно. Вы, конечно, в курсе о том, что случилось после вашей потери сознания, сослуживцы рассказали вам? — Да, они сообщили, что на нашем участке обороны у всех поголовно начались головные боли, многие попадали без сознания, а кроганы так вообще замертво. — Понятно. — после этих слов фрументарий встал и достал из стоящего рядом шкафа лист бумаги, протянув его затем Аэтосу: — Настоятельно рекомендую это подписать. Может Аэтос и был родом из деревни, но «деревенским дурачком» он не был, и прежде чем что-то подписывать, он сначала это «что-то» читал. Вот и сейчас, вместо того чтобы подмахнуть непонятный документ не глядя, он начал его изучать: — Подписка о неразглашении… — Тиберий, вы же сами понимаете, произошедшее в той битве выходит далеко за рамки понятного и привычного. Может, это было испытание какого-то вражеского оружия, сработавшего неправильно, может, уникальный природный феномен, а может быть и вообще вмешательство богов. В любом случае каждому встречному да поперечному об этом знать не стоит, незачем смущать умы честных римских граждан этой информацией, и потому настоятельно рекомендую об этом происшествии забыть или хотя бы молчать. Ну, а ежели спросят — отбрехаться в стиле «ничего не знаю, потерял сознание», благо в вашем случае это чистейшая правда. Аэтос посмотрел на фрументария, неуверенно сжимая в руке документ. Аппий-же спросил: — Кстати, как там поживает ваша сестра? — от этого вопроса Огнен чуть-ли не дёрнулся как от удара током: — Откуда… — Это наша работа — всё обо всех знать, Тиберий. И делать так, чтобы определённая информация не попадала в неправильные руки. Так что, как я уже говорил, настоятельно советую это подписать, ибо последствия отказа будут весьма неприятны, что для вас, что для вашей сестры и товарищей. — после этих слов Аппий протянул Аэтосу ручку. Рудиарий окинул Аппия тяжёлым взглядом (получив в ответ схожий по весу взгляд), но документ всё-таки подписал. — Рад, что вы приняли правильное решение. Свободны. — после этих слов фрументарий вновь откинулся на спинку кресла, взяв с тарелки очередной бутерброд, а Аэтос пошёл на выход.       Донельзя бодрый звон колоколов возвестил о начале утренней молитвы для местного христианского населения (по крайней мере той части, что придерживалась мнения о том, что молиться надо по расписанию в определённое время). К ним присоединился вой буцин, что возвещал о солдатском аналоге христианских молитв — утреннем построении. Но компания бывших преторианцев, состоявшая из уже устоявшегося трио «Аэтос, Фалько и Алексий» в этом важном военном «ритуале» не участвовала, вместо этого, пользуясь честно заслуженным увольнением, направившись прочь за пределы космопорта, в город с поэтичным, но немного банальным названием «Новый Византий». Столица Аквилеи Клары сильно напоминала терранские приморские города Средиземноморья с явным уклоном в восток, вроде Антиохии, Александрии Египетской или того-же Византия, и как эти города, она была весьма многолюдной и многокультурной. Тут можно было встретить много лиц самых разных народностей, вроде евреев, греков, трансатлантиков, римлян и прочих, и всех их, в большинстве своём, объединяло одно — они были христианами. Но, как это не парадоксально, это же их и разъединяло, учитывая, что монолитным христианство вовсе не было. Распространяясь маргинальными сектами по Республике, вера в единого бога неизбежно менялась под влиянием что Рима, что населения определённых провинций, из-за чего христианин Трансатлантики и христианин Иудеи из общих черт имели только веру в то, что Иисус Христос был, что он пострадал за грехи человеческие, что он умер, а затем воскрес и вознёсся на небо. Всё, дальше уже шли различия, начиная от природы Христа (был ли он просто пророком, был ли он сыном бога, был ли он сам богом или и то и иное одновременно) и заканчивая даже тем, как его, например, надлежит изображать — использовать ли для этого метафоры, вроде статуй Доброго Пастыря, изображать реалистично, используя дощечки-иконы или вообще не изображать, так как это богохульно. Смешно сказать, но были даже синкретичные культы, провозгласившие Иисуса ни много ни мало сыном Юпитера (и неудивительно, что из всех христианских культов именно эти пользовались наибольшей благосклонностью римских властей). И довольно быстро возникла поговорка «два христианина — три христианства».       