В чём тупил канон

Отметьте ошибки, пожалуйста - я их в упор не вижу уже Х) =============== Август радовал теплой погодой и нежным солнцем, словно был апрель. Хотя, быть может, всему виной была сила барьера вокруг храма, под сень которого сбегались, сползались и слетались все, кто больше не мог находиться в пропахшем смогом и гарью городе. Томоэ, подумав об этом, растянул тонкие губы в ничего не значащей усмешке, пригладив растрепанные крылья севшей на его локоть совы. Птица медленно покрутила ушастой головой в разные стороны, круглыми глазами выцепляя в траве добычу, и сорвалась с его руки, бесшумно размахнувшись мягкими крыльями. Лис, проводив ее взглядом, привалился к дереву, у корней которого сидел, и, согнув ногу в колене, умиротворенно вгляделся в звезды сквозь листву. В храме в своих покоях спала Рин-сама, дыхание которой он слышал, поводя лисьими ушами. В такие минуты хотелось, чтобы время остановилось, и умиротворенная богиня спала бы как можно дольше, оставаясь под его незримой охраной. Ёкай прикрыл локтем глаза, словно вновь переживая минуты в подземном мире, где лис боролся с самим собой, а Рин пыталась противостоять ему. Но в итоге нет ни победителей, ни проигравших, словно каждый получил то, чего хотел – по крайней мере, так казалось лису. Томоэ, отняв руку от лица, вдруг потянул воздух носом и исчез, появившись в ее спальне. Хицу и Мидзуки, ночевавшие теперь в покоях госпожи, спали, словно зачарованные, и даже не шелохнулись от появления лиса. Ёкай растянул губы в насмешливой ухмылке и медленно приблизился к ложу Лины, заглядывая в ее лицо. Суровая складка между бровей не разглаживалась даже во сне, словно отдых не приносил ей покоя – отчасти потому, что после того дня в нижнем мире ей каждую ночь снились кошмары о том, как могли бы закончиться события, и ни в одном из этих снов лис не оказывался внезапно добрым. Виной этим снам был, конечно, ёкай. Казалось бы, всё логично, психологическая травма от ненависти к нему, но суть в другом: каждую ночь, имея свободный доступ в ее спальню, чему не мешала божественная сила Лины, лис приходил к ней и по мерзотности своего характера насылал на нее сны, надеясь таким образом сломать девушку. И сила сердца Ярило безусловно защитила бы богиню, но проблема том, что лис безумно ее любил, любил так сильно, что в лучших традициях романа Патрика Зюскинда* съел бы в порыве чувств. К счастью, находясь еще в своем уме, Томоэ, естественно, этого не делал, однако из вредности своей демонической сущности, любящей мучить все живое вокруг и особенно объект своих чувств, мучил Лину во снах, счастливый оттого, что хотя бы в кошмарах может с ней делать все, что хотел бы наяву. Лис, прищурив масленые глаза, склонился над спящей девушкой и простер ладонь над ее лицом, насылая морок. Тут же дыхание спящей стало тяжелым, а выражение лица – мрачным, словно в первую их встречу. Лина во сне вскинула рукой, словно пытаясь отбиться от чего-то неведомого, и ёкай подхватил ее ладонь, зажав в своих. Он совсем не желал ей зла, и то, что он творил, было правильным в его глазах. И снова тот же пейзаж, и снова ей не убежать, потому что он сильнее, и снова в конце лис вдруг не становится добрым, а идет до конца. Но Лина опять не сдается, не плачет, умоляя прекратить (Томоэ был уверен, что сразу же прекратит, едва она заплачет, но, видимо, он сам плохо себя знал), а стойко отбивается, повторяя сквозь зубы, куда ему идти далеко и надолго. Ёкай усмехнулся, в очередной раз удостоверяясь в правильности своего выбора, и, сняв наваждение, исчез, отразившись в ночи серебристым флером. Богиня резко проснулась, как это бывало после каждого кошмара, дыша, словно вынырнула со дна реки. Тяжело вздохнув, Лина провела рукой по лицу, стирая остатки сна. «Почему божественная защита, - сказано с сарказмом, - не работает?» - мрачно задала интересующий ее вопрос иномирянка. «Неужели не понятно? – восторженно откликнулась Совесть. – Томоэ любит! И не желает нам зла!» «Любящий не будет мучить». «Ну, а что ты хотела? Он демон!» - развела руками Совесть, и было ясно, что происходящее приносило ей нескончаемое удовольствие. Романова оглядела комнату, натыкаясь взглядом на спящих хранителей, которые даже не шелохнулись, и на нетронутые ловушки, расставленные по периметру комнаты. Томоэ так силен, что это раздражало. Раздражало осознание собственной беспомощности. Лина взяла подушку и кинула в Мидзуки, уснувшего поближе к кровати. От удара он раскрыл глаза, осоловело таращась в темноту, где сияла легким фосфорическим светом их злая и снова невыспавшаяся госпожа. - Нанами-чан, - протер глаза альбинос, толкнув локтем самурая. - Пошли вон, - просто сказала им богиня. Тактика абсолютного недоверия ко всем лицам противоположного пола плавно переходила в стратегию, и виной тому был один лис, предпринявший за последнюю неделю дохрениллион попыток просто ее потискать, помимо проникновений в сон, что давалось ему на раз-два из-за созданной им связи. - Но лис