***
Из стеклянных окон казино на палубу лился сказочный золотистый свет и доносились негромкие звуки какого-то популярного венского вальса. Доктор Уотсон, не давая сомнениям отвлечь себя, решительно шёл ко входу. Швейцар предупредительно распахнул перед ним створки дверей, Джон кивнул с благодарностью и нырнул в это бурлящее и пьянящее море азарта, радужных надежд и горьких потерь. Прогулявшись пару раз туда-обратно вдоль карточных столиков, как и было обговорено с Холмсом, он кивнул нескольким пассажирам, с которыми успел познакомиться во время обеда. Семейство Хупер, как ни удивительно, тоже было здесь, хотя Джон не ожидал от строгой и чопорной миссис Хупер поощрения такого вида проведения досуга. Было лишь около десяти, и игроки ещё не достигли той степени возбуждения, какая обычно появляется ближе к полуночи. Все сидели довольно чинно, и ставки делались без повышения голоса, гармонируя с легкой качкой корабля и мелодичной музыкой расположившегося в глубине зала оркестра. От скуки Уотсон попытался сделать какие-нибудь выводы о присутствующих (так же, как проделывал это Холмс), определить, кто являлся постоянным посетителем подобных мест, а кто забрёл случайно, однако очень скоро понял, что мелочи вроде цвета шнурков на ботинках английского коммерсанта или количества перстней на правой руке его спутницы ему ни о чём не говорят. Оставалось только быть праздным наблюдателем чужих рискованных развлечений, что было для Уотсона невыносимо. Взгляд неумолимо притягивало к столу с колесом рулетки, где шарик из слоновой кости скакал по кругу, судьбоносно останавливаясь на одном из секторов. Простота игры всегда завораживала Джона. Именно здесь ему так хотелось проверить своё чистое везение, не зависящее ни от каких внешних причин. Красное – чёрное, чёт – нечёт. Выбор между всего лишь двумя возможностями мог принести удачу или проигрыш. И, если бы не договор с Холмсом, он бы уже поставил несколько фишек на зеро недрогнувшей рукой. Стараясь вести себя естественно, Джон незаметно поискал глазами своего авантюрного соседа и вскоре заметил того в группе, собравшейся вокруг стола с кальяном и что-то оживлённо обсуждающей Прямо рядом с Холмсом сидела очень привлекательная брюнетка в изумрудном платье с глубоким декольте. Шерлок держался спокойно, но то, какой откровенно заинтересованной выглядела эта женщина, постоянно с многозначительной улыбкой касавшаяся то его локтя, то лацкана фрака, неприятно отозвалось где-то в глубине души Уотсона. Он как-то незаметно стал ощущать себя если и не опекуном Холмса, то человеком, который заботится о нём, и присутствие других людей рядом было излишним. На какое-то мгновение доктору показалось, что Холмс отвлёкся от своих собеседниц и смотрит в его сторону, намереваясь подать обговоренный знак, но тот лишь равнодушно повертел головой и вернулся к своей не особо увлекательной (в чем был мстительно уверен Уотсон) беседе. Вскоре к кальянной компании присоединились миссис Хупер с дочерью, и всё стало значительно хуже. Старшая Хупер уже не казалась снисходительно-высокомерной, а вела себя с достоинством наконец-то достигшей своей цели матроны, а младшая заливалась нервным румянцем и лепетала что-то еле слышное, из-за чего Холмсу приходилось склоняться к ней ближе, вызывая ещё большее смущение. Остальные дамы, молодые и не очень, тоже порхали вокруг Шерлока, как пчёлы, слетевшиеся на мёд, явно задавшись целью привлечь внимание столь блестящего джентльмена. Горделивая осанка придавала ему сходство с индийским махараджей, принимающим дары от верных подданных, на какой-нибудь иллюстрации из "Сказок тысячи и одной ночи". Он сидел совершенно спокойно, периодически вдыхая густой табачный дым из мундштука кальяна и не оглядываясь по