"Север и Запад"

Авторы текста: PanchaDevi, R2R, Лейри, Тэсса Найри, Ноло, Хельга, Эмуна

Период, когда происходят события: от ухода Валар в Аман до пробуждения квэнди _____________________________________

Миссия Ррао

      Йаванна сидела в заросшей плющом и виноградом маленькой беседке на берегу идеально-круглого пруда, и настроение Валиэ было безнадежно испорчено недавней встречей с Валой-Охотником.       Оромэ только что вернулся из Эндорэ, и мягкая тишина Валмара была растревожена звонким смехом и шутками его майар, громким ржанием лошадей и веселым лаем охотничьих псов. Сам же Охотник, расседлав верного Нахара, направился прямиком в сады Йаванны, где Дарительница как раз вместе с несколькими майар экспериментировала со вкусом диких абрикосов.       — Я слышу, твоя охота была удачной, брат, — улыбнулась она, ответив на приветствие Оромэ.       — И да, и нет, сестричка. — Вала небрежно стряхнул дорожную пыль со светлых одежд, — чистый запах лесов Эндорэ, который он принес с собой в Валинор, казался почти горьким по сравнению с утонченными ароматами Амана. — Удачной, потому что немало тварей Мелькора пало сегодня от стрел моих учеников, а прочие бежали в страхе далеко на Север. И все же…       Он нахмурился, исподлобья поглядывая на сияющий радостью лик сестры.       — Похоже, наш братец-отступник опять преуспел в своих упражнениях над существами Эндорэ. На этот раз он искажает волков…       Йаванна невольно вздрогнула.       Волки… Волки всегда были одними из самых противоречивых животных, спетых ею. Она словно дала свою животворящую силу мелодии, которая была больше услышана извне, нежели придумана самой Валиэ. Услышана от одного из любимых учеников мужа, Артано. И сама же Йаванна, спев первую волчью стаю, почувствовала какое-то чувство неловкости — моё, и в то же время нет.       Теперь Артано покинул Аман и присоединился к Мелькору. Йаванна в глубине души всегда, кажется, была готова к тому, что именно ее волки станут объектом интереса Отступника и жертвами искажения. Вот и дождалась…       — Гм… Мы наткнулись на нескольких… даже и не знаю, как их назвать… во всяком случае, не келвар… — продолжал между тем Оромэ свой рассказ. — Они крупнее, злее и умнее что ли. Я пока точно не знаю, в чем суть искажения, сотворенного над ними Мелькором. Призвал ли он неких злобных духов в волчьи тела, или изменил саму природу их темы… Я подумал, что тебе стоит знать об этом, сестра…       И добавил немного виновато:       — Ты же знаешь, я из тех, кто защищает сотворенное другими, но не творит сам… Все, что я могу сделать с этими искажениями — уничтожить, либо, возможно, пленить. Но не уверен, что ЭТО стоит допускать в Аман…       Йаванна тяжело вздохнула. Гнев — неправильное чувство, не достойное королевы. И все же она испытывала именно гнев, причем беспомощный гнев, почти на грани отчаяния. Ей никогда одной не противостоять силе Мелькора. И никогда не защитить создания свои от темной тени искажения… Все, что она может — попытаться убедить сестер и братьев в серьезности опасности, нависшей над судьбой Арды. Но для этого нужно точно знать, что происходит. И возможно ли помочь её келвар — безвинным жертвам Отступника…

***

      Отчего так грустны здесь мелодии ручьёв? И листья над беседкой словно чуть завяли? Странно.       Большой мохнатый зверь неспешно скользил по дорожкам парка. На спине у него сидела серая белка. Зверьки доверяли Ррао, и эта белка — не исключение. Нравится ей ехать на медвежьей спине — пусть.       Но кто же там, возле пруда, грустит? Майа свернул туда. Поднялся на задние лапы. Белка застрекотала, но не спрыгнула, а ловко взобралась ему на плечо, а с плеча — на голову. Мгновенная смена облика — и тот, кто идёт по дорожке, уже подобен Предпетым, тем, кого ещё нет. Отводит ветви плюща, заглядывая в беседку.       — Госпожа? Что случилось?       Он не ожидал увидеть здесь саму Дарительницу Жизни. Что же могло огорчить её? Ррао мысленно обратился к Йаванне: Сила-и-умение, готовность работать.       — Ррао! — Йаванна откровенно обрадовалась появлению ученика. Хотя, наверное, она обрадовалась бы появлению кого угодно, как возможности отвлечься от грустных и неприятных мыслей. И все же ему в данный момент больше, чем иным. Возможно, из-за его деятельного осанвэ.       — Как хорошо, что ты заглянул сюда.       Немного отодвигаясь, и освобождая подле себя место на узенькой мраморной скамейке, она попросила:       — Посиди со мной…       Ррао… Он всегда более любил и понимал келвар, нежели деревья, кусты и травы. А её келвар всегда тянулись к этому работящему майя. Даже сейчас…       Йаванна задумчиво посмотрела на белку на голове юноши. И, вздыхая, ответила на заданный им вопрос:       — Брат мой Оромэ принес плохие новости из Эндорэ. Опять плохие новости… Мелькор искажает моих волков, превращает их в злобных и хитрых чудовищ, своих послушных слуг…       «Мне больно, Ррао. Если бы ты только знал, как мне больно…»       Майа опускается на скамью. Смотрит на Дарительницу Жизни. В её словах, в её голосе — не только боль, не только печаль. Слышен затаённый гнев.       Словно лесной ручей не в силах сдвинуть камень, не может обойти его — и ручей упирается в глыбу, и подтачивает, и гневная сила его накапливается, пока однажды воды не одержат верх.       — Волки? Разве они могут быть слугами? (Тень, отзвук боли — сама мысль об этом.) Расскажи об этом, леди. Ведь боль можно исцелить.       — Но я сама почти ничего не знаю, Ррао, — печально качает головой Йаванна. — Все, что у меня есть — черная весть от брата. Да вот это…       Валиэ мысленно показывает майя краткий отрывок из охоты Оромэ:       Огромные свирепые звери, обликом все еще волки, блеск оскаленных клыков, темные, полные злобы и одновременно сияющие каким-то извращенным разумом глаза… Вот хищник с воем смело прыгает на спину охотничьему псу, валит его на землю, мощными челюстями в одно мгновение перегрызает хребет. И тут же ему в бок впивается длинная стрела кого-то из майар Охотника. Волколак рычит, скалясь от боли и злобы одновременно, вместе с клочьями шерсти и мяса рвет зубами светлое древко прочь из тела. И, несмотря на страшную рану в боку, не отступает, не спасается бегством, но вновь атакует, пригибаясь к самой земле и угрожающе ощетинив загривок…       — Никогда, даже в самом страшном своем кошмаре, я бы не рискнула спеть такое! — почти беззвучно шепчет Йаванна, и лицо ее при этом белее мела — лишь огромные синие озера глаз, полные ужаса и отчаяния. — Можно ли исцелить подобное искажение, подобную боль?! Я не знаю, Ррао. Я могу лишь надеяться, что это в наших силах…       Образы, возникшие в сознании, заставили Ррао вскочить. Слова — лишь слова, но увидеть это будто воочию и быть не в силах ничего изменить… Словно сам — один из этих волков. Бывших волков.       Мучительно.       «Теперь я знаю, как это больно, госпожа».       Всё живое знает закон и следует ему. Но изменить зверей так, чтобы самому стать законом для них, — что за извращённый разум мог такое измыслить? И этот новый закон заставляет волков (бывших волков) идти против их природы (тоже бывшей), следовать чужой воле, быть даже не слугой — инструментом? Разве так бывает? Если бывает — это чудовищно.       Ужас и гнев на лице Ррао. Он преклоняет колено, не отрывая глаз от Йаванны. В голосе — не просьба, но решимость:       — Позволь, леди. Я пойду туда! Мы узнаем больше и сделаем, что должно. Мы должны это исправить!       Он почти кричит:       — Как можно это допустить? Сделать такое с келвар?..       И добавляет тихо:       — Прости, Владычица…       Белка, что испуганно спрыгнула на спинку скамьи при его резком движении, сердито цокает. Майа не глядя протягивает ладонь — зверёк прыгает к нему на руку и перебегает на плечо.       Ррао повторяет уже спокойнее:       — Позволь. Я отправлюсь в Эндорэ.       Йаванна пристально смотрит на коленопреклоненного ученика, в её взгляде благодарность, удивление и еще что-то…       Это было бы так… удачно… если бы Ррао, её преданный, трудолюбивый и влюбленный в келвар Ррао отправился в Эндорэ. Если кто-то и может найти ответы на вопросы, отыскать знак надежды во мраке искаженного естества бедных животных, так это он. Но… Там, вдали от света Древ, за пределами неприступных высот Пелори, там власть её невелика, там мир укутан тьмой, и в ней визитеров из Амана подстерегает множество опасностей. Там владения Отступника, туда рискует наведываться не каждый из Валар, а Ррао — всего лишь майя. Что будет, если…       Дарительница жизни хочет сказать «нет», но слова отказа застывают у нее на губах непреодолимой тяжестью…       «Мы не можем прятаться от реальности вечно. Хвала Единому, хоть у кого-то из нас хватает мужества пожелать взять на себя ответственность за судьбу Эндорэ. Я не вправе останавливать его в столь чистом порыве и столь благородном желании. Нет, я не стану останавливать его…»       — Ступай в Эндорэ, Ррао. И да пребудет с тобой любовь и защита отца нашего Эру.       Она нежно касается рукой склоненной головы майя, под ее пальцами рождается неяркое золотое сияние, струится мягко, постепенно теряясь в прядях черных волос юноши.       — Иди, и да пребудет с тобой свет…

Медведь и Волк

      Влажный запах прелой листвы сменяется ароматом сосновых иголок. Лиственный лес переходит в сосновый. Золото стволов, капли ягод, тёмно-зелёные волны папоротника. Невольно сравниваешь — здесь всё так похоже на Аман. И всё иначе. Темно. И тени таят неведомую опасность.       Первое опьянение воздухом Эндорэ давно прошло. Майа знает теперь много больше, чем тогда. Он неспешно идёт по ковру иголок мимо папоротниковой низины.       Медведь. Слабое зрение, но острый нюх. С виду не слишком быстр — но быстро идти и не надо. Куда торопиться? Он уже узнал, где живёт стая. Он оставил затеси на стволе, показывая: сюда пришёл большой медведь.       Дичи здесь много. Волкам нечего делить с медведем. Обычным волкам. Здесь есть и такие… Пока ещё есть. Севернее, восточнее — звери стали иными. Они заходят и сюда. Они непременно придут — узнать, кто явился в их земли.       «Мы творили их. Мы спасали их от растёкшегося по земле пламени. Их чуткие носы, их острые глаза, их тяжёлые лапы — наша песнь. Но что с ними стало? Они изменились. Нет, стали изменены! Волки — стали слугами! Это плохо. Так быть не должно».       Медведь громко фыркает.

***

      Через несколько дней разведчики Серая Спина и Паленый осторожно пробирались к юго-западным границам владений Удуна. Лесные братья — надежные союзники. На их носы и уши можно положиться, как на свои собственные. Ничто подозрительное не ускользнет от внимания хищников, настоящих хозяев леса. К подозрительному относилось появление чужаков.       Большой медведь сделал метки. Большой медведь поселился здесь. Вот только большой медведь не оставил за собой следов. Откуда пришел. Это значило — зверь из внешнего мира. Надо выяснить. Где живет его медвежья стая. Искать следы. Задача разведчиков.       Волколаки заранее выбрали направление слежки, чтобы выйти на зверя с подветренной стороны. Тот не таился от лесной стаи, и разведчики уже знали, где находится чужак. Было решено не обнаруживать своего присутствия. Изучить запах по возможности издали, подкрепить цель исследованием передвижений медведя внутри границ, а потом уже отправиться наружу.

