Блюстители Чистоты

Он смотрел под ноги, но взгляд не фокусировался на чём-то конкретном, проходя сквозь кроссовки. Слова матери эхом отдались в голове, словно грохот разбившегося стекла, из-за которого сложно было сохранять внешнее безразличие. — Я не знаю, куда ты собрался, но я прошу тебя, сядь за стол и перекуси, — начала мать, но он даже не поднял взгляд. — Дилан, пожалуйста, я волнуюсь за тебя… Клаудия всматривалась в профиль сына, щуря глаза, но тот не двигался, стоял в темном коридоре, поэтому она продолжила тише: — Т-ты если не хочешь кушать, то хотя бы просто сядь за стол. В ответ ничего. Ей пришлось согнуть руки в локтях и погрузить пальцы в густые волосы на затылке, чтобы слегка оттянуть их. От боли в голове это не избавило, но так, возможно, получилось бы скрыть жуткую нервозность и дрожащие руки. Она тяжело выдохнула сухой воздух, раскрыв рот: — Просто, мне нужно с тобой поговорить, Дилан. Нам это необходимо. Он моргнул. Сначала поднял взгляд на дверь, а потом повернул голову в сторону кухни, все-таки решившись на такой открытый контакт с матерью. Костяшками пальцев стукнул по бедру. Сердце болезненно сжалось при виде женщины, но Дилан не показал истинных чувств: — Я знаю, о чём ты хочешь поговорить, — прохрипел, не изменив холоду в голосе. — П-правда? — Да. Я соберу вещи, и завтра меня уже не будет… Не успел договорить, как Клаудия поднялась из-за стола на дрожащих ногах, большими от удивления глазами посмотрев на сына: — Что ты такое говоришь? Какие вещи, Д-дилан? Какое завтра, ты в своем уме?! — Раньше съехать не могу, сама должна понимать, мне нужно найти место, где я смогу переночевать… — Я не хочу ничего понимать, — опустила руки на стол с громким хлопком, с укором в темных глазах посмотрев на сына, — ты никуда не уйдешь из этого дома, пока я твоя мать и забочусь о тебе. Дилан опустил голову, прежде чем его губы растянулись в нервной усмешке. Сжал в ладонях внутреннюю ткань карманов, исподлобья поглядывая на мать, что продолжала что-то говорить с надрывом в охрипшем от слез голосе. Он не улавливал сути, не видел связи, поэтому позволил себе перебить мать: — Ты сама выгнала меня, — осторожно прошел в комнату, останавливаясь по другую сторону стола, — ты сказала мне убираться из дома. Не я так решил. Плечи Клаудии опустились, от чего она больше не выглядела такой уверенной. Клаудия замерла с приоткрытым ртом, облизывая сухие губы. Подавилась своими же словами, но не могла объясниться сыну. Буквально чувствовала, как её тело слабело, а локти начали трястись от веса, возложенного на них. Виски запульсировали после очередных криков, поэтому Клаудия медленно опустилась на стул, прикрыв тяжелые веки. — Я пыталась… — она открыла глаза спустя время, сосредоточив обессиленный взгляд на сыне, — пыталась спасти тебя, понимаешь? Дилан качнул головой: — Нет. Не понимаю, но ты попробуй объяснить. Как всегда, постарайся убедить в собственном бреде, который ты придумала в своей же голове, а я сделаю вид что поверил. Попробуй. Посмотрел прямо на мать, что дергала бледный заусенец, собираясь ответить сыну, но он не дал ей возможности, взорвавшись: — Что это за защита? Выгнать на улицу, по-твоему, защита, да? — бегло провел языком по нижней губе, пустив нервный смешок, — Тогда чем всё это время занимался я? Что я делал не так, когда прятал тебя от этого ублюдка в собственном шкафу? Когда возил тебя в больницу с переломами? — Дилан, ты… Он вскинул руку, жестом прося мать замолчать. Клаудия поджала дрожащие губы, нервным движением случайно выдергивая заусенец, от чего на пальце выступила кровь. Не опустила глаза на руки, следя за бледным лицом сына. Его мышцы сводило от напряжения и болезненных спазмов в области сердца, от чего на лбу