* * *
— Тинталлэ, нам нужен свет. — Свет? Варда грустно усмехается. — У нас есть свет, Манвэ. Помнишь те пламенные реки? Это и есть Свет. И он никуда не исчез. Ее Тема словно померкла со дня гибели любимых творений. Да. То, что давало Эндорэ жизнь, обернулось для него смертью. — Тинталлэ, любимая… Манвэ беспомощно замолчал. Утешать он не умел. И сейчас не знал, чем помочь Варде. Как объяснить ей, что не виновна она в гибели Эндорэ. Что не ее Музыка уничтожила создания Йаванны и изуродовала творения Ауле. Ирмо. Он сумеет излечить душу Тинталлэ. И когда Варда исцелится, ничто не должно напоминать ей о пережитой боли. Только вот творить новую Музыку придется без Возжигающей звезды. А сколько еще таких, изувеченных, боящихся петь? — У нас будет свет, любимая, — в мелодии Манвэ звучит сейчас лишь уверенность. Уверенность и бесконечная нежность. — У нас будет свет. Обещаю.* * *
— Ирмо, ты слышишь? Слышишь их, чьи голоса почти смолкли? Я могу помочь лишь тем, кто способен петь, кого не сломила постигшая нас беда. Сумеешь ли ты спасти остальных? Излечить их от страха? Вернуть им веру в себя? — Спасти? Их не надо спасать, Манвэ. Это лишь потрясение… Им надо отдохнуть. И все будет хорошо. Серебристо-синий туман. Бледные тени деревьев. Задумчивые головки синих и серебряных цветов, склоняющиеся к бледно-зеленой траве… Они никогда не превратятся в плоды. Им не нужна вода, чтобы жить. Это — лишь грезы. И каждый увидит их по своему. И будет по-своему счастлив. — Но я не справлюсь с теми, кто развоплотился не по своей воле. Их боль — не моя боль. Их нужно призвать. Но не в мой сад. — Одного лишь отдыха мало, — вздохнула Ниэнна. — Красивые грезы лишь отвлекут от действительности, но не исцелят. Стоит очнуться от них, и боль утраты покажется еще острее. Ее надо выдержать. Преодолеть. Понять, что это не конец пути, а лишь одно из испытаний, помогающих стать сильнее. Я помогу тем, кто растерян и сломлен, вновь обрести мужество и способность творить. Но тем, кто лишился облика, чьи мелодии были сильно повреждены, я не смогу вернуть прежние способности. — Я помогу им вспомнить, кем они были, — вступил в разговор Намо. - Вспомнить красоту их замыслов. Вспомнить, ради чего они пришли в Арду. — И сплести обрывки их мелодий в правильный узор, — голос Вайрэ был тихим, но уверенным. — Чтобы дух майар мог очиститься от покалечившего их Диссонанса, мы создадим Чертоги Памяти. Но я не слышу мелодий многих из Младших. Быть может, нет у них сил, чтобы прийти в новый Дом. Супруг мой, не можешь ли ты их призвать? — Призвать, — задумчиво сказал Намо.- Позвать каждого по имени — тому, изначальному, принятому еще до Первого Хора. Помочь отыскать путь и пройти по нему. Да, Вайрэ. Мы сделаем это. Вдвоем с тобой. Я храню память о Музыке, ты — о ее воплощении в мире. Чертоги будут нашим общим творением. Владыка Судеб запел. Воздух вокруг заиграл серебристыми отблесками, сгустился — и вот уже проступают смутные очертания колонн и арок, тяжелых занавесей и зеркал. Проступают, становятся отчетливее — и крепнет зов, громкий и уверенный зов того, кто помнит пройденный путь и угадывает предстоящий. Того, кто способен вернуть Поющим изорванные Диссонансом мелодии, воссоздать их. — Вспомни себя, - пели Чертоги, вторя голосу своего создателя. - Вспомни имя свое и Музыку. Вернись к себе. И Память обо всем, что создали Айнур с того мгновения, когда впервые из глубин Эа сошли они в пылающее бесформенное нечто, которое позже назовут Ардой, о том, что творили с любовью к миру, наполнила просторные залы и коридоры рождающихся Чертогов. Как Музыка Айнур воплощалась в их творениях, так Память проявлялась тихим жужжанием веретен. Вились полупризрачные нити, наполнялись цветом, сплетались в гобелены, казалось, навеки утерянные узоры. Вайрэ помнила всё — она и была Памятью о том, что было и есть, лишь события, непроявленные еще в Мире, до Времени оставались невидимы. Казалось, Время остановило свой бег, чтобы позволить младшим Айнур