Авторы текста: Тэсса Найри, R2R, PanchaDevi, Хельга, Фред, Кэрлиен, Эмуна, Никки
Период, когда происходят события: от пробуждения квэнди до начала Войны Стихий _____________________________________ Дверь главной лаборатории бесшумно закрылась. Мелькор еще раз внимательно всмотрелся в лица майар: — Напоминаю: первого дракона пою я один. На пробу. Потом присоединитесь вы. Если есть вопросы, лучше задавайте сейчас. Чтобы после не отвлекаться. — Кто отвечает за водных, друг мой? — Тевильдо был в некотором напряжении: все же таких существ он еще ни разу не пел. — Если хочешь, возьми их на себя. Пойте, как ваша Музыка просит. Пусть все драконы будут разные. Только помните — они должны потом развиваться. Сами. Мы творим детенышей — как у келвар и Воплощенных. Мелькор чувствовал волнение майар. Откровенно говоря, ему и самому, несмотря на внешнюю спокойную уверенность, было не по себе. Уж очень хотелось, чтобы новые существа получились. Сильные. Опасные. Красивые. Мудрые. Не похожие ни на Детей Песни, ни на орков. И все-таки — Дети. Его народ. Не принятый Восставшим под свою руку — созданный от начала. Можно было бы спеть драконов и одному, но участие майар в Музыке привносило бесценный элемент неожиданности. Случайности. И разнообразия. Вала и сам пока лишь в общих чертах представлял, какими будут новые существа. Чаще всего он так и творил — по наитию, меняя замысел на ходу, если вдруг приходила в голову удачная идея. Что может быть тоскливее, чем создавать что-либо в рамках жестко заданной схемы? Так что майар получили минимум объяснений и максимум свободы. Их ждал эксперимент. Игра с непредсказуемым результатом. Конечно, спеть так можно лишь тела, в которые смогут воплотиться бездомные Айнур, не имеющие сил сотворить себе фана. И каждый дух отзовется на ту мелодию, которая ему сродни. Мелькор вышел на середину огромной пещеры. Немного помолчал, сдерживая волнение. И начал. В глубине изумрудных глаз — Золотистых искр хоровод. Раскаленная медь чешуи И дыханья палящий жар. Слышишь — звонкое пламя поет, Бьется сердцем в груди земной? Эта музыка — для тебя. В том неистовом танце — ты. Чуть колеблется лепесток На конце восковой свечи. Приманит, приворожит, Заставит все позабыть, Беспомощно замереть, Не в силах глаз отвести. Его волшебство — в тебе. Его магия — власть твоя. В сердце твоем — огонь. Сила твоя — огонь. Сущность твоя — огонь. Песня твоя — огонь. Мелькор пел — и сплеталось видение будущего. Огромный дракон: гибкое, словно у змеи, тело, покрытое несокрушимой броней цвета пламени, высокий рубиновый гребень вдоль хребта, яростные, сверкающие золотом глаза, языки огня, вырывающиеся из пасти. Он был прекрасен, этот новый обитатель Арды — грозной, неистовой, гибельной красотой пожара. Иллюзия померкла, потеряла четкость и растаяла. А на каменном полу неуклюже зашевелилось создание, похожее на великолепного красавца из видения не больше, чем слепой щенок на вожака волколачьей стаи. — Глаурунг, — назвал Мелькор имя первого из драконов. Одиночество. Вечность. Неизменность. Три самых страшных слова для огненного Духа. Они, как оковы, сжимают мир вокруг меня, отбирая последние крохи свободы. Я слышу все песни, долетающие из нового мира, и это — мое единственное развлечение. Но там нет МОЕЙ песни. Вернее не было. Новый мотив вплелся в канву мироздания. Новая песня преобладает над остальными. Нет, не песня, Песнь. Она — Огонь, она — Зов. Зов для меня? Тогда вперед, вперед! Прочь оковы. Я все ближе и ближе к зовущему. Я слышу его Песнь. Я вижу ее. Огромный огненный змей. Великая мощь сосредоточена в нем. Это — я? Да, это — я! Сквозь видение проступает реальность. На полу остается лишь малое подобие того дракона. Но я знаю, что это — я. Я сольюсь с ним в единое целое и… — Глаурунг, — позвал кто-то. Маленький дракончик открыл глаза и осмотрелся. Перед ним стоял некто очень высокий в темных одеждах. Чтобы лучше видеть его, малыш привстал на нетвердых лапах и вытянул длинную шею. Сквозь его золотые глаза на Валу смотрел огненный Дух. «Я чувствую его Силу. Это тот, кому я покорюсь. Хорошо!» И Дух скользнул в глубины сознания малыша, недоступный ни для кого, ну, или почти ни для кого. А маленький дракончик потянулся к Владыке и издал какой-то смешной звук, который рыком можно было назвать с большим трудом. «Мое творение… Сколько их уже воплотилось, этих мелодий! В камне и ветре, в холоде ледяных пустошей и огненной крови земной, в растениях и животных Эндорэ. И всякий раз это — будто впервые. В каждой Песни словно заново рождается мир. И невозможно заранее точно сказать, куда уведет тебя Музыка. И гордость созданным всегда смешивается с изумлением — надо же, как получилось! А это… Это иное. Дух, родственный моему, хоть и несоизмеримо уступающий в силе. Дух, который я привел в этот мир. Существо, которое будет развиваться на моих глазах — я лишь слегка наметил его путь, я зерно уронил в землю — что вырастет из него?» Мгновенное соприкосновение сознаний — Дух огня принял Тему Мелькора. И исчез — лишь золотые искорки заблестели в глубине изумрудных глаз дракончика. На Валу смотрел детеныш, доверчивый и наивный. Нуждающийся в защите и покровительстве. Мелькор присел на корточки возле Глаурунга и ласково провел ладонью по еще совсем мягкой чешуе. «Придет время, и ты будешь наводить ужас на моих врагов. Ты и твои братья и сестры поможете мне окончательно завладеть миром. Но это — потом. А пока… пусть у драконов будет детство. Так я решил, и так будет».* * *