выступили капельки пота. Кожа начала отблескивать на свету и синяки на влажных скулах проявились отчетливее. — Ты должна была выгнать его, а не меня. Рони должен был оказаться на улице, мам. Не я. Он. Ему не место рядом с нами. Как ты не понимаешь? Это даже не его дом, — понизил тон голоса, смахнув капли пота со лба, — это дом отца. — Дилан… — имя вышло с громким выдохом. Стоп слово. Клаудия всем своим видом просила остановиться, ведь слова сына были настоящей пыткой, истязанием, от которого сердце до сих пор извергалось кровью. Эта боль, пронесенная через года, не угасала. Пришлось отвести взгляд, пальцами вытереть мокрые дорожки на бледной коже щек. Шмыгнула носом, осмотрев недавно раскрытую упаковку овсяной каши, которую Дилан любил в детстве. Когда они были все вместе. — Мне жаль, — прохрипела, не моргая, — мне так жаль, Дилан, — голос сорвался, и слезы все-таки выжгли опухшие глаза. Клаудия накрывала лицо ладонями, а сутулые плечи вздрогнули от громкого и болезненного всхлипывания. Послышался скрип подошвы. Клаудия тут же выпрямилась, посмотрев на сына, которому приходится остановиться. — Не надо, я в порядке. В порядке. Просто мне тяжело, ведь я правда люблю Роберта. — Тогда почему он не с нами? — спросил Дилан, шагнув к матери, — Если тебе есть, что сказать на счет папы, то расскажи мне. Я уверен, ты знаешь куда он пропал и почему. Не прошло и секунды, как Дилан опустился на пол рядом с мамой. Посмотрел на нее снизу вверх, накрыл холодные и влажные от слез ладони. — Я должен знать, мам, — прошептал. Наклонил голову вбок, чтобы перехватить блуждающий по стенам взгляд матери, но та боялась смотреть на сына. Не решалась. Клаудия сцепила пальцы в замок, чем побудила Дилана убрать руки. Напряжение витало в освещаемой из единственного окна комнате. Кухня заполнилась холодным молчанием, способным ободрать стены при более продолжительном времени, но тихий, едва различимый стон заставил обоих обернуться, посмотрев на закрытые двери в комнату Рони. Стон стал отчетливее, и Клаудия обессилено прикрыла веки, почувствовав, как дрожат ресницы. Она на время забыла о существовании этого человека. Дилан нахмурил брови, слыша очередной стон, и воспоминания потопили его. Вчерашние слова матери настигли его, впитываясь в кожу. От них было не отмыться, даже если сбежать из этого дома, даже если попытаться сбежать от себя. Стоны прекратились. Дилан расправил плечи, поднялся с пола и вновь принял холодное выражение лица. Посмотрел на мать, что сидела с закрытыми глазами, слушая тишину. Она задержала дыхание, вздрогнув от хриплого голоса сына. — Ты мне не поможешь. Я прав? Клаудия с сожалением поджала губы: — Я-я не могу. Правда, не могу. Скрип подошвы. Дилан резко направился к выходу. — Постой… Сосредоточился на грохотании сердца в ушах. Вышел в темный коридор, где растворился голос матери. Клаудия спешно вышла из-за стола. Ножки деревянного стула скрипнули, царапая паркет, но большую панику поселил скрежет двери. Тогда Клаудия выбежала в коридор. Взгляд замер на Дилане, что вышел на улицу и остановился, встретившись взглядом с матерью. — Останься, — прошептала она одними губами. Дилан сжал челюсть, отводя взгляд в сторону. Толкнул дверь, полностью разворачиваясь, чтобы спуститься к дороге. Скривил лицо, когда услышал своё имя, но не остановился. — Дилан, постой… Она пробежала вперед, успела схватить пальцами край двери. — Не уходи, Дилан… Клаудия выбежала на порог и сжалась от пронизывающего ветра. Схватила пальцами развивающиеся пряди волос, прижимая их к щекам, другой рукой обняла себя. Посмотрела на спускающегося со ступенек сына, неожиданно повысив голос: — Остановись немедленно, Дилан О’брайен! Голос эхом пронёсся по улице, от чего Дилану