Lovesong verse

3 декабря 2019 года (той же ночью) Курт включает что-то на Айпаде, и когда музыка заполняет комнату, Блейн не знает, плакать ему или смеяться. В последнее время его часто посещает это двоякое чувство. Играет медленная и романтичная мелодия, и Блейн тут же понимает, из какого она списка. Из их списка. Того самого, что они давно составили для себя, методично и вдумчиво отбирая каждую песню, дополняя и удаляя по мере необходимости. Поэтому он такой идеальный. Блейн решил, что если бы он не... если бы полтора года назад всё не изменилось, этот список был бы другим. Чуть меньше старых песен, чуть больше новых. Но вот этот напоминает Блейну о прошлом, и если на минутку закрыть глаза, с головой погрузиться в любимые мотивы, то можно представить, будто бы ничего не произошло, становится слишком легко. Он – всё тот же Блейн, каким и был всегда, и не стоит нервничать по поводу предстоящего занятия сексом с собственным женихом. – Блейн? – взволнованный голос Курта заставляет его открыть глаза. Курт больше не зажигает свечи (и Блейну интересно, блеск в его глазах из-за предстоящей романтики или просто эффект от пиромании), а вместо этого обеспокоено смотрит на него. – Ты его сохранил, – говорит Блейн, но Курт не понимает. – Наш список песен. – Ну конечно, – с улыбкой отвечает Курт. – Я просто не был уверен, вспомнишь ли ты. – Я помню, – подтвердил Блейн. Курт сияет от радости, а потом возвращается к свечкам. На самом деле, многое ускользает из памяти Блейна – дни рождения, люди, события... Это выбили из его головы вместе со всем остальным. Он не помнит день рождения Курта или подружки Финна, или как они праздновали последнюю годовщину. Оливия и Джанесса сделали для него дидактические карточки, заставляя повторять одно и то же снова и снова, пока самое важное прочно не засело в голове, но пробелов много до сих пор: Курт упоминает какую-то деталь, а перед глазами Блейна – словно чистый лист. Курт, конечно же, начинает уверять его, что это не так уж и важно, но Блейн всегда плохо чувствует себя по этому поводу. Ведь существует что-то, что он уже не может разделить с Куртом, хотя раньше это принадлежало им двоим. А Блейн этого теперь даже и не помнит. – Блейн? – голос Курта вновь возвращает его к реальности, и он понимает, что тот стоит прямо перед ним. – Ты со мной? Блейн кивает. – Прости… задумался. – Ты всё ещё хочешь этого? Мы можем подождать, – обеспокоенно говорит Курт. Блейн только улыбается, берёт Курта за руку, тянет на себя, тянет к кровати, пока, наконец, они не оказываются в паре миллиметров от неё. Курт расслабляется и обнимает его за шею, а Блейн подставляет губы. На вкус Курт отдаёт сладкой мятой. Этот поцелуй гораздо жарче, безрассуднее, чем прежний. Курт обхватывает Блейна руками за талию, а тот кладёт ладони ему на плечи, притягивая ближе. Движения Блейна лишены прежней ловкости, поэтому Курт едва заметно толкает его, упирается в матрас и касается груди Блейна своей. Равновесие нарушено – и Блейн неловко падает на кровать. Матрас немного проседает, а Курт встаёт над ним на четвереньки и с ярким сияющими глазами карабкается ближе к лицу. Наклоняется – их носы соприкасаются, и Блейн закрывает глаза на очередном вдохе, а Курт невесомо касается его губ своими. Блейн приоткрывает рот и наклоняет голову, но Курт и в этот раз его удивляет – сначала он оставляет поцелуй на подбородке, потом разбрасывает по линии челюсти, прячет на шее. Своим тёплым дыханием он щекочет чувствительную кожу, и у Блейна мурашки по всему телу. – Прости, что тебе пришлось так долго ждать меня, – едва слышно шепчет он, вкладывая в слова всю свою душу. Курт в ответ качает головой и смотрит на него этим бесконечно любящим взглядом, заглушает любые другие извинения крепким поцелуем. Он проводит кончиком большого пальца по щеке Блейна, задевает мочку и опускается дальше, к плечу. Но смысл ясен и без слов. Я бы ждал тебя целую вечность. – На тебе слишком много одежды, – выдыхает Курт, обращая внимание на тело Блейна. Тот запинается на первом же слове и понимает, что краснеет, ведь не может подобрать для разговора ничего интеллигентного. Курт забавно хихикает, вновь