«Непредсказуемость. Случайность. Пой, как поётся. Ха!» Исчезли двери, исчезли стены, вокруг разворачивался мир — разноцветным диском среди черноты. И колючие искорки мелодий. Владыка вёл Тему — и эти искры откликались, пока одна не вспыхнула ярче других! Пламя на миг затопило всё — первый дракон был Духом огня. Его отсветы не исчезли — пламя освещало разноцветный мир, и всюду в этом мире в волнах пламени сплетались призрачные драконы, куда ни глянь — вскинется крыло, хлестнёт хвост, мигнёт и скроется внимательный глаз. Песнь Ррао была вероятностью, возможностью, шансом для каждого из этих несуществующих драконов — но мир качнулся, и тень мелодии отозвалась ледяным ветром, нагромождением торосов, снежной коркой, острыми краями полыньи, метелью. Они будут жить в стране вечного холода. Они будут хозяевами снежных просторов. Это будет пламя, спрятанное во льду. Прозрачный, едва видимый вихрь закружился вокруг колючих цветных огней, качнулся — соскользнул с одного, уклонился от другого, зашипел, как мокрый фитиль свечи, растёкся облаком, снова качнулся. И потянулся, как дым на сквозняке, к сине-зелёной искорке, обжигающей — то ли жаром, то ли холодом. Обвился вокруг неё, сплетая из тумана и света изгибы тела, рисуя — намёками, полутенями — линии чешуек, поблёскивая алмазными каплями когтей. Младшие братья. Драконы льда. Их будут звать рингелоки, Змеи холода. Все — противоречие, все — сочетание несовместимого. Их пламя скрыто глубоко под прочной шкурой, и броня драконов холодна как полярные льды. Пламя выплеснется из пасти — и дракон своим жаром вмиг проплавит ход в леднике. Пламя нагреет броню — и дракон сможет скользить по насту, оставляя ровный след — ледяной желоб… Их полупрозрачная гладкая чешуя не имеет цвета, она отражает всё, что вокруг. Среди льда дракон подобен льду. Среди снега — подобен снегу. Скалы и разноцветный мох северных гор — там дракон будет похож на древнюю скалу, из которой ветер и вода выточили причудливую скульптуру. Лишь глаза светятся сине-зеленым сиянием, а опустятся веки — и дракон снова неотличим от каменной глыбы. Дракон-песнь сделался невидим, неощутим, он замер. Здесь он или нет? Музыка исчезает в пустоте. Кто-то затаился там, кто-то ловит каждую ноту, ещё не откликаясь на зов, но уже слыша, уже зная, что его зовут. Но вот он шевельнулся — блеснули когти, взметнулся хвост, раскрылся спинной гребень. Голова, подобная змеиной, поднялась на длинной шее. Дракон открыл пасть и втянул в себя воздух. Вокруг мигом похолодало. Ноздри расширились. Выдох — пронёсся вихрь снежинок. Казалось, змей впитал в себя малейшие крохи тепла, насколько смог дотянуться. Когда вырастет, его дыхание будет превращать морские волны в лёд, и обледенелые птицы будут падать на лету из-под облаков. Видение вдруг стало настолько отчётливым, что Ррао ощутил этот холод — холод, которого на самом деле не было. Взгляд существа был разумным: оно знало о мире, оно стремилось в мир, оно хотело быть. И всё-таки это было лишь видение. Очертания дракончика то проступали отчётливее, то расплывались. Майа удерживал созданный образ, и это требовало всех его сил. Он не мог отвлечься ни на миг, боялся, что картина рассыплется, превратится в облако тумана. И тут она ответила: яростное желание жить, радость, что кто-то позвал её. Она потянулась к одному, к другому из больших огней — ей нужна сила, ещё силы, дайте, прямо сейчас, она спешит воплотиться, ей остался только шаг, чтобы сойти в мир! Мелькор был наготове. Он внимательно следил за мелодией Ррао, не вмешиваясь, позволяя тому спеть самому, но как только майа достиг предела возможностей, и Музыка дрогнула, грозя оборваться, угаснуть, рассыпаться вихрем снежинок-нот, Вала уверенно подхватил ее и повел дальше, завершая Песнь, начатую Оборотнем, связывая воедино замысел и реальность, открывая дорогу в мир еще одному существу. Закончив, он улыбнулся Ррао: — Теперь дай своему творению имя. — Нар’луин. Синий огонь.* * *
Тевильдо переступил с лапы на лапу. Пой, как Музыка просит… «Ладно, тогда так». Кот вздохнул, успокаиваясь, шагнул вперед… И взлетел серебряным смерчем, закружился в странном танце, сплетая видение… …длинного гибкого тела… …сумеречных глаз… …огромных раскинутых крыльев… «Это — только набросок… словно туман, словно морок… Значит, теперь я выберу для тебя цвет!» Вихрь снова обернулся Котом: для создания цвета был необходим голос, и Тевильдо заговорил и замурлыкал, а зрачки его янтарных глаз словно пульсировали, рождая странный, завораживающий ритм. Голос называл цвет, в мурлыканье проявлялся образ, а туманный силуэт, отзываясь на ритм зрачков, наполнялся оттенками. — Серый… дорожная пыль — ясное серебро — пасмурное небо — струи дождя — древние камни — метелки ковыля — волчий мех — талый снег — острый клинок — Пепел-свинец-графит И гибкое драконье тело вобрало в себя все оттенки серого, матово замерцало причудливым узором, схожим с теми, что в мороз покрывают оконные стекла… — Стал-л-ль… Блеснули мощные когти, спинной гребень ощетинился грозно… — Фиолетовый… гроза на все небо — южная звездная ночь — глубокие озера в горных долинах — бархатные цветы — крылья