***
— Плохо выглядишь, — с долей обеспокоенности констатировал Наруто, окинув взглядом Учиху, который плюхнулся рядом и уткнулся в стол носом. — Взаимно, — съязвил парень. Узумаки лишь фыркнул себе недовольно: «Напыщенный мудак». — Ну и что случилось? — Ничего, мать твою, не случилось! — процедил с неозвученной просьбой отцепиться. «Всё равно тебе не понять», — решил Саске. Пара тянулась до чёртиков скучно. После каждого предложения лектор делал пятиминутные паузы, старательно вспоминая, что нужно говорить, краснел, выдавливал из себя каждую фразу, кашлял и периодически поглядывал на часы. «Жалкое зрелище, ничего нового. И как таких бездарей вообще нанимают на работу?» — подумал Саске и решил — раз уж он не мазохист — избавить себя от лишних мучений. — Разбудишь в конце, — бросил он другу, надевая наушники. Тот что-то ответил, но Саске уже не слушал. Из динамиков рычало что-то злое с глубокими восемьсот восьмыми и низкими хай-хэтами, а в голове крутилось лишь одно, долбя по мозгам рубилом: «Итачи, Итачи, Итачи». И так день за днем — пары проходили медленно, а дни — однообразно и бесцветно. Саске скатывался по учебе, забивая на подготовку к семинарам и проверочным. Ему до одури не хватало Итачи, с которым они даже парой слов не перекинулись. Юноша бесился, открыто срываясь на окружающих. В первую очередь страдал Узумаки. Так хотелось узнать, как у Итачи дни проходят, послушать его голос, посидеть в его компании. Всего этого Саске себя лишил, но больше не корил себя и самокопанием не занимался. Сожаление — деструктивная эмоция, она вызывает лишь чувство вины. Поэтому он повторял как мантру: «Ну и похуй». Только скучал. Безумно. Хоть на стену лезь.***
Прошло около двух недель, а в их с братом отношениях всё оставалось стабильно — молчание и обоюдный игнор, который Саске, может, был и не прочь нарушить, но Итачи… Учиха щелкнул дешевой газовой зажигалкой, прикрывая ладонью пламя от ветра, и сделал глубокую затяжку через зажатый в зубах фильтр-мундштук. — Не знал, что ты снова куришь, — бросил друг, застегивая молнию до горла на своей кислотно-оранжевой куртке. Саске шумно выдохнул, прикрывая глаза от удовольствия. Уже потемнело, они стояли на выходе из корпуса вблизи трассы. На скорости проносились машины, визжа шинами об асфальт, периодически сверкали мигалки, гудели сирены. И вокруг почти никого. Учиха прислонился к кирпичной стене, выпуская дым кольцами вверх. — Теперь — да, — сказал он, стряхивая большим пальцем пепел с сигареты, которую держал между указательным и средним. — Хочешь? — предложил. Наруто изогнул уголок рта, наградив друга скептическим взглядом, и неодобрительно наклонил голову. Они переглянулись. — Мудак ты, — сделал вывод Наруто, сдавшись в итоге. — Я такой, — согласился Учиха добродушно. — Одну затяжку. — Ну-ну, — бросил брюнет. Узумаки затянулся прямо из рук, млея от ощущения проникающего в легкие дыма. Голову тут же вскружил туман. Они вместе бросали. — Прекрасно, — с наслаждением выдохнул он, выпуская плотное облако дыма. — Но ты всё равно мудак, Саске. — Учиха хмыкнул, даже не собираясь возражать. Узумаки был сейчас как кот. Будто под кайфом, и глаза в фонарном свете — поразительно темные — блестели хитро. — Не боишься, что брат увидит? — Он видел. — И что? — Ничего. Клал он на меня. Прохуярил мимо, даже не посмотрев. — Вот как. — Узумаки знал, что они в ссоре, но в подробности решил не вдаваться. Лучше не трогать Саске, когда он такой. Да Учиха бы и не поделился. — Ага, — ответил Саске коротко, глядя куда-то перед собой в пустоту. Огни фонарей и неоновых вывесок плыли перед глазами, расцветая кругами боке. Он ловил кайф от одиночества, в котором крутился, и от холодного воздуха, которым обмораживал легкие и сухие губы. — Тебе же лучше. Полный карт-бланш, так сказать. — Наверное, — соврал Саске. *** Вернувшись домой, он застал