Фестрал

Рыжая приглаживает его вечно лохматые волосы, а он смеется, чуть отклоняясь назад. Мне уже почти что не больно. Иногда мне кажется, что после войны нечему особо болеть. Всё давным-давно выжжено в пепел. Касаюсь пальцем холодного стекла, словно пытаюсь пригладить лохматые патлы на расстоянии. Но грифы так далеко внизу, что получается, я глажу его самого. Раз. Еще раз. Я полный кретин. Я люблю тебя, Поттер. Ты знаешь об этом? — Драко. Голос у крестного бархатный, глубокий. И такой понимающий. Еще бы. Кому еще меня понимать, как не ему? — Отойдите от окна, вас продует. Я усмехаюсь. Заявка на троечку, так себе. Я — будущий колдомедик. Продует — вылечусь в две секунды. Профессор мог бы позволить себе большую изобретательность. — Драко? Вы меня слышите? Мотаю головой, словно непослушный ребенок, — хотя кто я еще для него, если в пять лет заляпал ему кашей парадную мантию, — упрямо провожу пальцами по стеклу, словно снова пытаясь дотронуться до темной красивой фигуры. Пусть видит, плевать. Он и так про меня знает больше, чем нужно. Недовольство Снейпа сгущается, а я чувствую полузабытое желание делать назло и какую-то детскую вредность — ну что, что он теперь придумает дальше? Но Северус неожиданно вздыхает и, тяжело опираясь кулаками на подоконник, встает рядом со мной у окна, так, что Поттер теперь отчетливо виден не только мне. — У меня теперь есть зелье Забвения. Все получилось. Его тихие слова оглушают меня, и я, наконец-то оторвавшись взглядом от Поттера, поворачиваюсь, и смотрю на него, забыв закрыть рот. Северус бросает на меня быстрый пронзительный взгляд — так умеет глядеть только он — и снова смотрит в окно. — Не смотри так. Я просто добавил... Неважно. Оно позволяет забыть. Забыть все, что чувствуешь. Но только к одному человеку. Если ты хочешь... Он умолкает. Какое-то время я неверяще смотрю на него, а потом растерянно отворачиваюсь снова туда, где ненавистные руки в рыжих веснушках снова тянутся к его волосам. Забыть. У меня есть шанс раз и навсегда позабыть эти шальные глаза, вечно лохматые патлы и пунцовые губы, к которым я могу прикасаться только в своих глупых мечтах. Забыть то, как он смеется, как дышит, как хмурится. Напрочь забыть эту злую, вынимающую душу реальность, в которой он снова целует ее, не меня. — Забыть?.. Мой палец снова невольно тянет к стеклу, и я прикасаюсь к нему. Пусть он далеко и даже об этом не знает, но так я снова могу его гладить. Осторожно распрямлять лохматые темные пряди, трогать сильные плечи, оглаживать спину. Грязнокровка лупит его кулаком по плечу и пытается спихнуть его с камня, он изо всех сил упирается в землю ногой. Они шутливо начинают толкаться, а рыжие брат и сестрица смеются над ними. Они хохочут все вместе. Им хорошо. — Да, Драко. Именно так. Забыть навсегда, без возврата. Голос у крестного резкий, почти без эмоций. Сейчас он предлагает мне стать таким же, как он. Независимым, сильным. Без этой тупой, невыносимой любви, которая меня превращает в желе. Рыжая хватает его за плечо, тянет к себе, и я прикрываю глаза, чтобы не видеть. Неужели я смогу забыть навсегда эту боль, эту невыносимую ревность? Навсегда вырвать его из груди? А заодно из души и из сердца. Поттер, не удержавшись под напором грязнокровки и рыжего, валится на спину с камня, и, раскинув руки, лежит на земле, глядя в туманное небо. Мои губы сами собой чуть разъезжаются в стороны. Люблю, когда он такой. Счастливый, как в детстве. Рыжий протягивает ему руку, пытаясь поднять, но Поттер делает коварный замах, и рыжий неуклюже валится рядом. Потому что дебил. Надо было подходить к Поттеру сзади. Я бы на его месте... Я резко обрываю себя. Я никогда на этом месте не буду. Поттер хохочет, подминая того под себя, рыжий возмущенно вопит. Они возятся на земле, как два веселых щенка, а я смотрю на него, не могу наглядеться. Он лохматый и грязный. Почему мне так нравится смотреть на него? — Драко? Я вздрагиваю. Я совсем забыл, что я стою не один. Поттер уже поднялся и бестолково машет руками, видимо накладывая на себя и на рыжего Очищающее. Я не могу перестать на него смотреть. Неужели это случится, и уже завтра я забуду его? Он просто станет для меня еле знакомым, совсем чужим парнем, одним из. Не задевающим в груди ничего. Крестный хмыкает, привлекая внимание. — А ты сам? — я пытаюсь перейти в наступление, стараясь не замечать, что мой голос немного осип. Наверное, из