рядом, - вскочил Мидзуки. - Что с вами, что без вас – результат один, - изрекла Лина и улеглась, отвернувшись к стене, показывая, что не хочет с ними разговаривать. Хранители, виновато потоптавшись на месте, ушли. «И всё-таки, - задумчиво произнесла Совесть. – Как ты еще не сошла с ума от таких снов?» «Звучит как претензия», - шумно выдохнув, заметила Лина, прикрывая глаза. «Я не то имела в виду», - тут же стушевалась та. «Я умею отличать реальность от вымысла. Для меня всё это – лишь глупая манга, из которой я исчезну, когда закончу все дела». Совесть поджала губы, обиженно замолчав. *** Недосып с лихвой компенсировался отсутствием физической нагрузки на протяжении всего рабочего дня, поэтому, сидя в кабинете, Лина почти релаксировала, читая последние записи молитв и планируя, когда можно будет выбраться в город, чтобы проверить прихожан, просивших ее об этом. На улице стояла жара, но на территории храма была комфортная температура, прибавившая живности в прихрамовую рощу. Задумавшись над тем, как можно расширить действие божественной силы на весь город, чтобы люди не страдали от жары и смога, Лина стеклянным взглядом уставилась в окно, накрыв белым рукавом страницу тетради и постукивая карандашом в такт своим мыслям. Приоткрылись сёдзи, впуская лиса, бесшумно пробравшегося к своей суженой, даже прихватив поднос с обедом из-под носа хранителей. Романова, выныривая из раздумий, перевела взгляд на ёкая и обреченно вздохнула. - Прекрасная погода, не правда ли? – Томоэ поставил поднос прямо на тетрадь и уселся за столик перед девушкой. – Как тебе сегодняшний сон? – подперев подбородок рукой и подавшись вперед, поинтересовался он, прищурив лукавые глаза. Романова в ответ недовольно покосилась на него, вытянув тетрадь из-под подноса и чуть отодвинувшись от стола. «Я бы хотела еще», - томно вздохнули где-то в голове, и Лина, удержавшись от закатывания глаз, молча взяла в руки пиалу. Лис открыто любовался богиней, забывая, что эти руки, волосы и даже губы не принадлежат мифической Рин-саме. Иномирянка, стараясь не обращать внимания на волны розового флера, исходившие от бывшего слуги, прикинула, сколько осталось до ключевых событий, чтобы переправить важные события в каноне, но в целом оставить все как есть и наконец-то уступить место Нанами. - Эта метка, - лис указал взглядом на правую руку девушки, благоразумно не решившись коснуться ее, - действительна в течение четырех месяцев, - сообщил он. Мысленно фыркнув, искренне подумав, что тогда пройдет срок годности, и она испарится, иномирянка глянула на ёкая. - И что потом? Лис премерзко ухмыльнулся, давая понять, что ситуация в принципе безвыходная. «Ну глупо было надеяться на что-то другое», - ожидая такого, пожала плечами Романова, возвращая взгляд к тетради и перелистывая страницу. «Вот оно счастье», - мечтательно откликнулась Совесть. Снаружи у алтаря раздались шаги. - Тихо, - строго шикнула Лина на Томоэ и поднялась из-за стола, проходя к решетке и вглядываясь в лицо пришедшего человека. Лис, посерьезнев, тоже глянул в сторону прутьев, где виднелась чья-то черноволосая макушка. Ёкай, поднявшись, встал за спиной богини, зная, что ей это не нравится, но не позлить он ее не мог. Не обратив на это внимания, Лина внимательно всмотрелась в прихожанку. Невысокая и большеглазая с длинными черными волосами, напоминавшая сторонницу какого-то неформального движения, девушка была здесь впервые – это было видно по тому, как она нерешительно подошла к алтарю и, прочитав подпись к нему, пошарила по карманам в поисках монетки. Достав 5 йен, прихожанка кинула их на деревянную решетку и, вздохнув, словно поражаясь тому, что сейчас делала, коснулась ладонью алтаря. - Знаю, что это все ерунда, - заговорила она. – Судя по тому, как здесь чисто, люди тут хорошо прибираются, и я не знаю, зачем я пришла сюда рассказывать о своих проблемах пустому зданию, - хмыкнула девушка, и Томоэ с удивлением узнал выражение лица Рин-самы. – Но раз уж я отдала целых пять йен, то прошу, помоги, - это слово далось ей с большим трудом, словно она в первый раз в жизни просила о помощи. – Сделай что-нибудь с этим, - стальным тоном, скрывая внутреннюю боль, сказала девушка, - если ты есть, - и, развернувшись, ушла. Все еще глядя ей вслед, Лина озадаченно молчала, задумавшись так сильно, что складка пролегла между бровей. На плечо опустилась рука лиса, и иномирянка вздрогнула, отходя и оборачиваясь. - Она безумно похожа на тебя, - заметил ёкай, щурясь. - Как бы ни во всем, - озабоченно бросила Романова, уходя к дверям. - Поспешишь ей на помощь? – задержал ее вопросом Томоэ. – Ты ведь знаешь, что можешь всегда рассчитывать на мою помощь. Богиня обернулась в раскрытых седзи, сжав их так сильно, что бумага у стыков прорвалась. - Не хочу быть тебе обязанной, чтобы ты не потребовал с меня еще большего, - и скрылась в коридоре. Задумавшись о том, когда это он требовал что-то в ответ на свои услуги, ёкай исчез. Хранители были на кухне – Мидзуки пытался научиться