The Glass Serpent and the Dark Horse

Ярко-красный поезд громко дыхнул паром, когда молодой Том Реддл спустился с Хогвартс-экспресса. Серые шерстяные рукава униформы приюта Вула обхватывали тощие руки мальчика, в одной из которых он держал дорожный чемодан. Лицо привычно выражало холодное равнодушие, но изнутри он содрогался так, будто сердце вдруг оказалось раздавленным вдребезги и теперь валялось на грязном тротуаре вокзальной станции. Мальчику даже захотелось оставить сердце валяться здесь: может, если бы он это сделал, если бы забыл о глупом органе, создающем столько проблем, то оно бы покрылось камнем, как в какой-нибудь сказке, и не заставляло его больше чувствовать никогда. Раньше он думал, что в приюте, где со всех сторон доставали эти воспитательницы и маггловские дети, где его обучала лишь темнота ночи, а укладывало на ночь шипение змей, он стал жестким и сильным. Но он был не прав. Если бы он правда стал сильным, то придумал бы что-нибудь получше, чем открыть себя миру магии. Он бы оказался готов к тому, что даже среди таких же магов, как он сам, его избегали, посчитав другим, слишком странным. Ведь, правда, какая разница между «выродком» и «грязнокровкой»?.. Много лет назад, когда ему было всего пять, одна из тех семей, которая хотела его усыновить, рассказала ему историю. Сказку о разбитой фарфоровой кукле, которая была спасена добрым старым кукольником и принесена домой. Мастер обращался с куклой как с дочкой, которой у него никогда не было, и когда полностью её починил, то кукла стала самой красивой и дорогой во всей стране. Эта история запомнилась ему надолго, прочно зацепившись в детском разуме. Жестокая надежда на то, что где-то там есть кукольник и для него самого. Но его мастера не существовало — теперь он это точно знал. Сказки созданы для детей, достаточно удачливых, чтобы иметь в конце свет, до которого можно дотянуться. Для тех, у кого есть любящие родители, — не для него. Он всего лишь разбитая кукла, которую уже невозможно починить. Удобней просто выбросить в печь вместе со всем остальным мусором мира — при условии, что он не найдёт способ спасти себя сам. И может, у него получится найти этот самый способ. Но только после того, как истина перестанет причинять боль… Том старался не смотреть по сторонам, покидая платформу 9 ¾ и двигаясь к выходу со станции. Не смотреть на чистокровных — всех как один безэмоциональных аристократов. На магглокровок и полукровок, чьи родители чуть не душили своих детей в объятиях, постоянно что-то спрашивали и говорили, что приготовили к их приезду всё самое вкусное. На других ровесников, которые улыбались и смеялись, окружённые друзьями, каких у него никогда не будет. Выродок. Монстр. Зло. Когда он ещё был совсем маленький и не мог сказать почти ничего, кроме своего собственного имени, когда он ещё даже не начал учиться контролировать то, что, он теперь знал, являлось магией, он мечтал о своей собственной семье. Что объявятся его родители, которые просто не могли найти его самого, пусть и старались изо всех сил, или что новые, наконец, усыновят его. Когда у него получалось найти бумагу и какой-нибудь карандаш, он рисовал кривоватые дома и родителей, какие могли бы у него быть. О каких он мечтал. Красивая мама, которая бы напевала ему перед сном. Добрый отец, который бы играл с ним в мяч во дворе, отец, на которого он бы хотел быть похожим. А ещё какая-нибудь зверюшка, например, дружелюбный и верный пёс. Но, когда его во второй раз вернули обратно в приют Вула, Том перестал рисовать… Теперь же, когда он вернулся в это мрачное здание после езды через половину города, миссис Коул посмотрела на него так, будто вместо старого чемодана он держал в руке окровавленный нож, но ничего не сказала. Том поднялся вверх по лестнице, закрыл за собой дверь в комнату и упал на кровать. Ржавый металлический