Black Carnival

— Малыш… — Тики затягивается, а уже выдыхая — шутливо салютует сигаретой седому мальчишке-Ною.       Тот в ответ улыбается и, явно красуясь, игриво-демонстративно облизывает указательный палец левой рукий влажным юрким языком снизу-вверх, параллельно начиная резкий спуск-падение для грядущей атаки.       Тики едва успевает закрутить вихрь из игральных карт Чистой силы, скрываясь за целым смерчем, созданным всего одной колодой, когда снаружи барьера гремит удар. Левая рука Малыша, трансформировавшись, скребет когтями снаружи, пока Тики внутри активирует протокол защиты второй колоды. Карты, смешавшись с потоком, выскальзывают из-за барьера, стремительно рассекая воздух и все в нем, но юному Ною и дела нет.       Аллена Уолкера Граф зовет Удовольствием Ноя, и Тики тысячу раз готов подписаться под каждым его словом. Руки мужчины помнят каждый изгиб, каждую вспышку жара в юном теле, беззащитно отдававшемся ему, принимающем твердые толчки вторжения.       Малыш, проданный родителями в бордель, был идеальным для Тики любовником — еще невинный и нетронутый, он достался Тики в свой первый раз, в свой первый выход в профессию. И Микк остался всецело покорен им — его хотелось подчинять, гнуть, его хотелось развращать. Тогда он тем и занимался.       Тогда он не был еще экзорцистом, а Аллен не был Ноем. В том, что они делали, не было ничего стыдного — спонтанная вспышка страсти лишила их одежды в минуту, но еще быстрее лишила их стыда и сомнений.       Тогда все было проще. Тики был красив, Аллен хотел кого-то, кто будет с ним нежен — и он получил такого мужчину на целую ночь. Ночь, полную восхитительных грез и дурмана, ночь, когда тело ныло от любви.       Это была последняя ночь, когда Тики был в городе, и последняя, как оказалось, ночь, когда Аллен был человеком. Следующим утром все обитатели борделя были мертвы, а вскоре и само здание было снесено. Мальчика Аллена, принявшего у себя целого второго клиента, который тоже остался на постели совершенно мертвым, никто не искал. О нем просто никто не знал.       Сейчас Аллен — Ной, одержимый идеей заполучить ставшего экзорцистом Тики. Малыш не вырастет больше, чем уже успел — вечно юное существо, он выглядит немногим старше Роад Камелот. Роад Камелот, которая тоже хочет, чтобы Тики принадлежал им. Это роднит Третьего и Девятую сильнее, чем любовь к сладкому, любовь к причинению боли и спонтанно проявляющаяся, избирательная ненависть к взрослым мужчинам.       И исключение для них тоже одно — Тики Микк.       Тики отражает удар за ударом, успевая прикрывать своих, когда тело неожиданно отказывается ему подчиняться. Это похоже на то, что он ощущал в кабинете у Комуи, обездвиженный для осмотра, пока Смотритель зловещим тоном рассказывал, что и откуда он ему оторвет, если Тики посмеет покуситься на невинность его драгоценной Линали.       Оказывается, что у замершего возле барьера Шерила Камелота примерно те же проблемы, что и у главы Центрального отделения. Тики не своими руками гасит барьер и оборону, колода рассыпается в воздухе снопом ядовитой зелени, а Тики уже одеревенело шагает к Четвертому, когда со спины на нем повисает Аллен, мгновенно хищно облизывая сильную смуглую шею и враждебно глядя на собственного брата. Звонкий голос мальчика урчит у самое ухо Микка: — Ты же не думаешь, что я вот так просто позволю украсть тебя у меня? Ты мой! Мой! Только мой… — под полный ненависти шепот Тики теряет сознание, и не помнит, как ругались Третий и Четвёртый, как мальчик легко унес его через Врата Ковчега, как укладывал в постель, раздевал, обмывал сильное тело, в каждое движение вкладывая всю свою болезненную любовь, граничущую с одержимостью.       Он приходит в себя в тепле, на мягкой чистой постели, с горячим телом под боком. Аллен тихо мурлычет что-то, пальцем левой руки рисуя линии на широкой груди, обводя оставленный им на теле мужчины шрам. Тики мог бы подскочить, мог бы воспротивиться, но он взрослый мужчина и испытывает стыдную слабость к тому, кто достался ему невинным. Аллен улыбается, когда Тики только вздыхает и предлагает ему свое плечо в качестве подушки. — Ты вспомнил меня, вспомнил! — в тихом голосе звенит торжество, и Тики не в силах лгать: — Я тебя никогда и не забывал, малыш.       