делать сок вместо сакэ, которое не пьет Лина, а Хикиханацу готовил обед вместо лиса, обязанности которого теперь целиком легли на самурая. Еще не дойдя до всегда открытых дверей кухни, Лина услышала голос змея. - Ну вот пройдут эти четыре месяца, Хицу-сан, - рассуждал альбинос, - Нанами-чан с ее-то характером даже пальцем не пошевелит в сторону свадьбы с этим проклятым лисом. А толку? Метка-то – это и есть знак свадьбы, - тяжелый вздох и пауза. – Хицу-сан, ты же можешь отменить их связь, да? - Томоэ-доно силен, словно из пантеона, - задумчиво откликнулся самурай и, перестав что-то помешивать, негромко добавил: - К тому же связь отчего-то создалась обоюдно. Изумленный возглас Мидзуки не дал услышать, как закашлялась поперхнувшаяся Романова. - Неужели Нанами-чан просто разыгрывает из себя такую недотрогу?! – возмущению альбиноса не было предела. - Нет-нет, Мидзуки-доно, - качнул головой Хицу. – Рин-сама не лжет. Дело в другом. «Интересно, в чем?» - недовольно скривилась Лина, надеясь, что была услышана. «Прости, - потупилась Совесть. – Это выше моих сил». «Проехали», - понимая, что действительно уже ничего не поделать, отмахнулась иномирянка, входя на кухню. - Хицу, нужно помочь одной девушке, - сходу сообщила богиня, замечая, как оба вздрогнули от неожиданности. – Мидзуки, нас не будет долго, так что храм остается на тебе. - А ужин? – вскинул белесые брови змей. – Я только сакэ умею готовить. - Попроси Томоэ – он, кажется, обещал помочь, - отозвалась Лина, уходя вместе с самураем. Мидзуки оценил шутку и саркастично скривился. *** Прогноз погоды обещал еще две недели жары, поэтому приходилось немного потерпеть. Люди запасались водой, зонтиками и порциями мороженного, так что продавцы этого летнего счастья к концу сезона не останутся в минусе. Зной медленно тёк по дороге, ведущей мимо частного сектора, куда вели следы новой прихожанки. Синяя нить, которая неуклонно вела их к той девушке, четкой линией тянулась вверху, словно медный провод, по которому электрическим разрядом вспыхивали сгустки боли. - Там начинаются многоквартирные дома, - кивнул вперед Хицу, где виднелись четырехэтажные малосемейки. – Нить прерывается там. Романова кивнула, следя за нитью и пытаясь понять, что служит причиной такой тяжелой травмы. Шикигами смерил взглядом девушку. - Что бы это ни было, Рин-сама, вы сможете с легкостью излечить девушку, - сурово подбодрил хозяйку самурай. - Верно сказано, - улыбнулась та, снова не договорив свою мысль. Вылечить – это, конечно, хорошо, но чтобы понять, чем можно равноценно заменить утраченную связь, нужно разобраться в тайне сердца этого человека. Если это несчастная любовь, то труда никакого не составит излечить. Но если всего лишь разбитое сердце, тогда почему столько боли? Хотя, конечно, разные характеры относятся к одной проблеме по-разному… Они успели подойти к зданию, как из дверей на втором этаже вышла та самая девушка и, спустившись по лестнице, ушла в сторону остановки электрички, не обратив внимания на Лину в традиционной одежде. - Мы пойдем за ней? – посмотрел на богиню Хицу. - Нет, - качнула головой та. – Идем, посмотрим на квартиру. Самая угловая квартира с дверью, ничем не отличавшейся от других, кроме надписи «Канаме Т.». Лина коснулась пальцами стальной пластины с именем. - Канаме, значит... Нужно было проникнуть внутрь, чтобы понять, в демонизме ли дело. Романова вынула кисточку из складок кимоно и написала на двери «Воздух». Дверь внешне не изменилась, но через нее можно было с легкостью пройти насквозь, будто это завеса тумана. Хицу проследовал вперед за хозяйкой, попадая в полутьму небольшой комнаты. Скромная однушка с кухней и ванной не имела в себе ничего примечательного или опасного, как в случае с тем мужчиной в доме Курамы. Лина, видевшая достаточно, на всякий случай простукала стенки на предмет тайной комнаты, но там был лишь стенной шкаф. - Ничего темного, - нахмурилась иномирянка. – Значит, проблема в ней самой. - Что будете делать, Рин-сама? - Идем на улицу и дождемся Канаме. *** Часто, чтобы заглянуть в суть вещей, нужно вернуться к истокам или узнать подробную историю. А история, как известно, дело прошлое, как бы иронично это ни звучало в контексте того, что задумал Томоэ. Любящее сердце заставляло его замечать разные мелочи в отношении Рин, поэтому, как обладающий хорошей логикой, (кто бы что там про него ни говорил), лис, запомнивший слова богини насчет их схожести с той прихожанкой, понял, что такой злой и расчетливой фурией его дражайшая дама сердца была не всегда. План ёкая был довольно прост – выкрасть у змея кадило времени и попасть в прошлое Рин, возможно, в самое детство, чтобы стало ясно, что с ней случилось. На кухне, перепачканный мукой и маслом, мокрый и пребывающий на грани отчаяния, находился Мидзуки, ворча на строптивую еду, не желавшую готовиться. Лис тенью скользнул к дальней комнате в храме, которую отдали змею, как потерпевшему из-за храма Йономори. В комнате было еще беднее, чем в