Так бы и жили эти христианские общины разрозненными группками в дальних уголках Терры, пока Рим не открыл для себя космос и не начал выселять их куда подальше от метрополии. Он выселял их и раньше, до выхода в космос, в основном в упомянутую Трансатлантику и Терру Австралис, но хорошим это не кончилось, ибо в Трансатлантике христиане сумели объединиться и, воспользовавшись политическим кризисом в Республике периода Китайской Войны, едва не завоевали себе независимость. Однако Республика учла свои ошибки, и вместо того, чтобы переселять христиан постепенно, давая им время на ассимиляцию (как это и было с Трансатлантикой), она взяла и переселила всех христиан на несколько планет сразу всем скопом за короткий промежуток времени в несколько лет, старательно подогревая вражду между христианскими общинами. Как итог — на Аквилее Кларе уже много лет идёт вялотекущая религиозная грызня, конца которой явно нет и не предвидится. Хоть лидеры общин и пытались несколько раз устроить «Вселенский Собор» дабы хоть попытаться подвести многочисленные христианские верования под общий знаменатель и выработать единые каноны и догматы, в основном всё заканчивалось тем, что лидеры общин переругивались в пух и прах и уходили с собора злыми и недовольными. И нельзя было утверждать, что римские спецслужбы не «помогали» им перессориться, ибо принцип «Разделяй и Властвуй» превосходно работает и по сей день.       Однако история местных религиозных «войн» легионеров, прямо скажем, не интересовала. В данный момент легионеры, а конкретно один, Алексий, интересовались наличием на Аквилее одного конкретного заведения увеселительного характера. То и дело переворачивая карту на своём планшете, стоя на площади перед каким-то храмом, Алексий недовольно бухтел себе под нос, пока остальные любовались местной архитектурой. Местные архитекторы явно принадлежали к двум лагерям «христиан» и «государственников» и явно соревновались по наличию символов на зданиях — от всевозможных хризм и крестов христиан и «S.P.Q.R» и орлов государственников у легионеров уже рябило в глазах. — Ничего не понимаю… Неужели у них тут нет лупанария? — удивлённо спросил бывший преторианец, разглядывая карту. — Нет, нету. Христиане же, у них «блуд» запрещён. По крайней мере у тех их сект, что расположены в Новом Византии. Может быть на планете и есть лупанарии, но точно не тут. — ответил Аэтос. Он в местных реалиях разбирался, в своё время выступая в местных амфитеатрах. — Тьфу, всё у этих христиан не так, как у нормальных людей. Может у них тут ещё и выпивка запрещена? — возмущению Алексия не было предела. Конечно, он пользовался популярностью среди девушек, то и дело строившие ему глазки легионеры «женских центурий» тому живое подтверждение, но в конце концов попытаться уединиться с какой-нибудь «сестрой по оружию», на его взгляд, было делом весьма рискованным — а ну как их за этим делом застукают? Тут без вариантов — отбитая спина и определение в штрафную когорту. В это-же время посещение лупанариев легионерами запрещено не было, так что если выбирать между бой-девкой и жрицей любви, то выбор довольно очевиден. — Хвала Юпитеру, нет, они не настолько сумасшедшие. У них вино, если я правильно помню, даже в обрядах используется. — Ну хоть что-то приличное в них есть, это радует… — пробурчал Алексий, вновь уткнувшись носом в планшет. Через пару минут он отлип от планшета и радостным голосом возвестил: — О, нашёл. Каупона совсем рядом с космопортом. Пойдём туда? — Пойдём. Сказано — сделано. Через некоторое время три товарища завалились в избранное ими заведение, дабы культурно поесть и не менее культурно выпить. И, как оказалось, они были не единственными легионерами, избравшими эту каупону в качестве места отдыха — тут были и бой-девки из женской части Legio XXVI Gorgon. Тут была пара групп «амазонок», но внимание Аэтоса привлекла одна конкретная девушка, сидящая в дальнем углу, в которой Аэтос с удивлением признал весьма помятого и тоскливого вида Лукрецию. Несчастная девушка явно вознамерилась установить прочную связь с богом вина и веселья, судя по большой бутылке явно крепкого вина, которое разбавлять водой она совершенно не собиралась. Видя печальное состояние своей знакомой, Аэтос повернулся своим товарищам и произнёс: — Вы там отдыхайте, я пошёл. — его друзья заметили предшествующий этой фразе взгляд Аэтоса и глупыми вопросами «куда?» его отвлекать не стали, лишь молча кивнув. Однако прежде чем Аэтос добрался до девушки, его опередил какой-то бородатый тип в рясе, в котором рудиарий определил жреца одного из местных христианских культов, явно вознамерившийся добавить «ещё одну овцу в свою паству». Бородач уселся перед уставившейся тоскливым взглядом в стакан с вином Лукрецией и спросил: — Что терзает твою душу, дочь моя? Лукреция с сомнением посмотрела на состроившего добрые и понимающие глазки священника и уже начала что-то говорить, но вмешался Аэтос: — Так, хватит. Я