бабочек — тени на снегу — расселины ледников — драгоценные сапфиры — Чернила-туча-шелк Огромные крылья распахнулись, наполнились ветром… — Аметист… Над еще пустыми туманными глазами медленно опустились тяжелые веки… — Зеленый… хвоя — длинные пряди водорослей — холодное северное море — новорожденные листочки — мягкий мох — лесные ручьи — малахит — высокие звезды — глыбы прибрежного льда — ковыльные стебли — Ель-море-полынь Крылья легли на спину дракона словно покрывало, гибкий хвост украсился высоким гребнем… — Изумруд Открылись и просияли длинные глаза с вертикальным — кошачьим! — зрачком… Последнее слово не было цветом как таковым. Последнее слово стало завершением сотворения образа: — Пламя! И призрачный дракон глубоко вздохнул. «Еще не все… Осталось самое главное, дружище! И значит — мне тоже пора меняться… Теперь я назову твою суть» Кот выпрямился — выпрямился в том облике, который мало кто видел. Подобный Эрухини, но с прежними, своими глазами, только теперь их янтарное сияние стало глубже, темнее, ритм зрачков стал медленным и четким. Словно язычок пламени, словно дальний смерч, словно змея, танцующая на хвосте — так двигался Тевильдо, обходя по кругу свое создание, творя для дракона плоть, суть и воплощение: — Все дороги мира… каждый вздох ветра… каждая минута — дорОга, каждый шаг — новый узор мира… Каждый идущий, ищущий, странник, бродяга когда-нибудь увидит мир твоими глазами… Вот твоя суть — дракон-ветер дракон-странник весь мир открыт для тебя… воплотись! родись! будь! Из цветного тумана, из легкого, словно на влажной бумаге нарисованного образа — так родился Дракон-Ветер. Видение стало плотью — плотью маленького, не больше крупной кошки, дракона-ребенка. Тевильдо, почти без сил, склонился над ним, с видимым усилием — «такой малыш, а так меня вымотал» — поднял на руки. Улыбнулся: — Как же мне тебя назвать, малыш? Ты — ветер, ты — дорога, ты — пламя, как все драконы. Крылатый малыш… — Тевильдо обернулся к Мелькору, спросил. — Не подскажешь? Вала подошел к Коту и внимательно посмотрел на крошечного дракончика на руках у майа. — Гвайвераун, — негромко произнес Мелькор. — Ветер-Странник.* * *
Сарин стояла в стороне ото всех, закрыв глаза, поднявшись на цыпочки, напряженно вслушиваясь. Мелодии, чужие и в чем-то близкие. Огонь и Вода, Камень и Ветер, Танец и Память. Память. Огонь. Ветер. В огненном танце — руны. В листьях осенних — багрянец. Звезды в воде — вечность. Видеть. Нити основы выстроились в нужный ряд. В северном ветре — песня. В каплях воды — время. Шорох страниц — мудрость. Слышать. Разноцветные клубки расплетались, распутывались и соединялись в затейливое нечто, обретающее форму и цвет. В переплетении — судьбы. В освобождении — радость. Как в ожидании — верность. Верить. Странный взгляд, взгляд из ниоткуда в никуда. Прохладная зелень малахита с темными прожилками. Палевая желтизна оникса в глубине. Прозрачность горного хрусталя. Коричневая зрелость янтаря. В предназначении — правда. И в размышлении — слово. Как в отражении — эхо. Помнить. Вот он-она-оно-они. Нолвелоке — Драконы Мудрости, Истабэрон — первый Хранитель Знаний. Прохладная чешуя цвета осенней листвы: от желтовато-зеленого до темно-красного. Прозрачные крылья, переливающиеся всеми цветами радуги. И глаза, внимательный взгляд в постоянном изменении цвета: то зеленые с золотыми искорками, то прозрачно-серые, то непроницаемо-черные. Изменение и неизменность. Сарин протянула руки и тут же поняла: не удержать, не воплотить, все силы ушли, чтобы увидеть-сплести-понять. Отчаянье охватило майэ: сейчас оно перестанет быть, так и не став. Она протянула видение — образ Мелькору: — Помоги, не дай ему уйти. — Не бойся, — ответил Вала. — Он уже здесь, осталось совсем чуть-чуть. Я закончу. В музыке скал — твердость. В ритме дорог — поиск. В холоде неба — вопросы. Понимать. Нолвелоке получился крупнее и словно бы старше на вид, чем остальные драконы, но Мелькор знал, что со временем они перерастут его. Истабэрон едва ли сможет сражаться, у него иное предназначение. Вала чуть улыбнулся: ну, конечно, это же Песнь Сарин. И дух, которого майэ позвала в Арду, близок ей. Дух познания.* * *
Тема, заданная Мелькором, настойчиво пульсировала вокруг, звала окунуться в самую глубину, приглашала продолжить странный упругий ритм. Огонь, заключенный в оболочку живой плоти. Огонь… Тхориэн запела, и ослепительно яркий сгусток пламени родился из мрака, взвился своенравно, сплетаясь вокруг майэ в пышущий жаром, сияющий расплавленным золотом кокон. И, казалось, удержать эту свободную силу, остановить стихийный танец пламени не под силу негромкому голосу гибкой девушки в развевающемся черном платье. …Раскаленное жерло огромного вулкана… Струи пламени бьют высоко в небо, земля сгорает быстро, не оставляя пепла, обнажая черные изломы камня… Тхори чуть изменила мелодию, вызывая к существованию непоколебимую основательность каменной глыбы — огромная, черная, она выросла, словно внезапно потяжелевшая часть темноты, и огонь отпрянул, будто подавленный этой преградой. Голос майэ внезапно взвился, зазвенел на запредельно высокой ноте, и глыба с грохотом лопнула от верхушки до основания. Огненный смерч послушно устремился в эту трещину, и в следующее мгновение камень потек, плавно меняя форму. Медленно сформировалось массивное