пришлось замереть на последней ступеньке. Он бросил беглый взгляд в сторону дома Стилфорд, но там никого не было. Это вселило мнимое спокойствие. Дилан не хотел, чтобы семейные истерики стали достоянием общественности, поэтому развернулся к матери. Клаудия подошла ближе: — Я думала, ты убил Рональда, поэтому сказала уйти, иначе они бы нашли тебя. Нашли и забрали у меня, как забрали твоего отца. — Кто забрал? — удивился Дилан. — Я-я не знаю, они представились сотрудниками ФБР. На них была форма и эти проклятые значки, которыми они тыкали перед моим лицом. Всё это было как-то странно. Они сказали нам не волноваться, что хотят просто задать вопросы, но для этого нужно проехать в участок. Я не хотела отпускать Роберта одного, но он настоял, чтобы я осталась дома, и уехал с ними. Прошло пару часов, но твой отец не вернулся. Я искала его, но он не выходил со мной на связь, а те люди исчезли. В полиции никто не знал о присутствии ФБР. Они сказали, что их район не такой опасный и что за последнее время не было серьёзных дел, которые бы перешли в ведение ФБР. Это был последний день, когда я видела твоего отца, Дилан. Последние слова дались с такой тяжестью, что Клаудия невольно задохнулась в очередном глотке воздуха. Не могла продолжать говорить, но и не могла позволить себе рыдать. Дилан проглотил сухость во рту, пытаясь сообразить хоть что-то, ведь казалось правда была так близко, но она... Вздрогнул от касания матери, когда та опустила ладонь на его плечо. Они посмотрели друг на друга. Клаудия видела, что Дилан в чём-то замешан, поэтому рассказала ему первое всплывшее воспоминание, связанное с уходом мужа. Она рассказала не все. Умолчала о поисках мужа, о причине, по которой его увели и о появлении Рони, которого она вынуждена была терпеть. Клаудия наклонила голову, встретившись с обреченным взглядом сына: — Останься со мной. […] Машина остановилась перед светофором. Серая масса людей пошла через дорогу, скрывая лица в шарфах или вороте пальто. От каждого в воздух поднималось едва различимое облачко пара, это означало, что зима приближалась куда быстрее, чем все ожидали. С каждым днем тучи сильнее затягивали пространство над городом, и в воздухе как будто витала меланхолия. Невозможно было сосредоточить на одной мысли, как в голову тут же лезла другая, более угнетающая, и так до навязчивого желания покончить со всем этим дерьмом и собой. Да. Конец осени полный отстой. Громкие гудки. Моргнул, подняв глаза на зеленый свет, от чего рука уже автоматически переключила передачу, на что джип затарахтел, прерывисто двигаясь с места. Очередные гудки заставили раздраженно закатить глаза, резкими движениями повернув ключ зажигания. Машина заглохла. — Давай, — сказал я, пытаясь вновь завести джип, и он нехотя поддался. Рев машины потонул в автомобильных гудках, царапающих слух. Я смотрел на дорогу, пальцем постукивая по кожаному рулю, пока радио тихо шипело, изредка приобретая очертания женского голоса. Оно успокаивало, мягко вещая новости. Погода. Политика. Вырубка лесов на окраине города. Повернул руль, взглядом следуя за меняющимся за стеклом видом. Проехал на территорию школы и остановился почти рядом с главным входом, глуша мотор, после чего оказался в полной тишине. Без интереса смотрел на проходящих мимо людей через лобовое стекло, о которое через минуту разбилась одинокая капля дождя. Когда я вышел из машины, на лицо упали мелкие капли, но мощный порыв ледяного ветра предвещал ливень. Люди вокруг торопились, боясь попасть под более сильный дождь и намокнуть, поэтому пришлось подстроиться под шаг толпы, быстро поднимаясь по ступенькам. Краем глаза заметил знакомые лица, но не повернулся в их сторону, надеясь остаться незамеченным. — Дилан! Черт. Поднял