самой бедной студенческой общаге. Даже кровати не было, что естественно. Сощурившись, лис обернулся – в дверях со скучающим видом всезнайки стоял альбинос. - Что-то потерял? – поинтересовался он, и на его плечах повисла белая змея, готовая напасть в любую минуту. - Вовремя опомнился, - хмыкнул лис. – Лучше бы с такой ревностью охранял Рин-чан по ночам. - Для тебя она Рин-сама, - отрезал хранитель. - Мне нужно твое кадило времени, - заявил ёкай. Мидзуки растянул губы в усмешке. - Дикому лису что-то нужно, - насмешливо проговорил он. – Вырву тебе кадык и запихаю в глотку. То-то Нанами-чан обрадуется… Он не успел договорить, как горло оказалось в стальной хватке. Змея, висевшая на плече, сгорела от лисьего пламени, не успев шевельнуться. Глаза ёкая не горели бешенством или яростью, они были полны холода и абсолютного беспристрастия. - Не хотел бы омрачать ее твоей смертью, но если потребуется, я заберу кадило из твоих мертвых рук. Хватка стала сильнее, и Мидзуки осознал, что Томоэ и вправду не длинными волосами завоевал свою репутацию. Змей примирительно поднял руки, показывая, что готов пойти на все условия. Лис ослабил хватку, выпуская его. - Не думай, что я доверюсь тебе, - надменно хмыкнул ёкай, наблюдая, как альбинос готовится к ритуалу. - Придется, - покосился тот на лиса. – Хотя, будь моя воля, я и вправду оставил бы тебя там. Сложив руки в рукава кимоно, Томоэ снисходительно усмехнулся, точно зная, что поступит по-своему. Мидзуки открыл глаза и, держа в руках зажженную свечу, посмотрел на сидящего напротив лиса. - Всё готово. Прошлое Рин-самы достичь не так просто, потому что она не здешняя, - глядя в кадило, словно это шар-предсказатель, произнес альбинос, опустив белесые ресницы. Затем недовольно поднял зеленые глаза на ёкая. – Я не смогу проводить тебя, потому что это за гранью моих сил, но кадило само укажет путь тебе и будет вместо компаса, - он кивнул на него, намекая, что это будет для Томоэ древним фонарем во тьме Лининого прошлого. – С помощью него ты сможешь вернуться назад, - и, не скрывая неприязни, добавил: - К сожалению. Ничего не сказав в ответ, лис поднял кадило и, сосредоточившись, исчез, растворившись в воздухе. Мидзуки, устало вздохнув, поджал губы и, подперев щеку рукой, принялся ждать возвращения нареченного хозяйки, которого вообще-то тоже должен оберегать, по иронии судьбы. *** Гремя ключами, Канаме пришла поздно вечером, уставшая после смены. Небрежно бросив ключи на полку, так что они, соскользнув, шмякнулись на пол, девушка, не обратив на это внимания, ушла в ванную и просидела там около получаса. Мерный шум воды не выдавал ничего, но было странное ощущение отчаяния, повисшее в воздухе, словно смог в городе. Лина, прошедшая с Хицу на поясе следом за прихожанкой домой, стояла посреди маленькой комнаты с талисманом «Воздух» на груди и внимательно прислушивалась, с готовностью ожидая чего угодно. Вскоре девушка вышла из ванной, прошла на кухню, открыла холодильник, закрыла его и, выключив свет, добралась до постели, чувствуя себя совершенно уставшей и измученной. Однако едва ее голова коснулась подушки, сон сгинул прочь, будто насмехаясь. Вместо сна снова пришли они. Пришли мучить и терзать, столько раз, сколько понадобится, чтобы свести ее с ума. Они – мысли. Канаме присела на постели и, включив ночник, оперлась спиной в подушки, приставленные к спинке кровати. Стеклянный взгляд был направлен в никуда, словно в голове снова и снова прокручивалась одна мысль, одно воспоминание, никак не дающее успокоиться. Ей хотелось кричать, но не было голоса. Хотелось как-то разбавить гнетущую тишину, хотя бы кинуть в стену книгу, но она продолжала сидеть в тишине и думать, думать, думать… Воздух в комнате вдруг пропитался паникой – страх, исходящий от Канаме, докатился до Лины, но разбился вдребезги о божественную силу, сверкнув невидимыми осколками. «Рин-сама, вам стоит лишь коснуться ее, и она успокоится», - напомнил ей Хицу. Романова шагнула к кровати, внимательно следя за девушкой. Та же, вдруг скрыв лицо в ладонях, затряслась от приступа плача. - Не могу больше, не могу, - шептала она, злясь на себя за слабость, но не в силах остановиться. – Когда же это пройдет, - полным отчаяния голосом спросила она у стен, отняв руки от лица и воздев глаза к потолку. Богиня осторожно приблизилась вплотную к ней и невесомо коснулась ее плеча. В тот же миг они с Хицу словно оказались внутри ее сущности, видя ее символическое сердце изнутри. *** Томоэ, разумеется, не знал, куда свернуть на очередном витке пространства, запутавшись в сети порталов. Кадило молчало – то ли не знало, куда идти, то ли устало намекать временному владельцу на предполагаемый путь. Вокруг была бирюзово-синяя мгла, от которой рябило в глазах из-за беспрестанных мерцаний и переливов. Качественное психологическое давление – все для того, чтобы не попасть туда, куда нужно. Лис цыкнул с досады, еще раз крутанувшись вокруг и внимательно рассмотрев ближайшие порталы, которые бы