***

      За эти дни Ррао много узнал о волчьей стае. Пара матёрых, несколько взрослых зверей, переярки и щенки — по их следам, по запахам и голосам он помнил их всех, и легко отличал, кто заводит песнь, а кто подхватывает. Знал, о чём их вой. Понимал, кто и когда прошёл по тропе.       Остаться здесь? Если другие не придут ещё пару дней, он двинется дальше.       Волколаки могут вести себя, как обычные волки. Чуть крупнее, чуть умнее. Они живут стаей, они загоняют дичь, они играют, они роют логова и воспитывают щенков. Но в их звучании отчётливо слышно — они иные.       Майа встречал этих зверей — сначала он лишь следил за ними, слыша их издали и изучая понемногу. Слушал, но им не показывался. Тогда он узнал много. И это было полезно. Он узнал, что волколаки бывают разные — Тёмный Вала тоже экспериментировал…       Но просто уйти и рассказать, что увидел, — это было неправильно. Он, как мог, подправил мелодию леса: та местность не пострадала от всесжигающего пламени обрушенных Светилен, но линия гор изменилась, и дремлющему лесу не хватит влаги, когда он проснётся. Чуть добавить мхов, чуть подправить форму листьев, изменить корни, чтобы зарывались глубже — привычная работа, радостная, и Ррао почти забыл, что над головой не светлое небо Амана, а чёрный купол Эндорэ.       Он говорил со зверями — и они радовались ему, от земляных червей до лосей и кабанов. Разве могло быть иначе? Они — потомки тех, кого творили Дарительница Жизни и её майар, кого выпускали в леса и луга. Они не могут этого помнить, и всё же помнят — каким-то странным чутьём.       Майа мог позвать или попросить волков — и они слушались бы его. Закон живёт во всех зверях, и они рады следовать закону жизни. Обычные лесные жители. А сейчас ему нужны       необычные.       Тогда, в первый раз — они пришли, когда лес изменился. Они обратились к нему — волку-одиночке, лесному зверю, не зная, что он майа. И он не выдержал. Позвал их. Всего лишь звери — им оставалось лишь покориться. Застань они его врасплох — пришлось бы драться. Но получилось иначе. Он напомнил им Закон. Не закон стаи, и не ту насмешку над истинным законом, что вложили в них хозяева Севера, но настоящий Закон.       Он знал, что порой Искажение необратимо. Что ж. Тогда это были бы больше не волки. Это были бы всего лишь Мелькор, Артано и прочие — кому мало быть жизнью мира, кто не хочет следовать закону, кто возжелал сам быть законом. Те, кто обманом захватил реки и горы, незримую ткань ветра и волчьи тела…       «Ну вложи ты себя как закон во всё, что есть в мире — и что будет в мире, кроме тебя? И не скучно ли станет тебе одному?»       Ррао вернул волкам настоящий Закон и увёл их на юг, туда, где им будет хорошо. Он знал теперь: Искажение можно излечить.       Во второй раз он узнал больше. Их была целая стая, они напали неожиданно, и некогда было изменять их. Пришлось драться. Не в полную силу. Напоминая себе, что это келвар. Испорченные, но келвар.       Он вздрогнул, вспомнив, как один волколак перекусил артерию другому, когда стало ясно — майа победил, и Закон победил. Тот, другой, не сопротивлялся.       Келвар умирали навсегда. Это тоже часть Закона. Но такая смерть — бессмысленна для животного и очень даже осмысленна для… для имущества. Для оружия. Которое ломают, лишь бы не досталось врагу. Это были незнакомые правила. Чужой порядок.       Он постигал эти правила, дрожа от отвращения. Просто позволить себе думать так — было скверно. Но он добывал знания. Узнавал всё больше…       И сейчас двух изменённых волков Ррао позвал уже без сомнений, едва они оказались достаточно близко. Ему не пришлось драться.       От разведчиков он узнал — скоро сюда придут и другие волколаки. Эти двое были частью стаи. Они не вернутся в срок, и стая придёт их искать.       Майа ждал.

***

      Если что могло серьезно задеть чувства первого помощника Владыки, так это любой вред, нанесенный Его Стае. И особенно страшен был гнев Сайрона, если пострадала ее волчья часть.       Он совершил ошибку. Недооценил чужака. Промедлил вмешаться. В результате погибли и еще хуже — потеряны! — одиннадцать лучших солдат Владыки…       Сайрон уже точно знал — в Эндорэ явился майя. Скорее всего, ученик Йаванны. Остальные способны разве что убить хищников, но не изменить их песнь.       В облике волка, сопровождаемый десятком Хитрюги, исключительно умной волчицы, подруги Паленого, Вожак Вожаков направлялся вершить месть. Впрочем, у него был приказ Владыки: по возможности, доставить светлого майя в Удун. Что, конечно же, отнюдь не радовало жаждущего крови Сайрона.       Мелькор также поручил помощнику разобраться с потерянными волколаками, оценить степень повреждения разума и примерные затраты на восстановление… Если затраты окажутся больше допустимого минимума, Владыка, вероятно, пожертвует этими зверями. Волколаки хорошо размножаются. Потеря десятка-двух четвероногих солдат через полгода станет незаметна. А через год о ней никто и не вспомнит.       Вот только Сайрон не собирался сдаваться. Он САМ вернет подопечных в прежнее состояние. Или еще лучше — заставит того аманского наглеца сделать это!

