Black Carnival

— Аллен, Аллен, Аллен, — Неа шепчет вкрадчиво, ласково, почти доверительно. Блестит глазами цвета темного янтаря, такими не похожими на человеческие. Цепляясь пальцами за спинку каменного трона, к которой приковано тело юноши, он наклоняется то с одной стороны, то с другой, почти прижимаясь губами к ушам с заправленными за них седыми прядями. — Ты опять дал ранить себя. Кто был в этот раз? Акума? Тики Микк? Может быть, сам Граф?       Аллен молчит. Сознания Аллена здесь еще почти нет, пока что — только фантомное тело, но он-реальный прекрасно слышит, о чем шепчет ему нереальный Неа — здесь. Слышит — и теряет контроль над своим пульсом. Когда еще и видит отступника-Ноя в отражении — бесконтрольно теряет лицо.       Улыбка Неа, сладкая, ядовито-внимательная, гаснет, когда он видит под кожей фантома пробивающуюся едкую зелень — на той руке, которую занимает Чистая сила.       Зелень, которой быть не должно. Зелень, слепящий свет которой не принадлежит Чистой силе Аллена Уолкера, той, с которой Неа уже успел сродниться.       Сущность Ноя наплывает сама, скалится, щерится, бросается на границы неоттесненного сознания. Там — враг. Враг, который, воздействуя на тело Аллена, пытается ценой одного убить обоих. Враг древний, враг, которому Чистая сила противиться почти не может — она не предназначена рушить себе подобных. Но для этого в этом теле есть Неа и его Сущность.       Четырнадцатый усмехается — Аллен практически без сознания, действует на рефлексах, а как, наверное, удивится, когда поймет, что его «квартирант» спасает их общую шкурку… Что квартирант в кои-то веки подставлялся сам — и в этот раз не ради того, чтобы сердечно пропеть «Доброе утро» в ухо практически Господину Тысячелетнему. Ведь воздействовать на Акума подобным образом — все равно, что присесть с Графом нос к носу за чашечкой горячего турецкого кофе, пока прекрасные одалиски кружат вокруг, красуясь идеальными формами бедер и грудей. Пока слуги расторопно подают свежий рахат-лукум и халву. Пока сам Граф, не обремененный слежкой или чем-то подобным, наслаждается кратковременным перерывом в работе.       В этот раз все было иначе — Неа спасал Аллена, а не наслаждался самим фактом своего провала в реальность. Помогал юноше выжить, противопоставляя чертовой Чистой силе, ходящей сама по себе, свою Сущность, полностью блокирующую всякое не ясное шевеление в левой руке.       Как минимум, это было более выгодно. Попадаться Графу в теле Аллена или в глубине его сознания Ной-отступник не планировал.       Как максимум…       Д. Кэмпбелл обхватывает ледяное лицо юноши горячими ладонями. Аллен еще не здесь, Аллен где-то там, в реальности — еще пытается бороться, но уже соскальзывает в этот «карман», где прячется Неа. Это хорошо. Так им будет даже легче поменяться местами.       Четырнадцатый гладит ледяную щеку и смотрит куда-то вглубь себя, вместе с чужими глазами оценивая реальность. Некоторые вещи оказываются для него неожиданными — например, упрямо спасшие их от Апокрифа Третий и Девятая Апостолы. Отрывающий от них противника Удовольствие, благоволящий Уолкеру как противнику, а может и не только. Малышка Мечта, принявшая их удар на себя. Последний приказ Тиму, прощание с экзорцисткой… Вот уж без кого обошлись бы!       И наконец, уход в Ковчег.       Та-да, добро пожаловать на борт, в место, где они наконец-то могут почувствовать себя в безопасности. В седой и мало битой головушке наконец-то проблеск сознательности. Тут и вылезти на проклятый белый свет не грех.       Неа хищно улыбается и приближает свое лицо к чужому, вжимается губами — горячими — в уже чуть-чуть лишь потеплевшие губы Аллена. Малыш соскальзывает сюда, в подсознание, все быстрее, и все больше теряет контроль над собственным телом.       Кончик языка обводит нижнюю припухлую губу — мягко, влажно, сладко. Чуть надавить на нее зубами — и где-то там, в реальности, у Аллена потемнело глазах. От неожиданности он упал на колени, больно ударившись. Ничего, ничего…       Язык скользит дальше, вглубь чужого рта, на мгновение сплетаясь с чужим языком, и Неа прикрывает глаза, чуть наклоняет голову, чтобы не сталкиваться носами.       И делает медленный выдох.       В этот самый момент, когда где-то внутри подсознания Аллен окончательно теплеет и делает первый глубокий вдох, открывает глаза, нервно оглядываясь и облизывая пересохшие губы…       … где-то в реальности Неа делает вдох тоже и тоже открывает глаза. Пожелтевшие глаза зверя, серокожего, жутко довольного собой, облизывающегося.       Четырнадцатый Ной не планирует пробуждаться в таких условиях. Он предпочитает комфорт, безопасность и менее шебутного носителя, которого будет не так жалко поглощать.       Неа ухмыляется своим мыслям и идет прятать своего Аллена, их общее тело, и даже эту бесполезную Чистую силу-нахлебницу, от врага для них всех.       Нои — Ноями, экзорцисты — экзорцистами, а Апокриф не друг ни тем, ни другим.       С Алленом он позже еще поговорит, почему тот так подставился.