целует, но быстро отстраняется и помогает Блейну сесть. – Давай устроим тебя поудобнее, – говорит он, а Блейн чувствует что-то горькое на языке. – Пожалуйста, Курт, – произносит он и умоляюще смотрит ему в глаза. – Только не сегодня. Курт хмурится. – Что такое? Я сделал что-то не так? Блейн качает головой и смотрит на пальцы ног, немного ими шевелит. – Я хочу, чтобы мы были… равными. – Снова шевелит. – Не хочу, чтобы ты… заботился обо мне. Курт на мгновение замирает, а Блейн упорно пялится в одну точку, страшась ответной реакции. Потом до боли знакомые руки касаются его ладоней. – Блейн. – Голос Курта наконец привлекает внимание, и Блейн смотрит на него – взгляд Курта полон любви и понимания. – Мы всегда равны. Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Блейн сжимает его пальцы, обретая под собой твёрдую почву. – Я хочу… – он замолкает, пытаясь подобрать нужные слова. – Я скажу, если нужна будет помощь. Обещаю. – Конечно, – заверяет его Курт и, освободив одну руку, обхватывает за щёку, а потом нежно целует. – Сегодняшняя ночь для тебя. – Для нас, – поправляет Блейн, и Курт довольно улыбается, что Блейн чувствует своими губами. – Так вот я хочу, чтобы мы были чуть более раздеты. Неловко двигая конечностями и не желая прерывать поцелуй, они наконец находят нормальную позицию: Блейн лежит на подушках и, в своих желаниях помочь, только мешает Курту, который спешно расстегивает его рубашку. В конце концов Курт отстраняется, смеётся и игриво шлепает Блейна по рукам, потом с легкостью отбрасывает одежду в сторону и, неловко расправившись со своими пуговицами, отправляет туда же. Они прижимаются друг к другу, согревают разгорячённой кожей, и Курт стонет, что отдаётся в теле Блейна слабой вибрацией. Блейн с жадностью глотает этот звук, приоткрывает рот, проводит влажным языком по нижней губе Курта, а потом захватывает её в плен, посасывает и освобождает с громким звуком. Должно быть, он всё делает правильно, потому что в один момент Курт садится на него сверху, начинает гладить по спине и играть с его языком своим – да, это немного грязно, беспорядочно и отчаянно, но для Блейна просто идеально. Когда Курт возвращается к его шее, лаская горячим дыханием нежную кожу, Блейн собирает всю свою волю в кулак. Дело, правда, вовсе даже не в смелости, просто его мозг упорно отказывается воспринимать всё нормально, но тут, опьяненный любовью и страстью, даёт добро на дальнейшие действия. Его рука скользит по животу Курта, по бёдрам, трогает жесткую ткань штанов. Курт резко выдыхает и сильнее вжимает ногти в спину Блейна, непроизвольно толкается вперёд, и Блейн опускается ниже. Он чувствует Курта, такого доступного и возбужденного, поэтому чуть смелее проводит большим пальцем по ткани и полностью обнимает ладонью. Курт вновь толкается вперёд и тихо скулит, зарывается носом в его шею. И Блейн чувствует ни с чем не сравнимое чувство вины, ведь это он виноват, что к Курту так давно никто не прикасался подобным образом. Ведь это он виноват, что Курт трется об него так, будто бы уже давно забыл, что это вообще такое. И это, наряду с беспокойством и расшалившимися нервами, напоминает предыдущие попытки, когда всё его тело будто замирало, Курт отстранялся – и всё заканчивалось на этом. Но не сегодня. – Ты идеален, – шепчет Курт, словно знает, о чём думает Блейн, и голос его такой хриплый и низкий – Боже, это ведь Блейн довёл его до распалённого состояния, а потому всё в момент забывается, кроме нависшего над ним мужчины и этого всепоглощающего желания. – Я хочу тебя, – слова едва слышны, но Курт громко хнычет, и Блейн понимает: его поняли. – Хочу тебя. Прямо сейчас. И в эту же минуту Курт начинает возиться со штанами, проклиная ширинку, которая вечно застревает, и ткань, которая будто бы прилипла к ногам. Это такое восхитительное зрелище, что Блейн прикусывает губу, дабы ненароком не рассмеяться. Курт, наконец, избавляется ото всей назойливой одежды, и вот так, всего лишь несколькими движениями руки, остаётся полностью обнажённым. Обнажённым и до боли возбуждённым – Блейну тут же становится стыдно за своё отсутствие должной реакции. И дело даже вовсе не в том, что он не хочет; Блейн не уверен, что когда-либо в жизни хотел так отчаянно.