Black Carnival

      Дверь в маленькую кофейню широко распахнулась, собрав горкой нападавший снег. Колокольчик звякнул непривычно придушенно; словно в сговоре с ним, откликаясь на эмоции выбежавшего на улицу парнишки в форменном фартуке, ветер завыл особенно пронзительно. Сухой снег с козырька просыпался вниз белой стеной, отгораживая молодого официанта от причины его внезапного срыва.       Причина, ростом под метр восемьдесят, в тяжелых сапогах, в длинном пальто и с волосами, собранными в высокий хвост, дождалась, когда стихнет ветер, и, ничего не говоря на прощание, ушла в совершенно противоположную от юноши сторону.       Всхлипывающий, задыхающийся Аллен проводил взглядом спину с идеальной осанкой, и ощутил, что эта прямая спина — часть стены, что за секунды выросла между ним и человеком, которого он любил до этих минут сильнее всего на свете. Теперь пришла пора менять полюс чувств на противоположный, через «не хочу», забирая назад все клятвы и обещания — они стали не нужны.       Теперь он остался совершенно один, и от чувства неизмеримой пустоты внутри — расплакался с новой силой.       Сердце болело, вдоль спины полз холодок, зябли ноги — Уолкер с опозданием осознал, что он вылетел из кофейни в одних форменных штанах, рубашке и фартуке, обутый в легкие, совершенно не готовые к натиску зимы туфли. Замерзали даже слезы, покусанные губы пощипывало морозцем.       Но холод внутри был сильнее холода внешнего. Аллен вытер щеки и в чувствах стукнул по фонарному столбу кулаком. Рука отозвалась глухой болью.       Он был влюблен в Юу пять лет. Пять лет, в течении которых он крутился рядом, потом оказался в нужном месте в нужное время, и Канда предложил ему встречаться. Как счастлив он был все это время! Самый желанный, любимый мужчина — вот, кем был для него Юу, вот, кем хотел стать для него он сам.       Не получилось. Теперь все кончено. Счастливые дни ушли в прошлое.       Аллен ощутил, как болезненно искривились губы, как слезы потекли снова, копившееся в груди требовало выхода и стискивало сердце, горло. Стискивало, стискивало — и с стискивало бы еще долго, если бы он не сдался и не заревел в голос, не сел прямо в снег и не обнял колени, больше всего на свете мечтая так и остаться, замерзнуть и не чувствовать больше ничего и никогда. Умереть в блаженном оцепенении.       Снег рядом неожиданно захрустел. Рядом оказались чужие ноги, затянутые в кожу высоких ботинок на шнуровке. Запахло ароматным сигаретным дымом — запах, знакомый до боли, до жалобного звоночка в голове. Аллен сжался, припоминая, какую сцену они с Юу закатили прямо на глазах начальника. Теперь его наверняка как-нибудь вежливо попросят собрать свои монатки и катиться из кофейни как можно дальше.       А ему некуда идти. Больше — некуда.       Тики Микк присел на корточки рядом, ничего не говоря. Аллен смотрел на него блестящими от слез, покрасневшими глазами. Становилось холоднее, он мерз, но отказывался двигаться — словно от этого боль внутри утихнет.       Неожиданно на плечах оказалось что-то теплое. Пропахшее чужим одеколоном и сигаретами пальто повисло, распласталось по снегу. Но было все равно очень теплым. Аллен стиснул заледеневшими пальцами один край и уткнулся носом в воротник. — Затянись, — приказал хрипловатый низкий голос. От властной интонации по телу побежали мурашки. Аллен потянулся губами к сигаретному фильтру, удерживаемому перед его лицом смугловатыми длинными пальцами, вобрал его до этого теплого, живого ограничения и медленно сделал затяжку. Губы мгновенно согрело и подсушило, тепло пошло по гортани и дальше. Запершило. Аллен отшатнулся и закашлялся, едва не начиная отплевываться. Со стороны Тики донесся низкий смешок, потом Аллена приобняли за плечи и подняли на ноги. — Закончил хандрить? — мягко поинтересовался мужчина, возвращая сигарету между своих губ, долгим движением затягиваясь и выдыхая струю сизого дыма. Аллен заторможенно кивнул и опустил глаза.       Тики Микк был красивым мужчиной. Смоляные волосы, вьющиеся мелко, но легко, всегда встрепанные в творческом беспорядке, которым и длина до лопаток не мешала это делать. Всегда белая рубашка — не всегда наглаженная до хруста, чаще как раз наоборот. Жилет, сидящий по фигуре. Длинные ноги, подчеркнутые темными брюками. С его лица можно и нужно было писать картины. Солнце поцеловало его глаза, рассыпав среди светло-янтарной радужки золотые искры. Под глазом красовалась кокетливая родинка, придающая его взгляду лукавых ноток. Микк очень часто улыбался и о поцелуях с ним можно было только мечтать.       Еще Тики был его начальником. Аллен всегда немного робел и побаивался его — было в нем что-то хищное, опасное. Он вызывал странные желания, и раньше Аллен едва не сбегал от него подальше. В объятия Канды. Чтобы успокоил и усмирил демонов и желания, которых пробуждал Микк.       