там только Крис — их домработницу. Это была средних лет женщина с пухлыми вечно красными щеками; добрая, работала у них еще при родителях, исправно и без лишних вопросов выполняя свои обязанности. — А где Итачи? — спросил Саске, разуваясь и пересекая гостиную по направлению к кухне. О том, что Крис теперь знала о его вкусах в постели, он решил временно не думать. — А, Саске, привет! — окликнула она юношу, улыбаясь. — Сказал, что улетел по делам в Сиэтл. Он не предупредил? — Точно, — наигранно шлепнул себя по лбу парень. — Я и забыл. Не говорил, когда будет? — поинтересовался, присаживаясь за барную стойку. Женщина мотнула головой, надевая перчатки: — Нет. Но к Рождеству, надеюсь, должен? — Определенно, — заверил он Крис, но, наверное, больше себя. — Мм, а ты... — начал юноша, но женщина его перебила. — Отгул до конца декабря. Так что увидимся уже после праздников. Скучать будешь? — спросила она с легкой улыбкой. — Еще бы, — отвлеченно ответил Саске, перебирая прозрачные декоративные камушки в вазочке. Она улыбнулась по-доброму, продолжая драить столешницу. Саске бегло взглянул на часы: минут двадцать до окончания ее рабочего дня. — Вы дом украшать будете? — спросила она, чтобы заполнить чем-то воцарившееся молчание. — Будем, — ответил он задумчиво, отметив: «Даже не заметила, что я пьян». — Вот только не «мы», а «я». Хотя, если я позову друзей, они мне помогут… Саске плотоядно ухмыльнулся, представляя, как бы отреагировал Итачи, увидев разгромленный после вечеринки дом. О, он бы медленно, с наслаждением разделывал его тушку на мелкие куски, применяя наиболее изощренные пытки: например, снятие скальпа или вырывание ногтей. Юноша вздохнул. Всяко лучше безразличия. — Ты же не будешь в отсутствие брата устраивать пьянку? — Как знать, — протянул Саске, не меняясь в лице, но, увидев настороженный взгляд, добавил: «Шучу». Женщина лишь неодобрительно покачала головой. — Оставь мне ключи. Я достану из кладовой украшения, — кинул юноша напоследок, сползая с высокого стула. И уже на лестнице пожелал Крис счастливого Рождества. Поднявшись наверх, Учиха догола разделся и принялся набирать горячую воду в джакузи. Они делили с Итачи ванную комнату. Светлая и просторная — она была оснащена всем необходимым. Справа от входа пара раковин для умывания, вделанных в длинную мраморную столешницу с рядами шкафчиков под ней, и вторящее ей по размеру огромное прямоугольное зеркало на стене. Слева уютно разместилась скрытая за дверью гардеробная, а за ней — прозрачная душевая кабина. Прямо напротив входа, в конце комнаты под большим окном с матовыми стеклами в нише располагалось джакузи. Юноша решил, что было бы неплохо добавить каких-то масел, и принялся копаться в ящиках. Нашел розмарин: совсем на донышке осталось. Итачи израсходовал весь пузырек. Но парню хватило. Он добавил пару капель — для аромата и расслабления; затем выключил основной свет, оставив лишь подсветку, и погрузился в воду. Блаженство. Саске откинулся на бортик и в голове тут же прояснилось, будто никаких проблем в его жизни и не существовало. «Позвонить ему, что ли…», — думал Учиха, сидя с закрытыми глазами. Повернулся. Нащупал влажными пальцами гаджет. «И что я ему скажу? — засомневался он. — Это будет жалко. И неуместно. Наверное, в компании своих коллег сейчас развлекается». Чтобы хоть как-то развеять одиночество, юноша начал бездумно скролить ленту в соцсетях. Затем полез в профайл Итачи — ничего нового, он редко его обновляет, — начал просматривать старые фото. Там их всего три, два из которых пятилетней давности. На них Итачи еще такой юный, с обманчиво хрупкой девичьей красотой, сидит в компании друзей в своей любимой тогда черной кофте с сеточкой на месте выреза, улыбаясь, правда, с толикой грусти. Другой же, самый любимый снимок Саске, изображает брата стоящим у окна в гостинице, снятый