глаза на парней. Они стояли не далеко, окружив Джареда, что сжимал между пальцев дымящуюся сигарету. — Привет, — Кори слабо улыбнулся, пожимая мою руку, когда я подошел ближе, — все нормально? Я кивнул, пожав руку Никко. Кори подпер спиной стену и сложил руки на груди: — Не думал, что ты всё-таки приедешь за рулем своей тарахтелки. Она же еще в том году была не на ходу. — Думать - это не твоё, Кори, — усмехнулся Джаред, оторвавшись от телефона, и встретился со мной взглядом, — эта рухлядь единственная машина, на которой О’брайен сможет позволить себе приехать ближайшие двадцать лет. Скривил губы в наигранной улыбке, потушил сигарету о стену, вминая её ловкими движениями, не отводя взгляд. Внешне я остался невозмутим, но в голове засело подозрение, словно Джаред знал про Кристофера и его угрозу. Если и знал то при всех говорить не стал, только отбросил бычок и, не добившись от меня нужных эмоций, направился в школу. […] По истечении нескольких дней, могу с уверенностью заявить, что ничего решительно нового в моей жизни не произошло. Ублюдки еще не вышли в свет, а необходимость найти их давила сильнее с каждым днем, единственной радостью, как бы странно это не звучало, был Рони. Он наконец-то свалил из дома и вонь от перегара больше не давила на легкие. Единственное «но», свалил он ненадолго и исключительно по состоянию здоровья, и мать он, сам того не зная, забрал с собой. Она легла с ним в больницу, чтобы постоянно быть рядом и ухаживать, ведь, как оказалось, пострадал он не слабо. Была вероятность, что когда он очнется, то незамедлительно захочет обратиться в полицию, тогда мама будет рядом чтобы отговорить его. По крайней мере, именно такой план действий мне доложили. — Подводя итог нашему занятию, я хотел бы раздать ваши промежуточные работы, — учитель поднял уставший взгляд и двинулся между рядов. — Результат вы можете узнать самостоятельно, вам всего лишь нужно посмотреть на количество баллов в верхнем правом углу, — Мистер Данквут остановился рядом с моей партой, и я неохотно скользнул взглядом наверх, внимая его словам. — Если же вам не знакомы цифры, то после урока подойдите ко мне, я произнесу их по буквам, О’брайен. За спиной раздались приглушенные смешки, и учитель тут же среагировал на них, заметив очередную жертву. Я посмотрел на свой тест и выделенные красным восемнадцать баллов. Что-то внутри напряглось, ведь в школе действовала сто балльная система, и мой результат видимо оказался худшим в классе, раз мне уделили столько внимания. Раздался звонок, а после шорох листов и топот заполнили тишину. Я сидел, бесцельно смотря в тест. Кто-то из одноклассников задел мой рюкзак, запнувшись. Он как-то испуганно обернулся в мою сторону, собираясь извиниться, и даже выставил руку, но я кратко кивнул, лишь бы тот отстал. Когда он освободил проход, я смахнул тетради в рюкзак, отряхнул его от пыли небрежным движением и накинул на спину. Направился к выходу, но меня остановили. — Мистер О’брайен, — учитель уже успел пройти весь кабинет и вернуться к рабочему месту. Он сидел за столом, даже не смотря в мою сторону, — подойдите на минуту. Стукнул костяшками пальцев по бедру, чуть посторонившись, позволяя одноклассникам покинуть кабинет, и когда никого не осталось, подошел к столу. Учитель поправил очки, внушительно посмотрев на меня, прежде чем заговорить. — Надеюсь, вы понимаете, куда вас ведут ваши оценки, О’брайен? — вопросил, на что я кратко кивнул, — Тогда потрудитесь объяснить, почему вы забрасываете учебу и так плохо пишите работы? Не то чтобы я выстраивал в отношении вас какие-то надежды, боюсь, вы закончите так же как и ваш отчим, — он поднял на меня глаза, прощупывая почву, но я не ощутил обиды. Если мистер Данквут и хотел