Большой спорт

Миша устало швырялся посудой, разбрасывая ненужные плоские тарелки по всему периметру маленькой кухоньки, чем ужасно раздражал Себастиана. Однако, француз продолжал сидеть на своем месте, не двигаясь. Пару раз он порывался высказать свое «фи», но следя за меланхоличными и отточенными движениями своего друга, спорить с ним не стал – Себ хорошо помнил, каким Коллинз бывает в гневе. Наконец, нужная посудина была найдена, и Миша, с видом абсолютного победителя с громким хлопком открыл пачку чипсов, чтобы высыпать ее на дно огромной пиалы. Воскресенья – вот какие дни недели больше всего нравились Коллинзу. – Миш, ты идешь? – тоном капризного ребенка поинтересовался Себастиан. Миша осмотрел наведенный собственными руками бардак, хмыкнул довольно и побрел в смежную гостиную. Роше от нетерпения ерзал на своем месте, поэтому Коллинз, от греха подальше, упал в нелюбимое кресло. Тарелка с чипсами и пара бутылок пива опустились рядом на маленький журнальный столик. Несколько секунд Миша озирался в поиске пульта и, не найдя его, что есть силы ударил тростью по телевизору. – Нет, вот это уже перебор, Коллинз! – возмущенно пискнул Себастиан. – Сломаешь телевизор, и, будь уверен, я прибью тебя на месте! – Миша только улыбнулся этой фразе. Конечно, после того, как Себ перешел на новую работу, жить они стали веселее – учителю прибавили классные часы, вместе с тем и руководство, а так же прибавили еще полставки. Тосковать не приходилось. Но вот в их квартире по-прежнему оставались две ценные вещи – широкая плазма и Мишина задница. Себастиан, нахмурившись, потянул на себя кольцо, открывая алюминиевую банку, Миша со снайперской точностью ткнул в видик, включая его. – Подожди, – остановил его француз, когда Коллинз собирался поставить очередной фильм. Миша глянул на экран телевизора – новости. Вот уж чего Себастиан точно не мог пропустить. – Раз перелет, два перелет, три перелет… Молодец! Четыре перелет…. В общем, это самая сложная летовая комбинация…. Себастиан ошарашено рассматривал появившуюся на телеэкране картинку. Она была слегка размытой, сразу видно – снимали давно, но это не мешало ему разглядеть вихрастую голову мужчины, ловко соскакивающего с перекладины. Себастиан смотрел на него и не понимал, как такое вообще можно выполнять! Так упруго, почти стеснительно, аккуратно и безукоризненно. Себ, вообще, мало чего смыслил в спортивной гимнастике, но точно понимал: этот парень – победитель. – Это ты? – выдавил он, тыча пальцем в экран. Миша сощурился и отмахнулся от друга. – Ничего подобного! Я все видел. – Себ, если бы это был я, неужели я бы тебе не сказал? – Роше повесил на лицо фирменную улыбку «наоборот», но интереса у него не убавилось. Поворот на 360 – обязательное требование…. Остается соскок. Но вот раскачаться надо…. Спортсмен легко спрыгивает с перекладины, буквально врастая всем телом в плоскость пола. Руки, словно по инерции вскидываются вверх, и в этот момент камера фокусируется на лице мужчины. Себастиан замирает, а Миша напрягается всем телом. – Сказал бы, да? – саркастично поинтересовался француз. – Ну, все. Хватит, – Коллинз уже собрался очередной раз ударить телевизор тростью, но Себ остановил его властным движением ладони. – Восемь лет назад я увидел выступление Миши Коллинза, и вдохновился, – тихо, дрожа от волнения, прерываясь на частые вздохи, скандирует голос. – Кто же вас отвел на занятия? – Отец. Конечно, он был против поначалу, но видимо, я его так достал... – парень мечтательно улыбается, обнажая ряд идеально ровных зубов. – Так что, теперь я здесь. – И это, кстати, не так уж и плохо! В этом году Олимпийская команда Англии получает шанс выиграть золотую медаль! – Да, такого еще не было с Афин. Тогда золото взяли русские. Леша Немов – превосходный спортсмен, – тихий шепот доносится с экрана. – Кстати, Дженсен. Вы сказали, что вдохновились