сторонам, как будто и не собирался претворять в жизнь их грандиозные планы по победной карточной игре, и Джон иррационально ощутил себя брошенным. Он не решался подавать какие-либо знаки, обнаруживая своё присутствие, а продолжать наблюдать (или даже почти подглядывать) дальше за триумфальным успехом соседа, было как-то неловко, поэтому доктор собрался уже было отправиться к бару и заказать себе хотя бы бокал вина для расслабления, когда Холмс неожиданно поднял глаза, безошибочно выделив из всех окружающих Джона, и слегка кивнул в его сторону. А затем встал, даже не дослушав какую-то очередную тираду восхищенной собеседницы, элегантно поклонился и направился к ломберному столику в правом углу зала. Похоже, игра началась. Если в первую половину вечера Джон ощущал себя ягодой в сиропе, застывшей по воле невидимого шеф-повара в неизвестном узоре на вершине торта, то дальше события понеслись с бешеной скоростью, сбивая всё и всех вокруг в экзотический коктейль. Едва он подошёл к выбранному Холмсом столу и выразил желание присоединиться к игре, как за ним подтянулись и другие мужчины, и через пару минут партия началась. Сначала его партнёром оказался беспокойный француз, который много и с сильным акцентом болтал, по теме и нет, отвлекаясь сам и отвлекая Джона. И первые два расклада они, предсказуемо, проиграли. Неизвестно, было ли так задумано или нет, но Шерлок пока не обращал на них никакого внимания, ведя раздачу со своими партнерами. Он вроде бы выигрывал, но Уотсон не видел точно, как часто и сколько. Ещё через один проигрыш расстроенный француз наконец-то покинул круг игроков, но тут же подошли ещё несколько желающих и заняли освободившиеся места за столом, и после череды взаимных представлений и обсуждений доктор оказался в паре с Холмсом. Хотя Джон считал себя неплохим игроком, сегодня он решил действовать по договоренности и не рисковать. Он внимательно рассматривал выпавшие карты, раскладывал по мастям, но, несмотря ни на что, следовал только указаниям Холмса. И эта стратегия принесла свои плоды. В каждой партии они набирали все больше вистов, а при неудачном раскладе теряли совсем немного. После пятого подряд выигрыша Уотсон бросил взгляд на яростно жующего усы английского фабриканта, сидящего напротив и только что расставшегося с очередной сотней фунтов, и тихонько пнул под столом Холмса: – Не пора ли нам остановиться? Удача не бывает бесконечной, а мы сегодня и так с ней на короткой ноге. Джон удивился сам себе: обычно он не мог контролировать азарт и готов был провести за игральным столом всю ночь напролет, но здесь рассудок и ответственность за себя и своего спутника подталкивали к осторожности. Синица в руках была всё же надёжнее далёкого поднебесного журавля, за которым ещё нужно и погоняться. Холмс взглядом Наполеона окинул свой Аустерлиц на зелёном сукне, исчирканный меловыми знаками, изрытый горками банкнот и монет, затянутый дымом сигарет в подрагивающих руках проигравших это сражение противников, тяжело вздохнул и заявил: – Последняя раздача, господа! Пожалуй, мне уже пора. Уступаю счастливое место другим желающим испытать фортуну…***
*** Они ввалились в каюту, подталкивая другу друга плечами и с трудом сдерживая смех. Приятная на ощупь денежная пачка в кармане брюк Джона являла собой зримое подтверждение их удачи и придавала всему вокруг праздничный оттенок. – Это было великолепно! – не умолкал Уотсон. – Как ты всё просчитал в ту последнюю сдачу! Мы действительно выиграли, да ещё и при таком раскладе. У меня было четыре трефы, я был уверен, что тут-то нам точно ничего не светит – а ты решил вистовать! Я ещё специально оглянулся, а ты так спокоен, как будто у тебя одного вся колода козырей. А потом у меня был бубновый марьяж – вроде бы вернейшее дело. А ты так равнодушно: «Пожалуй, в этот раз пас…». И ведь и правда, у Кублица красной масти вообще не оказалось на руках! Такое бывает раз в сто лет! Холмс снисходительно улыбнулся всё никак не желающему успокоиться доктору: – Я же говорил, что в картах многое можно просчитать – и я не ошибся. – О да! Ты гениален! Если бы у меня когда-нибудь раньше оказался такой партнёр по преферансу, то многое могло пойти совсем по-другому. Это же почти золотое дно! Кто знает, может, я бы не один раз в жизни на таком пароходе оказался, а каждый отпуск в Англию так путешествовал. Да ещё и Гарри с собой вывозил. Во всяком случае, меня бы не утешали тем, что обязательно повезёт в любви, раз в картах не везёт. Джон прыснул, вспоминая свои частые ночные бдения над колодой карт с друзьями, сопровождаемые бесконечными шутками и подколками, но никогда не приводившие к пополнению его кошелька. – Сомневаюсь, что твои однополчане были бы так к тебе расположены, опорожняй ты их карманы регулярно, – задумчиво проговорил Холмс. – Люди не склонны сочувствовать тем, кто их побеждает, даже в игре. – О, тут ты прав! Да и тут мы к концу вечера мало кому стали симпатичны, особенно после пятого кряду выигрыша. – Да, особенно меня разочаровал Кублиц – совсем не умеет принимать проигрыш, – недовольно заметил Холмс. – Да, это было ужасно некрасиво, – пробормотал Уотсон. – Но, справедливости ради, стоит отметить, что плеваться он начал не от плохого карточного расклада. Твоё замечание о его неудачных попытках выгодно жениться выходило за все рамки приличий. Откуда ты вообще это узнал, да ещё и объявил на весь стол? – Он это заслужил! – возмутился Шерлок. – Он был просто невыносим в своём стремлении влезть в чужую игру. С чего-то он решил, что доктор в паре должен принести ему удачу и упорно требовал от меня поменяться местами. – Ага, но он не знал, на кого напал… Он чуть не захлебнулся своим шерри, когда ты стал рассказывать о его прошлогоднем сватовстве к дочери пэра! А как громко он кричал, чтобы ты говорил тише! – воспоминание о разъярённом мистере К. вновь вызывало у Джона неконтролируемое веселье. Холмс тоже самодовольно усмехнулся. – Всё это было не только забавы ради. После моих слов он стал ошибаться ещё больше, а поднимать ставки в два раза чаще. Он из той породы людей, которые упорно хотят показать своё превосходство и состоятельность, в особенности если ими не обладают. – Вот я и говорю, это был практически запрещённый приём. Шерлок лишь покачал головой: – Зато теперь мы обеспечены до конца поездки. И я могу вернуть долг за костюм. – Кстати, как тебе удалось раздобыть его так быстро? – удивился Джон. – Даже в самом лучшем ателье не сшили бы такой за один день. Мне кажется, ты затмил всех на этом вечере, недаром же дамы просто не хотели тебя выпускать. – Некоторые тайны лучше оставлять тайнами, – немного смутился Холмс. – Во всяком случае, теперь мне не придётся наряжаться в сари. Хотя в том, что я выглядел женщиной и ты охранял меня по пути в каюту, были свои преимущества. Мне не приходилось отбиваться от орды брачно-озабоченных девиц. Последняя фраза отозвалась в душе Джона неожиданным теплом: похоже, Шерлок не придавал особого значения собственной популярности. Хотелось надеяться, что его не интересует и многочисленные дамы, вившиеся вокруг него надоедливым роем. Уотсон и не подозревал, насколько его раздражало это внимание к его, именно ЕГО спутнику. Зато сейчас Шерлок был близко, даже слишком, такой живой и восхитительный, и смотрел прямо на Джона. Если бы Джон Уотсон владел искусством чтения мыслей или предсказаний, как индийские факиры, развлекавшие публику на площадях, он, может быть, сумел бы разгадать тайные иероглифы в мелких цветных крапинках