вывести меня на эмоции, то понял, что выбрал не ту тему, поэтому продолжил, — Если бы не наш директор, вечно требующий от меня отчетов и особого отношения к отстающим ученикам, то этот разговор не состоялся бы, Дилан. — Я должен быть благодарен? — Сомневаюсь, что вы можете быть благодарным, ровным счетом, как и ваша компания, но вернемся к главному вопросу. Он посмотрел на меня, сцепив руки в замок. Я устало прикрыл глаза, потирая кожу лица, чтобы хоть чуть-чуть взбодриться. — Ну, так в чем причина вашего нежелания учиться? — У меня не хватает времени, — честно признался я. — Не хватает на что? — в его голосе был слышен оттенок едва скрываемого нетерпения, — На написание легчайшего теста, О’брайен? — Верно. — Хорошо, — учитель выдохнул через нос, прикрыв глаза от раздражения, — хорошо, — повторил, — тогда я, чтобы не портить статистику класса, дам вам тест на дом и пожалуйста, — он проникновенно посмотрел сквозь очки, ясно дав понять, что знает, чем я на самом деле занят. Или мне показалось? — постарайтесь уделить ему достаточно времени. — А если я и его провалю? — задал вопрос, но он остался без ответа. Я без должного интереса посмотрел, как учитель раскрывает журнал, зачеркивая красную и жирную галочку напротив моей фамилии карандашом. После этого он отодвинулся от стола, наклоняясь к выдвижным ящикам, и зашелестел листами. Меня и вправду вычеркнули из списка должников и дали шанс? Не успел осознать это обволакивающее тепло в животе, как краем глаза заметил куда более жирную галочку в журнале. — Мистер Данквут, — голос тверд, мне действительно стало интересно, — разве Стилфорд не сдала работу? — Она даже не появилась, — прыснул учитель, не отвлекаясь от бумаг, но его явно что-то заботило, поэтому он продолжил, — Уже неделю не ходит на учебу и, по всей видимости, я ее не аттестую. — Вы проверяли почту? — в меня тут же упирается раздражительный взгляд, и я добавил, — Она на больничном, должна скидывать все работы электронную почту. — Я не отсылаю тесты по интернету, за ним она должна была прийти лично и также лично отдать его мне, — он едва передернул плечами, скрыв непонятную мне агрессию. Отсчитал нужное количество листов, после чего протянул их мне. Его рука так и замерла над столом, вскоре он поднял глаза. — Я отнесу ей работу. — Нет, — отрезал он, но, заметив мой настойчивый взгляд, продолжил, — нет, О’брайен. Она не приложила никаких усилий, чтобы получить достойную оценку, да и если бы приложила, то уже поздно. — Но мне же вы разрешили написать заново, значит, у неё тоже есть время. — Это другое! Директор не простит мне низкий показатель у половины класса, или даже у двоих, но у одного ученика другое дело. Забирай листы и проваливай, — кинул бумагу на стол, и та в беспорядке рассыпалась. Учитель тут же снял очки, прикрыв глаза, и устало надавил на веки. Я не успел подумать, не успел осознать, как сжал в руке несколько тестов. Явно взял их не только для себя, но среди разбросанных бумаг Мистеру Данквуту было тяжело это заметить. Он даже не увидел, как я положил тесты в рюкзак и быстро развернулся, практически бегом покинув кабинет. […] Эмилия сутулилась, устало потирая лоб. Ноги были согнуты в коленях, и она размахивала ими в воздухе, мелькая забавными носками с морковкой. Смотрела в книгу, переворачивая страницу и вновь подставляя под механический свет торшера. Часы пролетали один за другим, а Эмилия не отрывалась от печатных слов. Они превращались в эмоции, вычерчивая в сознании сцены счастья и радости. И на секунду, она могла вернуть себе легкость, свойственную юным девушкам. Легкомысленность. Одним взмахом пышных ресниц могла вскружить голову герою. Могла и ощущала себя в своей тарелке, словно еще чуть-чуть и счастье