достижениями Миши Коллинза. Собираетесь ли вы повторить его знаменитый прыжок? За восемь лет это пока никому не удавалось. – Прыжок? – отстраненно интересуется подросток. – Ах, да…. Сальто с тремя винтами. Время покажет – следите за нами, и вы все узнаете первыми! Белоснежная улыбка озарила экраны телевизора с такой мощью, что в глазах тут начинало рябить. Миша озлобленно ударил плазму по плоскому боку, но трость, в трясущихся от волнения руках, никак не желала попадать в цель. Наконец, Коллинз не выдержал и, поднявшись с места, выключил «зомбоящик» вручную, от греха подальше. Несколько минут они сидели в тишине, пока от звона в ушах не стало совсем неприятно. – Я так понял, просмотр фильма отменяется… Миша ничего не отвечал. Как так могло произойти?! Дженсен и Ричард? В этом нет ничего удивительного, Дженсен – молодой, привлекательный, многообещающий спортсмен. Ричарду всегда нравились такие – насколько Миша теперь мог судить. Конечно, любой человек поведется на эти пухлые женские губы! Коллинзу было неприятно думать так о маленьком мальчике – он же еще совсем ребенок! Дженсену не успело еще восемнадцати исполниться, а он уже попал в лапы этого маньяка. Нет, Миша не может допустить, чтобы для этого парня все кончилось так же плачевно. У Дженса все еще есть будущее, но только если в нем не будет ни Ричарда, ни спортивной гимнастики. – Я заскочу к Дженсену, – хрипло прошептал Миша, поднимаясь с кресла. – Миш… – осторожно начал Себастиан, стараясь, чтобы взволнованный голос звучал как можно спокойнее. – На несколько минут. Скоро вернусь, – уверенно продолжил Коллинз. – Миш… – снова окликнул его француз. – Спасибо, Себастиан. Но я, пока, маразмом не страдаю и помню свое имя, – пробормотал он, натягивая на свои тощие ноги небольшие тапки. – Как только забуду – обращусь. – Будь с ним спокойнее, – посоветовал француз, в один момент оказываясь рядом. Миша взглянул в синие глаза. Беспокоится ли Себастиан? Может быть. Но Миша уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно. – Я не позволю ему испоганить свою жизнь, – строгим голосом, не терпящим возражений, заявил Коллинз, и Себ твердо уяснил, что сейчас останавливать его нет смысла. – Удачи, – невесело ухмыльнувшись, француз опустил ладонь другу на плечо, и Миша стремительно выскочил из душной квартиры. *** Как ни странно, к Дженсену он так и не пошел. Миша постоял у квартиры подростка несколько минут, а потом, подумав, что просто сошел с ума от беспокойства, побрел на улицу. В это время мало кто гулял по двору, поэтому Коллинз получил потрясающую возможность посидеть в детской беседке, наслаждаясь видом, или качаться на качелях, что чертовски сильно напоминало былые времена. Миша был бы рад отказаться от своего прошлого, но оно настолько сильно въелось ему в мозг, что даже вместо обычных турников он видел перекладину, а вместо тарзанки – кольца. Сколько Миша просидел на улице, понятно не было, но уже стемнело, а на темном небе начали появляться звезды. Видно было только самые яркие – свет фонарей мешал разглядеть все, как следует. А еще шел снег. Мелкими хлопьями, словно пенопласт, снежинки издевались над ним, царапая лицо при каждом дуновении ветра. Миша ненавидел такой снег. Он, вообще, не любил, когда что-то менялось. Когда Дженсен только появился в его жизни, Коллинз был просто вне себя от ярости. Ему все казалось неправильным. Приходилось свыкнуться с новым расписанием, чтобы только не сталкиваться с подростком на лестничной площадке, поэтому Миша следил за ним. Вернее, это было лишь оправданием, Коллинз не мог не заметить, что интересуется жизнью Дженсена. А потом парень проявлял поразительные качества – благородство, сострадание, забота – Миша так бы это все обозвал. Но он, конечно, был благодарен Дженсену за все, что тот делал для него. Самое главное, пока подросток ничего не требовал взамен. Только улыбался