смогли привести его к нужному времени. Любовь бы привела его куда надо, соединив красной нитью два сердца, будь она ответной, но пока приходилось все выходы искать самому. - Рин, - неизвестно зачем прошептал лис, словно это имя могло бы привести его куда-либо. Вдруг его словно толкнули к нужному проходу, и, сделав по инерции пару шагов в его направлении, Томоэ обернулся, но не увидел никого. Решив, что это был знак, ёкай приободрился и прошел сквозь голубую воронку. Чуть поодаль из пространства материализовался некто, пожелавший остаться в тени угла, куда не доходил свет от порталов. Хитро прищуренные черные глаза смотрели без злобы и ненависти, и казалось, словно их владелец улыбался. Немного погодя неизвестный исчез. *** Символическое сердце напоминало привычный уклад вещей вокруг человека – в данном случае это была комната. Очень светлая и даже в розовых тонах, она была украшена цветами в вазах и картинами. Хозяйкой в этой комнате была сама Канаме, такой, какой она хотела быть: в платье, с длинными светлыми волосами и тоже украшенная всякими безделушками. Вот она прошла и села за стол, принявшись что-то рисовать – наверняка, картины на стенах были ее рук дело. Затем она прошла к шкафу, взяла оттуда какую-то вещь, но закрыла дверцу неплотно, так что та осталась чуть приоткрытой, и Лина увидела, что в тени шкафа находится нечто черное, густое и вязкое, словно гудрон, только с глазами. Кусок живой скверны. «Где же ты ее подцепила», - хмурясь, подумала иномирянка, наблюдая, как девушка медленно перестала улыбаться и, отложив карандаш, застыла, как недавно вживую, а затем, закрывшись руками, принялась беззвучно плакать. Густая масса, словно в ответ на ее чувства, медленно втекла сквозь приоткрытую дверцу в комнату, заполняя светлое пространство, с каждым всхлипом находя новую щель в шкафах, и выбираясь оттуда, чтобы кольцом окружить внутреннюю Канаме и утопить ее в скверне. «Это скверные мысли», - поняла Лина, сквозь которую проходила скверна, не причиняя вреда. «Да, Рин-сама, - откликнулся Хицу, подтверждая ее слова. – Люди способны убить себя одними лишь мыслями, а если они плохие и постоянно направлены лишь на то, чтобы обвинять себя в том, в чем на самом деле не виноват, мысли способны стать живой скверной и убить, словно демон». «Довести до суицида», - кивнула, понимая, Романова. «Именно так. Немногие могут жить с грузом прошлого, но те, кто переживает это…» «Нужно понять, в чем она себя обвиняет», - богиня двинулась с места, наклоняясь к скверне, которая с ужасом расступилась перед ней, не даваясь в руки, и зачерпнула пригоршню черной массы, тут же озаряясь видением. *** Лис оказался посреди комнаты, убранство которой было явно не японского стиля, и ёкай по русской печке в углу догадался, что находится где-то в России, на родине Рин-самы. Позади стояла деревянная кровать, справа темнел шкаф, а по трем стенам – дверные проемы без створ дверей. Кадило в руках лиса качнулось в сторону одного из проемов, намекая идти туда. Томоэ вдруг стало не по себе, это состояние с появлением Лины в его жизни теперь преследует его чаще обычного. Однако, переборов себя, бывшая гроза подземного мира шагнул в комнату – это оказался светлый зал с диваном и телевизором, посреди которого был красный длинный ковер, называемый в простонародье паласом. На ковре было несколько игрушек, очень старых и как будто долго передаваемых по наследству, которыми игралась белокурая маленькая девочка лет четырех. И как только из такого прекрасного дитя выросла дикая фурия… - Рин, - выдохнул драгоценное имя лис, но остался неуслышанным – он был в этом мире невидимой тенью, могущей лишь наблюдать за всем со стороны. Видеть свою богиню маленькой и слабой было странно, но ёкай вдруг ощутил себя самым счастливым во всем мире. Хлопнула входная дверь. Томоэ оглянулся на звук, щурясь. - Лина! – позвал девочку неизвестный голос, на что та подняла голову, вглядываясь в темноту дверного проема серыми глазами. Шаги раздались совсем близко, и в комнату вошел мальчишка лет шестнадцати. Девочка заулыбалась и поднялась ему навстречу, оставив игрушки. Томоэ успел отметить аккуратно заштопанные заплатки на платье и скривился от досады. Мальчишка, в чертах лица которого было какое-то сходство с малышкой, резво прошел и сел на диван, протянув к девочке руки. - Иди сюда, Лина, - поманил он ее, и та доверчиво забралась ему на ноги не без его помощи, садясь и кладя руки на его плечи. – Лина, покажи, как ты любишь братика, - растягивая губы в улыбке, попросил мальчишка. Маленькая девочка, улыбнувшись, крепко обняла его за шею, получая ответное не менее крепкое объятие. Томоэ передернуло от мысли, что кто-то лапает его драгоценную Рин, но это же вроде как ее брат. Лина отстранилась от него, пытаясь слезть с его колен, но брат снова поманил ее. - Ты так мало любишь брата? Давай, покажи, как ты меня любишь. Девочка застенчиво улыбнулась и снова обняла его, но на этот раз брат подтянул ее к себе поближе, так что