Об откровенности и власти

      В комнате витал запах секса. Итачи отсутствующим взглядом глядел в потолок, слушая, как быстрый стук сердца отзывается в ушах. Тупая тянущая боль за ребрами не давала ему полностью расслабиться. Саске, лежа на его груди, чувствовал, что брату неспокойно, но сам был удовлетворен, даже несмотря на то, что не получил разрядку. Он вдыхал свежий запах тела, и растворялся в нем. Итачи был для него целым миром — необъятным, непостигаемым, а в тот момент он держал этот мир в руках, чувствуя, как над головой начинает проступать ореол божественности.              Он почти засыпал, как вдруг горячая грудь Итачи резко замерла и опустилась вниз, что заставило напрячься. Потом все повторилось вновь. Распахнув глаза, младший Учиха приподнял голову, чтобы заглянуть в лицо брата. Итачи бодрствовал. Глубокие темные линии под глазами застыли как трещины на мраморе. Саске протянул руку и коснулся одной из них, но бледные щеки, как и подрагивавшие веки, оставались сухими. Он нежно гладил Итачи по скуле, не подозревая, какая глубокая рана открылась внутри него.              У старшего Учихи были сложные отношения с сексом. Чего он только не пробовал: спал с девушками и мужчинами, с молодыми и старыми, беспорядочно менял партнеров, участвовал в групповых актах; его насиловали и он насиловал, он подчинялся и доминировал, смотрел на других и показывал себя. Он чувствовал себя хорошо и кошмарно — как из-за того, что делал, так и из-за своих желаний и фантазий. Эта амбивалентность разъедала Итачи кислотой, доводила до того, что он начинал себя ненавидеть и задвигал пережитое в дальние уголки сознания. Внутренний голос сигнализировал: то, как он поступает, ненормально. Но Учиха не понимал, чей это голос — ангела или демона. Ведь он взрослый человек со свободой воли, его тело принадлежит ему, он не обязан вписываться в чьи-то стандарты. Так почему на душе так мерзко?              Итачи не удалось распутать этот клубок. Он с мазохистским рвением продолжал изводить себя и изранил настолько, что от одной мысли о сексе, о том, что к нему прикасаются чужие руки, к горлу подступала тошнота. Последних два года он жил спокойной жизнью. Фантазии, порой темные и жестокие, не прекращали посещать его, но он не спешил с тем, чтобы воплощать их в жизнь. Это помогло вернуть уверенность в себя, оправиться. А теперь ментальная защита, которую он так тщательно строил, рухнула.              Учиха чувствовал себя болезненно слабым. К послужному списку добавился инцест и секс с несовершеннолетним, которого он хотел и продолжает хотеть, как никого в жизни. Стоило ему подумать об этом, и извращенный мозг мгновенно нарисовал картинку: Саске сидит на полу в той же комнате у кровати, рыдает и закрывает голову руками, чтобы удары плети, наносимые братом, не пришлись ему по лицу. От этой мысли Итачи испытал нечто сравнимое с блаженством, по телу расползлось странное тепло. Его подсознание было крайне коварным.              — Саске, — позвал он и замолчал. Тот приподнялся на локтях и натолкнулся на серьезный и печальный взгляд. Интуиция предугадывала конфликт. — Не мог бы ты уйти ночевать в свою комнату?              Младший Учиха прикрыл глаза, тяжело выдохнул и сел. Он долго молчал, обнимая колено и глядя в точку на постели, прежде чем осторожно спросить:              — Почему я не могу остаться здесь?              — Потому что мне трудно рядом с тобой, — глухо выдохнул Итачи и принялся натягивать на себя белье и брюки.              Тишину нарушил горький смешок. Наблюдая за братом, который уже стоял на ногах и направлялся к шкафу в поисках свежей рубашки, Учиха поймал себя на дежавю.              — Значит, использовал меня, а теперь прогоняешь?              Попадание было точным, что заставило Итачи замереть. Он был рад не видеть выражение лица Саске. Что он мог возразить, когда все сказанное было правдой?              — Прости меня, — мягко ответил он, отчего сердце его брата мучительно сжалось. В груди нарастало болезненное раздражение. Младший Учиха стремительно пересек комнату и рванул брата за плечо, заставляя обернуться.              — Ты делаешь мне больно, — сказал Саске. Он рубил брата каждым словом и каждым загонял в угол. К горлу подступил ком и через мгновение по щекам юноши потекли крупные слезы. Итачи же оставался непроницаем, будто выполненное из камня изваяние — прекрасное, но холодное. Откуда младшему Учихе было знать, что его сердце тоже способно рыдать. — Разве я не нравлюсь тебе? За что ты так со мной?              — Я думаю, что ты слишком привязался ко мне. Я думаю, что у тебя не было другого серьезного опыта и поэтому ты выбрал меня. Я не должен был делать с тобой то, что сделал. Я чувствую себя отвратительным, — признал Итачи, тяжело дыша. — Просто сделай, как я прошу.              Закусив дрожащую губу, Саске отступил. Видеть брата разбитым было нестерпимо, но душа разрывалась от обиды: Итачи поступал несправедливо, отчего Саске чувствовал себя униженным.              — Я никогда не считал тебя отвратительным, — глухо сказал он и, шмыгнув носом, направился к выходу. Стоя в пороге, он вытер слезы тыльной стороной руки и добавил: — До сих пор.       

