***
Лиам не был преисполнен горечью или извращён, но очень даже мог, если бы остался с досадой, презрением и подозрительностью один на один, и знанием, что однажды Проверка решит чем он может стать — мёртвым или нижайшим из низких. Одиночество могло стать последней вещью, что заставила бы его поддаться. Но существовал Билл. Идеальный Равносторонний, быстро соображал, хорошо подбирал слова, и у него была уйма трюков и проделок, которые могли вытащить их из любой ситуации; идеальный торговец, как сказал их отец. Трудно было скучать, ещё сложнее чувствовать себя одиноким. Невозможно было обижаться на то, что он занял место, которое предназначалось Лиаму. Невозможно было обижаться на него за всё что угодно, ну или почти. Но Окружности, каким же он мог быть надоедливым. И настойчивым. И, больше всего, любопытным. Опасная комбинация, когда, чем меньше вопросов ты задашь, тем лучше для тебя. — Что читаешь? Лиам вздрогнул, и книга почти выпала у него из рук. — Билл! Ты меня испугал! — Так и надо, — усмехнулся Билл, и сел на край кровати Лиама. Он всё ещё был коротким, не больше пяти дюймов, и его ноги не достигали пола, так что вместо этого он болтал ими. — Так, что читаешь? — Любовный роман, — быстро солгал Лиам, и этого было достаточно, чтобы Билл закатил свой глаз, потеря интереса была очевидна. Он использовал этот момент, чтобы убрать книгу. Обложка конечно была от любовного романа, чтобы оставаться в сохранности, но содержание очень отличалось, и было опаснее. — Папа сказал, что это очень глупо, — сказал Билл. — Сказал, что нужно выбирать лучшие родословные, так чтобы у твоих детей было больше сторон. Лиам не смог сдержаться и фыркнул. — Это не предотвратило моё появление, не так ли? А твоя линия ничего не сделала, чтобы стать лучше. Ты появился случайно. Он не хотел, чтобы его замечание вышло едким, но оно вышло, но Билл в любом случае не прислушивался. — Случайно, — повторил он, словно услышав незнакомое слово. Он будто был очарован идеей, и этого было достаточно, чтобы Лиаму стало неловко. Понимание всего происходящего случайно было опасно и тревожило само по себе — и Билл мог принести им обоим неприятности, если бы сказал то, что только что услышал перед кем угодно. — Забудь что я только что сказал. Билли, я серьёзно, — добавил он, взяв руку Билла, чтобы убедить его в этом. Тот не должен был даже видеть его без присмотра; если даже один из их родителей узнает, что Билл выбрался из своей комнаты, чтобы прийти к Лиаму, им это совершенно не понравилось бы. — Никогда не повторяй это — никогда не говори о случайностях — перед кем-либо ещё. Понятно? Момент тишины, а потом… — Ладно. Значит, вещи могут происходить, даже, если их не планируют? — Ты только что обещал, что не скажешь ни перед кем. — Неа. Я сказал что не буду ни перед кем-либо ещё. Это не включает тебя. О, Окружности, он уже запоминает условия. Он уже отлично справляется с будущей работой торговца. — Билл, серьёзно… — Расскажи ещё! Давай! Я никому ещё не скажу, если ты расскажешь мне ещё немного! — сказал Билл, с плаксивым тоном в голосе. — Вещи правда могут происходить если их не планировать? Просто происходить? Любые штуки? Со вздохом, Лиам всё же сдался. Может, если он ясно скажет, Билл потеряет интерес к идее и забудет о ней в скором времени. А если он откажется, тогда не будет и шанса, что это произойдёт. Так работал Билл: откажи ему в чём угодно, и это станет его главной целью. Что, тоже, могло стать чрезвычайно опасным: любой, кто боролся бы за что угодно отличающееся от его предназначенного места в жизни, могли бы посчитать нарушителем, и, в скором времени, его бы уничтожили. — Да, могут. Как ещё могли появиться Неправильные? — сказал Лиам, не удержав немного горечи в его голосе. Это, и справедливую долю страха. — Но вещи не должны происходить случайно. Я не должен был произойти. Вот почему будет Проверка, чтобы проверить стала ли моя неправильность… лучше. Но этого не произошло, Лиам это хорошо знал. Все его стороны были безнадёжно непохожими, до такой степени что это уже нельзя было исправить в Больнице Неправильных, и они отправили его обратно с надеждой, что, возможно она исправится сама со временем к, как минимум, более допускаемому