стало видно, что выпирает из его штанов. Томоэ в бессильной ярости подскочил к ним, чтобы вырвать девочку из цепкой хватки, но рука лишь мазнула сквозь них. - Иди сюда, - прошептал брат, заваливаясь вместе с девочкой на диван. - Ублюдок! – зло прошипел ёкай, сжав кулак, но кадило уже уносило его из этого времени. *** В воспоминании Канаме школьница (рюкзак и школьная форма наталкивали только на такую мысль) довольно поздно возвращается домой. Темная улица и толпа парней, от которых не сбежать. Известный исход, оставивший след на всю жизнь. Истерзанную и без сознания, девушку бездушные твари оставляют в укромном проулке, куда не заходят люди. Лина скрипнула зубами от бессильной ярости и невозможности покарать ублюдков. Но следующая пригоршня черной массы дает другое видение. *** Пытаясь унять заходящееся сердце, лис огляделся, всё еще полыхая яростью, – он оказался на поляне какого-то парка. Зелень и обилие цветов выдавали разгар лета. Около кустов стоял знакомый мальчишка – старший брат Лины, около него была сама девочка, выглядевшая не намного старше, чем в прошлом видении. - Линка! – недовольство сквозило во всей его речи. – Иди к Сашке, че ты ходишь за мной! – не выдержал он, по-видимому безуспешно пытаясь договориться с ней. - Я не хочу с ним, - мотнула головой девочка. – Я боюсь, - жалостливо посмотрела в глаза брату. Из-за кустов вышла неизвестная девушка, которая, судя по виду, была одного возраста с братом Лины. - Не бойся, - ободряюще улыбнулась она Лине. – Мы будем рядом. - Слышала? Все, иди, - брат развернул ее и толкнул в направлении лежащего на земле пледа, на котором сидел еще один парень, видимо, Сашка, ублюдочность которого была написана на лице. Парень мерзко улыбнулся и похлопал на место рядом собой, укладываясь на плед и разворачивая другой, лежащий за его спиной. Тем временем брат Лины и та девчонка удалились, обнявшись. - Не ходи, Рин! – сорвавшись, крикнул ей Томоэ, но послушная девочка покорно шла к злосчастному пледу. И когда покрывало накрыло их вместе с тем парнем, скрывая от глаз, кадило унесло лиса к следующему эпизоду жизни Лины. *** Тест на беременность показывал положительный результат. Канаме, сидя на диване, склонив голову, пытается не плакать, а вокруг, точно акула, ходит, громко ругая дочь, ее мать и говорит самые страшные слова, врезавшиеся в память юной девушки, словно оттиснутые раскаленным железом: - Ты сама виновата! Выглядишь слишком красивой и вульгарной, поэтому это случилось! Ты виновата – слишком слабо отбивалась! - Мама… - едва сдерживая слезы, прошептала Канаме, прося остановиться. - Ты позор семьи! Не надейся, что я позволю тебе оставить этого ублюдка! Завтра же мы пойдем в клинику, доктор Мибу примет нас в три. - Но… но он сказал, что это грозит бесплодием… - пробовала возразить Канаме. - Что? – словно не веря своим ушам, переспросила мать, остановившись посреди комнаты. – Не смеши меня! – жестокая ухмылка исказила моложавое лицо. – Ты правда думаешь, что после того, что с тобой случилось, ты сможешь спать с мужчиной? Хах! - Мама… - закрыв лицо руками, девушка расплакалась… *** Томоэ уже проклял себя за те сны, которые по незнанию насылал на Рин последнюю неделю. Стало гораздо яснее, почему она не верит ни единому его слову и ненавидит так, словно это он во всем виноват. «Но я и правда виноват», - раздраженно подумал ёкай, оказываясь в школьном коридоре и сразу же выцепляя взглядом чуть выросшую Лину, волосы которой уже из белокурых стали русыми. Она шла вместе с какой-то девчонкой, видимо, в класс. - Мы ведь с тобой лучшие подруги, да, Юля? – улыбалась Лина, в руках которой был пакетик с разными сладостями. - Конечно, - кивнула та, снова запустив ручонку в пакет и доставая оттуда конфету. Кадило словно смяло этот эпизод, как писатель замаранную бумагу, выбрасывая и заменяя его новым. Снова школа, только на пару лет позже. Какой-то кабинет, Юлька в окружении стайки девчонок отвечает на неуслышанный лисом вопрос. - Да она дура, - отмахиваясь, произнесла девчонка. – И вообще я с ней не дружу, просто она меня кормит постоянно, вот и всё. - Она тебя своей лучшей подругой считает, - сказали ей из толпы. - Да пусть считает кем хочет. Пока она может меня кормить, я буду ей кем захочет, - рассмеялась Юлька. Томоэ скривился и повернул голову в сторону дверей, замерев, – там, опустив руки, в которых была тряпка для меловой доски, стояла Лина. Она выглядела несчастной всего несколько секунд, а потом лишь развернулась и скрылась из виду. *** Видение прервалось. Лина открыла глаза, снова оказываясь в реальности около беззвучно рыдающей Канаме. Волосы пологом завесили ее лицо; на руках, чуть ниже локтя были видны бурые полосы, словно следы когтей, но слишком ровные, будто сделаны лезвием. Это не попытки суицида, это попытки заглушить мысли, но когда проходит острая боль, мысли приходят снова. - Почему я? – едва слышно прошептала Канаме, наверняка не единожды задавая этот вопрос на протяжении долгого времени. – За