***

      Лесная стая отдыхала. Щенки играли возле логова, старшие дремали поодаль на поляне. Удачная была охота.       Матёрая волчица смотрела на щенков. Вожак стаи тоже, казалось, рад был лежать в траве, позволяя толстолапым и большеголовым детёнышам тянуть себя за уши и залезать к себе на спину. Но он сразу услышал, как тявкнул дозорный. Ветер качал траву на поляне. И вслед за волной, что прошла по траве, волки поднялись.       Малыши ещё путались в лапах у отца, но волчица велела им идти в логово — и они не посмели ослушаться, бросились в нору, выкопанную под выворотнем.       Четыре зверя — туда, откуда идут волки Севера. Остальные — собрались тут, не слишком близко к лёжке, настороженные, готовые защищать свой кусок леса. От кого? Они ещё не знали.       Майа уловил беспокойство стаи. В стрекотании сорок, в том, как олени пьют из ручья, в перебежках кабанов — во всём отражалось нечто знакомое. Запахи — это ещё не всё. Пожив немного в этом лесу, он успел узнать многое о его повседневной жизни — достаточно, чтобы почувствовать изменение.       «Ага! Они пришли».       Не следует втравливать в это лесную стаю. Это не их разговор. И не их драка.       Медведь поспешил в обход. Он не чуял запаха чужих зверей. Либо у них нет запаха, либо они идут снизу по ветру. Значит, они знают, что он здесь.       Ррао обошёл поляну, возле которой было волчье логово: ни к чему беспокоить мать стаи. Он поднялся на гребень холма, в полпути от вершины, и увидел, как мелькнули в подлеске серые спины. Четверо.       Туда! Не подходить вплотную, переместиться в потоке ветра. Уйдём вправо. Они услышат медвежий запах. Переместятся, чтобы он их не обошёл. Они не ожидают, что медведя сменит рысь…       Сайрон и Хитрюга отделились от разведчиков для разговора с местными. Лесные собратья недолго тревожились, узнали Повелителя Волков. В стаю понеслась радостная весть — свои!.       Аманский пришелец держался в стороне от борьбы за власть, матерый Лохмач по-прежнему достойно занимал место Вожака. Звери уже привыкли к новому соседу, который мог обернуться и своим братом-волком, и лакомкой-медведем, и шустрой белкой, и могучей рысью.       Что-то непонятное происходило лишь с северными гостями. Менялись они… Любой волк с Севера, если бы захотел, легко мог бы стать здесь Вожаком. Из-за одной только силы во взгляде. А после того, как с ними говорил тот, без постоянного облика…       Сайрон помрачнел. Другие стаи лесных братьев сообщали даже о кровавых стычках. Когда пришла бродячая стая, как называли лесные волки патрули волколаков… Странное дело! Они дрались между собой. Насмерть. И никто из лесных не увидел вызова… Лохмач сказал, что недавно пришедших сюда двоих северных волк-не-волк увел на юг. И это хорошо. Вряд ли хоть одна здешняя стая приняла бы их…       Сайрон коротко распорядился вернуться всем к логову. И ни во что не вмешиваться!.. Хитрюга тоже пошла успокоить волчью мать. Она уже поняла, Паленого здесь нет. Запах следа, если был, то уже выветрился. Но Вожак Вожаков узнает, куда делся отец ее щенков и другие боевые товарищи.       В несколько быстрых прыжков Сайрон настиг отряд. Волколаки учуяли медведя. По двое разошлись вправо и влево, готовя кольцо… А майя-Сайрон искал присутствие другого майя. Осторожно, чтобы не обнаружить себя раньше…       Вот он! Однако хитер… Отчетливый запах медведя сбил бы с толку даже волколака. Но сущность майя уже имела другой облик и тоже тихо подкрадывалась на мягких лапах породы кошачьих…       Сайрон передал волколакам точное местоположение и новый образ противника. Двое на левом фланге удивленно замерли, бесшумно отступили, пропуская волка-Сайрона.       Нападающие перестроились, застыли, уставились в подлесок, ожидая следующего хода чужака.       Ветер. Ветер расскажет обо всём, только умей спросить. Бросок через лес, кошачий лёгкий бег. Ррао заложил большой круг, чтобы выходить на стаю, уже зная по запаху, сколько в ней зверей и где они.       Когда сложный образ, уловленный обонянием, прояснился, майа нырнул вниз по стволу. Удобное место и для разговора, и для драки. Удобное, разумеется, для него.       Теперь волки были выше него по ветру. И он знал, где они. Волколаки чуть отличались от обычных волков: менее тонкое обоняние могло и не уловить разницы, но для Ррао различие было чётким. Даже в медвежьем облике, к которому он вернулся.       Их немного. Достаточно, чтобы справиться со всеми, не сражаясь. И не бросая вызова вожаку по волчьим неписаным обычаям: он не собирается становиться вожаком этих зверей, не выясняет, кто сильнее. Он не равен им. Он слуга Закона, тяжёлая лапа Закона, и этот Закон — выше волчьих.       Законы лесных волков были ему ведомы, как и обычаи медведей, и нравы кабанов… А то, что будет сейчас, не часть обычной жизни леса. Это исправление ошибки.       Майа встряхнулся. Сел. И позвал — и на волчьем языке, и потянувшись мыслью к волколакам, которых чуял обонянием. Двоим. Тем, кто был крупнее и старше других. У волколаков стая строится не всегда так, как у лесных, но и у них начинать знакомство надо с матёрых волков.       — Подойдите ближе.       Мысленный голос позвавшего пробудил что-то, глубоко дремавшее в крови волколаков. Это было сильнее Долга, сильнее памяти о Большом Логове. Всплывала какая-то иная память. Сайрон назвал бы ее памятью рода. Так мог разговаривать Повелитель Волков. Так говорили сотворившие. И нельзя не подчиниться…       Двое зверей беспомощно шагнули навстречу Сильному, принявшему облик медведя. Беспомощно, но и бесстрашно. Волколаки доверяли обладателю голоса, как доверяли Сайрону, своему Вожаку. Только легкое удивление мелькнуло в их сознании, обращенное к Повелителю, мол, нас позвал — другой?..       Все это Сайрон почувствовал и сам. Ярость, дикая ярость на мгновение чуть не лишила Волка рассудительности. Впрочем, он быстро остыл. Теперь майя точно знал, как именно чужак воздействовал на потерянных соратников. Сайрон вновь обратился к волколакам, передал им точный образ врага и приказал отставить маскировку. Кроме того, Вожак частично проник в сознание разведчиков, своим присутствием ограждая зверей от вражеского влияния.       Ощутив поддержку Повелителя, двое очарованных волколаков остановились, недоуменно фыркнули, а потом сели на землю, как молчаливая стража. Еще восемь четвероногих солдат Владыки вынырнули из подлеска, уселись рядом с первыми двумя. Сайрон с подоспевшей Хитрюгой тоже присоединились к ним.       Волколаки полукольцом окружили медведя, готовые в любой момент вскочить и броситься в погоню, вздумай тот удрать. Звери пока не проявляли никаких признаков враждебности. Только волк-Сайрон, самый крупный в стае, беззвучно приподнимал губы, обнажая острые клыки, да в глубине глаз тлел багровый огонь.       Волки услышали зов. Волки откликнулись на зов. Без страха, без сопротивления. Значит, искажение в них не успело взять верх.       И едва они успели сделать шаг, чья-то могущественная воля разом заслонила зверей от Ррао. И среди волков, что вышли из леса и молча сели полукругом, нетрудно было отличить того, кто лишь принял облик волка. А по сути был подобен Ррао. Тот, кто вкладывал в зверей чуждый им порядок.       Артано.       Волколаки расположились так, что было ясно — они готовы напасть или преследовать. А лес жил прежней радостью бытия — стук дятла, фырканье ежа, медленный рост деревьев, колыхание ветвей. Запахи смолы, хвои, травы.       Ррао ощутил своё единство с этим лесом. Он не боялся. Ради этих несчастных исковерканных зверей, ради того, чтобы деревья остались деревьями, а птицы — птицами, если нужно — он будет сражаться.       Убегать сейчас бессмысленно. Догонят. Да и не хочется. Сбросить облик, уйти в Аман — всегда успеется. Не с волколаками надо драться. Вот тот, кто должен держать ответ.       Ррао мысленно обратился к Артано:       — Отошли их прочь. Это не их разговор.       Волк-Сайрон мысленно усмехнулся:       — Не стану. Потому что это они пришли сюда спросить у тебя ответа… Хитрюга!       Умная волчица поняла, что от нее требуется. Сильный пришелец знает, почему не вернулся в Логово Палёный, куда девалась стая разведчиков… Вожак дал ей право вести переговоры. И Хитрюга смело выступила вперед, приоткрыла пасть и обратилась к существу в медвежьем облике на языке волколаков, смеси голоса и рычания. Даже не задумываясь, понимает ли собеседник ее речь. Если Вожак позволил, значит не о чем беспокоиться.       — Скажи, Сильный, где охотятся наши братья? Их следы привели нас сюда. Дорога из Большого Логова долгая. Запах уже размыла роса, унес ветер. Мы потеряли след. Лесные братья говорят, посланцы Большого Логова забыли свою Стаю. Говорят, некоторые ушли в Вечный Лес. Мы не понимаем. Упустили добычу. Помоги нам взять верный след, Сильный.       Хитрюга ожидала ответа. Внимательный не по-звериному взгляд желтых глаз, в которых светился разум.       Ррао ответил — чередой сменяющих друг друга образов. И не только для Хитрюги — для всех. Стараясь не упускать Артано из виду.       Волколаки — все, кого он встретил, бегущие, сидящие, идущие по следу. Волколаки, говорящие с большим медведем, как говорит с ним Хитрюга. Облик Палёного плывёт, размывается, изменяется вместе с окружающим миром. Снова Палёный — уже не волколак, волк.       Другие волколаки бросаются на «чужака» — медведя, отказавшись слушать Старшего. Драка.       Погиб. Ранен. Остановлен. Запах крови.       Ощутив беспокойство стаи, Ррао ненадолго остановился. Попытался объяснить — он не хочет нападать. Он хочет, чтоб волки жили в лесу, охотились и множили своё число на радость миру. Но неизменённые волколаки не приняли изменённых. Напали на Старшего.       Смерть. Сожаление.       Медведь продолжил рассказ: вот снова мир дрогнул вокруг раненого волколака, зазвучала песнь, что летит с холмов под звёздами — песнь доброй охоты, песнь стаи, но не волчьи голоса ведут её, а сам мир. Раны затягиваются. Вот исцелённые волки сидят на поляне. Тоскливый вой над погибшими.       Медведь прощается со стаей, и волки уходят к югу вслед за своим новым вожаком.       — Он жив, мать волчат. Он пришёл увидеть меня. Я позвал его и говорил с ним. Посланцы Большого Логова забыли песнь Большого Логова и вспомнили Закон (песнь-волков-под-небом). Это — то, какими вы созданы, какие вы есть (песнь-волков-в-песни-мира). Если ты хочешь быть с Палёным, прими Закон (песнь-мира), и я помогу тебе найти его след.       — Ты говоришь, как враг Большого Логова! — ощерилась Хитрюга, которую не смутило показное миролюбие чужака.       Враг раскрыл себя, когда посмел предложить ей забыть песнь Большого Логова. Волколаки — защитники Большого Логова. Это их Стая. Волки принадлежат своей Стае. Чужак хочет, чтобы они нарушили Закон Стаи. Чужак должен умереть!..       Хитрюга уже готова была наброситься на Сильного, невзирая на его превосходство. Стая последует ее примеру. Вместе они, быть может, одолеют медведя-не-медведя… Однако с ними сейчас Вожак. Он должен принять решение. И Хитрюга оглянулась на Сайрона, прося поддержки.       Глаза волка-Сайрона горели красным. Шерсть на загривке вздыбилась. Зубы оскалены. Мысленный приказ волколакам:       — Отойдите! Это моя добыча!       Волколаки послушно отбежали в кустарник. Они приготовились наблюдать. Возможно, и умереть, если потребуется…       Хитрюга, погасившая ярость несостоявшегося сражения, поискала смысл в словах чужака о ее друге Палёном. «Он забыл Большое Логово. Он забыл меня», — поняла волчица. Из ее горла вырвался короткий, тоскливый вой. А в желтых глазах, неотрывно следивших за чужаком, вспыхнула смертельная ненависть к разлучнику.       Сайрон, оставшись один на один с противником, ударил первым. Без предупреждения. Без жалости. Атака была магической. Сайрон не хотел крови. Разодранное горло ничему не научит светлого глупца. А, вот, разодранная песня…       Майя Сайрон окружил медведя своей музыкой, отрезал пути к бегству. Майя Сайрон запел песнь-медведей-в-песни-мира.       Музыка другого майя была слабее. Она не могла противостоять мощи, звучавшей в музыке нападающего. Облик, избранный чужаком для своих вражеских целей, стал тому ловушкой.       Сайрон пел с такой яростью, которую не испытывал еще со времен Первого Хора. Тогда молодой Айну обрушивал Силу на всякого несогласного с его превосходством. Другие мелодии порой не выдерживали противостояния и ломались, необратимо.       Теперь Сайрон подавлял чужую тему с оглядкой. Музыка борьбы проходила через Диссонанс к Резонансу. И оставалась память о борьбе. Спев одну ноту которой, можно было восстановить прежнюю мелодию.       — Ты хотел быть медведем? — обращался Сайрон напрямую к сознанию чужака. — Так будь медведем!!!       Песнь-медведей обрушилась сразу отовсюду: Ррао на миг словно ослеп и оглох. Могущество Сайрона было неодолимым, но он давил на одну-единственную мелодию, усиливал её, заставляя петь её и только её! Словно стены воздвиглись вокруг, и их кольцо быстро сужалось.       Бороться с этим было невозможно.       Ррао всё равно боролся — безнадёжно, бессмысленно, впадая в отчаяние и теряя само это отчаяние, становясь всё меньше. Песнь всего-что-было-им растворялась, уменьшалась. Облик медведя стал ловушкой, и уже не вырваться. Но что-то ещё сопротивлялось, искало лазейки, почти не осознавая себя. Как пойманный дикий зверь мечется из стороны в сторону, не умея разомкнуть капкан, и всё же пытаясь от него избавиться.       И лазейка нашлась. Песнь-медведей не может звучать в пустоте: с ней сплетены песни травы, муравьёв, расщеплённого соснового ствола, который когтистая лапа потянет и отпустит, а мохнатое ухо прислушается к дребезжащему звуку, песни мёда и воды ручья, песни оленя и дикого быка, всего, что окружает медведя, что делает его медведем. Сжечь эти нити — всё равно, что убить, ведь то, что тогда останется, медведем не будет. И потому под натиском Сайрона распадались отдельные связи в картине мира, но сам мир майа оставался.       Ррао уже не понимал, что и зачем делает враг, но ощущал — это битва, и проиграть нельзя. Через бытие-медведем он метнулся к первому же, что было сплетено в его мире с этой песнью. Рой пчёл, вихрь полосатых крохотных тел, басовитое жужжание. Мир стал дробным, ощутился через вкусы и ароматы, но Ррао не стал задерживаться в этом облике — просто пока он был медведем, он был ещё и медведем-думающим-о-пчёлах, медведем-чешущим-спину-о-сосну, медведем-отбивающимся-от-волков, он тянулся через медвежье знание о мире сразу во всё, что было миром, всё дальше и дальше.       И медведем-отбивающимся-от-волков он был не только в Музыке: с поразительным проворством бурый колобком прокатился к волку-Сайрону и с ходу двинул ему с правой передней лапы, а дальше навалился всем немалым весом, длинными кривыми когтями-кинжалами, густым мехом и почти звериной злобой.       Увидев, что Вожаку угрожает опасность, стая бросилась на выручку. Хитрюга прыгнула. Волчице удалось сомкнуть мощные челюсти на загривке зверя. Двое других волколаков повисли на передних лапах противника. Остальные пытались прокусить толстую медвежью шкуру с боков.       Сайрон, полностью сосредоточившийся на пении, даже не обратил внимания ни на боль фана, ни на вмешательство стаи. Только краем сознания отметил второе, расценил действие соратников как бесполезное. Главная битва, невидимая, идет между майар. Точнее, между майя и медведем.       Сайрон мысленно усмехнулся. Его колдовство достигло цели. Майя-чужак действует, как медведь, атаковал волчье тело. Первый удар отбросил волка назад и повалил набок, да еще тяжелая туша медведя прижала того к земле. Простому волку бы не поздоровилось.       Майя Сайрон немного изменил свою музыку. Когти нападающего полоснули по твердому камню. Волчья фигура вспыхнула огнем, опаляя лапы и морду медведя, вызывая в звериной памяти страх перед лесным пожаром — необоримой Стихией…       — Ты — медведь-который-действует-как медведь, — продолжал волшебную песнь Сайрон. — Ты — медведь-который-чувствует-как-медведь… Ты — медведь-который-думает-как-медведь…       Медведь-что-точит-когти-о-камень? Песнь взвизгнула и заскрежетала. Он был медведем-что-отбивается-от-волков, а камень здесь и сейчас был неправильным. Резонанс немного погас.       И вспыхнувшее возле самой морды пламя не сделало Ррао медведем-что-боится-пожара: то, что творилось здесь, для медведя было невозможно. Он не стал бы в одиночку, первым, нападать на вожака стаи. Тем более — не из-за добычи и не защищая жизнь. И стая предпочла бы его прогнать, но не сцепляться с медведем, рискуя увечьями и гибелью.       «Стая волков — моя добыча?       Неправильно.       Невозможно».       В музыке-медведей-в-песни-мира этому просто не было места. Как волку, ставшему камнем или огнём.       Это не волк.       Как медведю, что ведёт себя неправильно. Как не-медведь.       Я не медведь.       Майа снова ощутил себя тем, кем был — воплощённым айну, сражающимся с другим айну. Ощутил, как рвётся в клочья и отступает перед необоримым натиском его музыка. Понял, что собирался сделать Артано.       Имена! У нас есть имена! У волков нет имён. Я Ррао. У медведей нет имён.       Фана — неважно. Оно действовало почти само, опираясь на ревущую вокруг песнь-медведей.       Ррао протащил волков за собой. Их зубы пока не нанесли ему серьёзных ран. Волка с правой лапы, чьи зубы не добрались до шкуры сквозь шерсть, медведь просто стряхнул — тот прокатился по земле и вскочил, чтобы снова наброситься. Тому, что был слева, повезло меньше — тяжеленная когтистая лапа ударила его в брюхо, рванула. Хлынула кровь.      Челюсти умирающего волколака разжались. Левая лапа освободилась, медведь крутнулся и встретил прыгнувшего волка оглушительной оплеухой.       И в то же время майа яростно искал выход из ловушки.       У меня есть имя. Я пел этот мир. Я пел этот лес… Я пел… песнь… медведей… Я… песнь… медведей… Я… медведь… Нет! НЕТ!       Просто сопротивление, борьба, удар изо всех сил, в одну точку — туда, откуда давит, нарастая, звериный мотив, где ещё слышны отзвуки камня и пламени.       Вцепиться в музыку противника, рвать её, как он рвёт мою, давить на неё, как он давит на меня, уничтожать то, что я слышу, уничтожать всё, до чего я могу дотянуться…       Прямое столкновение. Сила на силу. Это Сайрон любил! В таких сшибках побеждает тот, чья сила больше. Все просто и ясно. А еще надо уметь держать удар…       Атакующая песнь чужака врезалась в музыку Сайрона. Казалось, мелодия сильнейшего вдруг прогнулась, подалась, распалась… Только для того, чтобы рассеять, погасить мощь атаки, а затем вновь сомкнуться и обрушить на противника ответный удар.       Сайрон оттеснял Ррао — имя, услышанное в чужой Теме, — в глубину себя, загонял, запирал его, ставшее крошечным, «я» внутри себя же. Только нечто неуничтожимое, часть Негасимого Пламени, дарованная Единым, то, что составляло бессмертную суть Айну, никогда не поддавалось подавлению. Однако каков смысл существования, если есть жизнь, но уже нет сознания себя?       — Ты медведь, — пел Сайрон. — «Ррао» — просто звук, это медведь рычит — «р-р-ра-а-а-о-о». Это ты рычишь. Ты — медведь. Ты — медведь… Бурый-поедатель-меда-сосущий-лапу-в-берлоге…       Он пел о Законе, как пела медведям Йаванна. Облик для майя — это не тело Воплощенных. Фана — иллюзия, которую можно потрогать. Фана не может существовать, лишенное направляющей воли разума Айну.       Сайрон дополнил мелодию фана чужака, превратил игрушку в живого зверя. Айну Ррао, его «я», оглушенное, ослепленное, было окружено непроницаемой завесой силы и надежно запечатано. Оно могло видеть, слышать, помнить, но не могло понимать. И ничего не могло поделать.       Позже. Вспомнит. Поймет. Сделает. Когда побеседует с Владыкой…       Наконец, Сайрон смог отвлечься от противника и отозвать Стаю.       — Всем назад!!! — зарычал он на волколаков.       Те, разгоряченные битвой и смертью товарища, послушались не сразу. Сайрону пришлось хорошенько куснуть Хитрюгу за хвост и еще двоим наподдать лапой по морде.       — Врага больше нет! Это просто медведь! — разъяснил Вожак, снова принявший облик обычного волколака.       Майя Сайрон должен был также успокоить ярость медведя. Волки уже не нападают. Драка окончена. Медведю незачем от них отбиваться. Теперь Сайрон обращался к Закону медведей, позвал зверя, как Сильный:       — Тише, косолапый. Волки не причинят тебе вреда. Пора искать место для долгого сна. Мы знаем, где. Мы покажем. Иди по следу Стаи.       Волколаки получили приказ уходить обратно в Большое Логово. Хитрюга и еще один волколак отправились дальше на юг, искать пропавших товарищей. Найти, запомнить место, вернуться сюда же и ждать Вожака.