вновь обрести себя. Бессчетны годы в Чертогах, где помнят и ждут. Долго, бесконечно долго, соединяла Вайрэ разорванные нити — и воля Владыки Судеб помогала им срастись заново. Вместе с Намо и Вайрэ пела для младших Айнур Ниэнна, облегчая боль воспоминаний, смягчая резкое звучание изломанных Диссонансом мелодий. Ее мягкая Музыка помогала Поющим принять то, что произошло, справиться с утратой и вновь обрести способность творить, радоваться и любить. Один за другим приходили искалеченные майар на зов Мандоса. Один за другим покидали потом Чертоги, чтобы набраться сил в садах Ирмо Лориэна. Большинство исцеленных присоединялись к хору, творящему новый дом. Пусть не для Детей уже — для Поющих, но все-таки дом. Были и такие, кто оставался в Лориэне или возвращался в Мандос — помогать Феантури. Серебристо-синий туман стелется над гладью светло-сиреневого озера. Не плещет вода на его берег, ветер не тревожит рябью отражения ветвей, лишь странные цветы плавают по нему, — нежно-розовые, бледно-голубые, серебристые… И в ладье из цветов плывет по озеру Эстэ. Она спит, и покой нисходит на души майар, ищущих отдохновения от долгих трудов. Они создают свой дом — долго и упорно. Но не все майар явились в Аман.* * *
— Феантури смогли исцелить всех майар. Всех, пришедших на зов Мандоса. Только вот некоторые остались в Покинутых землях. У них могло не хватить сил добраться до Амана, а кто-то, возможно, ослабел настолько, что даже призыв не услышал. Они там, во власти Восставшего. Охотник… Оромэ ответил не сразу. Выдержать Диссонанс у него хватит сил. В одиночку справиться с Мелькором вряд ли, но в открытую схватку и нельзя вступать. Ни в коем случае нельзя, иначе их жертва станет напрасной. Эндорэ и так разрушено, новая волна Диссонанса уничтожит его окончательно. И тогда майар, оставшихся в Покинутых землях, уже не спасти. А значит, придется действовать скрытно, быстро и очень осторожно. — Я найду их, Король, — твердо сказал Охотник. — И приведу в Аман. — Позволь мне сопровождать брата, Король. Я буду защищать его и тех, кого он найдет, от козней Врага. А когда все наши будут в безопасности… Я займусь виновником того, что произошло. Нельзя допустить, чтобы подобное повторилось!!! Я настигну его где угодно — и искуплю свою вину! Воитель так и не воплотился. Он ходит по Аману, окутанный Силой. Силой, которая никому сейчас не нужна. — Не в этот раз, Тулкас, — решительно остановил его Оромэ. –Твою Музыку Старший почувствует сразу и нападет. А я должен все сделать тихо, незаметно для него. Придет время, и мы с тобой будем сражаться плечом к плечу. Мы освободим этот мир от Восставшего. Но не сейчас. Нам придется ждать. Долго. — Поэтому я и хочу пойти с тобой, Оромэ. Мелькор может подстеречь тебя на пути в Покинутые земли. Или — всех вас по возвращении, что не в пример хуже. Я обещаю, что не стану искать схватки. Но если он нападет сам — вы уйдете. А я останусь. И он не настигнет вас. Даже если мне придется… Молчит Тулкас. Он знает, что уничтожить Старшего Айну — невозможно. Он знает теперь, что возможно все — даже то, чего ты никак не ожидал. И он готов даже к невозможному. — Нет, Тулкас, - Манвэ сдвинул брови, на миг сделавшись неуловимо похожим на старшего брата. Только на миг. На несколько нот в мелодии. — Нет, — повторил Король, — Не останешься. И не пойдешь никуда. Новой схватки Стихий мир не выдержит. Музыка смягчилась — словно ласковый ветерок коснулся горячей кожи. — Ты ни в чем не виновен, Тулкас. Ты сделал, что мог. Мы все сделали. Теперь наш долг — избежать новой битвы. Ради Арды. Ради Детей, которые придут жить в ней. «Если только у Мелькора хватит мудрости удовольствоваться полученным. Если он не навяжет нам схватку». — Это твоя Песнь, Оромэ, — сказал Король вслух. — Позволь, я отправлюсь в Покинутые Земли, — Йаванна встала рядом с Охотником, — Не майар я буду искать, но лишь послушаю, много ли из моей Песни осталось во Тьме. Схватки не будет, — не воевать я пойду, но спасать семена, что, быть может, уцелели в пламени. «Воевать…» Манвэ грустно улыбнулся: немногие из Старших умели биться, и уж во всяком случае не Дарующая жизнь. — Ступай, — он кивнул, — когда в мир явятся Дети, твои творения будут нужны им. Но будь осторожна, Йаванна. И не задерживайтесь надолго. Не стоит дразнить Восставшего: он ведь выместит злобу на мире, на творениях наших, что, быть может, еще уцелели.* * *