тело, покрытое матово-черными обсидиановыми пластинами. Мощный хвост, обросший тяжелыми шипами, упруго хлестнул по земле, заставляя содрогнуться каменную твердь. Огромная треугольная голова, грубая, как обломок черной скалы, неторопливо повернулась… Иллюзия, пока еще иллюзия, внимательно уставилась на свою создательницу сияющим золотым глазом, и взгляд ее был опаляюще-пронзительным, как сам огонь, поселившийся внутри… Тхориэн отпрянула, словно невольно отстраняясь от собственного видения. Она могла бы закончить песню творения сама, но… Ей вдруг захотелось разделить эту возможность с кем-нибудь из поющих рядом. Майэ, чуть повернув голову, вопросительно взглянула на сосредоточенного Ррао. Короткое осанвэ, приглашение в игру: — Продолжишь? Жажда творить — просто огромная. И бессилие. Для такой маленькой ringelokie ему пришлось выложиться почти полностью. Майа слушал мелодии. Серебряный туман, морозный узор, аметистовая вспышка. Это было красиво. Но можно было сделать и получше. Зависть к чужим творениям просыпалась и твердила — да не так же, неправильно! Поток огня и чернота обсидиана — Ррао смотрел, как сплетает их Тхориэн, и знал — сейчас он тоже мог бы соединить лаву и камень, подхватить песнь с любой ноты. Осанвэ — приглашение в игру настигло его. И вместо ответа — Ррао позволил одной из мелодий, которые пели в нём беззвучно, обрести голос. Он подхватил Песнь Тхориэн. Ритм завораживал, и поначалу творение следовало ему. Огонь и камень. Пламя изменчиво — пусть дракон будет так же изменчив. Песнь творения зазвучала иначе. Какой будет жизнь камня? Ритм изменился, сдвинулся — существо не должно быть заперто в одной оболочке, в постоянных границах плоти. Слои горных пород слишком неподатливы. Дракон сможет… Да! Сдвигать свою суть! Вселяться в камни, делать их своей частью, оставлять, двигаться. Видение утратило чёткую форму. Безжизненный камень, внутри которого течёт живой дракон. Камень и огонь: существо шло сквозь слой базальта и само было базальтом. Опираясь на песню Тхориэн, Ррао создавал нечто совсем иное. От первоначальной Музыки почти ничего не осталось. Неподвижность камня — не так, иначе! Неукротимое движение огня — не так, иначе! Душу металла ловит кузнец. Кристалла суть — расчертит резец, Сказитель сплетает речь. Свет серебра, звонкая медь, В толще земли попробуй лететь, Камень сумей зажечь. Идущий сквозь камень Глядящий сквозь камень Голос пещеры, кровь рудника, Жёсток гранит, но глина мягка, Из камня реки и облака, Летящий сквозь камень Плывущий сквозь камень Тхориэн испытала нечто вроде восхищенного удивления — так быстро и неожиданно развивалась предложенная ею мелодия. Иллюзия, цельная и почти готовая обрести бытие, повинуясь призыву Ррао, вновь потекла, словно только что заботливо слепленный кувшин обернулся горстью жидкой глины, проскользнул сквозь пальцы… Тема майа была красивой. Захватывающе красивой. Девушка невольно подхватила, подстраиваясь под свободное течение огня сквозь каменную твердь… Что ж, пусть будет так. Почему, нет? Магия камня, власть над камнем, дар идти сквозь камень — это залог будущего могущества. Тхори хотела, чтобы ее творение родилось могущественным в пределах мира. «Подожди, а что произойдет, когда гора закончится?» Что-то неправильное было в идее Ррао. Майэ внезапно скорее почувствовала, чем поняла, что так «нельзя» — слишком тесное слияние существа и вещества лишает существо свободы за пределами вещества. Могущественный владыка. И в то же время пленник. «Нет. Так не надо…» Оторвать, задать собственную форму, обозначить собственное тело… Обратная метаморфоза далась труднее — на этот раз пение Тхори пыталось ослабить Тему Ррао. Внутренности скалы вздыбились неровными разломами, вспучились уродливым бугром, каменный дракон, остановившись в своем движении, послушный голосу поющей его, вытягивал тело из камня. Скала расступалась, распадаясь в крошево, существо все еще оставалось повелителем каменной тверди, несокрушимым сгустком черного обсидиана, но уже не желало объединять себя с этими камнями… Темы схлестнулись в жестоком противоборстве. Только что мелодии Ррао и Тхориэн сплетались, дополняя друг друга. Существо, что возникало при этом, уже стало почти реальным, оно балансировало на той грани, за которой лежал путь в мир. И тут песню отняли. Уже созданная гармония треснула, осыпалась неровными глыбами — дракон возвращался к прежнему образу, стряхивая с себя Тему Ррао, вырываясь из неё. Гнев затопил сознание: майа не видел девушку, не помнил о цели творения. Музыка была — и разрушалась, и уже неважно, что именно будет — было бы — не будет — создано. Важнее стало утвердить свою правоту прямо сейчас, пока есть ещё силы. Ведь осталось так немного — ну же, дотянуться, смести преграды, довести творение до финала. Тхориэн отнимает дракона. Тхориэн уничтожает то, что они сотворили вместе — нет, уничтожает лишь то, что спел Ррао! Да как она может? Он ещё пытался изменить Музыку несотворённого дракона — рывок, натиск, отступление, новая попытка. Возникающий образ то растворялся в камне, подчиняясь его пению, то перебарывал его волю и становился отдельным, ограниченным, следуя воле Тхориэн. Это грозило перерасти не в спор над воплощением двух разных идей, а в противостояние двух творцов. В поединок. На этот раз в удивлении Тхориэн