Обращение Ррао

      Сайрон и волки бежали впереди. Хитрюга с двумя младшими самцами следовала за медведем, чтобы тот не вздумал свернуть.       Вскоре они достигли границ Северной Твердыни. Сайрон послал Мелькору осанве:       — Владыка, я веду вражеского шпиона. Сейчас он… неопасен, — Сайрон мысленно ухмыльнулся и прибавил образ медведя.       — Отличная работа, Сайрон, — отозвался Мелькор.       И замолчал, размышляя, как поступить с пленником.       До сих пор все майар, которые появлялись в Удуне, приходили туда добровольно. Кто-то, погостив, уходил петь в Эндорэ. Темный Вала не старался их удержать. Младшие Стихии, Песни которых не вступали в диссонанс с его Темой, были полезны. Должен же кто-то следить за порядком в дальних от Удуна уголках Эндорэ.       Иногда Мелькор навещал своих знакомцев, реже кто-то из них гостил в Удуне. Восставший не слишком рассчитывал на их помощь в случае столкновения с Аманом, зато был уверен, что помогать Светлым они не станут. Хотя бы потому, что успеют привыкнуть к его Теме, которая звучала уже почти повсюду в Эндорэ, воплощаясь в каждой частице материи, в каждом камешке, в каждой травинке, в каждой клеточке живой плоти.       Через каких-нибудь четыре-пять сотен лет по исчислению Удуна* в Эндорэ исчезнут последние отголоски Музыки Валар. Так что майар, еще не выбравшим сторону, не останется ничего другого, кроме как присоединиться к Мелькору.       Да, но вот как быть с аманцем, захваченным в плен? Уничтожать неразумно, упускать нельзя. Ладно, главное — не спешить.       — Давай его в лабораторию, — распорядился Мелькор. — В секции Р-18 есть подходящая клетка. Как освободишься, сразу ко мне.       В точности выполнив все указания Владыки, Сайрон явился на доклад.       — Похоже, с ним будет немало возни, — задумчиво сказал Темный Вала, выслушав рассказ Сайрона. — Насколько хорошо ты знал его прежде? Какие мелодии любит петь этот похититель волков?       Сайрон покачал головой:       — Я не знал его. Но по тому, что я услышал в его Музыке, он может спеть мелодию любого из келвар. Волки южных границ не пострадали от него. Только волколаки, — майя не сдержал чувств и стиснул кулаки. — Глупец! Он думал, что дает им свободу!..       — Свободу, — задумчиво повторил Мелькор.- Так для нашего… хм-м… гостя важна именно эта мелодия? Вот если, к примеру, сейчас отпустить его Музыку, как он поступит, по-твоему? Как бы ты поступил на его месте?       — Если бы меня победили в поединке? — уточнил Сайрон. — Признал бы нового вожака, разумеется. Боюсь только, этот… Ррао… не из тех, кто набирается… мудрости… с первого раза…       — С первого раза… Что ж, значит, пусть убедится, что он всецело в моей власти. А потом… Потом будет видно.