Земля Эндорэ лежала во тьме. Огонь, уничтоживший Альмарен, уже погас, но пепел был еще теплым. Очертания равнин и гор, над которыми невоплощенной пролетала Йаванна, изменились неузнаваемо: мерно плескали о поросшие редким мхом берега волны огромных озер там, где рухнули Светильники. Тускло мерцали редкие звезды над бескрайними плоскими равнинами там, где раньше были холмы; курились вершины высоких гор на месте долин. Реки изменили свое течение и стали извилистыми и порожистыми. Но жизнь сохранилась: зеленые ростки пробивались на поверхность из-под пепла, упрямо ползли вьюнки по скалистым обрывам. Растущие боролись за право жить в ставшем неуютным мире. Чем дальше к югу шла Дарующая Жизнь, тем слабее были отголоски Диссонанса. Быть может, их восставший брат еще не добрался сюда? Скорее всего, так, думала она. Валиэ тихо запела — и трава становилась гуще, искривленные стволы деревьев выпрямлялись и покрывались свежей листвой. Робко выходили ей навстречу келвар, — редко, слишком мало их спаслось. Долго бродила Йаванна по югу Покинутых Земель, оплакивая навеки утерянное и исцеляя раны, нанесенные Мелькором Арде. Иногда, устав, принимала она облик высокого дерева, и зеленая роса стекала с ее ветвей. И когда шла она дальше, густые леса вырастали из ее следов. И те из майар, что не имели сил уйти в Аман или не желали покидать Эндорэ, становились духами этих лесов. Звезды были редки и тусклы, но свет не исчез — Кементари слышала его в Песни Ульмо, он был слаб здесь, на поверхности, но он — был. Вот только для Детей его было — мало. «Дети не будут похожи на деревья. А жаль. Вот если бы… Что это я пою?!» — Йаванна вздрогнула и поняла, что ей пора возвращаться в Аман. Слишком долго бродила она во Тьме.* * *
— Я вернулась, о Король. Я вернулась. — Йаванна… Манвэ появился почти мгновенно — резким порывом ветра. И принял тот облик, в котором Йаванна в последний раз видела его в Альмарене. Впервые ли после гибели прежней Арды предстал Король похожим на Детей Песни, Дарящая жизнь не знала. Слишком долго не было ее в Амане. — Что там, Йаванна? «Хоть что-нибудь уцелело?» — это не требовалось спрашивать даже мысленно. А слаженная Песнь Хора уже сбилась с привычного ритма: «Йаванна вернулась! Вести из Эндорэ!» — Эндорэ живо, о Поющие. Покинутые Земли живы, но скудна жизнь во Тьме. Исказился облик Арды, и лишь в водах живут отголоски былого. Но чахнут травы и не распускаются цветы без света. Лишь на Юге Эндорэ побывала я — и исцелила то, что смогла. Но пела я тихо, чтобы не столкнуться с… Мелькором. Йаванна вздохнула, посмотрела на Короля и, чуть замешкавшись, тоже приняла тот облик, что носила в Благое Время. — Я пела. Я пела тихо, но часто. И мне приходилось отдыхать, — я, Поющая Жизнь, уставала там от своей Песни. Это Диссонанс. Каково же будет Детям, когда они пробудятся? Слишком мало тех мест, где не слышна Тема Мелькора. Быть может, твои ветра, о Манвэ, разнесут семена по всей Арде и на Севере тоже вырастут леса? Ибо воды Ульмо несут в себе Изначальный Свет. И тогда с юга в них придут келвар. Но в этой тьме, о Варда, смогут ли они спастись от чудовищ, рожденных изощренным разумом нашего заблудшего брата? Сейчас мне нужно отдохнуть, а потом я буду петь здесь, в Амане. Но слишком много увядания слышала я в Эндорэ. Пусть же здесь мои Сады будут вечнозелеными и неувядающими. Супруг мой, Ауле, и ты, о Король, молю вас — пусть дуновению смерти не будет пути в Землю Валар! Дабы не касались нас всех усталость и грусть. Манвэ опустил голову, так что золотые волосы скрыли лицо. «Скудна жизнь в Эндорэ». Покинутый дом. Любимый дом. Разрушенный дом. Скудна жизнь — а ведь там, в Эндорэ должны пробудиться Дети. И они невиновны в том, что Стихии не смогли поладить друг с другом. — Мы не станем воевать с Мелькором, — Король поднял взгляд на сородичей. - Но и оставить заботу о Детях мы не вправе. Мои ветра и птицы разнесут семена, Йаванна. Леса и травы покроют Эндорэ, и звери смогут жить там.* * *