восхищения уже не было. Чтобы удержать иллюзию в избранной для нее майэ форме, требовалось все больше усилий. Творение само по себе было достаточно серьезной задачей, а битва за него превратилась бы в задачу непосильную. Девушка сейчас вела в Теме только потому, что Ррао — сначала ее помощник, а теперь невольный соперник, — успел выложиться на пении рингелоки. «Он меня не слушает! Он не понимает, почему я не поддержала его идею. Так ведь будет лучше. Для существа. Как объяснить? Или не понимаю я?» Тхориэн повысила голос. Тхориэн попыталась не просто вырвать дракона из вздыбленного противоборством мелодий камня, теперь она хотела полностью оградить его от влияния темы Ррао, задавить ее, отшвырнуть прочь. Ощущала встречный натиск, и, стиснув зубы, добавляла жесткости в свою Тему. — Это был МОЙ дракон! Вместо того, чтобы помочь, ты все портишь! Меняешь мою Тему, ИСКАЖАЕШЬ мое творение! Уступи. Ну, уступи же! Мелодии схлестнулись на пороге возможностей Поющих, Темы столкнулись, и мир завибрировал на грани Диссонанса. Тхориэн почувствовала боль. Почти физическую боль, как будто это не ее Музыка билась в переплетении чужой Темы, сгибала, ломала, требовала исчезнуть, а она сама, сражаясь, наносила противнику болезненные удары, и сама страдала от пропущенных выпадов. Скрежет камня. Или это сталкиваются две Темы, два разных видения одного дракона? Боль. Она подхлёстывала Ррао, заставляя находить откуда-то всё новые силы и не думать, надолго ли их хватит. Боль не давала остановиться, подумать, услышать. — Больно… Мне больно… Дыхание острой крошкой застывало на губах. «Значит, ему тоже больно… Ррао, он сейчас слабее, ему еще больнее, чем мне. Зачем? Ради иллюзии? Ради возможности назвать своим? Не слишком ли… далеко мы зашли?!» И Тхориэн… замолчала. Внезапно. Просто замолчала, оставила противоборство, прекратила сопротивление. Замерла, прижав к вискам тонкие пальцы, словно онемев от внезапной тишины внутри себя… Ритмы становились всё жёстче. Вспышки всё ярче. Ррао чувствовал, что всё идёт не так, но остановиться уже не мог. А сопротивление исчезло. И оказалось, что песня майа опирается на пустоту. Там, где раньше в созданном образе была Музыка Тхориэн, в творении-игре, в творении-единстве, даже в творении-борьбе, сейчас не было — ничего. Долгий-долгий миг тишины. Может быть, вокруг бушуют мелодии. А может быть, эта тишина сейчас повсюду. Чётко, словно рисунок пером на пергаменте — образ. Дракон. Пластины панциря. Глыба головы. Яркие точки глаз. Застывшее мгновение. Отпечаток того, что было. Здесь только что был дракон. Гнев, тоска, досада, на себя, на Тхориэн, такая досада, что хотелось выть, а не петь — всё это собралось вместе и ударом когтистой лапы понеслось к воспоминанию-о-драконе. …и остановилось резко, будто на стену наткнулось. Отразилось, словно волна от берега, понеслось назад к Ррао, пронзило болью, придавило каменной тяжестью, но отпустило почти сразу: Мелькор все-таки пощадил майа, ослабил удар. Отшвырнуло ли Оборотня к стене, сам ли он отшатнулся и врезался в стену… Не вздохнуть, во рту вкус крови, ноги не держат. Все чувства требовали — уклониться, сменить обличие, быть готовым ответить. Ррао невероятным усилием удержался от самоубийственного порыва. Мелькор бросил быстрый взгляд искоса — не развоплотил ли Оборотня ненароком — и сосредоточился на драконе. На том, что было драконом. Могло стать им. Пока могло. Вернись — вспомни свою мелодию. Не уходи, призванный в мир. Скала впитает изменчивость пламени, Огонь обретет твердость гранита. Капля воды в океан вольется. Мелькор пел, объединяя на этот раз три Темы, и уже почти выцветший образ опять наливался красками, становясь все более реальным. Дракон вновь слился с камнем, быстро протек внутри скалы, сквозь скалу и легко, не разрушая, отделился от нее, словно капля, сорванная ветром с поверхности воды. Ожили глаза, налились расплавленным золотом, изогнулась стройная шея — тот же дракон, но движения более плавные, меньше тяжести в них. Последний, завершающий аккорд Музыки — и видение обрело плоть. Угольно-черный дракончик приподнял треугольную голову и потянулся к Тхориэн. Мелькор коротко взглянул на Ррао: — Никогда больше так не делай. Это же не просто иллюзия — вы уже позвали его в мир. Он поверил, он пришел на зов, он был готов принять вашу Мелодию, и он не виноват в вашем споре. Пламя гнева растаяло, оставив холод и пустоту. Снова стало можно дышать, и слова Владыки достигли сознания Ррао. Вала отвернулся от Оборотня и бережно обнял за плечи Тхориэн: — Теперь дай ему имя. Тхориэн посмотрела на Мелькора с какой-то особенной благодарностью. За то, что простил слабость, за то, что позволил мечте быть. Даже тогда или скорее вопреки тому, что певшие эту мечту не смогли прийти к согласию и оставили свое создание на произвол судьбы. — Спасибо… Владыка… Майэ осторожно, словно все еще не веря до конца в его реальность, протянула руки навстречу юному дракончику, ласково дотронулась до неожиданно теплой на ощупь обсидиановой чешуи. — Сарнаур… Огненный камень. Я назову тебя Сарнаур. Сотворённый дракон — сплетение трёх Тем. Пламя, жизнь, свобода… Ррао смотрел на сотворённое существо — на призванный дух — и улыбался. Дракон не сердится на своих творцов. Он не знает, что могло быть иначе. Такова его Песнь. Его пришествие в мир было трудным. Было жестоким, как сам этот мир. Единство и борьба, кровь на губах. Добро пожаловать в Арду, младший брат!* * *