захлестнуло бы её. Грохот. Эмилия вздрогнула, крепче сжала в пальцах шершавую обложку. Реальность резким порывом вернула её обратно, заставив поднять испуганный взгляд на дверь. Она прислушалась, но вновь вздрогнула от грохота. Встревоженно оставила книгу на кровати и пошла в сторону звуков. Она остановилась у лестницы, выглянув в темный коридор, что был пуст, но в дальнем углу горел свет. Тонкой вуалью он опускался на ковер, не обещая ничего хорошего. Эмилия покосилась в сторону настенных часов и с удивлением заметила, что время перевалило за глубокую ночь. Очевидно мама уже пришла с работы и сейчас была занята чем-то на кухне, возможно готовила себе поздний ужин, от того и грохотала так сильно. Но почему внутри что-то тревожно давило на сердце? Грохот. Эмилия больше не вздрагивала, она прошла к кухне, заглядывая в ярко освещенную комнату и уже раскрывая рот, чтобы поздороваться, но подавилась словами. Звон от разбившегося стекла. С широко раскрытыми от изумления глазами Эмилия проглотила испуг, отскакивая обратно в коридор. Вскрик все же вырвался, но не у Эмилии. Вскрикнула её мама, с хрипом от ненависти разбивая остатки чайного сервиза. Пряди из идеальной прически давно торчали в разные стороны, обрамляя покрасневшее от злости лицо. Руки её дрожали, но она не останавливалась, наступает каблуками на осколки, раздавливая хрупкое стекло. Вернулась к столу, хватая первое, что попалось. Точнее, последнее, что осталось. — Мама, что ты делаешь, — начала, но заметила все те осколки на деревянном полу. Не знала, как описать этот кошмар, творящийся на кухне, не знала, что сказать, только тихо дышала, хватая ртом сухой воздух. — О-о, Эмилия, — сухо протянула женщина, сфокусировав взгляд на замершей дочери, — я забыла, что ты уже пришла. А впрочем, ты вовремя, мне нужно с тобой поговорить, — взяла со стола открытую бутылку вина и в нетерпении налила его в как раз кстати схваченный стакан. Жидкость тихо булькнула, заполняя стакан почти до краев, и только после этого женщина отставила со звоном бутылку. Поднесла стакан и впилась в него, с громкими глотками поглощая всю жидкость. Желудок слегка кололо, словно щелочная среда, в которую попадало вино, выжигало оболочку. Она сморщилась, отставив пустой стакан, и с нетерпением посмотрела на дочь. Эмилия с грустью подняла глаза на мать, с потаенной болью для себя осознав, что такое уже было. Сознание блокировало все воспоминания, последовавшие за когда-то такой же ситуацией. Эмилия с неприязнью сжала челюсть, боясь, что вот еще мгновение, и болотистые глаза вновь всплывут перед ней, а за ними последует усмешка и фраза: «Ты же взрослая, не бойся». — Эмилия! Она вздрогнула, метнув большие от страха глаза на мать. Та смотрела на неё с нетерпением, но поняла, что дочь все прослушала, поэтому повторила тверже: — Отец звонил тебе? Эмилия продолжила стоять у входа, отрицательно качнув головой. — Ясно, — мать отвернулась, потеряв интерес к дочери. На неё неожиданно накатило такое отчаяние, что захотелось рвать на себе волосы. И она уже потянула руки к голове, тихо хрипя, — ненавижу… как ненавижу… На работе завал, дочь психопатка и муж, человек, ради которого она продолжает держаться на плаву, хотя бы пытается это делать, пугает своей отрешенностью. Проявляет столько же внимания, сколько сама женщина слегка отросшему маникюру. Почти никакого. — Мам, — Эмилия запнулась, прочистив горло, — вы опять поссорились? — спросила, но тут же прикусила язык, втянув голову назад. Она словно стала на несколько сантиметров ниже, когда буравящий взгляд матери врезался в нее. — Как ты догадалась, — прошипела женщина с насмешкой и весь её мир, как по щелчку сосредоточился вокруг дочери. Она вдруг вспомнила, кто стал причиной ссоры