его глаз. Но провидцем он не был, и сейчас ему приходилось полагаться только на неточные и зыбкие ощущения грядущего. «Интересно, о чем Шерлок думает?» По тому ничего нельзя было определить, его эмоции были глубоко скрыты, если вообще существовали. А Уотсона всё глубже затягивало в водоворот восхищения этим человеком. Необычайное сочетание привлекательной внешности и высокомерного поведения будоражило кровь, порождая не совсем целомудренные фантазии. От одного лишь взгляда на молочно-белую кожу тонких длинных запястий, сейчас небрежно постукивающих по серебряному кувшину с водой, перехватывало дыхание. Обычно Уотсон гордился своей выдержкой. Одноразовые анонимные связи с мужчинами не привлекали его ни с моральной, ни с гигиенической стороны, а о единственной, случившейся во время службы, попытке серьёзных отношений, окончившейся трагически, он вообще запретил себе вспоминать. Возможно, сделай он над собой усилие, мог бы выкинуть запретные склонности из головы и попробовать стать добропорядочным семьянином. Тем более, он был способен испытывать интерес и к женскому полу. Однако его больше устраивала одинокая холостяцкая жизнь без необходимости допускать кого-то близко к сердцу. Если же плотские потребности требовали своего удовлетворения, то доктор знал вполне достойное заведение в Бомбее, где всегда можно было скрасить свой досуг. Сейчас же все принятые решения и многолетние привычки сотрясались вулканом по имени Холмс. Шерлок тоже посерьёзнел и внимательно прищурился, как натуралист-исследователь над микроскопом. Казалось, он всматривается в доктора, пытаясь что-то вытащить наружу, препарировать его, как подопытный образец. Джон испугался, что его собственные мысли: эти радости, страхи, увлечения, беспокойства - всё было написано прямо на лице. И это не могло укрыться от такого наблюдательного человека, как Холмс. Джон упрямо тряхнул головой, стараясь избавиться от наваждения. Срочно, срочно уйти с этой скользкой дорожки. Холмс - просто случайно встреченный во время путешествия человек, оказавшийся неплохим товарищем. Нельзя всё испортить внезапно разыгравшимися чувствами. Тем более, если никто их от него не ждёт. – Ну, раз мы так удачно пополнили наши средства, то нужно отметить это событие. Закажу, пожалуй, ужин в каюту, – с подчеркнутым энтузиазмом предложил он, чтобы прервать становящуюся напряжённой тишину. Шерлок расхохотался: – Доктор Уотсон, как вы умудряетесь в любой ситуации не забывать о еде? Вас не насытили те одиннадцать канапе, которые вы поглотили совсем недавно. – А ты считал!? – с притворным возмущением воскликнул Джон. – Я слишком сильно нервничал из-за игры, и вообще не помню, что и когда попадало мне в рот. Зато теперь я чувствую просто зверский голод. Но едва Джон представил себе, что ужинать всё равно придётся рядом с Холмсом, сидеть с ним наедине в замкнутом пространстве хоть и первоклассной, но не слишком большой каюты и вести какой-нибудь нейтральный разговор, постоянно опасаясь сболтнуть лишнего, – аппетит неожиданно пропал. После недавней игры и сопровождавшего её нервного возбуждения Уотсону нужно было как можно быстрее остудить голову и вернуть себе всегдашнюю рассудительность. И желательно сделать это в одиночестве, чтобы Холмс не заметил ничего странного в его перепадах настроения. – Пожалуй, всё же слишком поздно, – заявил доктор. – Лучше будет просто лечь спать. Шерлок пристально посмотрел на развернувшегося в сторону туалетной комнаты соседа: – Несколько минут назад ты собирался ужинать. Что изменилось? – Нет, ты был прав, закусок оказалось вполне достаточно. Не стоит переедать на ночь. Я пока приму ванну, а ты можешь располагаться и гасить свет. Я выйду и, как обычно, размещусь на диване. Спокойной ночи!