The Glass Serpent and the Dark Horse

Зловещий вопль сирен разнёсся по тёмным улицам города, а небо за возвышающимися зданиями окрасилось из-за заката в красный. Самого Тома окружили и со всех сторон толкали люди, совершенно не обращая внимания на какого-то там мальчика. Шум тысяч шагов слился в единый панический ритм, на фоне которого становился то тише, то громче звук, который ни с чем нельзя перепутать. Том уже слышал этот звук множество раз, когда вместе с другими воспитанниками приюта шёл прятаться за бетонными стенами бункера, — это был плач нависшей над всеми смерти. То, от чего не смогла бы спасти даже сильнейшая в мире магия. Немецкие бомбы. Сердце билось где-то в горле и мешало дышать. Страх змеёй обвил его тело, почти полностью затмив волю, а на шее затягивалась дьявольская петля. Во рту был вкус железа и мерзкой гнили, от которой разило смертью. Как он здесь оказался? Разве он был не в Литтл Хэнглтоне? В Реддл мэноре, где, как уверял его отец, Фокке-Вульф 190 и Мессершмитт 109 точно не появятся в небе и не станут сбрасывать на землю бомбы. Так каким образом он теперь вдруг в Лондоне? И отец… разве он не должен быть здесь? Где он?.. Мальчику было холодно, а сам он чувствовал себя слишком маленьким, потерянным в этом лесе из серых домов и бегущих по улицам людей. Отец. Где его отец? Он ведь не оставил его здесь умирать, правда? — Отец? — Том быстро оглядывался, пытаясь найти в толпе знакомое лицо или услышать, как его самого зовут по имени — но было лишь море из людей в строгих тёмных одеждах. — Отец! — Где он? Где?! Если он обещал всегда быть рядом, то где же теперь, когда действительно нужен? Когда его сын в опасности и жутко испуган. — О… Кто-то врезался в Тома из-за спины, сбивая с ног. Он упал на тротуар, обдирая руки и лицо. По виску заструилась кровь, капая на зажмурившиеся глаза и будто окрашивая всё в красный. Вокруг уже проносился поток чужих ног, и Том, не имея других вариантов, сжался в комок, стараясь стать как можно меньше. Сирена начала кричать, не утихая, словно подходя к своему логическому финалу. Он умрёт. Теперь это уже не преувеличение, как было при знакомстве с Роганом — в этот раз он умрёт по-настоящему. Затоптанным — или же стёртым взрывами с лица земли. Где его отец? Почему он не здесь? Почему он не пришёл его спасти? Почему?.. Чужой топот почти затих, а вместо него в воздухе повисло рычание моторов самолётов и визг чего-то, падающего с неба… Том с криком проснулся: трясясь всем телом, покрытый холодным потом и с шумом крови в ушах. Это был сон. Кошмар. Глаза мальчика бегали по тёмной комнате вокруг, а в горле стоял комок, от которого всё никак не получалось избавиться. От пережитого страха глаза стала застилать пелена слёз. Такого пугающего сна у него не было уже давно. Кошмара настолько сильного, что он не мог оправиться от него сам. Из-за которого он не сможет больше спать, пока не успокоится. Да и не было у него раньше никого, кто смог бы его успокоить. Но он ведь больше не в сиротском приюте — а дома. У себя дома, где живёт его семья — те, к кому можно прибежать посреди ночи и крепко прижаться, пока слёзы, наконец, не прекратятся. Те, кто будут его обнимать и гладить по спине, отгоняя жуткий сон, как грозовые тучи… Свесив ноги с кровати, Том встал на ковёр, холодными травинками впивающийся в босые стопы. Обвив себя руками и судорожно сжимая в пальцах ткань пижамы, мальчик пошёл из своей комнаты вдоль по коридору к комнате отца. Не постучавшись, зашёл внутрь. — Папа? — Кажется, это был первый раз, когда он назвал отца так. Том ожидал, что тот сразу подскочит и подбежит к нему, лишь только услышав его сиплый голос, но этого не произошло. Слёзы стали застилать глаза. Мальчик вошёл в комнату и огляделся в темноте — но там никого не оказалось. Пусто. Да, точно. Отца ведь нет и не будет ещё несколько часов — он сейчас в Лондоне. И всё же… Том, шмыгнув носом, потёр глаза рукавом, чтобы ничего больше не расплывалось, и подошёл к кровати. Бросил взгляд на часы на тумбочке: полночь. Забравшись на кровать, уселся на одеяло, сжал в руках подушку и уткнулся в неё лицом. Вдохнул отцовский запах со знакомым одеколоном и икнул. Сердце наконец-то перестало биться так сильно. Вдруг дверь открылась снова, и свет из коридора наполнил комнату. Когда на его плечо опустилась