Аллен издает счастливый звук и жмется крепче, жадно дыша исходящим от тела Тики запахом взрослого мужчины. Пусть когда-то Микк и пропадал в шахтах, получение им Чистой силы избавило его и от преследующей его бледности, и от шаткого здоровья. Аллену это очень по сердцу. — Ты ведь меня не отпустишь? — Тики догадывается, каким будет ответ, и ему, в общем-то, не так уж он и важен. Чистая сила изначально отлично уживалась с тем фактом, что на нем не было форменных вещей с розой ветров из серебра. — Конечно же нет, — Аллен ловко оказывается сидящим на нем верхом, и Тики прикрывает вспыхнувшее лицо ладонью — нагота юноши не оставляет его равнодушным. А мальчишка уже продолжает: — На поле боя мне нужен был только ты. — А как же приказы Графа? — Тики не может ничего с собой поделать, когда руки сами ложатся на бедра и так знакомо скользят по гладкой коже. Аллен тоже начинает краснеть, и часто, возбужденно дышит, его член заинтересованно встает, наливаясь кровью, прямо на глазах. — Граф… Никогда не ждал от меня покорности. Я просто убью всех, кто попытается украсть тебя у меня, — малыш улыбается темно и шало, и Тики посмеивается, оглаживая узкую талию и выступающие ребра.       Он думал об этом мальчике все эти годы. Думал, что никогда больше не вернется, чтобы не знать, что с его сладостью сделала проституция. Чтобы не тешить себя надеждами и не травить сердце несбыточным. — А Чистая сила? — тихая нежность в голосе Тики не даст соврать — его колоды стали для него чем-то очень родным. — И твоя Семья, — Тики не знает, что такое семья, он сирота, но даже люди из Ордена пытались стать ему близкими, хотя бы друзьями. Не смогли, конечно — слишком уж за почти двадцать семь лет Тики привык к кочевой жизни одиночки. Но все-таки. — У семьи есть два пути: или принять, или получить еще одного отступника, — Аллен заводит руку за спину и Тики шумно выдыхает, ощущая прикосновение тонких пальчиков к своему члену. — В любом случае — мои отношения с экзорцистом их касаться не должны. Кроме того — мне нравится твоя чистая сила. Очень отражает твою суть.       И Тики с готовностью помогает ему опуститься на себя сверху, любуясь стиснутыми зубками, дрожью ресниц и сладкой дрожью, напряжением, поселившимся в теле. Его член был создан, чтобы быть внутри малыша, и, когда тот начинает двигаться — это только лишний раз подтверждается. Смотрится просто идеально.       Аллен ласкает себя под влюбленным взглядом мужчины, тихо стонет и медленно наращивает темп. Становление Ноем лишило его части чарующей неуверенности, но в замен дало нечто лучшее — веру в себя и свои силы, в свое право решать.       И Тики счастлив почти в самом конце завалить его на спину, распять под собой, выгибая на подушках так, как он не решился когда-то. Оставляя беззащитным, раскрытым, болезненно чувствительным, двигаясь жестко, осыпая поцелуями белую шею, вырывая вскрики.       Это было мгновение его триумфа. Мгновение его выбора.       Аллен, извиваясь на постели, словно бескостный, кончил себе на живот, сбито дыша и бесконечно подрагивая. Тики вытащил член и провел пальцами между ягодиц, загоняя внутрь сразу два, ощупывая горячие гладкие стенки. От этого малыш вскрикнул и снова кончил, окончательно утратив контроль над лицом, оставив Тики смотреть на такое же беззащитное выражение, которое он уже видел когда-то.       За которое он этого юношу и полюбил. — Тики, — Аллен слепо потянулся к нему за поцелуем, руками нашел шею, держась за нее и окончательно расслабляясь. Он понял, что все это значит. Он понял, что Тики никуда не уйдет. — Занимайтесь любовью, а не войной, — Тики вспоминает слова какого-то старого вояки, как-то приютившего его на ночь во время очередного переезда. — Пожалуй, нам подойдет. Верно, юноша?       Аллен улыбается и гладит его по спине, заставляя, явно красуясь, играть мышцами. Юный Ной жалеет только о том, что этим нехитрым способом нельзя обезвредить воинственный настрой некоторых Кардиналов, но — не будь он Третий Апостол, если позволит Ватикану снова вернуть его Тики на передовую.       Аллен выгибается, потираясь всем телом, и, глядя в потемневшие желтые глаза Тики, тонко улыбается.       Он помнит, как в свой первый раз гладил эти широкие плечи, как кусал подушку и хотел вцепиться зубами в выпирающие ключицы, как плакал, ощущая твердые и сладкие очертания поджарого тела, зная, что, быть может, это будет последний мужчина, который будет так хорош и будет желать его — тощего, неказистого и юного.       Аллен тогда так не хотел его отпускать.       Аллен в последние месяцы устроил Графу целую череду скандалов, давая понять: или Тики будет его, или семья и план Графа могут катиться к черту.       Ему сказали, что он уже не в первый раз ставит своих любовников вперед дела, но в этот раз, учитывая личность избранника и его потенциальную опасность для их планов — так и быть.       Аллен сладко стонет, переворачиваясь на живот и выпячивая ягодицы, и слышит звериный рык Тики: тот слишком любит брать его сзади, чтобы устоять перед заманчивым предложением.       Юноша стонет в подушку, поддавая бедрами назад, насаживаясь на чужой член, и улыбается уголком губ, прогибаясь до сладкой ломоты. Все так, как ему хотелось. Вот теперь — все правильно. Идеально.       Он найдет, чем занять разум и время своего любовника.       Он обещает.