кадром, который в Америке принято называть «medium close-up». Его сделал сам Саске во время их совместной поездки в Японию. Здесь уже видно, что Итачи превратился в более зрелого мужчину, не лишившись при этом ни капли шарма, скорее наоборот. Более широкая шея, накаченный торс, скрытый под тканью юкаты, и… взгляд раскосых глаз, устремленный прямо на Саске. Пронзительный, выдержанный, преисполненный величия и беспристрастности, и вместе с этим как будто предостерегающий от самого себя, но манящий своей опасностью. Саске был готов молиться на такого Итачи, целовать ему ноги, выполнять все пожелания брата. Юноша отложил телефон в сторону и, прикрыв глаза, начал делать то, что в последнее время делал достаточно часто — представлять себя вместе с ним. Фантазия была его единственным пристанищем, где он полностью отпускал себя: выносил за скобки мораль и предубеждения, позволяя прокручивать в голове самые смелые сценарии. Живой брат в реальности Саске представал в другом свете: он был и добрым и жестоким, но только когда юноша этого сам хотел. Ладонь заскользила по ключицам, спустилась к груди, размазывая капли. Брюнет представил, что это рука Итачи гладит его сейчас, а затем повел выше — к шее. В мыслях почему-то всплыла сцена тех дней — как брат держал его за шею, опрокинув на колени. «Он был так зол, но так прекрасен». Пальцы остановились на подбородке, на обветренных губах. Внизу уже всё горело и трепетало от подкидываемых воображением картинок. Саске зарылся ладонью в свои волосы, сжимая их в кулак и наклоняя голову, подставляясь под невидимые поцелуи. «Ита…» — шептал он, ведя кончиком носа по согнутой руке — от изгиба локтя к плечу, — забываясь. Итачи — это власть. И он, наверное, целовал бы жадно своими требовательными губами, покусывая нежную кожу, шептал бы что-то эротичное своим божественным низким голосом, от которого мурашки по всему телу, подчиняя. Чувственно бы цеплял зубами мочку, оставляя затем нежные поцелуи за ухом. «Интересно, как он на самом деле ведет себя в постели? Столь же сдержанно, как и в обычной жизни? Как он смотрит, что говорит, что ему вообще нравится…?» Наверное, он страшный собственник. Наверное, он не смог бы владеть частично. Если бы Итачи любил его, наверное… Нет, это просто нереально. Трудно даже вообразить. Учиха продолжил гладить свое тело, задевая ногтями чувствительные соски. Похоть уже ударила в кровь, с головой опуская в омут вожделения. Юноша сжал требовавший ласки орган у основания, делая несколько плавных движений рукой вверх. Самым возбуждающим для Саске — от этого у него моментально начинали гореть щеки, а член сладко дергался — было представлять, как он будет делать старшему минет, стоя на коленках. Как будет долго изводить его, целуя головку и ствол, и как, наверное, сексуально будут смотреться его алые губы на детородном органе брата. Как Итачи будет шлепать непристойно членом по выставленному язычку Саске, а затем держать его за волосы и грубо толкаться как ему нравится, а Саске будет стона-ать, как блядь, стонать, возбуждая старшего вибрацией горла. С каким наслаждением и упоением он будет тому отсасывать! Сдерживаться не было сил и необходимости, разум затуманился желанием, и парень взял более размеренный темп, каждый раз скользя большим пальцем по головке. Наслаждение теплыми волнами лилось по телу, собираясь пучком в области паха. «Мха-а», — сорвалось тихо с полуоткрытых губ, когда Саске довел себя до пика, разбрызгивая белесое семя по уже успевшей остыть воде. Пальцы провели по поверхности, оставляя расходящиеся круги. Сердце неустанно колотилось, и потребовалась пара секунд, чтобы прийти в норму. Образ Итачи еще не выветрился из головы, и парень желал, чтобы он оставался там вечно. А потом накрыло отвращение и чувство несмываемой грязи, вместе с чувством удушья от затянутой на шее петли. Процесс