***

      Через четверть стражи все было готово. Мелькор подошел к клетке с медведем и заглянул через толстые прутья внутрь.       Медведь безостановочно кружил по пещере. Поначалу в его крохотной, по сравнению с тушей, голове так же безостановочно крутилось — надо искать берлогу, надо устраиваться на зимовку. Но чёрная пещера не годилась для зимовки! Где уютный выворотень сосны, под которым мягкая земля? Тут только когти скребут и клацают по камню! Где листья, из которых можно сделать подстилку? Здесь скверное место. Запахи чужих зверей. Запах волков. Его тут потревожат! Здесь нельзя спать. Отсюда надо уходить!       Зверь обнюхал решётку. С виду это были ветки, густо сплетённые, как в чаще, а по запаху, на который он больше полагался, — камень. Дальше виднелась скала и ощущался ветерок — выход отсюда. Медведь на пробу потряс передними лапами решётку. Она не поддалась. Медведь потряс сильнее. Каменные ветки не шелохнулись. Зверь попытался их перегрызть. Зубы скрежетнули по камню.       Он пытался выломать решётку, навалившись всей массой могучего тела. Не получилось. Заботы о зимовке уходили куда-то прочь, а их место занимала ярость и желание вырваться отсюда. Хищник, который поначалу был в благодушном настроении, сейчас всё сильнее гневался.       Утомившись от попыток освободиться, медведь улёгся на жёсткий пол. Когти его местами кровоточили. Он казался спящим, но не спал. Уши ловили звуки, ноздри следили за запахами. Где-то близко есть еда. Где-то близко есть враги. Он учуял волков — значит, и волки учуяли его. А уж его попытки выломать решётку и яростный рёв были слышны далеко. Ну и пусть! Пусть волки придут! Пусть решат, что он беспомощен. Может, один-другой из них зазевается…       Когда незнакомый зверь подошёл с той стороны каменных веток, медведь почуял его запах. Еда!       Будущая еда была достаточно близко, чтобы близорукие глазки медведя могли за ней следить. Охотник не шевелился. Еда смотрела на него и подходила ближе. В запахе еды не было страха.       Мелькор остановился в трех шагах от решетки, неторопливо разглядывая пленника. А больше — вслушиваясь.       Майа выглядел обессиленным. Мелькор заметил кровь на медвежьих лапах и на прутьях решетки.       Музыка Ррао была сейчас очень похожа на мелодии медведей. Почти неотличима. Почти. А еще Восставший чувствовал отпечаток Силы Сайрона. Силы, которая сейчас держала в плену дух Ррао.       «Остроумно, — Темный Вала улыбнулся и шагнул к двери клетки.- Красиво сработано. Молодец Волк».       Еда подошла совсем близко.       Нет. Недостаточно близко. Медведь выжидал. Добычу нельзя было спугнуть.       Те, кто ест траву, держались бы подальше. Это хищник. Это охотник. Он попытается добраться до медведя. Пусть только просунет морду или лапу…       Мелькор слегка коснулся кончиками пальцев решетки, и дверь клетки послушно отошла в сторону, открывая проход. Темный Вала шагнул внутрь. В левой руке его поблескивала стальная цепочка.       Каменные ветки, загораживающие путь, исчезли! Свет из коридора упал на медведя не точками, а большим ярким пятном. Добыча сунулась в пещеру.       Медведь мгновенно ринулся к выходу. Он готов был ловить еду кончиками когтей, но всё шло ещё лучше — неизвестный зверь подставился под удар тяжёлой лапы, под неостановимо катящийся на него вес медвежьего тела, а за ним маячил выход из этой плохой пещеры!       «Ай, молодец! — восхитился Мелькор прытью пленника.- Какая жажда жизни! Какая воля к борьбе! Похоже, ты настоящий боец, Ррао. А значит, ты станешь моим бойцом.»       Темный Вала чуть отступил в сторону, ровно настолько, чтобы уклониться от когтистой лапищи зверя, быстро протянул руку и схватил пленника за шиворот. Как ни тяжел был майа-медведь, а только Восставший не зря так тщательно творил себе когда-то облик. Сейчас ему даже не пришлось прибегать к Музыке — хватило сил воплощенного тела.       — Я не причиню тебе вреда, — негромко сказал Темный Вала вслух, заботясь не столько о словах, сколько об интонации, спокойной и дружелюбной.       Что-то ухватило медведя за загривок. Сила рывка была такова, что его крутнуло — да и сам он развернулся к неожиданно возникшему препятствию, к «добыче», которая ускользнула и внезапно очутилась у него за спиной. Продолжая это движение-разворот, медведь врезал врагу всё с той же левой лапы.       На сей раз Мелькору увернуться не удалось — иначе пришлось бы выпустить зверя. Когти глубоко пробороздили бедро Восставшего, по ноге заструилась кровь. Темный Вала вскрикнул от боли, но хватку не ослабил. Наоборот, навалился на медведя всем весом, пригибая тому голову к земле. Вернее, попытался пригнуть. Несмотря на всю силу Мелькора, медведь был все-таки слишком тяжел. Пришлось использовать власть над плотью. Повинуясь мысли Темного Валы, мышцы зверя расслабились, лапы стали разъезжаться, и голова начала клониться сама собой. Ладонь Восставшего продолжала давить на загривок зверя, вынуждая того опуститься на землю.       Медведь ткнулся носом в каменный пол. Враг оказался сильнее. Но он был ранен, запах его крови щекотал ноздри зверя. Пусть давит. Клыками не рвёт, когти, если и есть, сквозь густую шерсть пока не достают. Инстинкт говорил — сейчас нужно притвориться, нужно переждать, пусть враг истекает кровью.       Медведь перестал вырываться, только подался в сторону и немного развернулся, чтобы тяжесть противника приходилась не на шею, а на спину.       — Я не причиню тебе вреда, — повторил Мелькор.- Равно, как и ты мне. Только по разным причинам.       Последнее он добавил, конечно, не для медведя, а просто для собственного удовольствия.       Тратить время и силы на исцеление плоти Восставший не пожелал: знал, что рана заживет сама за каких-нибудь несколько минут. Кровь, во всяком случае, уже почти остановилась.       Темный Вала не спеша разомкнул цепочку и надел ее медведю на шею. После чего отпустил музыку зверя ровно настолько, чтобы тот смог подняться.       Тяжесть исчезла. Но косолапый не спешил вставать. Он ждал, когда хватка врага ослабеет.       Что-то обхватывало горло — не сдавливало, но и не разжималось. Медведь глухо заворчал и шевельнулся. Помеха на шее не стала ни сильнее, ни слабее. Зверь мотнул головой, потом рванулся вперёд. Попытался отмахнуться от того, что держало его — когти зацепились за сталь. Медведь рявкнул и попытался разорвать то, что мешало, или стащить через голову. Не получилось. Зато в бесхитростном сознании наконец прояснилось — «Это не живое. Я застрял в этой штуке. Это не враг».       Ррао высвободил лапу. Поняв, что враг, победивший в короткой борьбе, не держит его, он не стал снова затевать драку. Это была не его пещера, не его земля, и он вовсе не хотел оспаривать права более сильного зверя, чтобы утвердить здесь свою власть. А выход из пещеры манил его — еда, вода, путь в лес, — и медведь, рыкнув напоследок, стал отступать к двери. Он держался так, чтобы не упускать противника из виду.       — Умница, Ррао. Только без меня ты все равно отсюда не выйдешь.       Дверь захлопнулась перед самым носом медведя. Мелькор, прихрамывая, подошел к зверю и взял его за ошейник.       — Будешь слушаться или повторить урок?       Выход снова закрылся. Теперь они были заперты тут с врагом. Никакой еды. Никакой воды. И незнакомый зверь тут же бросился на медведя. Если бы Ррао мог уйти — он бы ушёл, не стал драться.       А раз они оказались заперты здесь, и выживет тот, кто съест другого — то нужно было убить, чтобы не стать пищей. Или (нашёптывала изломанная, изменённая Песнь Медведей) хотя бы как можно сильнее ранить соперника. Чтобы он не ушёл отсюда. Чтобы хромал, чтобы не нашёл себе подругу, чтобы стал лёгкой добычей волков.       Медведь потоптался на месте, склонив голову и выбирая удобное положение для нападения. Он внешне не выказывал ярости, не предупреждал о нападении рычанием или ощетинившейся шерстью — просто тяжёлая лапища мелькнула в воздухе, чтобы обрушиться на врага.       Если бы Мелькор не слушал мелодию Ррао, быть бы ему раненным снова. А так — успел выпустить ошейник и отскочить. Правда, из-за раны получилось это недостаточно проворно, но пара неглубоких царапин значения не имела. А вот то, что упрямый зверь продолжал сопротивляться, было как раз существенно. И очень досадно.       — Когти повыдергаю, — мрачно посулил Темный Вала, радуясь про себя, что никто из соратников не видел его неудачи. Двери лаборатории заперты, никто не войдет.       Заниматься медведями Мелькору до сих пор не приходилось. Его, привыкшего иметь дело с волками, поведение Ррао порядком озадачило. Медведю ведь более, чем понятно, объяснили, кто здесь главный. Но он почему-то не счел объяснение заслуживающим внимания.       «Ладно, Ррао. Значит, ты не хочешь признавать мою власть. Что ж, я позволю тебе думать, что ты самостоятельно выбираешь дорогу».       Мелькор отошел на несколько шагов к дальней стене. Дверь клетки открылась. Путь был свободен.       Выход из пещеры снова появился. Медведь не стал преследовать отступившего врага. Лишь поднялся на задние лапы и грозно зарычал, давая понять, что он не убегает, а уходит победителем. Опустился на все четыре и попятился к выходу, не сводя злобного взгляда с Мелькора.       Пещера оказалась огромной. Ррао шёл и шёл по туннелям, а они всё не кончались. Он выбирал путь вверх, ловил ноздрями ветерки. Здесь не было никакой дичи, даже летучих мышей. Не было и воды.       Один раз тропа вывела медведя к тому, что показалось выходом — оттуда дул ветер, там было видно небо и горы. Но дыра эта выходила на гладкую скальную стену, и спуститься там было никак нельзя. Подняться — тоже. Зверь посмотрел вниз, развернулся и потопал обратно в поисках другого пути. Он был уже достаточно голоден, чтобы по своим следам вернуться к незнакомому зверю и попробовать убить его. А ещё можно было затаиться и посмотреть, что тот ест и куда ходит на водопой.       Тут медведь обнаружил, что не находит запаха своих следов и не помнит этой дороги. Коридоры, подъёмы и повороты были совсем другими.       Он остановился. Понюхал пол. Убедился, что оставляет следы. Постоял немного. И снова двинулся вперёд.       Мелькор за Ррао не пошел. Стена одного из коридоров зашевелилась под его взглядом, и нижняя часть ее выдвинулась, образуя каменное кресло. Как раз напротив окна, выходящего на живописный водопад.       Темный Вала уселся и не спеша привел в порядок одежду. Раны от когтей уже почти зажили. Мелькор откинулся в кресле, любуясь пейзажем.       Медведь бродил по коридорам в полном одиночестве. Бродил до тех пор, пока Восставшему не надоело разглядывать водопад. А потом перед Ррао открылась последняя дверь. Дверь гостевой комнаты. В то же мгновение Темный Вала легко поднялся и зашагал кратчайшей дорогой к новому жилищу пленника.       Коридор, из которого тянуло сквозняком, привёл в тупик. В стене был пролом, и довольно-таки большой, но его загораживали прочные прутья. Медведь попытался выломать оконную решётку. Она не поддавалась.       Зверь покружил по пещере, вернулся ко входу — и увидел, что на месте входа сейчас сплошная стена. Почти сплошная. Оставались щелочки, но зацепиться за них и отвалить камень было невозможно. Когти скрежетнули по металлу.       Мелькор не стал заходить в комнату. Если зверь опять попытается напасть, придется его ударить, а это лишнее. Пусть Ррао сначала вспомнит себя — и тогда, прежде, чем пленник успеет разобраться, где он и что с ним произошло, Восставший войдет и заговорит с майа.       Темный Вала вслушался в мелодию того, кто находился за запертой дверью, и запел для него.       — Ты не медведь. Ты — Ррао. Ты — тот, кто умеет оборачиваться медведем, но потом снова становится собой, — пел Мелькор, медленно, шаг за шагом, возвращая майа по тому пути, по которому провел того Сайрон. — Ты знаешь Песнь Медведей, ты умеешь ее петь, но тебе ведомы и другие Песни. Стань собой, Ррао. Вспомни свою Музыку. Пой.       