скелет старой койки шумно заскрипел под его весом. Том свернулся на жалком подобии матраса, даже не пытаясь снять ботинки, чтобы всё, о чём он боялся думать, не свалилось на него. Он совершенно не собирался спускаться к ужину этим вечером и знал, что никто его туда не позовёт. Он мог бы спокойно умереть, просто оставшись на этой кровати, потому что вряд ли хоть кто-то заметит. Да и гораздо лучше остаться здесь и начать уже создавать в своём разуме щит, который поможет ему достигнуть большего, чем просто выжить в Слизерине в следующем учебном году, а не жевать за ужином серую жижу с чёрствым хлебом. Но для этого ему сначала надо избавиться от разрывающих на части эмоций. Том вцепился зубами в рукав рубашки, чтобы не создавать слишком много шума, и рыдал. Задыхался от стыда, пусть и находился один в запертой комнате, стирал текущие по щекам слёзы и дрожал всем телом. Он был ребёнком, слабым и никчёмным, и ненавидел себя за это. Он так хотел стать сильнее, так желал этого, но он никогда не был более беззащитным, чем в этот самый момент. Наверное, он просто забылся, или же на усталый разум обрушилось какое-то наваждение, потому что очнулся он уткнувшимся лицом в чью-то грудь. Сжатый в чьих-то объятиях. Кажется, в объятиях мужчины, если судить по запаху крема для обуви и дорогого одеколона. Низкий глубокий голос, шептавший что-то неразборчивое, странно успокаивал. Размеренные удары сердца раздавались где-то совсем рядом. Было тепло. Сон. Это наверняка сон. В приюте до него точно никому не было дела, но если бы и было, мужчин в роли воспитателей просто не нанимают. И это не мог быть кто-то, пришедший за усыновлением: даже допустив, что пришли за ребёнком старше трёх лет, что случается слишком редко, чтобы можно было поверить, — его воспитательница сделает всё в её силах, чтобы выставить его самим Дьяволом. Дьяволом, которым она заставила его стать. Если это всё-таки сон, то Том запомнит в нём каждую деталь — слишком мало в его жизни было такого умиротворения и спокойствия, да и фантазии не имели особого значения. Фантазии не были настоящими и никак не влияли на его будущие планы — поэтому он мог позволить себе это последнее мгновение собственной слабости. Руки обняли в ответ, а сам Том уткнулся в шею мужчины. Он вдыхал чужой запах и медленно приходил в себя, уже почти даже не всхлипывая, наслаждался мягкими движениями длинных пальцев в своих волосах. Пальцы двигались неловко, будто не совсем уверенно — но ему было плевать. На его памяти это был первый раз, когда кто-то касался его так, по-доброму и тепло, поэтому он просто погрузился в это ощущение. И хотя желание узнать, как же выглядел этот странный мужчина, было огромным, Том не хотел открывать глаза, потому что был уверен, что если откроет, то всё исчезнет — а он этого очень не хотел. Не сейчас… — Всё будет хорошо, — произнёс мужчина плавным баритоном, который отозвался лёгкой дрожью в месте, где Том касался чужого плеча. — У тебя всё будет хорошо… — М-мистер Реддл, я боюсь, что больше не могу вам позволить оставаться в приюте, раз уж вы со всем закончили. Надломанный высокий голос воспитательницы разрушил почти невозможный покой, воцарившийся в комнате, и Том резко открыл глаза, застыв. Он неуклюже отодвинулся, когда чужие объятия вокруг него разжались, и посмотрел на мужчину, сидящего перед ним на коленях. Знакомые чёрные кудри, орлиный нос и гладкий подбородок, скулы, какие появятся у него самого, стоит сойти небольшой детской пухлости на щеках, появившейся у него после Хогвартских вкусностей. Единственной чертой, помимо возраста, которая у них с этим мужчиной не была идентичной, были прищурившиеся, будто способные разрезать холодом серые глаза. — Я и не собираюсь оставаться, но ради Бога, вы ожидали, что я просто схвачу его и вынесу отсюда? Как вы можете быть воспитателем, трезвым или нет, если