примирения с собой шел медленно. Ему всё еще было страшно. Приняв холодный освежающий душ, парень спустился на первый этаж, чтобы поужинать. Крис уже ушла. На столешнице лежала связка ключей. Саске, увидев ее, на секунду оторопел. «Так-так, ты оставила мне всё. Вот так подарок. Да уж, дорогуша, Итачи тебя за это точно по головке не погладит. Но баш на баш: ты подставила меня тогда, а я подставлю тебя сейчас. Кажется, справедливо». Взяв из корзинки для фруктов большое сочное яблоко, он, пару секунд поразмыслив, направился в обитель старшего Учихи, откусывая на ходу кусочек. «Ради такого можно и ужин отложить». Включив в коридоре свет, юноша поднялся по лестнице, изящно крадясь босиком, прямо как рысь. Вот она, территория учиховской неприкосновенности! Саске заглядывал туда пару раз, но только в присутствии Итачи. В остальное же время дверь запиралась на ключ. А теперь дубликат оказался в его руках. Наверняка старший Учиха хранит там что-нибудь секретное. Сердце учащенно заколотилось. Застыв на мгновение, парень нащупал замочную скважину и сделал пару оборотов. Несколько секунд потребовалось, чтобы отыскать во тьме кнопку выключателя. Послышался щелчок, и комната залилась светом. Как и раньше, вполне себе обычная — в светлых тонах в стиле минимализма, с большим окном во всю стену справа, скрытым за прозрачным тюлем, и дверью, ведущей на балкон. Из мебели: широкая кровать с двумя прикроватными тумбами по обе стороны, объемные матовые светильники над ними, шкаф-купе с зеркалом и письменный стол. «До пиздеца классично. Ну да, а ты что ожидал увидеть? Распятия на стенах и алтарь для жертвоприношений?» Хотя Саске бы не удивился. Он пересек комнату, ступая босыми ногами по пушистому кремовому ковру, и подошел к столику, на котором мирно покоился блокнот Итачи. Вскользь пролистав его, он не обнаружил там ничего примечательного — списки дел, расписания встреч, номера телефонов. Скука. Из слегка приоткрытого шкафа виднелись отглаженные рубашки, рассортированные по цветам. Подойдя ближе, парень небрежно провел по ткани ладонью, а затем поднес к лицу рукав одной из них, вдыхая привычный запах лавандового кондиционера. В корзине для белья тоже покоилось пара сорочек, но с едва заметным запахом Итачи на них. Таким дурманящим, родным, с терпкими оттенками его одеколона. «Пожалуй, нужно забрать одну себе», — решил он. Отодвинув дверцу шкафчика сверху, парень обнаружил там сейф. Разумеется, закрытый. «Тут уж ничего не поделать», — подумал он не без разочарования. Рядом с ним — ряды ящиков, в которые Саске также без зазрения совести решил заглянуть. «Оу, белье!»— воскликнул мысленно брюнет и вытащил одну из коробок. Губы тут же растянулись в кривой ухмылке. Шелковые боксеры — черные и белые, различные черно-красные брифы и боксеры марки «Pump», при виде которых у Саске вырвалось короткое «О…!», а улыбка растянулась чуть шире. Но каким же было удивление юноши, когда во всем этом разнообразии он нашел единственную пару красных бикини «Andrew Christian». Саске покатился со смеху. «Чего-о…?! — протянул он пораженно. — Кажется, Итачи, я чего-то о тебе не знаю!». Он всё еще смотрел на эти полосочки ткани неверящим взглядом. «Белье для настоящих мужчин», —констатировал Учиха и разразился громким хохотом. О, это незабываемо. И он сделает всё, чтобы Итачи тоже об этом не забыл. В других ящиках покоились галстуки, носки… Но затем внимание брюнета привлекла еще одна, на первый взгляд неприметная коробка — черная и длинная. И, видит Бог, лучше бы Саске ее не трогал. В этот раз было совсем не смешно. Сняв крышку, юноша тихо ахнул, перебирая в руках содержимое, и сначала растерялся, а потом пришел в ярость. «И ты еще смел меня за что-то корить? Офигеть просто!». В разуме роилась череда вопросов: «Когда? С кем? Как долго?». Примерный старший брат оказался не таким уж примерным. Нет, Саске