что? И если бы хоть один из задающих такой вопрос знал, что он возникает из-за веры в пресловутую судьбу, высший смысл всего и предопределения жизни. «Почему я», - спрашивает человек, которого постигло несчастье, думая, что это ему предначертано судьбой, богом. Но все забывают одну немаловажную вещь, стоящую в основе всех человеческих дел: всему время и случай. - Всему время и случай, - озвучила свои мысли Лина и, положив руку на голову Канаме, снова оказалась в комнате ее сердца, где вязкая масса почти заполнила всё пространство, заражая скверной. Лина прошлась по комнате, раскрывая все шкафы и выпуская скверну полностью, так что пространство комнаты стало одной вязкой темной массой. - Канаме, - позвала ее богиня. – Канаме. Девушка подняла голову: в белом кимоно, мерцая светом среди сгущающейся темной массы, стояла дева с абсолютно спокойным лицом. - Кто они? – спросила Романова, указывая рукой на скверну. Девушка осоловело посмотрела вокруг. - Я… не понимаю, - сморгнула слезы Канаме. - Они свидетели против тебя. Каждый день они обвиняют тебя в том, что ты никогда не делала, - пояснила Лина. – Не волен идущий направлять свои шаги, не можешь судить себя сама. Но ты вынесла себе приговор – каждый день страдать от прошлого. - Я виновата, - сокрушенно возразила ей Канаме, качая головой. – Я много чего могла сделать в тот день, чтобы избежать этого… - Начнем сначала. – Богиня шагнула вперед. – Могла бы ты раньше в тот день прийти домой? Канаме задумалась на короткое время, затем печально мотнула головой. - Я каждый день была на подготовительных курсах к университету, и либо поздно возвращалась домой, либо совсем не выходила из дома. - Одно обвинение снято. Часть черной массы засветилась ярким светом, шипя, словно масло на сковороде, а затем исчезла. Скверна осталась на месте, не заполняя опустошенное пространство. - Знакома ли тебе была дорога, по которой ты шла? – снова спросила Лина. - Конечно, - не раздумывая, ответила девушка. – Я каждый день по ней ходила. Еще одна часть массы с шипением растворилась в пространстве. - Ты всегда ходила в школьной форме? - Мама даже запрещала мне краситься, - пожала плечами она, припоминая. Пространство комнаты стало еще чище. - Твоей вины в произошедшем нет. Я признаю тебя невиновной в том, в чем ты сама себя обвиняешь, - произнесла Лина, и черная масса исчезла. Снова реальная комната. Канаме, перестав плакать, задумчиво сидела на кровати, вперив взгляд в торшер на прикроватной тумбочке. Всё это время ей казалось, что она глубоко размышляет над своей проблемой, чтобы прийти к правильному выводу и, наконец, стать нормальной. «Она исцелена?» - спросил Хицу. Не отвечая, Романова протянула руку к синей нити, все еще видневшейся над их головами, но не разорвала ее, а излечила, очистив от скверны и вернув ей здоровый красный цвет. Тень скверны, отражавшаяся незримым отпечатком на лице девушки, окончательно покинула ее. Выдохнув, словно грудь перестал сжимать железный обруч, Канаме вскинула брови, вдруг поражаясь тому, что эти проблемы, сейчас кажущиеся детскими страхами, едва не лишили ее жизни. Ведь она уже давно взрослая женщина, имеющая работу, статус в обществе и даже какое-то хобби. Все прошлые проблемы стали казаться давнишним сном, словно видение, отделенное толстым мутным стеклом. Канаме выключила ночник и легла, укрывшись одеялом. - Спокойной ночи, - шелестом ветра проговорила Лина и ушла из квартиры, стерев следы своего пребывания. Уже на улице, идя рядом с хозяйкой в образе самурая, Хицу спросил: - Рин-сама, почему вы не разорвали ту нить? - Нельзя, - просто ответила та. - Почему? - Эта нить – ее любовь к матери. Из-за слов, сказанных в детстве, из-за многих дел, совершенных ею, из-за недостатка материнской ласки ее любовь была для Канаме непосильным грузом и самым болезненным местом. Мать ее словно ненавидела, и она не знает почему, поэтому во всем винит себя. Постоянно стремилась к недостижимому идеалу, навязанному матерью. Внешняя проблема, из-за которой часто не было заметно внутренней, которую мы с тобой видели. - Но вы излечили ее, Рин-сама. Лина вздохнула, мысленно помянув Микаге недобрым словам, и вслух добавила: - Мне даже страшно уходить отсюда, зная, что когда я уйду, всем будет все равно на то, какие проблемы у прихожан. «Проклятая манга…» - поджав губы, додумала про себя Романова. Хицу не согласился со своей хозяйкой, но предпочел умолчать о своем мнении. Ему казалось, что Рин-саме совсем не обязательно уходить обратно в свой мир. И неважно, что она занимает не свое тело. *** Кадило снова показало знакомую комнату с красным паласом посередине. Теперь Лине самой шестнадцать. Она сидела там, где некогда был ее брат, и стеклянным взглядом смотрела в пустоту. Лишь Томоэ мог увидеть тьму воспоминаний, сомкнувшуюся вокруг нее. Воспоминания из детства, та грязь, которую она осознала только сейчас, не давала ей покоя, но особенно противно было из-за того, что тело не поддавалось рассудку. И чтобы как-то обуздать