Просто это важное сообщение где-то теряется по пути от мозга к члену или же вовсе не настолько сильное, чтобы достигнуть пункта назначения. В любом случае, Блейн боится, что Курт воспримет это на свой счёт. Ему так хочется, чтобы всё было как раньше, когда секс не был таким тяжким испытанием. Блейн вообще не уверен, что это та битва, в которой он сможет одержать победу. Но потом Курт помогает ему лечь пониже, сползти с подушек на спину, устроиться поудобнее, не говоря в ответ ни слова. Пальцы скользят под пояс его пижамных штанов, на секунду замирая, пока Курт внимательно смотрит на Блейна. Блейн кивает. Всё хорошо. Курт переживает так же сильно, как Блейн – это видно по изгибу его брови, ощущается по дрожи пальцев под лёгкой тканью. Не то чтобы Блейн раньше никогда не оставался перед ним обнажённым, даже после травмы, но происходящее сейчас разительно отличается от всех предыдущих попыток. Здесь Курт не помогает ему принять душ, или одеться, или сделать то, что Блейн сам не может. Сейчас они здесь только друг для друга. Между ними больше никого и ничего нет. Блейн ещё слишком неуклюжий, поэтому не помогает Курту опускать штаны вниз по бёдрам – и дальше, где кожу покалывает от каждого прикосновения. А потом он чувствует себя слишком неприкрытым, слишком смущённым, потому что Курт смотрит на него. – Я не… – начинает Блейн, но Курт быстро заглушает любые слова, положив на губы палец, а потом и вовсе опустившись на них своими. – Знаю, – выдыхает Курт, и вдруг Блейну становится тяжело дышать, потому что тот обхватывает его рукой и пару раз проводит вверх-вниз. Теперь всё медленно, не так ярко искрит внутри, но Блейн понимает: по-другому уже и не будет. Не будет так резко, так быстро, жарко, страстно как раньше, но Курт очень терпелив и продолжает, пока Блейн не отвечает, чувствуя прилив тепла внизу живота. – Готов? – звучит возбуждённо, но осторожно, ведь Курт разрешит Блейну сменить тон, если это вдруг необходимо. Но Блейн абсолютно уверен, поэтому кивает, тяжело сглатывает пересохшим ртом. Курт протягивает руку и вскоре, удовлетворённо хмыкая, достаёт из прикроватной тумбочки смазку. – Курт, – бормочет Блейн, чувствуя себя неловко, но терпеть тянущую боль в спине больше нет сил. – Думаю, мне нужно… что-нибудь. Для спины. Курт кивает, но ничего не говорит, хотя беспокойство в его взгляде легко узнаваемо, и Блейн за это благодарен. – А если… подушка? – спрашивает Курт, ухватываясь за единственно возможный вариант. И уже потом, когда Курт помогает ему устроиться на подушке, когда боль и напряжение стихают, Блейн, наконец, чувствует себя совершенно правильно. Теперь он уже и не помнит, почему вообще нервничал, ведь рядом с ним Курт, а с ним никогда не бывает плохо. Не имеет значения, сколько помощи ему понадобится в дальнейшем, сколько он может и не может делать. Даже если что-то пойдёт не так, Курт постарается для них обоих, Курт облегчит любые страдания. Блейн слышит звук открывающейся бутылочки – Курт методично смачивает каждый палец, наклоняется и нежно целует закрытый рот Блейна, а потом опускает руку, поглаживает чувствительную кожу. Вдруг он проникает внутрь, и у Блейна срывается дыхание от внезапно нахлынувших чувств, от такого давно забытого растяжения. Курт ждёт, пока он успокоится, пока задышит ровно, а потом добавляет второй. Блейн закрывает глаза, набирает в лёгкие побольше воздуха, постепенно привыкая к такому знакомому и такому новому ощущению. Сейчас всё по-другому, немного приглушённо – совсем не так, как он помнит, и больше нет той острой нужды, которую он всегда испытывал раньше. Через несколько беззвучных секунд Курт раздвигает пальцы – и Блейн, не в силах сдержаться, хватается за одеяло. – Так хорошо? – нежный голос Курта заставляет Блейна открыть глаза. Курт обеспокоенно смотрит на него, внимательно изучает все написанные на лице эмоции. Блейн кивает. – Да, – говорит он, удивляясь тому, насколько хриплым стал голос. Курт улыбается, целует его в живот – по правую сторону от пупка – и сгибает пальцы, настойчиво ища это. Стон срывается с губ Блейна, который поздно сознаёт, что