Закрыть Аман от зла. Защитить. Уберечь. — Я могу окружить наш дом стеной, — Ауле осекся. Стеной. Как Мелькор. Похоже, Восставший все-таки вынудил сородичей петь его Тему. Или — похожую. Не творить — сражаться. И строя дом, прежде всего, заботиться о его безопасности. О стене. — Да, — сказал Манвэ. И выше всех гор Эндорэ — прежнего Эндорэ — поднялись Пелор. Глухой стеной окружили Аман. Оградили от Покинутых земель. От Темы Восставшего. От зла. От смерти. Пелор преградили путь воздуху смертных земель в новое пристанище Валар. Йаванна пела — и распускались сады: нежно-розовым цветом расцветала сирень, аромат жасмина наполнял юг новых земель. Здесь горы обступили равнину полукольцом, храня ее от изменений. Казалось, неумолимое Время остановилось, и наступила весна — вечная Весна Арды, подобная той, что хранилась отныне лишь в памяти Поющих. Подобная — но не совсем: листва на деревьях не увядала, цветы, распустившись, не роняли лепестков на землю, на месте сорванного плода вырастал такой же. Изобилие жизни — юной и прекрасной. Юной, как ее сестра… Вана часто приходила в сады, и ковер цветов расстилался ей навстречу. И тихо пели птицы. Корни деревьев уходили глубоко — но далеки были воды Ульмо, и новый замысел возник у Дарительницы Жизни. — Тихо поют птицы в моих Садах, о Король. Им не хватает света. Но помню я, что свет Иллуина и Ормала не исчез, но растворился в водах Ильмена. Если споем мы все вместе — быть может, достанет сил осветить нашу землю? — Варда, — позвал Манвэ супругу. - я обещал тебе, что у нас будет свет. И он будет. Но это и твоя Песнь, любимая. Ты нужна в Хоре. — Я уже говорила тебе — у нас достаточно света… Варда неожиданно улыбнулась. В первый раз за долгое время. — Пойми, мой Король, свет может дарить жизнь, а может погубить ее. Я боюсь, что в Эндорэ его сейчас слишком много для творений Йаванны. А ведь там проснутся Дети… Ты разве не помнишь? Им не очень понравится яркий свет… Я готова петь, Манвэ. Но мы должны придумать что-то новое. Не столбы. Она задумалась, а потом как-то неуверенно продолжила: — Вот бы сделать так, чтобы свет не был губителен, если его источник разрушить… На всякий случай, — объяснила она. — Свет сейчас в водах. А что, если… Йаванна! Протяжный призыв Королевы пронизывал воздушные владения ее супруга. И звезды над Аманом стали ярче. И радостнее. — Тинталлэ, ты звала меня? — Кементари коснулась мыслью сознания королевы — и приняла облик Предпетых. — Да, твой Свет растворен в водах Покинутых Земель. И для олвар его много. Но я не знаю, как дотянуться до этих вод отсюда, — вся твердь Арды отделяет нас от Ильмена. Быть может, с вершин, спетых моим супругом, можешь ты коснуться того света, что остался в небесах? — А зачем? — удивилась Королева. — Ты же сама сказала, что его и так достаточно, сестра. Тут скорее нужно не на горы забираться, а… Постой. А что, если устроить большой колодец? — Варда тоже приняла прежний облик — тоже впервые. — И найти способ отделить мою Песнь от Песни Ульмо и… Она осеклась. — В общем, вернуть все на прежние места, — закончила она. — Ауле! — Колодец, — Кузнец задумчиво взъерошил каштановые кудри, — Нет, Варда, ничего не получится. Твой свет смешался с водой Ульмо и растекся по всему Эндорэ. Колодец не поможет собрать его. Тем более — разделить. Вот если бы мы создали Песнь, которая бы вытягивала из земли воду, а из воды — свет… Ауле запнулся, пораженный догадкой. И перевел взгляд на супругу: — Йаванна, а ведь среди твоих мелодий… Дарящая Жизнь улыбнулась супругу: — Да, превращение света в жизнь — это моя Песнь. И я смогла бы осветить наш