***

             С каждой минутой ссора с братом отравляла Саске все больше. Он не мог успокоиться, не мог уснуть и забыться, он был похож на наркомана после первого дня в завязке, и ему нужно было его лекарство, которое находилось там — в соседней комнате. Обтоптав каждый сантиметр пола, Учиха, наплевав на гордость, направился за своей дозой.              Он постучал, но ему не открыли, дернул за ручку, но та не поддалась.              — Мне плохо, Итачи, — заорал он, съезжая спиной по запертой двери. Учиха понимал, что ведет себя как эгоист, но жажда успокоения была выше него. — Пожалуйста, открой дверь, давай поговорим.              Ответом была тишина. Саске грязно выругался, пнул локтем дверь и зашипел от боли. Зарывшись пальцами в волосы, он от бессилия зарыдал.              Итачи наполнял комнату сигаретным дымом, стоя у измазанного пеплом подоконника и наблюдал за дождем, барабанящим по оконной раме. Он размышлял о том, стоит ли ему поддаться на манипуляции брата. Ему было больно от стенаний Саске и от мысли о том, что он стал их первопричиной. Учиха спрашивал себя, не поступает ли он слишком жестоко. По опыту он знал, что нет худшей пытки, чем безразличие. И поскольку он здесь палач и ему решать, казнить или миловать, его положение заведомо выгодней, отчего становилось еще хуже. Но Итачи не мог пойти на мировую, потому что брат продолжил бы его изводить, а он — поддаваться. Не могут же они… Что? Продолжить заниматься сексом, начать встречаться? Такой сценарий просто не укладывался в голове. Итачи был старше, поэтому четко осознавал, что должен взять ответственность и разрешить ситуацию. Время не повернуть обратно, но можно не повторять ошибок прошлого.              — Так нельзя, Итачи! — вновь послышалось за дверью. Саске всхлипнул. С каждым словом он чувствовал себя все более жалким. Той ночью он поднялся на небеса и рухнул в ад. Сердце старшего Учихи тоскливо заныло. Клинок, которым он резал брата, оказался обоюдоострым. — Не поступай со мной так, потому что я начинаю тебя ненавидеть! Умоляю тебя!              Учиха был готов столкнуться с ненавистью брата, но усилить ее в тот момент, а значит — усугубить страдания Саске, посчитал худшим решением. Скомкав в кулаке пачку сигарет, он тяжело вздохнул и подошел к двери.              Раздался громкий щелчок замка. Младший напрягся, отполз в сторону и поднял взгляд на застывшую в проеме фигуру брата.              — Хватит истереть, — сказал Итачи с холодными нотками в голосе. Саске перед ним выглядел, как маленький раненый щенок. — Заходи, — добавил он и протянул брату руку.              Заведя младшего в комнату, он усадил его на кровать и сел рядом на корточки.              — Я понимаю, как тебе горько, но понимаешь ли ты, как трудно мне? — спросил он, держа ладони брата в своих. — Ты, наверное, свыкся с мыслью о том, что я тебе нравлюсь. А я нет. Для тебя это просто — взять и потрахаться со мной, — но не для меня, потому что я за тебя отвечаю. Может быть, я вообще не склонен к постоянству. Если я раню тебя, к кому ты сможешь обратиться? Ты хоть представляешь, какую кашу заварил в моей душе. Тебе тоже следовало бы проявить сочувствие, раз уж я тебе небезразличен.              Младший Учиха смотрел на брата из-под челки и периодически шмыгал носом. Слезы текли без остановки, капая с подбородка. Он понимал все, что говорил ему брат, и до дрожи в коленках боялся, что тот отдалится.              — Что я должен сделать, Итачи? Что я могу сделать, когда смотрю на тебя каждый день и схожу с ума? Ты думаешь я… — Саске запрокинул голову и, проглотив ком в горле, продолжил: — Ты сказал, что я к тебе привязался, потому что так совпало, что ты рядом, что мои чувства мимолетные, ошибочные. Я люблю тебя, Итачи. — Он сказал это так легко и посмотрел в глаза брата с такой уверенностью, будто это утверждение было для него прописной истиной. — Если это чувство не настоящее, тогда я не знаю, что вообще есть настоящего в моей жизни.              Из-за слов брата сердце Итачи пропустило несколько ударов, а по телу стал подниматься жар. А Саске, совладав с дрожащим голосом, продолжил:              — Знаешь, сколько я сомневался, прежде чем признаться тебе? Я жил и продолжаю жить в страхе, что ты оттолкнешь меня раз и навсегда. — Он покачал головой. — Скажи мне, ты ведь так не поступишь?              — Ты всегда будешь моим братом, ты самое дорогое, что у меня есть. Как я могу от тебя отказаться? — Итачи поймал себя на мысли, что разговаривает с Саске, как с маленьким ребенком. Так дети спрашивают у родителей, будут ли те любить их всегда. Безусловно. — Не дави на меня. Мне нужно разобраться с тем, что я чувствую, и будет лучше, если мы какое-то время будем избегать друг друга, — сказал он, уточнив: — Для меня лучше. Ты можешь помочь мне и пойти на это?              Саске явно не понравилась эта идея, но, немного подумав, он утвердительно кивнул.              — Ты плохо поступаешь, играя в «ближе-дальше», но я готов ждать. — У Итачи расширились глаза. Его поразила необыкновенная проницательность брата. Тот сказал нечто такое, чего он сам не осознавал. — Я готов добиваться тебя всю жизнь, Итачи, — признался он, а на губах дрогнула слабая улыбка.        Как он и предполагал, от беседы с братом камень с души свалился. Он не сказал «нет», напротив, он почти признался в ответных чувствах. И все же Саске не смог удержаться от того, чтобы не склониться к Итачи и, пока тот ослабил бдительность, не украсть с его щеки легкий поцелуй.              — Сладких снов! — добавил он и поднялся.              Старший Учиха недовольно потер щеку и проводил брата задумчивым взглядом.       