не осуждал. Он просто не понимал. Почему он этого не видел? И почему Итачи тогда так злился? «Нужно проветриться и покурить», — решил он и поставил коробку на место. Холод щипал под футболкой, морозил шею, нос и легкие. Саске заправил за ухо выбившуюся прядь волос. Чёртова зажигалка не желала нормально работать, и сигарета начала тлеть неправильно, только с одной стороны. Парень выругался. «Ему тоже это нравится, значит. Вот только в его случае ситуация зашла дальше простого любопытства. Где там?! В коробке была собрана целая коллекция, ценой в несколько тысяч. Эх, Ита, — вздохнул с сожалением Саске, наблюдая за неспешно падающими снежинками. — И если он хранит… такие вещи, значит, у него кто-то был. Возможно, у него даже сейчас кто-то есть». Конечно, не мог же его брат оставаться всё это время девственником. Просто юноша об этом не знал. Итачи к ним никогда никого не приводил. Даже друзей. Если так подумать, Саске вообще о нем ничего не знает. Парень выдохнул дым через нос, чувствуя горечь табака. «Потребуется некоторое время, чтобы примириться с этой мыслью…». Небо казалось совсем черным, а вокруг ни души. «Осталось четыре дня до Рождества, а значит, где-то столько же и до возвращения Итачи. Он ведь обязательно будет, так? Нужно будет непременно с ним поговорить. Еще раз». Юноша выкурил сигарету до фильтра и по-привычке затушил бычок о край урны. «Хотел бы я, Итачи, чтобы и ты был в этот раз со мной откровенен». На протяжении следующих нескольких дней Саске пытался по максимуму загрузить себя всякой работой, чтобы отвлечься и не думать, чтобы перестать скучать по Итачи. От того не было ни одного сообщения, ни одного письма или звонка. Ничего. Связаться с братом или попросить у него прощения юноше не позволяла гордость. Да и не чувствовал он вины, а значит — звонить бессмысленно, поэтому парень лишь терпеливо ждал приезда старшего. Первые два дня они с Наруто бездельничали в их с Итачи доме: играли в видеоигры, смотрели какие-то нелепые фильмы и разбазаривали бесценные запасы учиховского алкоголя. После, Саске, конечно, наглейшим образом привлек друга к подготовке к празднику. Не то чтобы это было тяжелой задачей, просто, опять-таки, вдвоем лучше, чем одному. Парни развесили рождественские гирлянды фонариков под крышей, украсили ими дорожки, установили на лужайке перед домом фигурки оленей, также сделанные из гирлянд. Без матов и недовольства со стороны Саске процесс, конечно, не обошелся, но, в целом, они справились без приключений. Затем, врубив громко музыку на мониторных колонках (с такими глубокими басами, что во всем нейборхуде стены дрожали), они принялись устанавливать елку. На всё ушел целый день. Ночью они снова пили и развлекались, сидя на полу рядом с электрическим камином. Благо сессия закрыта, так что время позволяет. Блондин остался у Саске на ночь, а утром они на стареньком Понтиаке Наруто отправились в огромный торговый центр за подарками. Узумаки он приобрел серебряную зажигалку, как бы намекая, что курить вместе им придется еще долго. А вот потенциальных идей для подарка Итачи в этом году не было. До этого он дарил ему алкоголь, сигары, украшения… А в этот раз... Наверное, чаша крови его брата была бы для мужчины идеальным подарком. Оперевшись на перила эскалатора, Саске вздохнул. Сколько ещё магазинов ему предстоит обойти, чтобы получить подсказку? Не так уж много, как он думал. За первым же поворотом скрывалась небольшая лавка с товарами из Японии. «Здравствуйте», — бросил парень на японском пожилому хозяину. Тот лишь кивнул в ответ и улыбнулся. Стойка, за которой он сидел, была вся уставлена манекенами-нэко и куклами-гейшами. С потолка затейливо свисали колокольчики фурин. Со стен на Саске глядели японские божества: разъяренный Сусаноо разрезал катаной волны, а император Нарухито вымаливал у богини-солнца пощаду. Юноша двинулся вглубь помещения, разглядывая разномастные зонтики на полу, какие часто используют в представлениях в Кабуки. За стеклянной витриной в конце магазина он обнаружил драгоценности: браслеты, кольца, серебряные и золотые амулеты, спицы для волос, серьги. Одна вещица особенно привлекла внимание Саске: серебряная подвеска с тремя ободами, на каждом из которых по три капли воды. Юноша подозвал старого японца и попросил показать. «Что это?» — «Цукиёми-но-ками, — ответил он, вновь улыбнувшись, — Бог луны».***