по-женскому маленькая рука, Том отнял лицо от подушки и увидел рядом с собой свою бабушку. Та холодными пальцами аккуратно стёрла ещё не высохшие дорожки слёз с его щёк. — Ох, Томми, — шёпотом. Он, должно быть, разбудил её своим криком, когда проснулся. На самом деле, Том терпеть не мог это её прозвище, но сейчас у него не было ни сил, ни желания что-то там говорить: он просто хотел, чтобы отец побыстрее вернулся домой. — С-сегодня в Лондоне не бомбили? — Бомбили? Кажется, нет. Внизу есть радио, можем проверить, если хочешь. Чувствуя себя гораздо большим ребёнком, чем когда-либо, Том кивнул и встал с кровати, беря бабушку за руку. Сердце снова забилось сильнее, ударяя по рёбрам так, будто они были прутьями птичьей клетки: был ли это просто кошмар или он что-то значил? Неужели немцы вновь отправили свои самолёты в Лондон, и его отец сейчас в опасности? Неужели Том потеряет близкого человека, едва успев его обрести?.. Мальчик, спустившись вниз и забравшись на диван, наблюдал, как его бабушка что-то крутит на деревянном радио, и пытался успокоить своё рваное дыхание. Он насчитал двадцать всяких радиостанций, которые бабушка переключила одну за другой: с музыкой, с разговорами о каких-то товарах — но никаких новостей о бомбёжке в Лондоне, да и о войне с немцами вообще. — Слышал, милый? Нигде никого не атаковали, — сказала бабушка, выключив радио. — Может, ты хочешь чашку горячего шоколада? Он поможет тебе успокоиться. Том молча кивнул, всё ещё судорожно сжимая в пальцах край своей пижамы. Бабушка позвонила маленьким колокольчиком и сказала вскоре подошедшему слуге, чтобы тот принёс две порции напитка и книгу. Том понятия не имел, что именно за «книгу», но не стал спрашивать. Вернувшись, слуга поставил на стол поднос с двумя кружками шоколада и большую, обёрнутую в кожу книгу викторианского стиля. Его бабушка села рядом на диван и протянула Тому одну из кружек, после чего раскрыла книгу и положила её между ними. Это оказался фотоальбом, заполненный разными чёрно-белыми фотографиями. Бабушка пролистала до одной из страниц и указала на фото: мальчик рядом с лошадью, в три раза большей, чем он сам. — Здесь Том как раз в твоём возрасте: как видишь, лошадей он обожал уже тогда. Может, любил их даже больше, чем людей — хотя не сказать, что из-за этого у него были какие-то серьёзные проблемы в общении. Он всегда разрывался и никак не мог решить, кем же хочет стать больше: профессиональным наездником или политиком. — Она немного наклонила голову в сторону и мягко провела по фотографии пальцем. — Вы правда почти как близнецы, разве что Том был немного выше и крупнее… — Бабушка продолжила медленно переворачивать страницы, периодически что-то говоря, а мальчик внимательно рассматривал фотографии. — Твой отец до поры жил так, как мы и ожидали: учился, стремился исполнить свои мечты и цели. Но потом вдруг исчез — и вернулся уже совсем другим человеком. Закрылся в своей комнате ото всех и два года не соглашался оттуда выйти. Ещё четыре года он не покидал дома. Все, к кому мы обращались, говорили, что наш сын уже никогда не станет прежним… Но Том неожиданно стал восстанавливаться с такой скоростью, что доктора стали о нём всерьёз беспокоиться. А ещё он стал говорить о тебе и о твоих поисках. Через три года стал достаточно уверенным в себе, чтобы выйти наружу, и тут же приступил к действиям: прошерстил все архивы, успел нанять каждого из более-менее известных детективов и обошёл все места, где ты мог оказаться, лично. Но возвращался обычно абсолютно разбитым и с пустыми руками. Мы боялись за него, но не решались вмешиваться — да даже если бы и решились, он бы наверняка не послушал и так и проверял любую малейшую зацепку, пока бы не угодил в серьёзные проблемы. И вот теперь, когда ты здесь… — Она легко улыбнулась. — Давненько я не видела моего сына таким полным жизни. Он правда любит тебя. Ты ведь знаешь это, Томми? Мальчик кивнул и уткнулся взглядом в свою кружку. Когда бабушка продолжила показывать ему фотографии и рассказывать об отце, Том смотрел и слушал молча. Как только его кружка опустела, а в альбоме кончились страницы, бабушка погладила внука по волосам и сказала ему идти ложиться спать. Она не стала его провожать, и Том, вместо того, чтобы пойти к себе, вернулся в комнату отца и остался его ждать.