Возможно, демоном был сам мужчина.       Теперь этот слуга Ада обнимал его за плечи и запахивал на нем свое пальто. Уолкер с опозданием дернулся и начал бормотать, что ему ничего не нужно. Но мужчина был непреклонен — мало того, что он одел парня, так потом он еще и подхватил испуганно охнувшего юношу на руки.       И понес. Но не к кофейне. А к машине. Усадил на переднее пассажирское, закрыл дверь, и пока Аллен выпутывался — уже устроился на водительском сиденье и завел авто. — Я тебя отпросил на оставшиеся полчаса — да тебя и так бы отпустили после такого. Вещи твои заберем завтра. Пока что поживешь у меня, дальше — как решишь, — негромко «обозначил» план действий мужчина. Аллен сгорбился и уткнулся носом в пальто. — Зачем вы это делаете? — словно бы в пустоту спросил он. Тики молчал. Рокотал мотор, когда машина набирала скорость. Словно мурчание кота. — Потому что мне на этот вечер нужен собеседник, — ответил наконец мужчина. — А тебе надо выговориться и успокоиться. И найти хоть какую-то почву под ногами, — Тики поколебался, прежде чем продолжить. — Я не лучший человек. У меня много дурных привычек и отвратительный характер. Я довольно ветреный и старше тебя на девять лет. Но ты мне глубоко симпатичен и интересен. Так что я действую с загадыванием на будущее. Ты не думай — я примерно представляю, на что ты мог надеяться. Что вернешься домой, что вы помиритесь. Выясните все. Но я видел этого японца и могу тебе гарантировать — он к тебе приехал, уже собрав вещи. Возможно, что даже уже перевезти их успел куда-нибудь. Ты бы вернулся, а там уже пустота. — Откуда вы знаете все это? — Аллен снова расплакался. Тики быстро глянул на него и резко завернул на ближайший поворот, останавливая машину и почти тут же обнимая рыдающего парня. — Потому что я видел его глаза. Все уже было решено. Он не собирался ничего возвращать. Он уже сбежал и не желал иметь возможность передумать, — Тики гладил мягкие светлые волосы, потом нашел в кармане смятый платок. — Вытри нос, малыш. Твои глаза я тоже видел — как будто у тебя внутри бездна разверзлась. Если бы я тебя не забрал — ты бы сидел на морозе неодетый почти до конца. Пока тебя бы не замело начисто. Мне не нравится мысль, что если бы я уехал, не забрав тебя — утром забирать было бы некого. Ты бы замерз, потому что без этого парня жизнь тебе не мила, малыш. Я ни к чему тебя принуждать не буду. Я подожду. Но и на самотек ничего пускать не буду — счастье надо строить своими руками, а не ждать, пока оно на тебя свалится.       Тики растирал узкие плечи, вытирал чуть шершавыми пальцами мокрые щеки. Ресницы у парня потемнели от влаги, глаза и нос припухли. Тики это не беспокоило. Ему этот мальчишка был симпатичен любым — и таким тоже.       Они просидели так несколько минут, потом Тики отстранился и завел машину снова. Сначала он этого парня отогреет изнутри и снаружи, а потом будет тискать и надеяться, что этот страдалец не поймал какую-нибудь простуду.       Дома он без лишних споров отправил икающего парня в душ и принес переодеться. Щеки у юноши были красные, и Тики сделал их еще краснее, влив полный бокал вина в вяло сопротивляющегося Уолкера. Потом был ром с соком. Язык у юноши развязался окончательно, и долгожданный поток слов полился рекой. Тики услышал и всю историю любви, и про жизнь конкретно Аллена Уолкера, и про его чувства сейчас.       Неодинокий вечер за выпивкой был еще более неодиноким, чем хотелось — незримая фигура в Юу навязчиво присутствовала в комнате. Тики досадливо сморщился, когда рассказ пошел по второму кругу, и когда мальчик ненадолго прервался, чтобы выпить еще глоточек — мужчина наклонился через стол и впился в сочные губы поцелуем, надеясь перевести тему в другое русло.       Уловка сработала — шею обхватили руками почти мгновенно, рот открылся и языки сплелись в грешном танце. Тики от удовольствия едва слышно простонал, и рукой сдвинув в сторону все, что было на столе, перетащил мальчишку, одетого в его рубашку и шорты, к себе на колени. — Я совсем надоел с этим Кандой, да? — Аллен уткнулся лицом в сильную шею и глубоко вдохнул. — Про тебя слушать мне было интереснее, — сознался мужчина и принялся неторопливо ласкать губами горячую щеку, наметив целью взволнованно бьющуюся жилку на шее. — Мои извинения, — едва слышно ответил юноша, и самостоятельно потянулся к губам довольно прищурившегося, заурчавшего от удовольствия мужчины. — Вот и скажи мне, как я мог позволить такому сладкому тебе замерзнуть, малыш? — выдохнул мужчина, слушая тихий, но ласкающий слух смех, чтобы оборвать его, снова приникнув к сладким губам. У него было самое лучшее, самое сладкое лекарство от тоски и одиночества из всех существующих. Лекарством же для него самого был Аллен Уолкер.