с мужем и не отрывая взгляд, схватила стакан, выливая туда остатки вина, — знаешь в чем он меня опять обвинил, м-м? Сказал, что я не уделяю тебе нужного внимания и если с тобой что-то произойдет, со мной он не останется. С чего бы он считал, что я о тебе не забочусь? Она замолчала, задумчиво отпивая вино. Взгляд её помутнел. Мысли путались, но одна так отчетливо мелькала в голове, что на женщину словно взошло озарение. Она метнула взгляд на дочь, заставив ту съежиться и сильнее заломить пальцы рук от волнения. — Ты сказала ему про больницу, да? — словно догадалась она, но Эмилия отрицательно качнула головой, — Ты врешь! У него больше не было причин так злиться на меня, — крикнула она, с ненавистью бросив стакан с вином себе под ноги. — Врешь! Врешь! Звон стекла, словно выстрел. Эмилия прикрыла лицо, отвернувшись, чтобы брызги и осколки не коснулись её. Сердце подскочило, замирая, а потом с бешеной скоростью понеслось разрывать грудную клетку. Крики матери за спиной превратились в шум в ушах, а перед глазами поплыли черные круги. Дыхание сбилось. Новый приступ, как волна попытался сбить Эмилию с ног, но она с широко раскрытыми глазами вцепилась в ручку двери, пытаясь устоять на ногах. Паника никогда не застигала её в реальности, преследуя во снах, но сейчас, словно предчувствуя дальнейшее, кожа спины покрылась холодным потом. Дышать стало нечем. Воздух был настолько сухим, что его чрезмерная концентрация вокруг высушивала дыхательные пути. Она как рыба раскрывала и закрывала рот. Мышцы ослабли. — Эмилия! Посмотри на меня, дрянная девчонка, посмотри! — женщина тяжело дышала от крика, и, не дождавшись реакции дочери, переступила осколки, быстро подойдя. Схватила её за плечо, рывком повернув к себе, чем заставила отпустить двери, — Если из-за тебя я лишусь мужа… если ты только посмеешь нас разлучить, то я запру тебя в клинике и ты никогда, слышишь, никогда оттуда не выйдешь, поняла меня? — Эмилия с трудом наладила дыхание, хватаясь руками за плечи матери и посмотрев на неё, а та лишь сильнее тряхнула её за плечо, крича, — поняла?! — Поняла, — крикнула в ответ Милк, но даже не поняла о чем речь. Она молилась не потерять последнюю нить реальности и не упасть. Лишь бы не упасть. Мать бегала глазами по лицу Эмилии, ожидая чего-то, но облегчение не пришло, грудь словно сильнее сдавило, и она без сил оттолкнула дочь. Дрожащими пальцами зарылась в свою прическу, предотвращая истерику, и огляделась. Вокруг царил хаос, красные брызги на полу и белой скатерти, множество осколков разных размеров. Нужно было отвлечься. Она взглянула на дочь, неожиданно ощутив больной укол вины. Эмилия стояла как призрак. Словно неуспокоенная душа, слегка пошатываясь на ногах. Её кожа блестела от пота, а глаза уставились в одну точку. Она не моргала, концентрируясь только на дыхании, ведь чувствовала, от чего зависело её состояние. Пока сердце продолжало гонять кровь и не заходиться от страха, она будет находиться у края и слабо, но контролировать себя. Женщина проглотила скопившуюся во рту жидкость и отвернулась, опустив голову. Муж был прав, она ужасная мать. — Эмилия… — прохрипела она, разглядывая нос своих каблуков. Она хотела извиниться за приступ ярости, но вспомнила причину ссоры и остановилась, — уберись здесь. И развернувшись на каблуках, прошла в соседнюю комнату, закрыв за собой двери. Оставляя дочь одну, терзать себя воспоминаниями. Через двадцать минут Эмилия уже поднимала с пола самые крупные осколки, пустым взглядом следя за своими пальцами. Они слегка подрагивали. Эмилия выкинула мусор и поднесла руки к щекам, осознавая, насколько продрогла. Кто бы знал, что внутренняя пустота способна забрать физические силы и тепло. Не осталось сил думать о