вашего брата знаю. «Облегчи свою душу, покрестись, переведи все средства и перепиши всё имущество на общину и ты попадешь в Элизий» — нетушки, Лукрецию охмурять я не дам. Жрец аж покраснел не то от возмущения, не то от гнева, а Лукреция с некоторым недоумением, будто не понимая, откуда тут вообще взялся Аэтос, посмотрела на рудиария. Судя по лёгкой затуманенности её взгляда, она уже была слегка пьяненькая. — Даа, лаадно тебе, никуда я ничего переписывать не буду… — протянула едва заметно заплетающимся языком Лукреция: — Пусть сидит… — после этого она перевела свой взгляд на жреца и сказала: — Подруга моя… — тут Лукреция жалобно всхлипнула: — без вести пропала… Кинув злобный взгляд на Аэтоса, жрец обратился к Лукреции: — Уверен, с твоей подругой всё хорошо. — Но куда она делась? Что с ней? Жива ли она вообще? — девушка обхватила голову руками и склонилась над стаканом с вином. Жрец явно хотел похлопать Лукрецию по плечу, но наткнувшись на суровый взгляд Аэтоса, обещающий физические увечья, передумал, вместо этого ограничившись словами: — Уверен, с ней всё хорошо. Но в любом случае следует молиться за неё, и Господь её не оставит. — А если она не верит в этого вашего «господа»? — ехидно поинтересовался рудиарий. — Господь любит всех своих детей, даже если они блуждают во тьме неверия. — Ага, значит, «господь» нас всех любит, так? — спросил Огнен. Священник вновь кинул на него неприязненный взгляд и ответил: — Безусловно. — И он — единственно истинный бог? — Конечно. — священник не понимал, в какую сторону клонит рудиарий. Бывший гладиатор-же ехидно улыбнулся: — Если он единственный бог, и если он нас всех любит, то тогда зачем он насылает на нас всякие бедствия, вроде голода или эпидемий? — Он испытывает нашу веру! — незамедлительно ответил священник, гневно тряся бородой. — А по моему, он просто засранец и лицемер. — подытожил Аэтос, после чего развил свою мысль: — Наши, исконные боги в этом плане честнее. Они не пытаются выставить себя «любящими и всеблагими», они так-же как и мы, люди, могут любить и ненавидеть, завидовать и ревновать. Они настоящие. Жрец вновь покраснел, явно собираясь начать религиозные дебаты, но к столику подошли товарищи Аэтоса: — Какие-то проблемы? — лицо Алексия с характерным протезом и ужасным ожогом при не самом лучшем освещении в каупоне приобрело весьма угрожающий вид. — Нет, всё в порядке. — ответил Аэтос. Жрец-же, вновь кинув на него убийственный по своей мощи взгляд, поднялся и направился в сторону выхода, поняв, что пополнить свою паству тут не выйдет, скорее лишь схлопотать в бороду. Фалько и Алексий же вернулись к своему столику, и Аэтос наконец смог уделить своё внимание несчастной Лукреции. Бедная девушка явно не обращала внимания на разразившийся рядом с ней религиозный спор, вместо этого она просто тихонько плакала, закрыв лицо руками. Рудиарий осторожно, будто действовал с хрупким фарфором, приобнял её, и девушка мгновенно к нему прильнула, продолжая при этом плакать. Со временем поток слёз прекратился, и Лукреция, продолжая прижиматься к рудиарию, тихонько спросила: — Как ты думаешь, она жива? — Я уверен в этом. — твёрдо ответил Аэтос. Он не просто хотел этим утверждением облегчить страдания девушки, он сам был стопроцентно в этом убеждён. Как бы это банально не звучало, но он нутром чуял, что Минервина жива. А вот где она была — это уже другой вопрос. Наконец, Лукреция отлипла от Аэтоса, и они просто начали пить вино, молча. Опыта уничтожения алкоголя перорально у девушки не было, и в конце концов её развезло окончательно. Рудиарий же был в этом плане более вынослив, именно поэтому, он, приобняв её, вознамерился довести Лукрецию до космопорта. Как итог, обнявшись, эта парочка, слегка шатаясь, покинула каупону, а рядом с ними шли Фалько с Алексием, следя за тем, чтобы их шатающиеся товарищи не ушатались в противоположную от их лагеря сторону. В конце концов они доковыляли до космопорта, и когда впереди уже виднелся КПП, успевшая совсем чуточку протрезветь на свежем морском воздухе Лукреция произнесла: — Дальшше я самма. Однако, когда Аэтос её отпустил, отпускать его в ответ она почему-то не спешила. Воровато оглянувшись и убедившись что никто (ну за исключением Алексия да Фалько, шедших чуть позади) их не видит, она решительно прильнула к рудиарию и поцеловала его, после чего отпустила и решительно направилась в сторону КПП, пока Аэтос пытался понять, что это сейчас вообще было. Дошедший до брата-преторианца Алексий, что был свидетелем этой сцены, лишь неопределённо хмыкнул и произнёс: — Женщины… — после чего добавил слегка обеспокоенным тоном: — Надеюсь, этого никто не видел.