он принадлежит ему. Блейн чувствует капельки пота у себя на лбу, а Курт не перестаёт массировать простату, посылая по телу Блейна потоки наслаждения. Он сильнее насаживается на пальцы Курта, мечтая, желая большего, потому что… чёрт подери, прошло так много времени. Так много времени с тех пор, как он чувствовал это: этот накал страстей, эту близость, эту потребность отдаться Курту без остатка. Подобная уязвимость совсем не похожа на ту, что Блейн испытывал за последние полтора года; она желанная, необходимая, равносильная. Курт опускается лицом на его живот и оставляет на коже тёплые и нежные поцелуи, пробегает вверх по груди и дразнит языком один из сосков. Блейн выгибается навстречу ласкам, а неуклюжесть и одеревенелость конечностей растворяются в давно забытом наслаждении и устремляются в бесконечность со скоростью биения сердца. Курт чуть замедляет движения пальцев и, потянув за сосок Блейна, осторожно посасывает, отчего Блейн резко выдыхает. Чёрт, Курт слишком лениво играет на его теле, а упрямый и глупый разум не может надолго зацепиться за эти ощущения. – Курт… – бормочет он, не узнавая собственный голос. Курт тут же поднимает глаза, встревожено разглядывает его. – Ещё… пожалуйста, я не… долго не смогу. Тот кивает, прекрасно понимая намёк, и Блейн чувствует лёгкое жжение от третьего пальца, которым помогает раскрыть его сильнее, растянуть, гладить то самое местечко, от которого закипает кровь. А затем – пустота. Блейн скулит, не в силах сдержаться, но останавливается, слыша тихое шуршание упаковки, влажный звук выдавливаемой смазки. И вдруг он оказывается совсем рядом, очередной раз смотрит на Блейна – и пристраивается ближе, с лёгкостью толкается внутрь. Блейн на секунду замирает, и Курт останавливается, позволяя привыкнуть, после чего продвигается дальше сантиметр за сантиметром. Блейн тяжело дышит и видит, как по шее Курта течёт пот, как щёки стремительно наливаются краской, а глаза чернеют от возбуждения и страсти. – Блейн. – Имя произносится едва слышным шёпотом, и в тот же момент губы Курта прижимаются к его, язык пытается приоткрыть рот. Блейн чувствует, что эмоции переполняют его, но на этот раз в самом лучшем смысле этого слова. Курт терпеливо ждёт, даёт Блейну возможность прийти в себя и телом вспомнить давно забытое, пока тот не решает, что сойдёт с ума, если в ближайшее время не произойдёт хоть что-нибудь. – Двигайся, – рычит Блейн ему в губы, не желая отдаляться ни на миллиметр. И тогда Курт отталкивается назад, погружается снова, раскачивается, покидая его тело: поначалу медленно, предлагая Блейну возможность возразить, сказать, если вдруг это слишком; потом быстрее, более настойчиво. Блейн видит эти изменения в самом Курте, его желание взять, подчинить, отдаться этому полностью. Курт сдавленно стонет – его кадык бегает взад и вперёд под туго натянутой кожей, когда Курт глотает жадные стоны. Боже, Блейну так хочется прикоснуться, почувствовать, просто быть. Пот перемешивается и скатывается вниз, влажные завитки волос прилипают ко лбу, сердца бьются в бешеном ритме. Курт скользит животом по члену Блейна, зажимает его между их телами, отчего Блейн чувствует знакомый жар внизу живота. И он забывает обо всём. Обо всём, кроме Курта, и о том, как он зарывается носом в его шею, целует, кусает, царапает зубами и стонет, громко стонет. Блейн опускает руки, гладит Курта по ногам и поднимается вверх, хватает за задницу – даже если вдруг его мышцы скрипят от перенапряжения, а одеревенелые пальцы почти не гнутся, Блейн этого не чувствует, потому что хочет только притянуть его ближе, толкнуться навстречу, выгнуться невообразимой дугой. Внутри напряжение всё нарастает и нарастает. Каждая мелочь кажется чем-то огромным и чем-то невесомым одновременно, словно Блейн всё прекрасно видит, но не может дотянуться, и он так близко, и этого недостаточно. Он стремится, но попадает в никуда. Громкий стон нарушает слаженность движений и Блейн ощущает, как Курт резко входит в него – а потом дрожит, с силой прислоняется к нему лбом и кончает. Блейн поглаживает его по бокам, по спине, а Курт падает на него сверху, всё ещё тяжело и прерывисто дыша от