окна действительно дует. — Ты сам его выпил? Я-то знаю, зачем он искал рецепт десять лет. И почему он его все же нашел. Северус, который до сих пор рассматривал меня так пристально, как ингредиент для нужного зелья, внезапно отводит взгляд. И молчит. Я удивляюсь. — То есть, нет? — я изумленно, почти испуганно смотрю на него, а он смотрит в окно. — Все не так просто, Драко. Я тоже перевожу взгляд на лужайку, где рыжая виснет на шее у Поттера, присасываясь губами к щеке, и внутри меня все корчится, как от медленной пытки. Куда уже проще-то? Я хочу это зелье прямо сейчас. — Давай. Я резко выбрасываю руку вперед, почему-то уверенный, что зелье у него непременно будет с собой. Я угадал. Не глядя на меня, Северус кладет мне в руку мелкий пузатый флакон. Зелень стекла, тонкие золотистые руны каймой, а внутри плещется темная жижа. Мой взгляд мечется с флакона в окно. Рыжая находит его губы своими. Кажется, он ей отвечает. Ненавижу ее. И его. — Сильно горькое? Я дергаю крышку, пытаясь принюхаться на расстоянии. Общению с зельями я приучен с глубокого детства. — Вам есть разница? Драко? Он сурово глядит на меня, и я пожимаю плечами. Он снова прав — когда так болит, то разницы давно нет. — Ты его уже... кому-то давал? — флакон удобно лежит на ладони. Тяжелый. Я знаю, что крестному могу доверить и душу, и тело, он никогда не обманет. Просто зачем-то оттягиваю этот момент. Когда в моей жизни больше не станет Его. Крестный хмурится на мой вопрос, но все же кивает и нехотя роняет слова: — Домовиха Винки. Барти Крауч. Ты должен был видеть. В горле сжимается. Я молча киваю. Вечно пьяная домовиха, продержавшаяся целую неделю без привычной бутылки в руках, поразила даже меня. Значит, чертово зелье и правда работает. Я смотрю на Поттера, потом на вцепившуюся в его плечи большую пиявку, и осторожно подношу руку к губам. Ну что ж, Поттер. Я пью за любовь. За мою любовь, которой больше не будет. Прохлада стекла касается моих губ, рука невольно замирает на полдороге. Я любил его почти всю мою жизнь. Больше жизни. Неужели сейчас все закончится? Флакон ерзает у моего рта, словно живой, донося до носа аромат ландыша и уличной пыли. Мне остается глотнуть. Всего лишь глотнуть, чтобы потом спокойно жить и дышать. Без него. Пальцы дрожат и сжимают стекло все сильнее. Я... сейчас... Сделаю. Я смогу, я забуду. Крестный напряженно молчит, и я чувствую внезапный прилив раздражения. Почему он молчит? Почему стоит чертовым истуканом? Он обязан мне помешать! — Почему ты позволяешь мне это сделать? — ору я так, что, наверное, меня слышно даже в подвале у Филча. Моя внезапная вспышка неожиданна как для него, так и для меня самого. Но я уже во власти аффекта. Швыряю в сторону проклятый флакон, не беспокоясь о содержимом, растекающемся по полу вязкой лужей. — Как ты мог? Почему ты так со мной поступаешь? — впервые за все это время я по-настоящему ору на него, чувствуя, как копятся слезы в углах глаз: — Почему. Ты. Мне. Это. Позволил? Я так зол, что почти готов ударить его. Первый раз в жизни. — Драко, я вас прошу. Успокойтесь. Снова это ненавистное школьное "вы". Я ненавижу, когда он делает это! Сжимая кулаки, я шагаю к нему, не понимая, что хочу сделать. Ненавижу его. И себя. Я всех, всех ненавижу! Очнувшись, я понимаю, что рыдаю, уткнувшись в худое плечо. Реву безудержно, как в детстве, навзрыд, размазывая слезы и сопли по старой, выцветшей мантии. А он неловко и напряженно постукивает меня по спине, словно пытаясь выхлопать пыль. Он никогда не умел утешать. Но только в его объятиях с самого детства я находил полный покой. — Успокоился? Я позорно хлюпаю носом, киваю и отстраняюсь, пряча зареванные глаза, хотя давно уже привык его не стесняться. — Посмотри на меня. Он осторожно подцепляет пальцами мой подбородок. Но я настырно не смотрю на него. Я тоже могу быть упрямым. — Почему? — за окно я тоже уже не смотрю — все равно Поттера там больше нет. Какие-то доли секунды, и его бы так же не стало в этой постылой жизни. Я бы смог это сделать. Смог бы дальше жить без него. Или не смог? — Ты хочешь знать, почему я тебе это позволил? — голос у него ровный, холодный, словно только что не случилось моей позорной истерики. Я молча выдираюсь из цепких знакомых пальцев и киваю, вытирая рукавом мантии распухшие нос и глаза. Благо, этого не видит отец. — Думал, так тебе будет легче. Поттер ушел, и мне кажется, что за окном