постоянно, как дурак, но и это не было так раздражающе, как раньше. Миша не мог точно сказать, что его привязывает к мальчику. Может, это было психологическим расстройством, которое у него появилось после истории с Ричардом? А может, банальные отеческие чувства, которые так некстати проснулись у мужчины двадцати восьми лет. В любом случае, Коллинз понимал, что не сможет относиться к Дженсену нормально. Если это психологическое расстройство, стоит поскорее изолировать общение, свести его к минимуму. Воспоминания об отце тоже не давали Мише покоя, поэтому он сам идеально представлял, какую услугу может сослужить Дженсену. Через полчаса Миша принял окончательное решение – перестать беспокоить подростка. Именно это стало целью номер один для него. А Коллинз привык добиваться желаемого. – Здравствуйте, – тихо, сквозь буран, пробормотал Дженсен. Миша слабо покачивался на качелях – в полную силу, из-за ноги не получалось никогда. Подросток словно чувствовал это и, облокотившись на железную балку, принялся слегка его покачивать. Коллинз не обратил никакого внимания на его присутствие. – Мистер Роше, сказал, что вы смотрели, – Миша кивнул, потому что просто не мог молчать в его обществе. Дженсен обладал удивительными качествами. – Я видел ваше выступление еще на Универсиаде. Многие мальчики после этого отправились записываться на курсы. Но мой отец мне строго настрого запретил, – грустно улыбнувшись, начал рассказывать подросток. Встревать в его монолог совершенно не хотелось, но Миша насторожился, готовый прервать рассказ в любой момент. – Знаете, он был кем-то вроде идеала для меня, поэтому всегда волновался, когда у меня появлялся новый кумир. Но вы, сэр…. Вы не были просто кумиром, – задумчиво протянул Дженсен, размышляя, как продолжить говорить дальше. – Да, и вообще, что значили слова восьмилетнего ребенка? Вы удивитесь, но я таскал из библиотеки все журналы, связанные с вами, с вашими выступлениями, с гимнастикой в целом. Я просто болел этими соревнованиями. У меня есть даже целое собрание кассет. Помните? Старые такие, огромные черные коробки. Они все у меня есть. Через год в Афинах прошла ваша первая Олимпиада. Меня было не оттащить от экрана! Отец беспокоился за меня, я понимаю…. И летом он меня записал в Академию, даже оплатил вперед за два полугодия обучения. Это было просто потрясающе и феерично! Никогда не думал и не мечтал, что со мной произойдет такое. Я не мог выразить словами свою благодарность отцу…. Вообще-то, это было последним, что он успел сделать для меня, – грустно заключил Дженсен, делая небольшую паузу. – Знаете, сперва было ваше падение…. Простите, что заговорил об этом. Я до последнего верил, что вы вернетесь на ковер, а, когда понял, что этого не произойдет, подумал, что сделаю все, чтобы стать таким как вы. – Лучше бы ты этого не хотел, Дженсен, – слабым голосом прохрипел Коллинз, но мальчишка лишь остановил его рукой и попросил стеснительно: – Не перебивайте меня, пожалуйста. Мне и так сложно это говорить, – признался парень. – Так зачем было начинать разговор? – как можно более резко спросил Миша. Дженсен вздрогнул, но ничего не стал отвечать. – Зачем ворошить прошлое, если оно уже улеглось? – тщательно смакуя каждое слово, процедил Коллинз. Дженсен заметно побледнел, и от этого на щеках ярче проявились красные пятна от мороза. – Это помогает забыть, – предположил подросток. – Забыть такое? – насмешливо повторил Миша. – Как можно такое забыть? – Но вы даже не пытались, сэр, – сказал парень. Коллинз легко соскочил с качелей и встал напротив Дженсена, внимательно вглядываясь в темно-зеленые глаза. Они лихорадочно блестели, заставляя Мишу успокоиться и сделать несколько глубоких вздохов. – Мистер Роше говорит, что вся ваша боль в голове. Вам не стоит удерживать ее. Пора отпустить ее. Вы ни в чем не виноваты. – Ты не знаешь, в чем я виноват, – опустив