невообразимого оргазма. Блейн, если честно, не может припомнить, видел ли он когда-нибудь что-то более прекрасное. Глаза Курта потемнели, зрачки расширены, а сам он не может сфокусировать взгляд ни на чём, губы растянуты в нежной улыбке. Вскоре он осторожно гладит Блейна по линии челюсти. – Тебе было хорошо? – спрашивает он уставшим и низким голосом. Блейн наклоняет голову и оставляет на его губах долгий поцелуй. – Ты и представить себе не можешь, – выдыхает он. Курт улыбается и немного отстраняется, а потом хмурится. – Ох, – смотрит он на тело Блейна. Потом выходит, отчего Блейн чувствует какое-то невосполнимое чувство утраты; какая-то маленькая часть него мечтает, чтобы этот момент длился чуть дольше, чтобы они могли остаться вдвоём ещё ненадолго. Но Курт выбрасывает презерватив и возвращается, прокладывает дорожку поцелуев вниз по груди Блейна, ласкает живот и чувствительную кожу бедра, а потом обхватывает член у основания. Язык Курта – такой горячий и гладкий – оставляет влажный след по всей длине и обводит головку по окружности. А потом Курт накрывает его полностью, погружает в рот и дразнит у самой мошонки. Такая неожиданная смена действий врывается в его сознание, как волна, подогревая внутренности и заставляя сердце биться сильнее. Блейн даже не может почувствовать смущение за те звуки, которые издаёт, потому что Курт втягивает щёки, работает языком. Блейн непроизвольно толкается бедрами и запускает пальцы во влажные волосы Курта. Тот удовлетворённо мычит и опускается ниже – Блейну приходится собрать в кулак все силы, чтобы не закричать от этого сдавливающего ощущения внутри живота. Он кусает губы, скулит, слепо нашаривает одеяло, пытаясь схватиться, а Курт всё глотает и глотает, издаёт гортанный стон, отчего Блейн понимает: долго он не продержится. – Курт, – слабо выдыхает Блейн. Курт вытаскивает член изо рта, и такой резкий контраст горячего рта и прохладного воздуха заставляет Блейна сдавленно вскрикнуть. Курт поглаживает рукой, водит сомкнутыми пальцами вверх и вниз, дразнит чувствительную головку – и потом вновь вниз, разворачивая запястья. И этого достаточно. У Блейна в глазах словно взрываются звёзды, во рту – целый оркестр звуков, нервы – словно натянутые струны, а всё тело сотрясает в конвульсиях. Кажется, что проходит несколько часов, тогда как стрелка отсчитала всего пару секунд. У Блейна покалывает в каждой клеточке, а удовольствие волнами раскачивает его, постепенно сходит на нет. Блейн чувствует, что тонет, тает на постели и просачивается куда-то ниже. Он расслабляется так, как никогда прежде, а вместо костей, кажется, кто-то натолкал под кожу толстые куски ваты. К реальности его возвращает что-то влажное и прохладное. Блейн моргает, открывает глаза, с мечтательным интересом наблюдает, как Курт смоченным полотенцем убирает остатки былой активности. Он улыбается, когда видит, что Блейн не отводит от него взгляда, а потом наклоняется вперёд и касается губ своими, прижимается носом в эскимосском поцелуе, надолго задерживается в таком положении. Курт тихо смеётся – устало и часто останавливаясь, чтобы сделать вдох, но радостно и счастливо, а потому Блейну больше ничего не нужно. Они ничего не говорят, да и любые слова здесь лишние. Курт помогает ему надеть пижаму, раскладывает в правильном порядке все подушки, а потом укладывается рядом. На этот раз Блейн прижимает его к себе, чувствует тёплую спину Курта напротив своей груди. Его сердце бьётся чаще, чем обычно, и Блейн зарывается носом в короткие волоски на шее Курта, закрывает глаза. Они преодолели это. Оба знают. И не так уж и важно, сколько ещё впереди. Не имеет значения, что Блейн до сих пор не может ходить на дальние расстояния, что забывает по утрам надевать оба носка, что испытывает трудности с простейшими математическими задачами. Не имеет значения, что Курту всё ещё приходится брать дополнительные часы, чтобы оплатить счета за лечение, что часто ему снятся кошмары, а выйти на улицу в тёмное время суток он и вовсе не может, не испытав при этом сильнейшего приступа паники. Всё это не так уж и важно, потому что, если смотреть в самую суть, история вовсе не об этом. Она – о них.