«Теперь мой черед». Эленлиндо чувствовал, как в нем бурлит странная радость, предвкушение чего-то необычного. Мастер Песен сосредоточился. «Это, пожалуй, даже сложнее, чем петь звезды». Прекрасные звезды поют в вышине, И их никогда не достичь. А ты, их собрат, будешь здесь, на земле, Отныне вовеки жить. Ты будешь петь ту же звездную Песнь. Так пусть же, услышав тебя, Все понимают, что прямо здесь Горит и поет звезда. Приди же сюда, я зову тебя, Во имя звезд и земли. Ты будешь жить на земле и, горя, Звездную Песнь хранить. Эленлиндо уже не понимал, поет он с открытыми или с закрытыми глазами. Перед ним был величественный дракон, ослепительно сиявший звездным светом. Его ярко-зеленые глаза насмешливо сверкали, глядя на всех собравшихся в зале, как будто дракону было ведомо что-то, неизвестное всем остальным. И видение растаяло. На полу что-то жалобно пискнуло и уткнулось в колени Эленлиндо. Менестрель присел и обнял маленького золотистого дракончика, прижимавшегося к нему. — Я назову тебя Эленнаро — Звездное Пламя. И мы вместе еще споем немало песен.* * *
— Кто отвечает за водных, друг мой? — спросил Тевильдо у Мелькора. — Если хочешь, возьми их на себя… Кот, похоже, забыл о своем вопросе. А может, силы закончились. Стихия Воды была чужда огненной натуре Сайрона. Но почему-то упоминание о ней натолкнуло Первого Помощника Владыки на серьезные размышления. Драконы должны были стать союзниками Мелькора, защитниками Эндорэ. А необозримые просторы внешних морей все еще оставались под влиянием Ульмо. Было бы неплохо населить окружающую воду мощными и сильными существами, дружественно настроенными к Мелькору… «Дружественно… Друг мой… Оссэ… Нет! Нельзя… Не думать…» Однако Сайрон уже не мог не думать о старом друге. В конце концов, Волк нашел подходящее решение, которое бы примирило его Долг перед Владыкой Мелькором и чувства к другу, оставшемуся по ту сторону Выбора. Он сам споет лингвилоке — морского змея. Это будет полезным вкладом в дело Владыки и… приветом другу. Оссэ наверняка понравятся новые обитатели морских глубин. … капли дождя… Легкими, как дождь, будут его шаги и прикосновение мысли. … серебристые струи лесного ручейка… Сплетаясь, образуют облик. Гибкое, вытянутое тело ящерицы, покрытое мелкими серебристыми чешуйками, что на свету вспыхивают радугой. Заостренная кпереди голова на длинной шее. Глаза цвета моря, взгляд их глубок, как море, и мудр, как Вода. Подобно львиной гриве развеваются подводным течением жаберные плавники. Из мелкозубой пасти иногда высовывается раздвоенный по-змеиному язык. Вдоль спины и на перепончатых лапах прозрачный гребень-плавник. Но пусть не обольщаются враги кажущейся хрупкостью. Движения существа грациозны и стремительны. А гребень, когти и зубы прочнее камня, острее металла. Мигом вспорет брюхо хищной касатке, перекусит пополам ствол векового дуба. … медленное, величавое течение равнинной реки… Такова внутренняя суть нового существа. Его трудно рассердить. Но если назвался врагом, смоет, снесет безжалостно, как ломает паводок бобровые запруды. Или не сразу одолеет, а постепенно. Как рушится в один миг обрывистый берег, побежденный терпеливой стихией. Его настроение подобно погоде на море. Случаются и штили, бывают и штормы. … упрямое постоянство морского прибоя… Единожды избрав цель, не сворачивает с пути. Однако море знает свои пределы. И под видимой глазу поверхностью скрываются бесчисленные тайны глубин. Некоторые из них будут вскоре выброшены на берег. Скорее, за ненадобностью, чем из желания одарить обитателей суши. А остальные загадки так и будут тихо таиться в подводных пещерах. Может, это сокровища недр, а может, кости несчастных смельчаков, рискнувших самовольно вторгнуться в царство морское и дерзко похитить ответы… Дом лингвилоки — глубокие воды. Взрослые драконы слишком велики для жизни в реках или озерах, только моря и океаны достаточно просторны. Зато детенышам, драконышам любопытным, никто не возбраняет резвиться, где вздумается. Если старшие не видят, конечно… Сайрон улыбнулся. Щенки драконов или щенки волков — все одно щенки… Пребывание на суше не убивает морского змея. Лингвилоки могут дышать воздухом. Они качаются на поверхности волн, отдыхают, уютно улегшись на прибрежных камнях островов. Если поблизости есть хоть капля воды, дракон не высохнет. Все же, лучше всего они себя чувствуют в родной стихии. Песнь Сайрона звучала сама по себе, рисуя и поддерживая призрачный образ еще не воплощенного создания. Майа чувствовал, что кто-то из-за пределов мира откликнулся на его зов, сделал шаг… Сайрон задумался. Куда он призывает новичка? В каменную громаду Цитадели?.. Здесь же нет моря! — Владыка, позволь Дракону Вод начать жизнь в воде! Пусть первым, что он ощутит в Арде, будет соленый вкус моря! — осанве Мелькору, полное мольбы. Воплотить дракона в море? На расстоянии? Сайрон просил о невозможном даже для Валы. Да и до побережья добираться некогда, если бы и можно было все бросить сейчас. Новая сущность готова явиться в мир, но нить, связывающая ее с еще не допетым обликом, слишком тонка, слишком недолговечна. Но столь страстной была мольба Сайрона, что Мелькор не смог отказать. Он запел, и, повинуясь