В непроницаемой завесе вокруг разума Ррао возникла первая трещина. Тот, кто был заперт чужой Силой внутри кокона непонимания, внезапно нашёл выход. Трещины разбивали корку, мелодия рвалась вовне из скорлупы, из замкнутой в кольцо Песни Медведей.       Пустота, стеной окружавшая майа, не исчезала, но дробилась в почти неощутимую пыль. Он был окутан облаком этой невидимой пыли, он почти мог видеть сквозь неё — но нечётко, нерезко.       То, что звучало вокруг, хлынуло к нему — и Ррао увидел-услышал-ощутил: камень стен, переломанные стулья, осколки кувшина на полу, лес за окном. Песнь камня, песнь дерева, песнь жизни. Вокруг медленно и мучительно разворачивался огромный мир. Внутри так же болезненно разворачивалось — «я. я есть. я это я. я Ррао».       Картина простых медвежьих чувств росла вширь, сразу во все стороны, перетекала в понимание всего, что было вокруг, из ощущения перерастала в знание, находящееся «снаружи» предметов. Это знание захватывало всё новые и новые пространства: так возвращались память, опыт, умения, характер…       Теперь Ррао понимал, что пещеры не были пещерами, что его противник не был зверем. Он знал, кто это. Трудно было бы не узнать. Песнь звучала повсюду, и эта же самая песнь вела майа, заставляя его вспоминать, кто он такой.       Это была беда. Поражение и превращение в зверя тоже было бедой, но то, что происходило сейчас, было ещё хуже.       Ррао попытался сопротивляться. Он смотрел не на мир сквозь мельтешащую пыль пустоты, но прямо и только на эти осколки, отказываясь видеть что-то кроме них. Он возвращал медленно раскручивающиеся внутри мелодии своей сущности к одному: Я медведь.       Музыка майа изменилась. Истинная мелодия хлынула, словно вода, прорвавшая запруду. И тут же Мелькор почувствовал сопротивление. Ррао упорно пытался петь Песнь медведей. И не просто петь, а прорасти ею, закрыться, спрятаться.       — Зря, — пробормотал Темный Вала себе под нос. — Ты отважен, Ррао, но глуп. Пытаешься натянуть медвежью шкуру? И думаешь, что звериная сущность выдержит дух Поющего и не расползется по всем швам? Или ты надеешься спрятаться от меня?       Восставший снова запел, сплетая для Ррао образы:       Медведь. Тело медведя — костяк и мышцы, кровь, бегущая по сосудам, и тончайшие волоконца нервов… и дальше, дальше — клетки, образующие живую плоть, и молекулы, образующие клетки — медведь не может знать этого — ты это знаешь — ты это пел — ты не медведь — ты знание о медведе.       Медведь. Медведь в лесу. Лес. У каждого дерева своя мелодия, у каждого дерева своя память — ты различаешь их голоса — голос каждого дерева, каждой травинки.       Мелодии, мелодии, мелодии — нити, сплетающиеся в гобелен, капли, сливающиеся в единый поток… но ты, Поющий, ты слышишь голос каждой капли, ты способен отличить каждую нить.       Ты — начало мира.       Ты — жизнь мира.       Ты — Поющий.       — Я Поющий. Но я не стану петь там, где поёшь ты.       Это ответил уже не медведь.       Майа.       «Вот как! Не станешь, значит? Ну-ну…»       Мелькор улыбнулся: он ожидал чего-то подобного. Открыл дверь и вошел в комнату. Стальная створка тут же захлопнулась за его спиной.       Поневоле слыша его мелодию, Ррао удивился. Он не ощущал враждебности. Кроме своей.       После гнева и ярости, которые обрушил на него Артано, светлый майа ожидал того же самого, лишь во сто крат сильнее, и от Мелькора. Он готов был сражаться — только чтобы не погибнуть покорно, поскольку понимал, что бой со Старшей Стихией ничем хорошим для него не кончится.       Но доброжелательность? Это было совсем неожиданно. И тоже означало беду. Тем худшую, что пока совершенно непонятную.       — Приветствую тебя, майа Ррао, — Темный Вала прямо-таки излучал дружелюбие. Обвел взглядом разоренную комнату и покачал головой.       — Неуютно. Некрасиво. Пожалуй, стоит это поправить, как думаешь?       Ответа, впрочем, дожидаться не стал. Несколько музыкальных фраз — и в комнате появилась новая мебель, в точности такая же, как уничтоженная медведем, а обломки и осколки исчезли.       Мелькор взял со стола свежесотворенный кувшин. Коснулся кончиками пальцев стены — и что-то изменилось в музыке комнаты. Из каменной кладки проклюнулась трубка из темного металла, словно росток из земли, и из нее побежала вода. Плиты пола тут же слегка раздвинулись, образуя сток. Темный Вала подставил кувшин под струю, наполнил и протянул Ррао:       — На вот, попей. Вода у нас вкусная.       Майа не принял кувшина. Чуть отступил назад.       Вся эта показная мягкость ничего не значила. Главнее было то, чем она оборачивалась. Железная решётка клетки. Захлопнутая стальная дверь. Стеной стоящая вокруг чужая Музыка, от которой всё вокруг казалось липким, скользким, расплывчатым.       На миг его взгляд метнулся к запертой двери — и вновь устремился в никуда, вслед за пылинками пустоты, будто смотреть на что-то здесь было выше его сил.       Мелькор отпил пару глотков, неспешно пересек комнату, поставил кувшин на стол. Уселся на один из стульев и кивком показал майа на соседний.       — Что ты делал с моими волками, Ррао? — спросил все так же мягко. — И главное — зачем ты это делал?       — Разве Артано не сказал тебе? — слова получались как-то неуклюже, будто Ррао разучился их произносить. — Я исправил искажённые мелодии. Это не твои волки.       Майа прислонился к стене. Он по-прежнему не глядел на Мелькора.       — Это волки Эндорэ, Ррао. Их мелодии соответствуют здешней Музыке. Не стоит подходить к ним с мерками Амана.       Мелькор показал на стул, не обращая ни малейшего внимания на то, что майа на него не смотрит:       — Да ты садись.       Ррао молчал. Собирал силы. Ждал. Расположение воплощённого тела в пространстве его сейчас мало волновало. Настолько мало, что овеществлённая иллюзия не моргала и не дышала.       Майа искал выход. И не находил. До каких-то пределов он был свободен, но потом начиналась чужая Тема, и в ней нигде не было просвета.       Пальцы нащупали ошейник. Здесь чужая Тема подступала совсем близко, запрещая даже самые простые действия. Начать отсюда?       Музыка Ррао взметнулась, извернулась, он рвался прочь, он менялся, отталкиваясь от того, что держало его, он уклонялся и уворачивался.       Внешне — лишь молчание, лишь замершее у стены тело. И — незримая борьба, щедро растрачивающая резервы, выплёскивающая всё в один миг, не оглядываясь, не размышляя.       — Не трать силы попусту, Ррао, — Мелькор смотрел на него с участием. — Ты не сможешь избавиться от этой мелодии — ее пел я. Но я могу убрать ее — если ты перестанешь видеть во мне врага. Сядь, — сказал уже властно. — Поговорим.       Ррао не ответил. Он искал выход — и не находил. Все его попытки вывернуться были тщетны. Он, оборотень, не мог сменить облик, чтобы освободиться от ошейника. Ничего не мог. Чужая Музыка была слишком сильной.       В отчаяньи майа рванулся прочь из фана, тратя последние силы, — развоплотиться, вернуться в Аман, — и тут же чужая мелодия встала у него на пути несокрушимой стеной. Он был в ловушке.       — Почему ты так боишься меня? — по-прежнему очень мягко спросил Мелькор. — Я не собираюсь наказывать тебя за волков.       Ррао исподлобья посмотрел на Мелькора:       — А что же ты со мной сделаешь?       — А что стал бы делать ты, Ррао, если бы я, например, тебя отпустил, м?       — В Аман бы вернулся, что мне тут делать? — недоверчиво проворчал Ррао. — Волков бы не трогал, нет. Артано меня сильней.       — Что делать тут? — Мелькор улыбнулся.- Ну, например, петь. Ты ведь за этим и явился в Эндорэ, верно?       — Ну да, ну петь. За этим, — Ррао был совершенно обескуражен приветливостью Отступника, — так если отпустишь — разве из Эндорэ не прогонишь? Не понимаю.       — Зачем же мне тебя гнать? Оставайся. Тебе ведь по душе Эндорэ, верно, Ррао? Иначе ты пел бы в Амане вместо того, чтобы прийти сюда.       — Нравится. Только звери тут не все знают Закон. А когда я напомнил — на меня Артано напал. А ты говоришь — петь. Он опять нападет.       — О каком Законе ты говоришь? — Мелькор казался искренне удивленным.       — Как это о каком? — Ррао вдруг подумал, что всё случившееся с ним — очень странное недоразумение.       — Тот Закон, по которому существуют келвар. То, что отличает медведя от лисы. Если лиса будет лазать на дерево за медом, а медведь — ловить мышей, кем они станут? Если где-то келвар забыли, кто они, — я должен был напомнить. Это тоже моя Песня — напоминать.       — И где же действует этот Закон, Ррао?       — Везде в Эндорэ, где живут келвар. Без него они не будут собой — они так спеты Владычицей с самого начала.       Ррао настороженно посмотрел на Темного Валу и еще раз потрогал ошейник — тот плотно обхватывал горло, не сдавливая, но его Музыка не позволяла Светлому Майа сбросить облик.       — В Эндорэ? Ты ошибаешься, Ррао. Ты, вероятно, хотел сказать: в Амане. Потому что эти земли давно живут по моему Закону и поют мою Музыку. Твоя попытка принести сюда валинорские мелодии вела к Диссонансу и разрушению — вот почему Артано остановил тебя. Кстати, он принял новое имя: Сайрон.       — Но я не слышал никакого Диссонанса, — недоверчиво возразил Ррао. — И раз моя Песня вела к разрушению, то ты не позволишь мне петь в Эндорэ?       — Почему же? Пой. Только пой свое. Не повторяй мелодии Йаванны — их место в Амане, а не здесь.       — Только своё? — Ррао нахмурился. — Я привык повторять песни Йаванны. А своё — с Альмарена не пел. Но ты же хочешь заставить меня петь твои песни — разве не для этого ты надел на меня ошейник?       Перед мысленным взором майа-оборотня мелькнул облик грустной Йаванны, попросившей его о помощи. Он пытался как мог — но вот не получилось. Возвращаться, не выполнив обещания, не хотелось, впрочем, оно наверное теперь и не вышло бы — ошейник…       Ррао понимал, что случилась беда — и из Эндорэ ему не уйти. Можно было слушать келвар, петь с ними, повторяя их мелодии — и не больше. Для Поющего это было страшно.       — Я не могу заставить тебя петь, Ррао. Да если бы и мог — не стал бы. Пой свое. Пой новое. А если пока не хочется петь — поброди по Эндорэ, присмотрись, вслушайся. Этот ошейник не позволит тебе сделать ничего во вред мне или моей Теме. Но он же послужит тебе защитой. Сайрон больше не тронет тебя.       Что ж, другого выхода, как бродить по Эндорэ, Ррао пока не видел. Всё лучше, чем сидеть без дела в крепости Темного Валы в окружении чуждой Музыки. Сейчас просторы Эндорэ для него были свободой — той, на которую он уже не рассчитывал.       — Раз отпускаешь — так не покажешь ли, где тут выход? Если вправду отпускаешь.       — Крепость укажет тебе путь.       Дверь комнаты отворилась перед майа.       — Ты сможешь вернуться сюда, когда пожелаешь, Ррао.       Ррао вздрогнул: до этого момента он считал, что Темный Вала играет с ним. Но в клетке появился выход!..       Майа сделал неуверенный шаг к двери… другой… оглянулся недоверчиво — и вышел в раскрытую дверь.       «Вернуться? Зачем? Как можно захотеть вернуться в клетку?»       И как понимать слова о том, что крепость путь покажет? Никаких знаков на стенах не было видно, а вслушиваться в Музыку майа боялся. Оставалось звериное чутье: Ррао попробовал обернуться зверем — на этот раз получилось. Крупный серый медведь устремился по широкому коридору туда, где он учуял запах воли. «Наружу» — Ррао надеялся, что выход он рано или поздно найдет.       А выход оказался совсем рядом. Ррао и свернуть-то успел раза два, когда очередной коридор закончился распахнутой дверью. Дальше была короткая лестница, а за ней — узкая тропинка, ныряющая в лес, который начинался почти у стен крепости.