потемнело. Или это просто надвигается дождь? Легче. Разве может быть легче без света? Я снова злюсь на него и неожиданно для себя бью по больному: — Потому что ты тоже знаешь, каково это, любить без ответа? Наши тайны — тайны только для нас. Крестный вздрагивает, но продолжает молча глядеть в облака, туда, где собираются тучи. — Потому что я знаю, что значит любить эти глаза. Он тоже бьет мне прямо под дых. Но я все же надеюсь, он говорит про Лили. Потому что иначе... Иначе... Я задыхаюсь. — Разумеется, про нее. Прекратите истерику, Драко, — Северус морщится так брезгливо, словно я сунул ему под нос таракана. Всегда умел читать мои мысли. И спасибо за это ему. Потому что от накатившего облегчения у меня даже ноги слабеют. — Но ты не стал забывать, — сиплю я, пытаясь схватиться за подоконник. О святой Салазар, неужели к этому придурку я ревную даже его? Как я жалок. Я молча жду, когда растает холодок от испуга в груди, а он желчно и подозрительно косится в мою сторону, кажется, больше не собираясь ничего добавлять. Но я не привык отступать. — Почему ты не стал? — про мою настойчивость он знает не понаслышке. Поэтому тихонько вздыхает, зная, что я не отступал ни в год, ни в четыре, ни в пять. — Не захотел. Как и ты, — наконец-то снисходит он до ответа. — Но... почему? — я привык доверять ему всегда и во всем. Он старше, умнее. Он должен, просто обязан знать правду, почему мы с ним не смогли этого сделать. Северус снова морщится, как обычно, от вынужденных объяснений. — Это всё, — он кривится и хмурится, избегая называть вещи своими именами, совсем не умеет быть откровенным. Но все же продолжает мне объяснять, и я за это ему благодарен. — Долго. Почти двадцать лет. Это я. Часть меня. Я не помню себя без этой боли. Не умею жить без нее. Но я надеялся, что у тебя может быть шанс. Начать все сначала. Поттер неожиданно снова показывается вдали, задумчиво бредет по тропинке, и я не могу отвести от него глаз. Вся его смешливость куда-то исчезла, и теперь, когда он один — он уставший и хмурый. Вот такого я люблю его так, что дыхания нет. Что в груди жмут тиски. Почему в детстве мне никто не рассказывал, что сердцу может быть больно настолько? Я снова прикасаюсь к стеклу, осторожно ведя пальцами по обожаемому лицу. Я ненавижу, но тут же прощаю себя за эту слабость. — Я не могу его потерять, — шепчу я, объясняя. — Даже так. Даже такого. Я больше не говорю ничего, но Северус молчит, и я надеюсь, что и так все понятно. Пусть Поттер не любит. Пусть никогда не будет со мной. Пусть сердце рвется на части. Но он тоже давно уже стал частью меня. Оторванной, окровавленной частью. Поттер останавливается, приваливаясь спиной к высокому вязу, и мои пальцы сами собой продолжают гладить его далекие руки и плечи. — Забыть его — значит, забыть себя самого. Все, что я пережил, прожил. Я не смогу. Никогда. Ты меня понимаешь? Тяжелая рука ложится мне на плечо. Я знаю, он действительно понимает. — Я попытался. Дальше ты сам. Я молча киваю. Теперь я сам по себе. Выбрал свой путь с ненормальной любовью. Северус усмехается, снова читая меня как открытую книгу, но я больше не злюсь на него за эту усмешку. Сложно злиться на того, кто ради тебя отдаст свою жизнь. На того, кто так давно с тобой в одной лодке. Ведь он тоже так и не смог выпить это проклятое зелье. Поттер, вскинув голову, устало смотрит в сторону замка, и я понимаю, что был идиотом, когда пытался забыть эти глаза. Потому что их забыть невозможно. Невозможно... Что-то снова начинает грызть меня изнутри. Медленно, очень медленно я веду головой, и от неясной догадки у меня опять все холодеет внутри. Северус смотрит в окно, глядит на Поттера с совершенно бесстрастным лицом, и я неожиданно понимаю, что по никому не понятной причине Поттер целую неделю больше не бесит его. Не раздражает. Не остается после уроков. Может быть, потому что... В голове замыкает. Я боюсь дальше думать. Потому что знаю, что только ради меня… Ради меня… Северус мог бы… — Будет дождь. Не задерживайся здесь слишком долго, Драко. И не забивай себе голову чепухой. Привычно прочтя мои мысли, он снова скользит равнодушным взглядом по Поттеру и чуть заметно, ободряюще улыбается мне, приподняв края губ. А я… Подлые слезы снова подступают к глазам, щиплют в носу, но я старательно улыбаюсь, пряча свою слабость подальше, и киваю тому, кому так сильно верю всю жизнь. — Я иду, Северус. Я иду.