***

             Лекционный зал гудел как улей. Группа однокурсников позади Саске, не стесняясь, громко обсуждала проведенные в Европе рождественские каникулы и дорогие подарки родителей на зимние праздники. Девушки, сидящие на партах впереди Учихи, говорили об отношениях и новых коллекциях одежды. Одна из них, кажется, ее звали Сакурой, глядела в зеркальце и поправляла макияж. Еще пару человек ожесточенно спорили о политике. Но абсолютное большинство занимались своими делами — дремали на партах или глядели в телефоны.              Саске помассировал виски, пытаясь облегчить головную боль, которая лишь усиливалась от шума. С начала его депрессии — с ссоры с братом — прошло десять дней. Говорят, время лечит. Саске думал, что будет легче, но легче не становилось, что было заметно и окружающим. От парня исходила столь темная аура, что люди в транспорте шарахались. Тем не менее, тот день был особенным, отчего настроение Учихи улучшилось. Никто в аудитории не ждал занятия больше, чем он. Бросив короткий взгляд на часы, Саске с удовольствием отметил, что до начала лекции осталось около десяти минут.              Положив голову на парту, Саске принялся ждать, как вдруг услышал, что одна из девчонок произнесла его фамилию. Это заставило его прислушаться к разговору. «Молодой аспирант, японец. Говорят, он красавчик», — донеслось до его ушей. Сказав это, блондинка обернулась и посмотрела на Саске, но его пристальный и слегка высокомерный взгляд тут же заставил девушку отвернуться. Учиха тихо цокнул, раздражаясь от того, что те обсуждают брата в подобном ключе. С другой стороны, он испытывал гордость — Итачи действительно был красив.              Время таяло, и ребята начали рассаживаться кто-куда, доставая ноутбуки и письменные принадлежности. Наконец, в аудитории появился лектор, традиционно производя своим внешним видом эффект разорвавшейся бомбы. Костюм на его идеальной фигуре сидел как влитой, туфли вычищены до блеска, гладкие волосы собраны в расслабленный хвост. Итачи подошел к столу, снял элегантным жестом солнцезащитные очки и вытащил из кожаного чехла ноутбук. Сначала зал притих, а потом по помещению пошел тихий шепот. «Безупречен», — мысленно вздохнул Саске, приходя в волнение.              Старший Учиха склонился над ноутбуком, ввел пароль и просканировал лица студентов.              Поймав взгляд брата, Саске растянул губы в улыбке, ощутив, как горячеет лицо. Он задумал занимательную игру с Итачи, но, едва увидев его, подрастерял решимость.              Тем временем старший Учиха включил проектор и углубился в монитор, выводя на экран слайды презентации. Затем взглянул на часы, поблескивавшие на тонком запястье, и присел на край стола.              — Меня зовут Итачи Учиха. В этом семестре я буду читать вам теорию международных отношений, — расслаблено начал он, щелкнув кнопкой на пульте. — Вот наш план на ближайшие полгода. Сегодня мы начнем с базовых понятий дисциплины и коротко рассмотрим три основополагающие теории: реализм, либерализм и марксизм, — указал он на экран.              Саске пришел в восторг от того, как спокойно и уверенно держался брат, и не переставал смотреть на него влюбленными глазами. Таким же взглядом к неудовольствию Учихи преподавателя обнимали сидящие впереди девушки. «Не станет же он встречаться со своими студентками?» — задался вопросом Саске и мотнул головой. Он пришел к выводу, что его брат не такой.        С начала лекции прошло не больше четверти часа. Итачи успел объяснить назначение предмета, между делом поинтересовавшись у студентов, все ли им ясно. В тот момент Саске решил: «Сейчас или никогда». Он понимал, что его комментарий взорвет аудиторию как снаряд, отчего его сердце забилось как бешенное, а руки задрожали и вспотели. «Главное, чтобы голос не подвел», — заключил он, наплевав на мнение окружающих. Внимание брата было нужно ему как воздух, поэтому он не мог отказать себе в шалости.              Взметнувшаяся рука выглядела одиноко среди десятков студентов. Осознав, кому она принадлежит, Итачи нахмурился.              — Да, — сказал он, жестом передавая слово брату. И тут же пожалел. Выражение лица Саске так и говорило: «Сейчас что-то будет. Что-то ужасное». Зрачки глаз Итачи невольно расширились. Не успел он подумать о том, чтобы бросить на брата грозный взгляд и, тем самым предотвратить выходку, как тот, набрав в легкие побольше воздуха, проорал:              — Итачи, сегодня ты выглядишь потрясающе!              «И-ди-от! — заключил про себя старший Учиха. — Полный идиот!»              Он мысленно хлопнул себя по лицу, изо всех сил пытаясь сохранить серьезность, но как ни старался не мог сдержать улыбку, а к щекам, к досаде, стала приливать кровь. Неловко почесав кончик носа, он, наконец, вернул себе самообладание, а своему виду — бесстрастность.              — Я, конечно, польщен, Саске, но как это относится к теме занятия? —спросил он спокойным тоном, в котором читалась едва различимая насмешка.              Младший Учиха якобы виновато потупил взор и, не скрывая радости, невинно прикусил губу. Кто-то слева спросил шепотом: «Что это было?». Саске чувствовал, как поголовно все в зале прожигают его глазами в ожидании реакции. После продолжительной и неловкой паузы Итачи добавил:              — Надеюсь, на экзамене твой ответ будет содержательней.              В немой угрозе его взгляд не предвещал ничего хорошего.       