у вас отсутствует элементарный инстинкт успокоить плачущего ребёнка? Его отец… это был его отец! Его отец пришёл за ним! Он здесь! Он… маггл? Да, его отец маггл. Но почему он маггл, он должен был быть волшебником! Должен был. Его мать точно не могла быть волшебницей, иначе бы она не умерла. Не оставила бы его. Но Том весь год потратил на поиски любого упоминания фамилии Реддл в библиотеке Хогвартса, просмотрел каждую книгу, хоть отдалённо связанную с семьями магов и наследием крови, но не нашёл ничего… — Тратить деньги приюта на водку вместо ремонта и необходимых вещей! Быть абсолютно пьяной в середине дня! И до сих пор организации по защите детей считают, что вам можно доверить сирот? — Мужчина встал, приостановившись, чтобы отряхнуть колени, и выпрямился в полный рост. От него исходило ощущение власти и повиновения, которые, Том-младший раньше думал, было лишь у чистокровных лордов из древних и благородных волшебных семей. — Вам повезло, что сейчас я хочу лишь побыстрее отвезти сына домой и не собираюсь разбираться с тем наверняка не лучшим обращением, которое ему пришлось терпеть, иначе, будьте уверены, вам бы больше не доверили даже загон для собак! Женщина сжалась перед ними, не смея сказать больше ни слова: её бледные губы сложились в тонкую линию, но не издали ни звука. Том-младший наблюдал за всем с интересом: упрямая надежда снова давала о себе знать. Может, этот маггл окажется не таким уж плохим. Отец повернулся к нему и показал на раздолбанный чемодан: — Твой? — Том кивнул, всё ещё стоящий ком в горле не позволял ему быть уверенным, что голос не сорвётся. Он и так уже умудрился разрыдаться перед этим мужчиной и не хотел унижаться ещё сильнее. — Есть что-то ещё, что ты хотел бы забрать с собой? Всё, что ему принадлежало, либо находилось в чемодане, либо было надето на нём самом. Так что Том покачал головой и встал с кровати. Лёгшая на плечо ладонь не дала ему ухватиться за ручку чемодана. — Для таких вещей у нас есть слуги, сын. — Его отец взглянул на престарелого мужчину, стоящего в коридоре за миссис Коул, которого Том до этого момента не замечал. — Возьми его вещи, Филип. — Разумеется, господин. — Том наблюдал, как старик в белых перчатках забирал его чемодан. Судя по тому, как отец был одет и как себя вёл, он, очевидно, был весьма богат, но чтобы ещё и слуги… Маггловская замена домовым эльфам?.. То же самое наследие, которое он столько месяцев проклинал за все проблемы, которые ему пришлось испытать по вине любезных слизеринцев, наследие, которое сделало его грязным, вдруг оказалось способным помочь ему хотя бы в одном из миров. Жаль только, что не в том, в котором бы он хотел. Нужно будет проследить, чем это всё обернётся. Если Том чему и научился в своей жизни, особенно за последний год, так это тому, что не стоит ни во что верить. Ни в людей, ни в подарки судьбы. В конце концов, отец должен будет ответить ему на множество вопросов. За все двенадцать лет, если быть точным. Самый главный из которых — где его черти носили столько времени?! А ещё надо бы узнать, вытерпит ли этот маггл сына-мага или тоже бросит, как остальные. Том не удостоил свою воспитательницу даже взглядом, как и его отец. Мужчина провёл его вниз по лестнице и прочь из приюта, не обращая внимания на пялящихся вокруг сирот — разве что усмехнулся, заметив Билли Стаббса. Филип уложил вещи в багажник чёрного Роллс Ройса, припаркованного на улице, и теперь держал для них открытой заднюю дверь. Отец показал, чтобы Том уселся первым, и тот неловко вскарабкался на сидение, начиная с любопытством оглядываться. Внутри машины пахло новой дорогой кожей и уже знакомым одеколоном отца. Слуга тем временем закрыл дверцу и открыл окно, впуская прохладный вечерний воздух, а потом, к восторгу Тома, завёл мягко гудящий двигатель, выводя машину с обочины на подсвеченные улицы Лондона.