этой Музыке, выросла из каменного пола невысокая стена, отгородила часть пещеры — осталось лишь повторить одну из мелодий Ульмо, чтобы наполнить импровизированный бассейн морской водой. — Лингвилоке запомнит вкус моря, — обратился Вала к Сайрону, закончив приготовления. — Впусти же его в мир. После ты сможешь сам отнести Дракона Вод в его истинный дом. — Благодарю, Владыка! — Первый Помощник просиял. Хотя вряд ли кто-то обратил на это внимание. Все были поглощены творчеством. Да и теплая улыбка задержалась на вечно суровом лице Сайрона не дольше мгновения. Майа вновь сосредоточился, открыл призываемому существу дорогу в мир. Призрачное изображение водного дракона замерцало, сжимаясь. Откуда-то потянуло запахом водорослей. И вскоре маленький, но очень шустрый комочек серебристой плоти бултыхался в специально сотворенном бассейне. Сайрону потребовалось потратить остаток сил, чтобы удержать юное создание в отведенных ему границах обитания. На дне бассейна вырос целый подводный замок с коридорами из пещер и арочными мостиками. Пришлось хорошо припомнить уроки Йаванны, когда замок окружил густой лес похожих на деревья водорослей, а между ветвями их засновали разноцветные рыбки, похожие на птичек. И то, и другое было вполне съедобно. На драконий вкус. — Нравится, Кэлейр? — мысленно обращался Сайрон к малышу. — Вот тебе еще, не скучай… Единственный способ управляться с новорожденными щенками, это вовремя их накормить и увлечь игрой. Первый Помощник Владыки и сам увлекся. Игра должна быть полезным уроком на будущее. В подводном лесу завелись и другие рыбки. Они умели раздуваться в шар, раз в десять больший первоначальных размеров, к тому же весь покрытый острыми колючками, немного ядовитыми.* * *
Было еще одно. Еще одно, не нашедшее выхода. Эленлиндо как будто услышал Песню огня. Но не открытого, а огня, спрятавшегося под пеплом. И все же не потухшего. Яркого, пляшущего. Он прикрыл глаза. Только бы поймать мелодию, только бы найти… Ты — огонь, ты радость горения, Радость горения — радость творения, Радость творения и разрушения. Кто же услышит пламя под пеплом? Пламя под пеплом снова окрепло, Снова окрепло. И ярче горело… Кто-то увидит, как пламя взметнулось, Пламя взметнулось, в землю вернулось, В землю вернулось, вновь обмануло. Пламя сжигает, пламя пылает, Пламя пылает, время сжигая, Время сжигая, жизнь обжигает. Что же, лети, крылатое пламя, Крылатое пламя — чего же желает? Чего же желает — силы и знания. Вечно в тебе радость горения, Радость горения — радость творения, Радость творения и разрушения. Дракончик действительно получился крылатым. Во всяком случае, он — то есть, она — возникла прямо в воздухе и раскинула крылья, пытаясь удержаться. Судя по выражению на мордочке, она была жутко удивлена тем, что ей это удалось. Пару раз взмахнув крыльями (и чуть не врезавшись в Мелькора), драконица приземлилась около Эленлиндо, с интересом посмотрела на него и заявила (естественно мысленно): — А я Эйлура. Признаться, Эленлиндо несколько оторопел от такой… самоуверенности. — Ну, здравствуй, Эйлура. А я Эленлиндо. Я тебя спел.* * *
«Та-а-ак… А это любопытно! Значит, можно и вместе с кем-то творить одно — так же, как тогда… Но тогда — разве мы знали, что поем? А сейчас — да, сейчас я знаю, что именно я буду петь… И — я знаю, с кем!» Тевильдо погладил Гвайверауна по теплой спинке и осторожно поставил на пол. Дракончик переступил когтистыми лапками и неуверенно огляделся. «Ты привыкнешь, Ветер-Странник, — подумал Тевильдо, с улыбкой глядя на свое творение. — Ты привыкнешь к земле, ты умеешь ждать — ведь в конце концов ты полетишь! А пока — я попробую спеть дуэтом!» Кот обернулся и встретился глазами с Эленлиндо. — Мастер Песен! — позвал Тевильдо. — Не попробовать ли нам вдвоем создать дракона? — Конечно, — Эленлиндо улыбнулся. — Давай споем вместе. А кого? То есть, какого? — Крылатого, — выдохнул Тевильдо. — Да, крылатого, именно! — Кот улыбнулся своим мыслям. «Это будет наш дракон, Линдо, наша песня — где же ей быть, как не в небе?! Ведь он-она, дракон-песня, объединит твои звезды и мои дороги… Интересно, как тебе этот мотив? Попробуем?» Пусть Линдо и не сможет услышать его осанве, зато вполне может догадаться, что задумал Тевильдо, в этом Кот был уверен. Он коротко глянул на друга, словно проверяя, готов ли тот, и тихо запел: Между звездами, между дорогами Между былью и между небылью Между радостями и тревогами Между тем, где мы были и не были — Песня живая крылья сплетает — так явь обретает сила иная Эленлиндо мгновение помолчал, чтобы почувствовать Музыку, и подхватил мотив: Между звездами и судьбою, Между радостью и надеждой, Между снами, между любовью, Между после и между прежде — Песня живая крылья сплетает — так явь обретает сила иная «Это должна быть живая гроза… молния, одетая плотью, крылатый смерч, сияющий ливень! Да, только так! Это будет ярость битвы, упоение силой, счастье полета! Линдо, неужели мы справимся с этим?..» Тевильдо вскинул руки, снова приняв облик Эрухини. Воздух звенел и плавился между напряженных ладоней, наполняясь искрами, он зажегся мутным, клубящимся сиянием, запульсировал. Мелодия, прежде плавная, превратилась в подобие бурной реки на перекатах. В низком голосе майа слышался рокот дальнего грома — Тевильдо звал свою грозу: Ныне — лети! Пламя живое, сила иная, новая песня! Молния, радость, огненный ливень! Небо заполни голосом крыльев, Соедини дороги и звезды! Тевильдо сжал ладони, словно сминая тот зародыш грозы, что ожил в его руках. Коту, похоже, это было не так уж и легко: — Поддержи мою молнию, Линдо! Да, молния. Рванулась из сомкнутых ладоней — вперед и вверх, сияющим потоком… и — замерла. Между Эленлиндо и Тевильдо. Между небом и землей. Между звездой и дорогой. Песня живая крылья сплетает — так явь обретает сила иная Восторг. Именно это чувство охватило Эленлиндо, когда зазвучала мелодия. «Поддержи мою молнию, Линдо», — и майа подхватывает Музыку, крылатое пламя бьется в руках. Ярче взлетай, новая песня, Бейся в руках, крылатое пламя, Молния в небе, как сердце, бейся, Друг мой, мы в небе будем вместе! Мы станем звездами, звезды — нами! Песня живая крылья сплетает — так явь обретает сила иная Звездный свет сплелся в единое с молнией, мелодия пульсировала, билась языком пламени, грея, но не сжигая. А Музыка звучала все громче. »…что-то не то…» — мысль отвлекала Кота, словно колючка, зацепившаяся за густую шерсть на спине — вроде и не больно, и не тяжело, но мешает, не дает сосредоточиться на чем-то ином. «Что-то не то…» — Тевильдо уже с трудом удерживал сгусток грозы, в самом ее пламени, в Музыке, казалось, появилось что-то лишнее, что-то не то. Не противоположное, но — лишнее, что ли? Словом — не то. «Это — не то, что нужно нашему дракону!» — Тевильдо даже обрадовался, поняв причину своего беспокойства. Тут же — этаким «горьким лекарством» — вспомнились: чувства Сайрона, создававшего водного дракона (надо защитить… море — не наше…) и — видение огромных орлов Манвэ, стражей неба. «А ведь небо над Эндорэ тоже доступно им! Но — Сайрон, зараза, прав, как всегда — надо защитить! Даже если все будет в порядке, все равно — дракон-страж, дракон-воин обязательно нам пригодится! Не только в море, но и в небе… А мы с Линдо как-то слишком увлеклись нашей прекрасной игрой, так, что даже забыли…» Тевильдо понял, что надо будет добавить в общую Песню. Добавить осторожно, чтобы не повторить ошибки Ррао и Тхори. Добавить воина к нежности звезд, стража — к беспечной радости грозы. «Пойми меня, Линдо. Пожалуйста, только пойми». Осторожно, чтобы не выпустить молнию из рук, Тевильдо повел Тему верности, служения, Тему стража: Будь же воином послушным, Будь защитой и слугою, Как скала хранит от ветра, Как ветра хранят от жара. Как покорны небу птицы, Будь и ты послушен воле — Воле Севера Владыки. Стань, Гроза, на страже Мира! Слова сплелись сетью, зримой, прочной даже внешне сетью цвета старого серебра. Удерживая одной рукой бьющуюся между ним и Мастером Песен молнию, Тевильдо подвел сеть-заклятье и осторожно, почти нежно набросил ее поверх мерцающего облачно-звездного сгустка. Сеть легла ровно и прочно. И облако внутри нее обрело наконец форму — совершенную форму драконьего тела. Песня живая крылья сплетает — так явь обретает сила иная — Смотри, Линдо! Он почти готов воплотиться! Поддержи! Обрети же ныне волю, Обрети же ныне силы, Обрети свою свободу, В мир приди и этим миром Стань отныне и вовеки, Стражем стань ему, и домом Будет он тебе. Приди же! Стань, Гроза, на страже Мира! Песня живая крылья сплетает — так явь обретает сила иная В этот призыв Эленлиндо вложил все свои силы. Новый дракон действительно был лучшим из того, что ему удалось ныне создать, вернее, станет лучшим, когда вырастет. Эти мысли промелькнули в голове Менестреля, пока тень величавого дракона превращалась в маленького детеныша, сидящего между Эленлиндо и Тевильдо и несколько недоуменно поглядывающего по сторонам. — Теви, смотри, — Мастер Песен скорее не произнес, а выдохнул эти звуки. — Смотри! Но Тевильдо смотрел не столько на дракончика, сколько на Эленлиндо. Похоже, поддержать теперь стоит уже не создание, а создателя — Менестрель казался страшно измученным, словно живая гроза отняла у него все силы. Вернув себе привычный облик, Тевильдо огромным котом обошел новосотворенного дракончика, невольно залюбовавшись глубоким антрацитовым цветом его шкуры, радужными переливами, словно таящимися внутри каждой чешуйки. Сияющие глаза детеныша внимательно следили за движением пушистого хвоста. Тевильдо, улыбнувшись, мазнул юное создание по вытянутой мордочке — и тут же отдернул хвост, чтобы дракончик не цапнул его мелкими («это — пока еще мелкими!») голубовато-белыми зубами. И — оказался у плеча Эленлиндо. Как раз там и тогда, когда нужно незаметно поддержать. Помня о том, как горд Менестрель, как он не терпит проявлять слабость, Кот сделал вид, что подошел лишь с одной целью — шепнуть на ухо: — Ты посмотри, какой красавец получился! И — зубки, как изо льда! Как ты думаешь, ему подойдет имя — Анкалагон? — Подойдет, — Эленлиндо выдавил из себя улыбку и оперся о спину Тевильдо, сделав вид, что просто хочет его погладить — поблагодарить за сотрудничество.* * *
Мелькор слушал, как поют майар, и подхватывал мелодии лишь тогда, когда требовалась его помощь. Юные драконы с любопытством осматривались. Кто-то жался к ногам создателя, кто-то уснул, самые шустрые затеяли возню. Они были очень разными, эти новые существа, как разными были Песни их творцов. Но всех их объединяла общая Тема, в той или иной степени близкая каждому из драконов. Тема Мелькора.