Black Carnival

      Шерил украдкой целует ее в шею, когда она стоит перед зеркалом, и с тихой ненавистью смотрит, как служанка зачесывает ей наверх волосы. Роад вздрагивает от его жеста, гребень вылетает из непослушных волос и разбивается. Осколки звенят, Шерил спокойно приказывает «всем выйти вон», а Роад круто разворачивается в ворохе пышных юбок и встречается с ним горящим взглядом.       Отражение говорит, что Роад выглядит на двадцать, каким боком ее ни поставь. Она доросла до полутора метров, отрастила волосы, корсажем обозначила маленькую тугую грудь, корсетом начертала узкую талию, скрыла худые ноги пышными юбками.       Отражение бросает блики на тяжелое ожерелье с чужим гербом, на брачные браслеты и говорит, что она помолвлена.       Отражение врет ей, что Алчность позволит забрать ее в чужой дом, где чужие люди запрут ее в комнатах, куда по вечерам будет приходить ее муж и старательно заводить в ее теле своего наследника.       Отражение говорит недолго, потому что в приступе бешенства Роад разбивает каждое зеркало в будуаре, и замешкавшиеся слуги нервно вздрагивают, оставляя хозяина разбираться с дочерью. Все они знают, что брак у хозяйки договорной и особенно несчастливый от того, что в брачном контракте она требуется лишь для рождения наследника. Сколько будут делать наследника — неизвестно, хорошо бы быстро.       Хозяйке двадцать — а значит, что в невестах она засиделась, и свет уже построил сотню неприятных версий, отчего все забыли о дочери уважаемого министра на брачном рынке. Не надкушен ли ловким вором спелый плод? Не позабыт ли старый скандал? Черт его знает. Свечку подержать не выйдет ни у кого.

***

      Лежа в ворохе накрахмаленных юбок на полу будуара, Шерил целует спелые, как вишня, губы Роад, целует белую шею, кончиком языка трогает призывно покрасневшие грудки и самыми кончиками пальцев ласкает тесную глубину горячего тела, срывая протяжные сладкозвучные стоны. Мечта в бешенстве походит на богиню — мечет молнии и свечи, рушит мебель, устраивает хаос и усмиряется лишь его жгучей нежностью, никак иначе. Мечта в экстазе — желанная манекенщица любого художника, но видеть ее такой позволено только Шерилу.       От мысли, что Роад придется терпеть и кротким взором смотреть на чужака, у него и самого во рту появляется горькая желчь и пальцы сводит судорогой. Где-то вдалеке слышен вопль — бесконтрольно сжатые нити марионеточника только что лишили жизни одну из кукол. Это не страшно, но небезопасно — они уже и так дважды откладывали свадьбу. Тянуть дольше нельзя, иначе все их планы превратятся в нагромождение тяжеловесных конструкций. — Ты ведь не подумала, что я позволю тебе быть чужой женой слишком долго? — Шерил целует округлое колено, прижимается к розовой коже щекой и внимательно смотрит, чтобы на теле Мечты не было крови. Как бы он ни желал закончить все это — Роад должна остаться непорочной. — Брачная ночь отложена наступлением наших войск, пару месяцев в запасе у нас есть. Потом будет написано завещание — Вайзли уже занят этим вопросом, но резкой смены взглядов допустить нельзя, сейчас это слишком подозрительно — его состояние могут отдать на откуп. Потом придется потерпеть, милая, — Шерил поднимается, гладит ее по волосам, пропуская шелковую прядь между гибких пальцев. — Граф планирует ввести шикарную женскую личину Удовольствия. Если получится и герцог клюнет, то дальше будет скандал, и мы получим право на развод. Все их состояние вытянем через отступные, а политический вес обернется против них могильной плитой, уж я позабочусь. Надо же было так манкировать супружеской жизнью, да еще и ухитриться опозорить твое доброе имя, да, милая?       Роад, разнежившаяся на юбках своего свадебного платья, улыбается так, что Шерил с одной стороны поневоле сочувствует семье жениха, с другой торопится снова поцеловать мягкую белую кожу плеча. — Они пожалеют о том, что решили унизить тебя через меня, — обещает дочь, и на мгновение девушка перед ним принимает обличье хорошо знакомой их противникам девочки. — А за унизительный брачный контракт я верну им этот долг с процентами, — сулит Роад, а Шерил с тихой нежностью целует ее руки и думает, что отдавать в чужую семью такую Мечту — настоящее кощунство уже оттого, что больше шести тысяч лет подряд Роад терпеть не могла сферу телесной близости. И только в этом перерождении у него получилось преодолеть незримую границу памяти и чуть-чуть рассказать ей о сладости плоти.       Было бы смешно, если бы не было так грустно; но помощь с этим ему оказал повредивший Мечте память, тридцать пять лет как пропавший Четырнадцатый.