взгляд, устыжено пробормотал Миша. – После падения я не должен был ходить. Но я поднялся, потому что кроме боли ничего не чувствовал. Эта боль делает меня живым. – Не только боль делает человека живым, – спокойно оповестил Дженсен. – Не думай, что знаешь больше меня, – просипел Коллинз, отворачиваясь. – В мыслях такого не было. Вы намного лучше меня, – согласился подросток все так же невозмутимо. Мише хотелось стереть это глупое выражение его лица кулаком, но он сдерживался, черт пойми какими силами. – Моя сестра после смерти родителей начала принимать наркотики. У нее был парень, который поставлял ей травку, героин и прочее… – начал Дженсен, и пока он рассказывал, Миша все больше успокаивался, хотя волнение за подростка нахлынуло на него с головой. Хотелось обнять парня и укрыть его от всех бед извне. – Они насмехались надо мной, когда я требовал их прекратить свои занятия…. Пока однажды этот парень не привязал меня к стулу, и…. – Дженсен замялся, не зная, что собирается сказать дальше, пытаясь смотреть на что угодно, только не Коллинзу в глаза. – После… этого, – тихо выдавил он. – Они оставили меня в комнате, закрыв дверь. Свет не проникал в эту каморку, и… я видел многое в этой темноте. Конечно, понимаю, что все это – моя больная фантазия. Но я больше не мог там оставаться. А они просто забыли про меня, – пролепетал Дженсен рассеянно. Миша аккуратно, чтобы не спугнуть, опустил ладонь парню на плечо, слегка сжимая. Он не был профессионалом в утешении, но точно знал, что парню не стоит думать об этом. – А сейчас? Что с ними произошло? – поинтересовался осторожно Коллинз. – Его забрали в полицию, он, кажется, в тюрьме загнулся. А Маккензи тихо угасла прямо на моих глазах. В шестнадцать лет я остался сам по себе, и очень скоро это бы заметили, но меня взяла под опеку соседка. Я практически не жил у нее. Ночевать оставался в подсобке в Академии, пока ее не расформировали… – протянул подросток. – Академию расформировали? – удивленно поинтересовался Коллинз. Дженсен, пряча улыбку, кивнул. – Теперь это просто внеклассные занятия. Тренироваться можно только по три часа в день под строгим взором тренеров. Поэтому мне пришлось учиться в обычной школе, чтобы получить образование. Спейт говорил, что всем надо поддерживать имидж, – брезгливо махнул рукой подросток, и у Миши отлегло от сердца. Нет, конечно, Дженсен не настолько глуп, чтобы поддаться влиянию Ричарда. Наверняка, Рич и сам понял свои ошибки, и теперь соваться в эту сферу не будет. – Его сделали главным тренером недавно. Он смотрел всех из нашей компании. Не знаю, чем я ему приглянулся, но он выбрал меня. Хотел взять лично под опеку, но Пеллегрино настоял, чтобы я работал с ним, – Миша снова расслабленно выдохнул. Марк всегда хорошо относился к нему самому, хоть и не лез к Ричарду, но, если подросток продолжит тренироваться под крылышком Пеллегрино, то Коллинз будет спокоен за него. – Этот старик все еще работает там? Дженсен лучезарно улыбнулся, поднимая взгляд на Мишу. – А куда он денется? «Любовь к перекладине навечно, пока смерть не разлучит нас», – процитировал подросток. Миша, не выдержав, улыбнулся и сквозь призрачный смех пробормотал: – Аминь. Дженсен несколько секунд сохранял серьезность, но потом выдавил из себя несколько коротких смешков. – Вы скучаете по ним, – продолжил подросток, когда все успокоилось. Миша не мог врать ему или просто устал от постоянной лжи. Он долго смотрел на Дженсена, пока не нашел в себе силы аккуратно кивнуть, но тут же после этого отвел взгляд. – Помните, вы сказали мне, что если мне что-то понадобится, я могу обращаться к вам? – Миша энергично закивал, готовый в любой момент помочь парню со всем, чем угодно. – Приходите ко мне на занятия. Мне очень хочется видеть вас. – Нет, это исключено, – резко отреагировал Коллинз, тут же уходя в сторону от подростка. Дженсен