произошедшем, как и сил для слез. Только горькая, детская обида не позволяла все бросить и лечь посреди липкого пола. И это было той причиной, по которой Эмилия продолжала уборку, даже волна громыхающей музыки, что накрыла её неожиданно из соседней комнаты, не заставила остановиться. Только после того, как пол был помыт, а скатерть вновь казалось белой, действия в запасе Эмилия закончились и она отмерла. Жизнь на автомате, помнишь? Эмилия посмотрела в окно, моргнув, а после вздрогнула от громких басов. Они были и до этого, но только сейчас она смогла осознать и прочувствовать их. Словно проснулась. Это был сон на яву, её сознание отгородилось от ссоры, пытаясь защититься, а вместо того, чтобы пытаться сбежать, Эмилия выбрала подчиниться. Но сейчас она ощутила, как тряслись картины на стенах от громкой музыки, и посмотрела в сторону зала, где была мать. Желание действовать переполнило её. Или это была обида? Эмилия быстро пересекла расстояние и открыла двери, поражаясь тому, как женщина не оглохла от такого напора. Взглядом нашла мать, лежащую на диване в тех же каблуках и рубашке, но теперь в руках она сжимала нечто покрепче. Эмилия перевела взгляд на мини-бар отца и с горечью заметила, что на две бутылки коньяка он стал меньше. Решимость, неожиданно проснувшаяся в Эмилии, побудила её пойти к матери. Она быстрым и твердым шагом преодолела расстояние до дивана и с силой вырвала из рук полупустую бутылку. — Прекрати! — прокричала Эмилия, но из-за музыки ничего не было слышно. Мать, на мгновение опустившая растерянный взгляд на руку, с раздражением потянулась за своим напитком, но Эмилия отскочила. Она тяжело дышала, осматриваясь вокруг в поисках пульта от стерео-системы, и сердце пульсировало у нее в ушах, пока она не отключила колонки. Неожиданно стало очень тихо. Эмилия даже услышала собственное дыхание. Стало безумно жарко. Щеки пылали. — Чт-то ты тв… твор-ришь? — раздался голос матери. Несмотря на заплетающийся язык у женщины хватило сил встать на ноги и попытаться отобрать пульт и так полюбившуюся бутылку коньяка. — Прекрати, мам, — Эмилия взяла пульт другой рукой, отводя его дальше, — ты разбудишь весь район. Хватит, возьми себя в руки. — Н-не указывай мне, — прошипела женщина, с каждой секундой все больше загораясь от гнева и от того используя оскорбления. Через минуту Эмилия сдалась. Весь мир словно упал на её плечи, давя своим грузом. Мысли превратились в патоку. Медленную, тягучую. И только злость заставляла стоять на ногах. Она со свистом швырнула пульт обратно на диван, немного сгорбившись. — Забирай его, если он тебе важнее дочери! — голос сорвался на крик и к глазам подступили слезы. Эмилия резко поставила полупустую бутылку на полку и прошла мимо матери, захлопнув за собой двери. Как только она осталась одна в коридоре, отрезанная от внешнего мира, все нутро замерло в ожидании. Эмилия почти не дышала, опустив глаза в пол. По её виску медленно стекла капля пота, а пальцы слегка подрагивали, как вдруг музыка накрыла её, чуть ли не сбив с ног. Разочарование и в себе и в матери, все так неожиданно начало болеть внутри, оголяя каждый нерв. Ей здесь не было места. Эта мысль обжигающе всплыла в сознании. Эмилия не нужна была ни одному обитателю этого дома, она лишь приносила проблемы. Хотелось просто сорваться с места и убежать, чтобы не чувствовать эту пустоту. Она выпрямилась, шмыгнув носом. Повернула голову в сторону двери и, недолго думая, пошла в сторону свободы. Накинув куртку, она раскрыла дверь, глубоко вдохнув грудью. Холодный порыв ветра ударил в лицо, и Эмилия слегка покачнулась, повиснув на двери, чем громко захлопнула её. — Милк? — голос раздался совсем близко. Эмилия с трудом сдержала крик, повернувшись в сторону парня.