* * *

      Лес был густым, под лапами трещали сучки и засохшие ветки, но всё же это был лес. Медведь спешил убраться подальше от крепости Темного Валы — вдруг тот передумает и прикажет догнать…       Ррао бежал экономным шагом, переваливаясь с боку на бок, иногда закладывая петли, чтобы проверить, нет ли погони. Теперь он больше доверял чутью, чем слушал: чужая Музыка в ошейнике мешала восприятию — не так чтобы уж очень сильно, скорее раздражала. И от нее было не избавиться, не то что от мелкого гнуса.       Ррао попробовал отогнать мошкару Силой — это получилось хорошо, даже слишком: видимо, он был слишком раздражен, песнь комаров не удалилась, а прекратилась совсем.       Время от времени между соснами попадались обломки скал и покрытые мхом камни. То тут, то там из-под опавшей хвои выглядывали круглые золотистые шляпки грибов. Кричали птицы — не пели, как в Амане, а перекликались, резко, тревожно, непривычно для слуха Ррао.       «Почему они так тревожно кричат? Что, за мной кто-то гонится или опасность угрожает им самим?»       Ррао вслушался, но мало что понял, кроме общей настороженности леса. Лезть на сосну, чтобы осмотреться, совершенно не хотелось, а подозвать сидевшую на нижней ветке настороженную белку Пением — не получалось: рыжей стрелой метнулся зверек вверх по стволу, только серый хвост мелькнул. Сверху раздалось возмущенное цоканье: белка сердилась и считала, что такой большой медведь съест все грибы, а ей не оставит.       А чуть дальше посреди поляны рос высокий дуб — очень старый, с неровной корой, покрытой наплывами. Ррао различил под ними старые следы огня — похоже, это дерево помнило еще времена до Тьмы. Из кроны раздавалось ровное жужжанье — там жили пчелы.       «Пчелы — это хорошо. Я попрошу их осмотреться и рассказать мне, что в этом лесу творится», — подумал Ррао и полез к дуплу.       Однако даже пчелы в этом искаженном лесу начисто забыли Закон. Вместо того, чтобы выслушать Ррао, они набросились на него — все разом, обезумев от ярости и страха. Так, словно он был врагом. Так, словно, кроме врагов, они никого не видели в своей жизни.       «Это же пчелы — так почему они так странно себя ведут?!» Когда очередная пчела сталкивалась с его фана, шкуре медведя было больно, а музыка искаженного насекомого быстро затихала. Но тут же нападали другие пчелы растревоженного улья — и они не слушали его! Ррао попробовал им спеть, но они по-прежнему его жалили.       «Что, они не слышат Музыку?», — ошарашенный майа Йаванны ретировался с дерева, но рой не отставал. Приходилось постоянно тратить Силу на исправление фана. Боль мешала петь, а главное — жутко раздражала. Медведь зарычал и бросился к ближайшей воде.       Когда он сменил облик на эрухинный и нырнул в затянутый странной зеленой пленкой водоем, пчелы покружились — и вернулись в улей. А майа еще долго сидел на дне, задержав дыхание. Он сердился на пчел, на Мелькора, исказившего их, а главное — на себя — за то, что не сумел справиться.       Внезапно ногу его обожгла боль.       Рак. Огромный, раза в два больше любого из аманских, с острыми клешнями. И цвет странный — черный, отливающий синевой.       Рак, которому полагалось бы жить в проточной воде, а не в этом затхлом озерке.       Ррао выпрыгнул из воды, вновь меняя облик, рыча и дергая задней лапой, покатился по мокрой траве. Но рак не отцепился — лишь крепче сжал клешню на пальцах. Это было уже слишком для майа, чьи глаза от ярости заволокла красная пелена, — он извернулся и вцепился в мерзкое водяное чудовище зубами.       «Ты мой враг — и я тебя сожру!» — несмотря на гадостный привкус тины, Ррао дробил панцирь и клешни заострившимися зубами в мелкую крошку и лишь затем стал зализывать распухшую ступню. Шерсть стала грязно-бурой и свалявшейся, морда вытянулась, когти загнулись подобно крючьям, но он в гневе даже не заметил перемены облика.       Сердито рявкнув, странный зверь двинулся в чащу.       Ветви кустов качнулись. Кто-то бросился прочь, почувствовав приближение росомахи. Майа ощутил страх этого существа… оленя. Как будто он, Ррао, был врагом, а не хранителем леса.       «Что?! Олень — боится — меня, Ррао?! Меня?!»       Ррао не думал сейчас. Его вновь накрыло волной гнева. Одно лишь желание теперь владело им — догнать глупого келва и объяснить ему, что он, Ррао, — не враг ему. Ведь олень не нападал на него!       Росомаха принюхалась и двинулась по следу. Чутье обострилось, запах страха вел майа даже надежнее, чем следы Музыки испуганного животного.       Олень сначала бежал прямо, затем свернул — почему-то на север, как заметил майа. Значения это не имело, он упрямо продолжал преследование.       Иногда олень останавливался, но вновь убегал, стоило только Ррао приблизиться к нему. На кустах оставались клочья пены — глупое травоядное существо явно выдыхалось. А Ррао даже не бежал — он медленно шел следом, лишь изредка оглашая лес раздраженным рявканьем.       Мелкие птицы испуганно улетали прочь — неважно. Сейчас он догонит этого оленя — и будет хорошо. Сколько бы времени на это ни понадобилось. Впрочем, счет времени майа Йаванны, привыкший отмерять его по свету Древ, давно потерял, иначе знал бы, что звезды уже трижды совершили круг в темных небесах Эндорэ, пока он преследует ветвисторогое животное.       Мелодия оленя начала слабеть, потом стала прерывистой, словно вот-вот готова была совсем умолкнуть. А потом Ррао увидел его самого. Животное лежало, подогнув стройные ноги. Коричневые бока, покрытые светлыми пятнышками, тяжело вздымались. А огромные влажные глаза неотрывно глядели на приближающегося майа. В них больше не было страха — лишь обреченность.       Ррао приблизился вплотную к оленю. Мелодии животного были странными, но удивительно гармонировали с Музыкой этого леса. — Я — Закон. Ты знаешь Закон?, — спросил майа.       Олень, казалось, не слышал. Разозлившись, Ррао повторил вопрос — резко, настойчиво приказывая: — Ответь — кто ты?       Олень запрокинул голову, открывая горло:       — Жертва. Пища, — говорила Музыка.       «ЧТО?!» — и вновь волна гнева накрывает Ррао. Слышать это — невыносимо! Росомаха в стремительном броске вцепляется в горло оленю — лишь бы не слышать. И мелодия прекращается. Нет ни страха, ни обреченности — лишь вкус горячей крови на языке.       Когда Ррао очнулся и сменил облик на подобный тем, что придут, его руки и губы всё еще были обагрены. А у ног ошеломленного майа лежали останки растерзанного — им растерзанного — оленя.       «Я не смогу так. Я не смогу этого забыть. Если вот это — моя Музыка, то мне нет места в Амане. Уж лучше обратно — пусть там Ар… Сайрон с его волками сами меня растерзают».       Ррао посмотрел на свои руки — ногти на них слишком походили на когти. Отвел взгляд — и медленно пошел обратно, к Цитадели.       Как долго он брёл по сумрачным лесам Севера, Ррао не запомнил. О том, какова оказалась его собственная песня, думать было страшно, — и тогда сознание майа на какое-то время скрывалось — от самого себя. Росомаха же обычно ни о чем не думала — охотилась на мелких птиц или отбившихся от стада детенышей келвар. Очнувшись, Ррао злился — но каждый раз всё меньше. Привык.

* * *

      Тевильдо валялся на бортике бассейна, опустив в воду лапу с растопыренными когтями. Сквозь нее протискивались золотые рыбки. Кот им не мешал: его настиг редкий, но непреодолимый приступ неконтролируемой лени.       Внезапно Цитадель зазвучала по-иному… Смутно знакомо.       Тевильдо поднял огромную голову, вслушиваясь в странное созвучие… И через мгновение лень оставила его.       Кот вскочил и потянулся на каменных плитах.       «Ррао».       Он не осуждал тех майар, что остались в Амане. Он их понимал. И понимал Ррао. Думая, что никогда его больше не увидит, и давно смирившись с этим.       Однако Ррао был здесь — Кот не мог ошибиться.       Тевильдо мысленно обратился к Мелькору:       — Ррао. Служитель Йаванны. Здесь. Здесь ему не место. Почему?       — Он пришел в Эндорэ, Тевильдо, — ответил Темный Вала. — И пришел не как друг. Я поговорил с ним. Он сейчас в раздумьях. Ты знаешь Ррао?       — Конечно. Мы дружили когда-то… в Альмарене. Что ты сделал с ним, что он так… растерян? Может быть, мне поговорить с ним?       — Предложил ему побродить по Эндорэ, послушать здешнюю Музыку и постараться понять ее. И лишил возможности петь здесь аманские мелодии. Больше ничего. Поговори с ним, имлаи. Я хочу, чтобы он принял нашу Тему. Но ему может быть не слишком легко сделать это. Твоя помощь окажется, возможно, кстати.       — Конечно, имлаи.       Кот старательно вылизал мокрую лапу, пару раз провел по морде и неторопливо отправился к Ррао. Он вышел из Цитадели и двинулся к югу. Он чувствовал, что Ррао идет к Удуну, хотя совсем не хочет возвращаться. И все-таки приближается — медленно и упорно.       Кот подумал и запрыгнул на верхушку старого дерева.       Когда внизу показался Ррао, Тевильдо, недолго думая, окликнул зверя:       — Ты же медведей любил!       От неожиданности росомаха резко подпрыгнула на месте, когти проехались по коре дерева, оставляя длинные царапины. Ррао затряс косматой головой:       — Что? Кто здесь?       — Это я, Тевильдо, — терпеливо объяснил Кот. — Чего ты дергаешься? И зачем ты воплотился в такого странного зверя? Он красивый и подходит здешним местам, но я раньше таких не видел. Ты его сам придумал?       — Тевильдо? — Ррао не стал менять облик, сел, задрав морду и разглядывая Кота. — Да. Тевильдо. А ты тут откуда? Здесь плохо и страшно. Ты улетай, а я пойду. Туда.       — Вообще-то я там живу, — заметил Тевильдо, как бы между прочим. — И вовсе там не плохо. Если тебе не нравится у нас, зачем ты возвращаешься?       — Ты не понял меня, Тевильдо. Плохо — здесь, в лесу. Меня все боятся. Моих Песен не слышат. Считают меня — врагом. Все келвар здесь такие. Если я их убиваю — они не боятся больше. А я так не хочу. Не убивать же их всех. И в Аман уйти не могу.       — Я бы тебя тоже испугался, если бы был зверем. — Тевильдо рассмеялся. — С такими-то когтями! Если ты не хотел, чтобы тебя боялись, тебе надо было обратиться в кого-то другого. Ну, в зайца, например, или в белку. А почему ты не можешь вернуться в Аман?       — Мне — в зайца? — Ррао опешил. — Никогда не думал превращаться во что-то подобное. Но я попробую — вот прямо сейчас. Смотри, Тевильдо!       Ррао сменил облик, но тревога не ушла, и перед Котом возникло нечто, лишь отдаленно напоминающее зайца — темно-серое с коричневой полосой существо, задние лапы которого были значительно длиннее передних. Длинные узкие уши стояли торчком, глаза горели оранжевым. В пасти сверкнули длинные острые зубы. А когти остались прежними. И всё так же блестел ошейник.       Существо напряглось и одним прыжком пересекло поляну.       — Нет, оно почему-то только прыгать умеет, а еще драться, — Ррао принял эрухинный облик и устало привалился к стволу. — Спускайся, приятель, хоть поболтаем напоследок.       Тевильдо, однако, не спешил.       — А почему напоследок-то? Кстати, красивая животина получилась, знаешь ли. А драться должны уметь все. Даже те, кто не очень хочет. Все в жизни пригодится.       Кот лениво взмахнул пушистым хвостом и ударил им по стволу, пришибив неприятную мошку, собравшуюся насладиться кровью его облика.       — Потому что драться я умею, но не люблю. То есть раньше не любил. А теперь — не знаю. Я раньше любил быть медведем, а теперь стал разным — ты видел. Я теперь не знаю, где мое место. Но не в Амане. Да и не смогу — вот.       Ррао коснулся пальцами полоски металла, плотно охватывающей шею. Он слышал Музыку, и она уже не вызывала отторжения — привык. И это пугало как бы не больше всего.       — Да, неприятно, — протянул Тевильдо. — Но если ты теперь изменился, почему бы не остаться здесь? Мне нравится, что ты теперь не привязан к одному облику. И мы можем опять гулять вместе — помнишь, как тогда, в Альмарене?       Ветер кружит медведя и роняет его на траву. Кот презрительно морщит нос при виде протянутых сот. Толстое серое большеухое животное, спетое Ррао, и нос, вытянутый Тевильдо до размеров хвоста, довольная морда Кота, только что придумавшего оранжевого зверя — «а если так?» — шея зверя вытягивается, ноги удлиняются — «да, ты прав, так лучше» — Кот-ветер радостно подхватывает друга и уносит прочь.       — Тевильдо, а ты такой же остался! — воспоминания о шалостях давно прошедших времен заслоняют недавние неприятности, и Ррао улыбается — криво, одним углом рта. Потом быстро дергает Кота за кончик хвоста:       — Ну, и куда ты меня потащишь, старый приятель?       — Руки прочь от ценных конечностей! — притворно-сердито фыркает Тевильдо.       Хвост вздымается вверх — и Ррао оказывается на ветке.       — Не свались, — насмешливо говорит Кот. — А куда хочешь, туда и потащу, приятель. Только, прости, не в Аман. Там мне показываться недосуг. Дела, знаешь ли…       — Кто «не свались»? Я?! — Ррао, превратившись в зверя, вцепляется когтями в ствол и ловко забирается на верхнюю ветку. — Кхе! Знаешь, в этом облике мне хочется кого-нибудь поймать. Прыгнув сверху.       Шерсть на загривке росомахи слегка топорщится, но глаза сверкают от азарта:       — А куда угодно тащи — ты здесь давно поселился, тебе и искать пути.       — Тогда пошли в крепость. Она красива, кстати — и снаружи, и внутри. Вряд ли ты успел оценить ее.       Кот все так же лениво спрыгнул с дерева.       — Я могу тебя понести, если хочешь. Так что прыгай. Только не распускай когти. Если ты поранишь меня, Владыка этого… не одобрит.       В голосе майа уже не было улыбки.       Ррао спрыгнул на землю рядом с Тевильдо:       — Мои когти не втягиваются. Лучше я пойду с тобой рядом — или неси меня по воздуху. А в крепость я и так шел. Давай быстрее, если там Арт… Сайрон, — так, что ли, — эта штука защитит. Вала Мелькор сказал, если не обманул.       — Если он захотел защитить тебя от Сайрона — значит, ты свой. А своим Владыка Мелькор не лжет. Никогда.       Кот выговорил все это обиженно… но обида ушла вместе со словами.       — А что, тебя наш милейший Волк тоже успел достать?       — Ладно, поверю тебе, так и быть. Точно не врешь? — Ррао на всякий случай слегка попятился в дереву, чтобы иметь возможность удрать, если Кот вдруг захочет подраться.       — А ваш Волк чуть меня навеки Медведем не оставил — загнал внутрь, я почти забыл, что я майа. Так что он сильней меня, и связываться с ним мне больше не хочется.       — Во тебя перекосило-то… — протянул Кот. — От собственной тени еще не бегаешь? Не вру, не вру.       Он подошел к росомахе и погладил ее лапой.       — А с Сайроном действительно лучше не связываться. Да ты его и видеть не будешь, если не захочешь. Иначе кто-нибудь из нас уже покинул бы крепость — либо он, либо я. Но она — дом для нас обоих. Пошли, а?