поспешил нагнать Мишу и уже упрямо шел рядом. – Почему? – огорченно спросил парень, следуя за Мишей до самой квартиры. Коллинз, не торопясь, преодолел все лестничные пролеты, предпочитая не говорить в процессе, иначе весь настрой сразу терялся. Дженсен тоже не спешил ему помочь, просто, на всякий случай, далеко не отходил. – Сэр, почему вы не хотите приходить? – Не хочу видеться с бывшим тренером, – подняв на подростка усталый взгляд, пояснил Миша. Дженсен улыбнулся, словно только и ожидал этого ответа. – Он тренирует одного парня отдельно от всего состава. Вам нечего бояться. Тем более, есть еще один человек, который бы точно был рад вас видеть, – Миша напрягся и, пытаясь скрыть нарастающую ярость, спросил: – Кому ты рассказал? – Дженсен упер руки в боки, и интригующе посмотрел на Коллинза. – Мисс Динвидди, – игриво вздернув тонкие брови, пробормотал подросток. Миша несколько секунд пялился на него, а потом мучительно прикрыв глаза, словно эта новость давила на него мощным прессом, откинулся назад, опершись о стенку. – Вам не стоит ее сердить, сэр, – улыбаясь, добавил Дженсен. – Я зайду за вами завтра вечером, – хмыкнул парень радостно, скрываясь за мощной железной дверью. Несколько минут спустя Миша и сам дошел до своей квартиры. Себастиан обеспокоенно смотрел на него из-за кухонного гарнитура. – Жив мальчик? – безмятежно поинтересовался француз. Миша ничего не ответил, а сразу побрел в свою комнату. Завтра предстоял тяжелый день. *** Первое, что Миша почувствовал, очнувшись, это страх. Ледяной страх, вязкой жижей пробирающийся прямо под кожу. Волнение переходило все мыслимые и немыслимые границы. Ужас накатывал с головой. От одиночества хотелось то ли убить кого-то, то ли умереть самому. Медсестра каждое утро говорила ему, что никто не приходил, но он не верил. Пару раз приходил психолог, а остальное время Миша занимался самокопанием. Что он чувствовал внутри себя? Ничего. Отчаяние, боль, испуг и смятение стали постоянными спутниками его жизни, в этом нет ничего странного – ощущать их снова и снова, чувствовать, как кровь закипает от боли. Миша привык к этому за шестнадцать лет, придется учиться жить по-прежнему и сейчас. Ричард не приходил. Никто не приходил. Кажется, даже журналисты предпочитали отсиживаться внизу. Да и кому он нужен такой? Сломленный, израненный и совершенно потерянный в себе. Психолог морочил ему голову, говорил, что не стоит отчаиваться. Но он просто не был на его месте. Ему не понять. Никому не понять, что значит оказаться прикованным к постели. Спина болела нещадно, отдаваясь острой болью в коленных суставах. Мише, конечно, кололи обезболивающее, но, вместе с ним, казалось, приходили злость и истерика. Пустота внутри постепенно заполнялась ненавистью то ли к Ричарду, то ли к самому себе. Миша, привыкший действовать каждую секунду, скрываться от всех каждый миг жизни, сбегать от последствий, наконец, остановился. И что он чувствовал сейчас? Ничего. Ничего нет, кроме ужаса и отвращения к себе. И люди. Люди в этой больнице с противными фальшивыми улыбками, смотрели так сочувственно, что хотелось выколоть себе глаза, лишь бы не видеть эти ужимки. Миша просто не мог держать свою ненависть в себе. Он должен кричать об этом, орать на всю планету, оповестить на весь мир, насколько он сильно ненавидит всех людей, которые пытались замылить ему мозги. Каким бы сломленным Миша не был, тупым это его не делало. Ему двадцать. И он прикован к постели навсегда. Есть ли ему что терять? Только жизнь. Да и имела ли она цену? – Миша, вы осознаете, что пробили стекло? – спокойно поинтересовался психолог после очередного инцидента. Миша уже не жаловался ни на боль в суставах, ни на холод в пояснице. Он, вообще, не привык жаловаться. – Стекло?.. Кажется, было такое, – задумчиво протянул парень, поворачиваясь к окну. Перед ним сидел старый мужчина с огромной седой