градусу. Когда прибудет Проверка, и она может появиться без предупреждения, провал может означать только одно — уничтожение. Эта мысль заставила его похолодеть, но Билл не беспокоился. — Всё ещё думаешь об этой тупой Проверке? Не бойся ты, — сказал он, давая его стороне — самой короткой — лёгкий удар. — Ты будешь в порядке. Они увидят какой ты умный, твоё уродство больше не будет важно. Большинство могли заблуждаться от этого оптимизма, но Лиам знал лучше: это была простая безграничная самоуверенность. Билл верил что он больше, чем-то за что считалась его неправильность — он похоже не понимал насколько революционной была эта мысль сама по себе, как отдалённо они были от системы, частью которой были — и просто не предполагал, что кто-то может думать иначе. Но Лиам был старше, он знал лучше. Вещи не были такими, как о них думал Билл, и они никогда не изменятся. Как минимум сейчас.***
Пусть адвокаты ложно трактуемой филантропии, выступающие за отмену законов о смертной казни для Неправильных фигур, говорят что хотят. Лично мне не доводилось встречать ни одной Неправильной фигуры, которая не исполнила бы роль, отведенную ей природой: не была бы лицемером, мизантропом и в пределах своих возможностей источником всяческих бед.***
— Хватит есть мои вещи! — Но они вкусные! — Ты с ума сошёл. Выплюни это! Выплю… Эй, не на меня же! — Ты должен был это сказать! — Почему ты это сделал? — Потому что могу. — Ты заноза в углу. — О, я тоже тебя люблю. Лиам нахмурился от скрипучего смеха Билла и посмотрел на дверь. — Прекрати это, — прошипел он. Если их родители услышат, они очень рассердятся, что Билл снова в его комнате без присмотра. — Они услышат! — Да, да. И будут ругаться и шуметь. Нашёл проблему, — сказал Билл, опускаясь на кровать Лиама. Ему легко сказать — им сложно вообще на него злиться, несмотря на то, что он делает. Но возможно ничего не изменилось бы, даже если они это делали: Билла похоже не заботило большинство вещей. Смеётся, отмахивается и продолжает. — Наверное мне нужно разозлиться и поднять голос. Ты испортил мне книгу, — проворчал Лиам, тоже садясь. Его неправильность не давала долго стоять без падения, вот одна из причин почему он предпочитал чтение большинству занятий. — Эй, не заставляй меня чувствовать себя плохо. — Ты никогда не чувствуешь себя плохо, — заметил Лиам. Конечно это была не такая важная книга — важные он хорошо спрятал, потому что если любая из этих книг будет найдена, она может привести к погибели даже для Правильного, и смертью для него — но у Билла не было никаких причин её есть. — Ты уже всё равно прочитал эту книгу. Я куплю новую, — сказал Билл, снова присаживаясь. Было сложно, если не практически невозможно, усадить его на одном месте спокойно и надолго — что было хорошо, потому что так он был рядом столько сколько нужно для обоих. Выходить на улицу не было весело, когда все смеялись над тобой, и ты знал, что власти следят за каждым сделанным шагом. Если Лиаму что-то нужно было, Билл был тем, кто пойдёт и купит это — иногда по меньшей цене, потому что он продолжает торговаться пока не придёт к более выгодной сделке, и в таких случаях он мог получить дополнительную прибыль. Их отец сказал что это было прекрасно, потому что он должен будет вырасти и стать торговцем, а торговец всегда должен заключать лучшие сделки. Не то чтобы Лиам мог знать. Они никогда ему этого не объясняли. Какой был в этом смысл? — Если это не будет очередной сборник шуток. — Ты скучный. Эй, как называется умный угол? — Билли, нет. — Острый угол! — Мне за тебя стыдно. Билл, который точно даже не знал значение слова смущение, просто рассмеялся. Конечно, это был скрипучий смех, но ещё он был единственным, который Лиам слышал в повседневной жизни, так что он не обращал внимание. Ещё это был последний раз когда он его услышит, но он не знал этого, смотря как Билл уходит пружинистым шагом за книгой, которую Лиам может никогда не прочесть. Но Билл сможет, и их мир будет сожалеть об этом дне спустя вечность.***
Таким образом, целесообразность, конкурируя с природой, ставит свою печать одобрения на Правильных фигурах. Закон также не одобряет отклонения от этих предначертаний. «Неправильность фигуры» означает для нас почти то же, что для вас — моральная нечистоплотность, попрание нравственных устоев и совершение уголовного преступления.***