себя, она брала в руки лезвие бритвы и пыталась заглушить все чувства реальной болью. - Рин, - сжав кадило, Томоэ скорбно смотрел, как она в очередной раз режет лезвием по голому мясу, пытаясь достать до вены. Скверна, видимая только самому Томоэ, сжимала ее горло, давя на самое болезненное и заставляя себя ненавидеть с еще большей силой. Светлое и чистое дитя, которого предавали родные и близкие люди, теперь винит в этом себя. Кровь пошла с большей силой. Лина, закрыв глаза локтем, словно боялась, что кто-то увидит, как она плачет, сжала кулаки, ненавидя себя еще сильнее, чем прежде. По опущенной к полу руке стекала струями кровь, капая в маленькую грязную лужицу на полу. Как же хотелось ёкаю оказаться рядом с ней, обнять, привести ее в чувство и сказать, что она ни в чем не виновата! Кадило не так сильно, чтобы предоставить такую возможность. Лина плакала, и до лиса донесся едва слышный шепот отчаяния: «Я не хочу больше страдать…» - Рин, - выдохнул Томоэ и, не выдержав, прикрыл глаза, поняв, что увидел достаточно. *** Романова устало шагнула на территорию храма, уже почти решив загадку, как обратить весь город в собственное подчинение. Стояла полночь, молодой месяц только что скрылся за тучами, небо было усыпано звездами, едва заметными в насквозь пропитанном смогом городе. - Рин-сама, я пойду посмотрю, как Мидзуки справился со своими обязанностями, - произнес Хицу, прежде чем направиться поспешным шагом к храму. Едва самурай скрылся в дверях, как из воздуха материализовался лис с кадилом в руках. Осоловело глянув на богиню, ёкай кинулся было ее обнять, но тут же тормознул и упал к ее ногам, даже не решившись обнять ее колени. Выставившая руки в защитном жесте Романова вскинула брови на странное поведение недохранителя, но тут же нахмурилась, заметив кадило в его руках. - Прости меня, - твердо попросил Томоэ, выражая этим полное раскаяние и смотря ей прямо в глаза. Не меняя выражения лица, иномирянка отступила на шаг, словно брезгливо отходя от него. - Я причинил тебе боль этими снами, - признал ёкай. – Я знаю, я видел это в твоем прошлом, - он все еще смотрел на нее в упор, но так и не увидел никакой эмоции, словно ей было абсолютно все равно, что бы он ни сделал. – Я знаю, почему ты до сих пор мне не веришь, - возвысив голос, словно желая пробудить в ней хоть какое-то чувство, проговорил Томоэ. - И что? Снова этот безразличный тон с нотками насмешки и чувства абсолютного превосходства. Да, Лина уже давным-давно пережила все свои детские страхи одним только ей известным образом. И лишь одно осталось неизменным – ненависть к ублюдкам, считающими себя настоящими мачо. - Ты думаешь, это что-то поменяет? – ровным тоном снова спросила иномирянка. – Думаешь, что-то узнал обо мне и теперь стал ближе? - Я лишь хотел знать, почему ты меня ненавидишь, - упорствовал Томоэ. – И я узнал! Романова, кинув на него равнодушный взгляд, обошла его, собравшись пройти в храм. Лис проворно вскочил и преградил ей путь, однако не решившись коснуться ее, словно боясь испачкать ее. Иномирянка даже немного взгрустнула, глядя на попытки лиса обратить ее внимание на себя. - Ты… нереально тупой, - обреченно вздохнула она. - Пусть! – с горячностью воскликнул он. – Пусть я буду самым ненормальным из всех безумцев! Пусть даже самым глупым из всех, лишившихся рассудка! - Хватит, - прервала его пылкую речь Лина, скривившись и вскинув руку. – Вернется Нанами, - в который раз повторила она, - ей и… - Мне не нужна какая-то Нанами! – Томоэ схватил Лину за плечи, встряхнув. Совесть охнула, потрясенно приложив руку ко рту. - Мне не нужна Нанами, - спокойнее повторил ёкай, глядя прямо в глаза богине. – Я знаю, кто ты на самом деле, и мне нужна только ты. Лина снова отстранилась и прошла мимо него. - Я просто буду ждать, когда все это закончится, - бросила она, не оборачиваясь. Томоэ с готовностью посмотрел ей вслед. - Я не отступлю, - твердо сказал он. Романова через плечо смерила его равнодушным взглядом и скрылась в полутьме храма. Ветер подхватил серебристые волосы, волной разметав их по спине, когда тишина очередного отказа сомкнулась вокруг лиса. Томоэ долго смотрел вслед богине, а затем исчез в лисьем пламени. *** «Ему не нужна Нанами», - сокрушенно проговаривала Совесть уже в сотый раз. «Не мешай спать», - приоткрыв один глаз, попросила Лина. Сегодня был слишком тяжелый день, чтобы слушать всякие стенания и недовольства по поводу перемены канона. И после того, как Совесть, еще немного поворчав, успокоилась, а Лина уснула, утомленная долгим днем, в покоях богини появился Томоэ. Неслышно пройдя к ложу, он открыто посмотрел на спящую девушку, не скрывая любования ею, и положил на подушку букет белых хризантем. Ему всеми силами хотелось показать, что он говорит правду во всем, что касается чувств. Ёкай решил начать всё с начала, пока его дражайшая богиня окончательно не уверилась в том, что ей в жизни встречаются только конченые мерзавцы. ====== *"Парфюмер – история одного убийцы"