бородой, в которой застряли остатки завтрака. Сальные волосы зачесаны назад и, кажется, он вообще не обращал внимания на своего пациента. Надо же. Такого врача у Миши еще не было. Возможно, именно поэтому ему он уделил гораздо больше своего времени. – Не каждый способен его пробить, Миша. – И тут напрашивается вывод, что я не каждый, – саркастично ухмыляясь, оповестил психолога Коллинз. – В отличие от тебя, – мужчина коротко окинул его безразличным взглядом холодных серых глаз и что-то записал в своем блокнотике. – О, серьезно? – еще шире улыбнулся Миша, пытаясь вверх тормашками прочитать текст. Кажется, там было выведено «проблемы с общением». – Да ты посмотри на себя. В твоей бороде скоро крысы заведутся, а если ты не помоешь голову, от тебя начнет вонять, как от помойки. В прочем, запах пота от твоего халата все перебивает, так что продолжай в том же духе, – психолог нетерпеливо заерзал на месте. – Я понимаю, Миша, что вам легче справляться со стрессом, оскорбляя кого-то. Но давайте придерживаться плана. Вы начали курс физической терапии, – Миша поджал губы, предпочитая не отвечать на этот вопрос. – Мне вот что интересно, – продолжил он. – Ты такой неухоженный, потому что долго сидишь на работе? – парень выпытывал своим взглядом любую крохотную реакцию от мужчины. – А, может, тебя жена выгнала? – в этот раз он, кажется, попал в точку. – Да ладно, шеф. Не все так уж и плохо, – процитировал Миша фразу, которую так часто слышал за последнее время. – Вы встали на ноги, когда вам сказали, что вы не сможете ходить, – продолжил психолог чуть громче, что было ошибкой. Нет, все же он такой же, как все. Миша очень сильно разочарован. – Ты можешь уходить от темы, но она будет преследовать тебя. Помяни мое слово, неуклюжий импотент, – хмыкнул Коллинз отстраненно и снова попал в точку. Старикашка забегал взглядом, пытаясь зацепиться хоть за какую-то деталь. – Знаешь, шеф. Мне двадцать, а тебе около тысячи, но, несмотря на это, у нас есть кое-что общее, – психолог предпочитал молчать. – Для нас обоих жизнь уже закончилась. – Это не так, – нервно дергаясь, ответил старик. Миша предпочитал не смотреть на него, потому что это точно было ужасное зрелище. – Ты не имеешь права так говорить! – взвизгнул он, тряся своим толстым пальцем, как сосиской, тяжело вскакивая с места. Коллинз, словно только этого и ждал. – Мне не нужно сожаление от такого, как ты! – И какой же я? – поднимаясь с места, легко и изящно, поинтересовался Миша. – Ты…. Ты…. Придурок, суицидник, которого никто уже не вытащит! Тебя нужно забить, чтобы ты не мучился и не показывал свою ужасную морду на этот белый свет, скотина! – Коллинз выслушал это с абсолютно спокойным выражением лица, а затем выудил руку из кармана. Психолог испуганно отшатнулся от него, выставляя руки вперед в примирительном жесте. – Я не это хотел сказать. – О, поверь, это не будет никого волновать, – хладнокровно прошипел Миша, приближаясь к старикашке. У того противно набухли желваки, и венка билась прямо на лбу. Коллинз вдруг ощутил в себе желание разорвать ее, лишь бы она перестала так живо пульсировать. Как все вокруг могут спокойно жить, когда он так страдает? Но, Миша научился жить с этим, а старикашка нет. Так что у него есть, над чем работать. – Мы тут с тобой, словно близнецы, – хмыкнул парень презрительно. – Но, знаешь, в чем мы отличаемся? – Просвети же меня, – сузив глаза в тонкую полоску, ненавистно прошептал старик. – В отличие от тебя, я знаю, кто я такой, – Миша перевел взгляд на маленькую коробочку, которая упрямо прокручивала одну и ту же запись. Он стиснул руки в кулаки, что есть силы, пока диктофон не распался на несколько частей. Бросив сломанную игрушку под ноги психологу, Миша поспешил выйти из этого кабинета. – Сеанс окончен, шеф. Обычно после таких посещений его врачи записывались к другим психологам, но ему было все равно.