* * *

      Странная парочка подходила все ближе. Обоих в лесу раньше не водилось. У обоих — зубы. И когти.       Заяц решил было удрать, пока не поздно, но передумал. Ветка хрустнет — и все, охотиться начнут. Лапы большие. Догонят.       Заяц припал к земле, прижал уши… авось, не заметят.       Ррао и Тевильдо, увлеченные беседой, действительно прошли мимо.

* * *

      Несколько дней безвылазно Ррао прожил в башне своего давнего приятеля Тевильдо. Впрочем, он не был уверен в том, сколько дней прошло — не в днях, как в Амане, здесь время измеряли, а в каких-то звездных кругах.       «Звездный круг — это странно. Звезда странствует в поисках свободы — убегает от Твердыни Мелькора далеко на юг, долго странствует, но путь приводит ее обратно. Как и меня».       Ошейник стиснул горло — это бывало всё реже, и почему-то при воспоминаниях о жизни в Благословенной Земле. Больно не было — лишь из глубины фэа поднималось неясное раздражение.       Ррао тихо заворчал, тряхнул спутанными волосами: Тевильдо куда-то улетел, и поболтать было решительно не с кем. Скучно.       Майа поднялся с импровизированного ложа из нескольких оленьих шкур, сваленных у окна, неспешно подошел к бассейну, плеснул себе водой в лицо, фыркнул. Стало легче, но ненамного.       Он покосился на дверь: не заперто, можно и выйти, но зачем? Впрочем, какая разница? Просто побродить, убивая время, а потом вернуться. Делать-то всё равно нечего.       Ррао толкнул дверь плечом, та бесшумно открылась. Там, дальше, был коридор — каменный, холодный. Не очень-то приветливый, но и не враждебный. Просто длинный извилистый лаз в каменной пещере Цитадели. Черные гладкие стены, черный шероховатый пол, низкий потолок. Ну, такой и должна быть крепость Темного Валы — черной. Всё правильно.       Он медленно брел по лабиринту, несколько проходов закончилось тупиком, но обратно Ррао выбирался свободно, ловушек не было, — и никто ему до сих пор не встретился. Будто Цитадель пуста. Ни друга, ни врага. Никого.       Сарин шла по коридору, возвращаясь из леса, с очередной корягой в руках, когда коридор внезапно изогнулся прямо перед нею, словно приглашая следовать за собой. Прожив в Удуне столько времени, Плетельщица прекрасно знала, что сами по себе коридоры направление не меняют, значит, это зачем-то нужно. Она помотала головой, сгоняя с глаз надоедливую прядку, поудобнее перехватила кусок дерева и пошла вперед.       На этот раз майэ изменила своей обычной задумчивости, и вслушивалась в мелодию Твердыни, в ожидании сюрприза. Так тщательно вслушивалась, что на незнакомого майа почти что налетела, едва успев остановиться. Она улыбнулась незнакомцу:       — Ну вот, тебе повезло. Я сумела не сбить тебя с ног.       Ррао смотрел на нее, не отводя взгляда — и в его глазах было недоумение. Это была Сарин — но почему-то она вела себя странно. Будто впервые его увидела.       — Наверное, мне повезло — встретить здесь тебя. Я уже думал, что заблудился. Приветствую тебя, Плетельщица Сарин. Ты меня не узнаешь? — хриплый голос дрогнул.       Сарин вслушалась в мелодию «незнакомца» повнимательнее. Как странно: переплетение тем, на грани Диссонанса. Точнее, тема Мелькора была сильнее, прежняя мелодия едва пробивалась сквозь нее, уже почти неслышно, неудивительно, что Сарин не узнала его сразу.       — Ррао? Но… что с тобой случилось?! Ты же на себя не похож!       И только тут она заметила ошейник.       — Не похож? Как это — не похож, Сарин? Я — это я, Ррао, майа… — тут он замялся на мгновение, — не знаю, чей я майа теперь. В Аман мне возврата нет, так что свой собственный, наверно.       Он чуть скривился, потер шею над узкой металлической полоской:       — Вот, уже привык. Я здесь теперь живу — а тебя тоже Артано, то есть, как его, — да, Сайрон, — поймал? Рад тебя видеть, ты совсем не изменилась. — Ррао улыбнулся уголком рта.       Он и впрямь обрадовался встрече — одиночество давило, как эти низкие потолки.       — П-поймал?! Как это поймал? С каких это пор Сайрон на майар охотится?! — и тут она, кажется, что-то поняла. — Ах во-от оно что… а это, — майэ протянула руку к ошейнику, но так и не коснулась, — это тебе тоже Сай… то есть, Артано, выдал?       — Ну вот так — сцепились мы с ним, я ж не знал, что это его волки измененные такие — и решил их исправить, сделать такими, как раньше они были. Сайрон — он сильнее меня, спасибо, что я навсегда медведем не остался.       Вспоминать — и говорить о том, что проиграл схватку — отчего-то уже не было так неприятно, как раньше. Сайрон сильнее оказался — и победил. Значит, он главнее. Ну и ладно.       — А ошейник мне и не мешает почти, даже облик сменить можно — но одного ты не угадала. Это не Сайрон — как раз пока на мне эта музыка, Волк на меня не нападет больше. Вала Мелькор мне так обещал.       Сарин снова прислушалась — действительно, похоже на мелодию Сайрона, но сильнее и чище. Мелькор.       — Но почему он просто не сказал Сайрону, чтобы тот тебя не трогал? Ты ведь больше не будешь изменять его волков? Понимаешь, будь это другие звери, Сайрон, может быть, и не разозлился бы. Но волки — это его стая. Я бы сказала, что он их любит, только я не уверена, умеет ли он любить. И вообще, чего мы в коридоре разговариваем? Пошли ко мне, я тебя чаем угощу.       — Почему? — Ррао озадаченно посмотрел на Плетельщицу. — А мне-то откуда знать, почему Вала Мелькор поступил так, а не иначе?       Впрочем, его настроение от этого разговора уже улучшилось, и даже имя «Сайрон», произнесенное старой знакомой, не казалось угрожающим.       — А про волков мне Вала Мелькор так и сказал, и почему бы Сайрону их не любить? Я разных зверей люблю, а он волков больше, чем других. И вообще — я тут долго живу, он на меня не нападает, так что обещание ваш Владыка держит — не соврал. А куда мы пойдем? — смена темы разговора была кстати. — Я в этих коридорах вроде заблудился. Ты где живешь?       — А я тут и живу, недалеко. То есть, достаточно далеко, но тут всегда можно быстро попасть туда, куда тебе нужно. Если действительно спешишь — Твердыня это поймет.       Сарин поудобнее перехватила свою корягу.       — Ну, пойдем тогда. Дорогу можешь не запоминать, я тебе потом тут все покажу, если захочешь. Я сама долго-долго путалась, пока все выучила. Там на верхней галерее есть такое замечательное место, оттуда вид изумительный, так я туда шестью разными путями приходила, пока не запомнила самый короткий.       Сарин вела Ррао за собой и старательно отгоняла от себя беспокойство. Ррао, похоже, доволен своим нынешним положением, но майэ казалось, что надевать ошейники можно на келвар, но уж никак не на одного из Поющих. Да даже на орка нельзя надевать ошейник! Она не могла понять, зачем Мелькор сделал это.       Дорогу Ррао не запоминал, только слушал Сарин — ее голос успокаивал, а коридоры вдруг стали шире и даже светлее, их черный цвет уже не был однотонным, он сплетался из блесток и переливов темно-синего, спокойно-фиолетового с вкраплениями коричневых прожилок — казалось, что стены Цитадели прислушиваются к разговору майар и мягко улыбаются. «Так Тевильдо улыбается в усищи», — подумал вдруг Ррао и тряхнул головой — вот ведь смешное придумалось!       — А что это ты за кусок дерева тащишь, Сарин, — поинтересовался он, меняя тему разговора, — там, куда мы идем, у тебя что, свой сад и ты хочешь из него дерево вырастить?       Они остановились перед высокой узкой деревянной дверью, украшенной резьбой так густо, что гладкого места не осталось, просто затейливые переплетающиеся завитки. Дверь подождала немножко, словно красуясь перед гостем своим резным обрамлением и неторопливо, с чувством собственного достоинства, распахнулась.       — Заходи, Ррао. А зачем дерево — сейчас увидишь. Растить я из него уже точно ничего не буду. Оно сухое совсем, чтобы опять проросло — нужно пробуждать то, что в нем давно уснуло, а оно и так красивое, только по-другому.       Сарин положила корягу недалеко от входа и направилась к очагу, вкипятить воду.       — Красиво, — Ррао обернулся к закрывшейся двери, провел ладонью по древесине, ощупывая затейливые завитки резьбы. — Ты плетешь узоры из дерева, Сарин? Любопытно… я и не думал, что красота может таиться в сухом дереве. Оно ведь не было таким раньше, это ты заставила его звучать по-новому?       Дерево было теплым наощупь — и приятным, как и прикосновение пушистых ворсинок ковра. Будто идешь по лесу, и ковер пружинит под ногами, как настоящий мох. Почти настоящий — но тоже живой, по-своему.       Ррао уселся прямо на ковер:       — У тебя хорошо, а зачем ты воду греешь?       — Красота, Ррао, во всем, нужно только уметь ее увидеть, она, знаешь, такая странная штука, порой так спрячется, что и не вытащишь на свет. Я еще никогда не видела ничего некрасивого, и, надеюсь, не увижу. А воду… ну да, ты, конечно, прав, можно было и не греть на огне, но когда она по-настоящему закипает, чай получается вкуснее. Ну, сейчас сам увидишь.       — А как ее вытаскивать, если ее не видно и не слышно сразу? Покажешь?       Ррао задумчиво почесал в затылке, глядя на языки пламени под чем-то явно металлическим, подвешенным Плетельщицей над очагом. Вода была внутри — и странно звучала — будто сначала в посудине шел дождь, а потом откуда-то возникшие пузырьки воздуха в ней лопались. И дерево в очаге трещало, сгорая, — наверное, и в этом была какая-то красота, но пока что ему недоступная.       — Покажу, конечно. Это ее только на первый взгляд не видно. потому что она уснула, а когда проснется — будет уже другой. Как гусеница в коконе. Нужно только научиться так смотреть на кокон, чтобы знать, какая из него появится бабочка. Вот видишь, кресла стоят? Они были березой. Потом ее свалило ветром, и она упала. И с тех пор она мечтала стать крепкой и массивной, неподвластной любому ветру, но при этом не потерять свою изящную красоту. Вот и получилось такое кресло.       Сарин сняла котелок с огня, налила в глиняную кружку какой-то жидкости из маленького смешного сосуда с длинным носиком, потом плеснула туда что-то пахнущее можжевельником и залила кипятком:       — Вот держи, только осторожно, оно горячее. Да не бойся, это можно пить, оно вкусное.       — Красивый узор, — Ррао потянулся к креслу, чтобы почувствовать измененную мелодию наощупь: прислушиваться было трудно, а глазами он уже оценил странное мастерство Сарин.       Майа качнулся, едва не потеряв равновесие, но успел подхватить кружку левой рукой. Жидкость плеснула через край, по ковру расплывалось мокрое пятно, от которого поднимался странный дымок. Как пар над лесным озером в безветрие — навидался он в Эндорэ всякого.       — Я не хотел, — буркнул он, царапая мох когтем и принюхиваясь к остаткам напитка. Пахло приятно.       Сарин махнула рукой:       — Ааа, не страшно, что я только на него не проливала. Когда надоело отчищать — я ему особую песенку спела — он теперь сам пятна убирает. С одной стороны — жить стало легче, с другой — это расслабляет.       Сарин поставила свою кружку на полку и что-то достала с нее. Она протянула Ррао небольшую деревяшку — отполированный кап, выглядящий как настоящая черепаха, высунувшая голову с хитрым глазом из-под панциря:       — Вот, смотри какая получилась, это я давно уже нашла. Посмотрела на нее — а там ну точно черепаха спит. Почти ничего и делать не пришлось.       Неуверенно улыбнувшись Плетельщице, Ррао попробовал напиток: вкусно! Осушив кружку одним глотком, он поставил ее на ковер рядом с собой и взял протянутый предмет: странно. То, что было искаженным деревом (он слышал легкие отголоски Диссонанса в его мелодии), то, что он видел в лесу — уродливые наплывы на коре искривленных олвар, — несло в себе красоту. Своеобразную, необычную — кто бы мог подумать? Точно не Ррао — не прежний Ррао.       — Как это у тебя получилось, Сарин?       Майэ села на ковер рядом с Ррао.       — Тут нет ничего сложного, нужно только прислушаться. Когда оно было деревом — оно пело другую песню, но став мертвым — не могло не заметить, что изменилось. Просто мы привыкли думать, что мертвое обязательно хочет стать живым, а на самом деле оно часто хочет стать другим. Ей, наверное, надоело много лет быть деревом и клониться на ветру, и в новой песне она захотела быть черепахой, я только немножко помогла.       Ррао недоверчиво посмотрел на Плетельщицу: подшучивает она над ним, что ли? Вроде нет, но как не-живое может хотеть чем-то стать?       И попытался вслушаться. Дерево оставалось деревом — но изменилось не только внешне, что-то тут было не то, но что — Оборотень не понимал.       Сарин заметила его недоумение:       — На самом деле, оно все равно живое, это нам кажется, что оно умерло. Только по-другому живое. Это как с лягушками. Если очень холодно, лягушка вмерзает в лед, а когда теплеет — оттаивает и снова живая. Только лягушка остается лягушкой, а дерево, оживая заново, уже не может остаться прежним деревом.       В глазах Ррао начал разгораться огонек любопытства:       — Такие сильные мелодии у этих лягушек?! И не только у них, да? Я понял, Сарин! Это у здешних деревьев такие мелодии, а я пока их не слышу, потому что не привык. Пока — не привык. Стать снова сильным и живым — но по-другому. Стать другим, так? Дерево не может ожить прежним, но ты помогла ему зазвучать по-новому. Оно и дерево, и черепаха, а еще — я вроде слышу там, внутри, и твою Музыку.       — На самом деле, чем меньше там твоей Музыки — тем лучше. Самые удачные — те, с которыми меньше всего делаешь, не знаю даже, почему. Это искусство отличается от любого другого, там чем больше вложил, тем лучше и красивее получается, а здесь наоборот. Разве что с камнями еще так можно… но я не пробовала. А мелодии тут особые, они же северные. Ты со временем привыкнешь, если решишь остаться здесь.       — А куда ж я отсюда денусь-то? — удивленно ответил Ррао. — Я мелодии все слышу, и северные, и прежние, — а вот Петь пока удается только кого-нибудь зубастого, с когтями. Большими такими…       Ррао протянул к Сарин левую руку: мол, глянь, чего я делать научился! Рука быстро начала покрываться густой шерстью, кончики пальцев изогнулись и превратились в когти — темно-коричневые, почти черные и очень, оч-чень острые. Правая рука, в которой Оборотень вновь крутил деревяшку, осталась обычной — как у Тех-кто-придет. Только почему-то тоже с когтями.       — Ох, — Сарин не сдержала удивления, — и ты таких вот поёшь? Они же всех в лесу съедят. А вот тебе такие когти могут пригодиться. Я вот вечно кинжалы теряю.       Она попыталась свести все к шутке, потому что дисгармоничность этого облика резала слух. Многие майар умели оборачиваться животными, но чтобы вот так застывать между обликами — странно это было, неправильно. Сарин снова пообещала себе обязательно поговорить с Мелькором. С Ррао творилось что-то неладное.       — В лесу когти полезнее кинжалов, это ты верно подметила, — хмыкнул Ррао, — когти — они всегда при мне, и захочу — не потеряю. А всех мои звери не съедят, ты не бойся, только самых глупых и ленивых, а сильные и умные спрячутся или убегут.       Заметив взгляд Сарин, Оборотень чуть укоротил когти на лапе и спросил:       — А зачем тебе кинжалы — ты с ними в лесу охотишься? Там и потеряла?       Что-то в этой идее, про поедание «глупых и ленивых» Сарин не нравилось, но она никак не могла понять, что именно. Наверное то, что, с ее точки зрения, никто не мог всегда быть умным и сильным. Так что же, за любую ошибку и проявление слабости сразу съедать?       — Я не охочусь, Ррао, то есть, на зверей не охочусь. А кинжал беру на всякий случай, мало ли что. Раньше я их вместо ножа носила, но это неудобно, теперь у меня специальный нож для леса есть, вот, видишь, — она протянула Ррао странную вещь, если это и был нож, то очень необычный, из одной рукояти.       Ррао осторожно, одними когтями, взял странную вещицу: он слышал, что внутри мелодии дерева затаилась иная Музыка — чем-то схожая с теми, что пели майар Ауле, но иная. Металл внутри деревяшки? Ну-ка…       Он нащупал шероховатость, прищурился, слегка нажал на нее — и металл вырвался на свободу — острым лезвием.       — Полезная вещь, — одобрительно отозвался майа.       — Да, полезная, особенно для меня.       Она все-таки решила спросить:        — Ррао, а ты действительно думаешь, что слабых нужно кушать? Разве ты никогда не был слаб? Или кушать можно только животных?       — Не нужно, Сарин, а можно, — отозвался Ррао, ловким движением когтя складывая нож.       Теперь нож снова стал похож на деревянный сучок — и не отличишь, если не прислушиваться. Зверь — точно не отличит.       — Я долго бродил по здешним лесам в облике лохматого хищника, и слушал его мелодии. Думаешь, когти даны зверям лишь для того, чтобы обдирать ими кору с деревьев? Они — чтобы ловить добычу. Я — Поющий, как и ты, но и мне хотелось поохотиться. Оленей в лесу много, и я мог догнать и загрызть любого из них. Но если бы я всегда выбирал самых сильных, развлекаясь, — кто остался бы в оленьем стаде? Слабые, потому что их тебе жаль? Но потомство от слабых — будет слабым, уж поверь, в этом я разбираюсь. Даже обычные волки перережут таких оленей — и будут правы. А уж волки Сайрона живо навели бы в таком лесу порядок.       Ррао отложил нож в сторону, открыто улыбнулся Плетельщице:       — А ты охотиться со сменой облика не пробовала, Сарин? Знаешь, как вкусна дымящаяся кровь, когда прокусываешь шейную вену добычи?       Сарин посмотрела на Ррао, стараясь скрыть нарастающее отвращение. Нет, она, конечно, знала, что и Сайрон, и Тхори охотятся, но они не рассказывали ей во всех подробностях, как убивают свои жертвы. Не может быть, чтобы Ррао действительно испытывал от этого удовольствие, может быть, ему просто было нечем больше заняться? От тоски, от одиночества?       — Ррао, послушай, мне кажется, это неправильно, охотиться для удовольствия. Ты же не был голоден.       — То есть как это не был? Был, конечно. Когда я в облике зверя, я чувствую мир, как зверь. Раньше просто четче слышал олвар и келвар, а теперь, стоит мне сменить облик, как тянет поохотиться. Да и мелкие звери здесь, в Эндорэ, сами знают, что они добыча для более сильных. Впрочем, ты разве с майар Оромэ в Амане не дружила? Или после Альмарена так и не выходила из Чертогов Вайрэ, ну, развеяться, по лесам погулять?       Ррао удивленно смотрел на Плетельщицу, ее слова всё больше казались ему какими-то странными и… неправильными, что ли.       — Майар Оромэ охотятся, и часто. Не на Поющих, само собой, — на простых келвар. И как раз на сильных — ведь в Благословенном Крае слабых и больных не бывает, не так ли?       — Конечно, я гуляла, но я же не охотилась! Если я принесу из леса кусок дерева или ягоды — я никого не убью.       Она задумалась на некоторое время, потом осторожно сказала:       — Ррао, а может быть, тебе просто не надо оборачиваться зверем? Тогда ты не будешь хотеть пить кровь, — майэ поежилась. — Тут тоже есть чем заняться, честно, хочешь, я тебе найду подходящее дерево? С такими когтями ты сможешь вырезать даже без ножа!       — Но я оборачивался всегда, Сарин! — Ррао наморщил лоб, пытаясь понять, отчего девушку так испугало то, что он пьет кровь. Ведь ягоды-то она ест, а они — такие же творения…       Майа поморщился от неприятного ощущения — ошейник, почти не ощущавшийся всё то время, что они беседовали, слегка сдавил горло, стоило ему лишь вспомнить ту, которой он служил. Прежде служил, подумал он, — и обруч на шее потеплел и перестал давить, будто зверь ослабил хватку.       — Я оборачивался медведем, помнишь? А дерево ты мне найди — это хорошая у тебя придумка. А лучше — два дерева, одно ты меня научишь как сделать живым из мертвого, а вторым я когти точить буду, когда чешутся.       — Вот, так оно лучше будет, о дерево точить. Такое у меня есть. И знаешь, можно так точить, что получится узор. Сейчас, сейчас, — Сарин отошла в дальний угол комнаты, где были свалены разные деревяшки, раскидала кучу и вытащила здоровенную колоду, с одной стороны которой была уже снята кора:       — Вот, я тут начала было, а потом поняла, что не вижу, как надо. Упрямая она оказалась. Бери для когтей, вдруг у тебя лучше получится.       — Большая липа была, — Ррао подхватил колоду одной рукой, подкинул, оглядел внимательно, оторвал кусочек коры и пожевал. — Ну, благодарю, Сарин, на первое время мне ее хватит, наверное, вот только куда ее поставить? Ладно, пока к Тевильдо оттащу, может, Коту тоже когти поточить захочется. А потом пригляжу себе пещеру во дворе, чтоб не сырая была. Ну, берлогу, понимаешь? Как устроюсь — заходи в гости, и дерево, если ненужное, приноси. Посмотришь на мои узоры.       И, очень довольный, Ррао потащил подарок к двери.       — Ты приходи, — в дверях он обернулся, — мясом угощу, а то — ягоды, орехи… Мясо — вкуснее! _______________ * Годы считаются от постройки Удуна. Длина года — 360 суток, или 12 месяцев. 30 суток — 1 месяц. Астрономические сутки наблюдаются по вращению звездного неба и равны одному полному обороту оного. Смена дня и ночи в Эндорэ в описываемый период отсутствует.