***

             За несколько минут до конца пары Саске спешно ретировался. Захватив пальто, он пулей выскочил наружу и скользнул за угол корпуса. Прислонившись к стене, он нашарил в кармане пачку сигарет и расхохотался. Сердце продолжало бешено стучать в груди от адреналина. Никогда бы он не подумал, что пары с братом могут проходить так весело. Он жалел только об одном: что не мог залезть в голову Итачи и прочитать его мысли. «Наверное, он метал громы и молнии», — допустил Саске. И в тот же момент решил: нужно задобрить своего обожаемого преподавателя.              В нескольких метрах находилась небольшая кофейня, и на удачу в ней не успела скопиться очередь. Саске туда заглянул и заказал стандартный капучино, попросив бариста написать на стакане имя брата и обязательно нарисовать рядом сердечко. Возвратившись в аудиторию, он нашел Итачи на прежнем месте.              — Твой кофе, — сказал он, ставя бумажный стакан на стол. Лектор хмуро посмотрел сначала на кофе, а потом на брата, откинулся на стуле и скрестил руки на груди.              — Саске, это не смешно. Если ты не заметил, я работаю, — тихо, но твердо сказал он.              — А мне показалось, ты смеялся, — выдохнул младший Учиха, опираясь рукой о стол.              Ему нравилось наблюдать, каким очаровательно грозным становится выражение лица напротив. Быстро осмотревшись, он придвинулся совсем близко и едва слышно прошептал на ухо: «Так хочется тебя поцеловать». Итачи почувствовал, как его охватывает дрожь, а щеки снова становятся пунцовыми. И от этого внутри него поднялась волна гнева.              — Сядь на место, — холодно отрезал он. — И не приближайся ко мне.              Саске хохотнул и вскинул руки в примирительном жесте.               — Как скажешь, — согласился он, подумав, какой же Итачи милашка.              С тех пор Саске приносил брату кофе почти ежедневно — тот не возражал, но и не говорил слов благодарности. Когда это повторилось впервые, старший Учиха удивился: «Он что ухаживает за мной?». На душе вдруг сделалось тепло. Но игнорировать Саске он не перестал. Итачи думал, что так безопасней, не догадываясь, что терпение его брата было на исходе.