Итачи отложил роман д’Аннунцио в сторону. «Чего желаете?», — любезно поинтересовалась стюардесса. «Кофе», — механически ответил мужчина, бросая взгляд на запястье. Еще три часа и он дома, с Саске. В этот раз всё прошло хорошо. Война нервов закончена, и он вышел из нее победителем. Фуршет, переговоры, круглые суммы на салфетках, которые можно случайно выиграть в лотерею или, сделав нужную ставку, получить в букмекерских конторах — всё это требовало выдержки и подготовки. Учиха умел найти правильный подход. С теми, кого легче склонить, он ограничивался рисованием чисел. А тем, кому пряник был не по вкусу, он предлагал нечто иное. Людей без слабых мест не бывает: у кого-то маленькая дочь или роскошная любовница, другие и вовсе предпочитают юных мальчиков, у третьих за спиной висяк, а четвертые торчат на кокаине. Благо, глубоко в грязное белье лезть не пришлось — в этот раз публика была сговорчивее. Нужно было лишь намекнуть и припугнуть. Это у Итачи получалось мастерски. Он тяжело провел ладонью по лицу. Он не мог позволить себе оступиться. «Ваш кофе» — «Благодарю» — «Сэр, — юная леди явно замялась, склонившись над креслом Учихи в бизнес-классе. — Я… прошу прощения, могу ли я попросить у Вас номер телефона?», — прошептала совсем тихо. В тусклом свете лампы для чтения Учиха всё же смог рассмотреть, как девушка покраснела, и улыбнулся. Красотка. Он слишком хорошо знал, какое производит впечатление: красивый и богатый. Чтобы нравиться другим, ему не нужно делать что-то особенное, достаточно просто находиться рядом. Идеальная мишень, чтобы заманить и захлопнуть ловушку. А может, это он сам стал излишне подозрительным. Ее взгляд красноречиво говорил о доброте. Да и работе такой не позавидуешь. «Вы очень милы, — тихо заметил Итачи, — но я предпочитаю мужчин».***
24.12. 9 PM. Саске застилает красную скатерть, сервирует стол: кладет столовые приборы, достает посуду и хрустальные фужеры, раскладывает салфетки в красно-белую клетку, зажигает свечи в стеклянных подсвечниках. 10 PM. В духовке готовится индейка, фаршированная цитрусовыми и черносливом. На Саске темно-синие брюки и праздничная белая рубашка с закатанными рукавами. Поверх повязан черный фартук. На запястье — часы, на которые, так или иначе, неизменно опускается взгляд. Парень стоит у столешницы, взбивая в шейкере бренди с молоком. Традиционный эгг-ног. Итачи будет счастлив. 11 PM. Всё готово и стынет. Идеальный рождественский стол, фальшивое пламя уютно полыхает в камине, мерцающая огнями комната, приготовленный подарок. Парень уже начинает нервничать, время идет, а брата нет. Чтобы как-то снять напряжение и убить время, Саске начинает делать то, что американцы называют кратким словом «zapping», проще говоря — бездумно переключает каналы. Без трех минут двенадцать, Саске сжимает кулаки от досады. Осталось три минуты. 12 PM. На экране телевизора показывают салют, президент вместе со своей красавицей-женой поздравляют с праздником граждан. Праздник беззаботности и счастья. Саске достает из ведерка со льдом шампанское, протирает салфеткой, срывает фольгу, неспешно снимая мюзле с помощью ушка, выкручивает пробку, наливает напиток в фужер. Поднимает сосуд. Салютует в пустоту. Выпивает залпом. Сбрасывает фартук. А в голове набатом стучит только одна мысль: «К чёрту всё! Пошло всё к чёртовой матери!»