— О, Билли, не заметил тебя. Снова вернулся? Не прошло и недели! Хозяин магазина был, как и все торговцы, треугольником. Он был стар и медленно двигался, но его разум был всё ещё в порядке, и с ним было очень приятно иметь дело. — Мне нужна книга. — О, вижу. Какая книга? Билл пожал плечами — Ещё не знаю. Что-то для Лиама. Не сборник с шутками, потому что он совершенно скучный. Слышен смех — Тогда долго не ищи! У меня как раз есть для него книга — она была доставлена сегодня утром. Лиам прислал мне записку с заказом на неё. Ты подождёшь здесь и никаких проказов, хорошо? — Конечно, — сказал Билл, и, подождав пока тот исчезнет в конце магазина, начал переставлять книги из одной секции в другую: он скрестил пальцы, когда пообещал, так что это не считается. Занятый перестановкой как можно большего количества книг в короткое время, он не заметил что хозяин магазина уже необычно долго не возвращался — намного дольше, чем если бы он держал её вместе с остальными в конце. Когда он вернулся, он держал в руках перевязанную и завёрнутую в коричневую бумагу книгу. — Ну, вот, — сказал он, вытянув книгу, и Билл её взял. Он моргнул. — Но почему она вся обернута бумагой? — спросил он, не замечая как на пару мгновений напряглось тело хозяина магазина, перед тем как он заговорил снова. — Ну, скажем так — это сюрприз для Лиама. — Но ты сказал что он отослал для этой записку с просьбой. Тогда он совсем не будет ей удивлён, ведь так? Другой Треугольник опустился и сказал пониженным голосом — О, но он будет удивлён если не узнает что это книга, которую он заказал, не думаешь? Это имело смысл. — Точно! Я скажу, что это — сборник шуток и он будет удивлён, когда откроет её! Ещё один смех. — Хороший мальчик! Ну, а теперь, беги домой и не открывай её, всё понятно? Дай Лиаму её открыть, чтобы он удивился. Обещаешь? — Угу. Сколько за неё? — спросил Билл, смотря вверх и ожидая другой раунд торга по цене, но на этот раз его ждало разочарование. — Ничего, ничего. Твой брат уже полностью её оплатил. О, но здесь есть ещё что ты можешь сделать перед тем как уйти. — Что? Хозяин магазина опустился так, что его глаз был в нескольких дюймах от глаза Билла. Вдруг, он начал выглядеть менее дружелюбно. — Ты вернёшь эти книги на их места. … Что ж. Справедливо.***
Выступая, таким образом, в защиту благотворного воздействия среды, я отнюдь не хочу устанавливать какой‐либо фиксированной, раз и навсегда установленной демаркационной линии. Тем не менее, если в период формирования фигуры врачебная комиссия установит, что излечение от неправильности невозможно, я предлагаю отпрыска Неправильной фигуры безболезненно и быстро умерщвлять.***
На самом деле никто не объяснил Биллу что произошло. Он понял, когда, вернувшись домой, узнав что Лиам пропал, а его комната заперта, его родители отказывались обсуждать причину. Он понял, держа в руках развёрнутую книгу. Сюрприз для Лиама, всё ещё сжатый в его руках. Сначала он не поверил, не в силах говорить перед ошеломляющим чувством завершенности — после пришла кипящая ярость. Как будто в нём что-то стало неправильным — как угол, согнутый неверно или искривленная сторона, тоже делающие Билла Неправильным. Зримого ничего не произошло, но чего-то всё равно не доставало, и казалось невозможным чтобы кто-то из его родителей — вообще никто — чувствовал себя так же. — Но Лиам был умным! Очень умным! Он мог… — Он ничего не мог. Он был Неправильным. Ничего не могло быть достаточно для того, чтобы это исправить. Это не имело бы значения. — Но… — Билл, хватит. Закон суров, но он — закон. Здесь не о чем спорить. И это всё, единственное объяснение, которое дали перед тем как жизнь пошла дальше, где Лиама уже никогда не было. Его комната теперь заперта, всё что было у Билла — книга, которую он не смог отдать вовремя. Он раскрыл её вместо Лиама. И прочёл. И это всё изменило.***
Шёл предпоследний день 1999 года нашей эры и первый день Долгих Каникул, Просидев допоздна за своим любимым занятием — геометрией, я отправился на покой, размышляя об одной нерешенной задаче. Ночью мне привиделся сон…