Дом, но твердь Арды слишком прочна для корней моих созданий. Это будет трудно, но я попробую… Она долго стояла, задумавшись, и взгляд ее был отрешенным: как спеть такое?.. Облик Дарительницы Жизни изменился: она вновь обернулась высоким Деревом, и светящаяся зеленая роса стекала с его ветвей. Деревья. Не одно - два. Для надежности. И они будут разными… Но как?! — Созови всех, о Король, ибо мне, быть может, понадобится помощь! Вся надежда наша, вся Память — чтобы корни моих Деревьев проросли до Ильмена. Призови же Ниэнну, о Король, и тогда в Амане появится Свет, и он будет нести лишь жизнь, но не гибель. Лишь Песнь Ниэнны способна размягчить Камень. Серебристым облачком появилась Скорбящая рядом с Дарящей жизнь. И приняв облик синеглазой женщины со светло-серебристыми волосами, запела. Она пела о мире, который они потеряли. О его красоте и нежности, о его доверчивой беззащитности и открытости творцам, о его многообразии и яркости. Песнь текла, словно слезы скорби о невосполнимой утрате. Нота за нотой — горькие капли, светлые лепестки осыпающегося весеннего цветка, еще более прекрасного в своей хрупкости, в своем мимолетном очаровании. Опадают лепестки, но на месте погибшего цветка зарождается плод. Он созревает, наливаясь соком, наполняясь силой. Созревает, чтобы дать начало новой жизни, новой радости, новой красоте. Новому миру. Память об утрате останется навсегда, но Песнь струится дальше. Творящая новое, наполненная заботой и любовью. Ниэнна бережно опустила плотное ядрышко плода, созданного ее Песнью, в теплую землю Эзеллохар и отошла в сторону: настала очередь Дарящей Жизнь. И Йаванна запела. Всю свою Силу вкладывала она в эту Песнь — Песнь рождения новой жизни. Семена зреют внутри плода, — одно серебристо-белое, будто отблеск незримого звездного света; и второе — ярко-золотое, жадно впитывающее свет зримый. Долго пела Дарительница Жизни, не ведая счета времени. Зеленая роса капала с ее ветвей на землю. Она не видела, как равнина превращалась в холм — то зрели посеянные ею семена. Зрели — вместе. Вниз. Там, внизу, — источник вашей вечной жизни. Ищите внизу, — и тонкие, переплетенные между собой отростки устремляются вглубь. Пусть на их пути камень — какая разница? Серебряные корни легко, будто видение, проходят сквозь твердь, — а следом по проложенному пути прорастают золотистые. Йаванна не чувствовала усталости — Хор был рядом. Она ощущала их Силу, поддерживающую ее Песнь. Кто знает, быть может, бессчетные годы прошли в Покинутых Землях к тому мгновению, когда сеть серебряных корней впервые коснулась Ильмена… Свет Первых Дней Творенья — чудесный свет Альмарена. Ярко-голубое пламя поднимается вверх, теряя по пути свой ослепительный блеск. Его впитывают золотые корни. Невозможное — становится настоящим. Свет Варды — разделен. Когда на вершине Эзеллохара пробился темно-зеленый росток Тельпериона, Йаванна мягко улыбнулась про себя — тихое серебристое сияние, исходившее от него, дарило надежду и прогоняло прочь печаль — а ведь воздух Амана коснулся нежного стебелька лишь миг тому назад. Вырастай, малыш! Тянись к темным небесам! Роса с твоих цветов пусть осветит их на радость всем нам! Второму стеблю не нужна была Музыка, чтобы помогать расти — нежно-зеленый, окруженный незримым золотым сиянием горячей торжествующей жизни, он тянулся вслед за братом. Ее собственное творение вдруг отделилось от Владычицы звезд. Ее свет больше ей не принадлежал. Варда почувствовала неожиданное облегчение. «Огненных рек Альмарена больше не будет. Никогда.» А там, на дальних берегах страны, что ныне стала чужой, когда-нибудь откроют глаза самые удивительные создания в мире. Их ещё нет, но у них уже есть имя. Дети. Дети Эру. Они распахнут глаза навстречу темному небу и сияющим в нем огонькам-звездам. Растениям нужен свет. А вот детям Эру — сначала — пожалуй, что не очень. «Надо будет потом спеть им ещё звезд. Поярче. А когда подрастут, пусть живут здесь. Мы сделаем все, чтобы они были счастливы».