Roads Untraveled

Мессер Верилий Страбон – человек привычки. Каждые два часа работы он чередует с десятью минутами гимнастики, каждую неделю меняет постельное бельё, а каждый месяц… Впрочем, недавно Верилию пришлось пересмотреть немалую часть своего распорядка — болезненная, но необходимая процедура. Простыни, например, следует менять куда чаще, если у твоего любовника имеется чудовищная привычка есть в постели пирожные: в комплекте идут вездесущие крошки, жирные пятна, стойкие сладкие запахи… Не говоря уж о том, что появление в жизни Верилия любовника — возлюбленного? — само по себе необратимо меняло привычный порядок вещей. Верилий переписывался с Савосом почти три года, прежде чем тот впервые выбрался из Морнхолда в Имперский город, но только во второй “сиродиильский вояж” они сумели объясниться — аккурат перед отъездом гостя, — а больше совсем ничего не успели. Те два с половиной месяца, что Савос потом не мог вырваться из Морнхолда, Верилию помогали не потерять рассудок лишь письма, с каждым кругом становящиеся всё откровеннее, и собственная правая рука... Зато к третьему “сиродиильскому вояжу” мессера Верано мессер Страбон подготовился со всей основательностью: заранее закрыл все заказы, отправил племянника погостить к матушке, перетасовал расписание слуг — и, к слову, изменил своей старой привычке вставать в полседьмого. Конечно, Верилий всё равно просыпался в привычное время, однако впервые за долгие годы он осознанно отказывался от соблюдения строгого режима и позволял себе проявлять сентиментальную легкомысленность: часы напролёт нежиться в постели — пусть даже кишащей крошками — и любоваться спящим любовником. Изречённое вслух, это бы прозвучало нелепо и богохульно... но Верилий глядит на Савоса и видит в нём Дибеллу. Конечно, не статную леди с фигурой в форме песочных часов, что любят ваять из мрамора скульпторы, и не грудастую разбитную деваху, что часто малюют на стенах пьяницы; нет, не привычную, порядком поднадоевшую персонификацию, но идеал, который и наделяет богиню плотью — идеал, что старше, правдивее и мудрее всех порождённых им образов. Верилий глядит на Савоса и видит в нём Дибеллу, видит в нём вдохновение, красоту и любовь, видит в нём радость жизни — и сердце Верилия не способно не радоваться в ответ. Это… непривычно, пожалуй — непривычно и волнующе. В первые дни Верилий, опьянённый новообретённой близостью, бережно расчерчивал карту памяти и заносил свои наблюдения, постепенно заполняя всё новые и новые пробелы: улыбки и взгляды, рассеянные жесты… Савос завораживает: изящный и тонкокостный, но плавный, свободный от болезненной эльфийской худобы — никаких вам торчащих рёбер и тощей задницы, за которую при всём желании не получится хорошо ухватиться. Задница Савоса вообще идеальна — как, впрочем, и руки его, и шея, и… Да, Верилий готов был признать, что на старости лет превращается в какого-то фетишиста. Его никогда особо не привлекала “эльфийская экзотика” — Лариантил из Клаудреста, укравший у него душевный покой и несколько лет жизни, стал в своё время печальным исключением, — однако нынче Верилий готов был петь дифирамбы и острым ушам, и шёлково-гладкой коже, и прочим приметам чуждости. Савос завораживает: глаза у него – вермильон, киноварь, драконова кровь; ясный и тёплый, чувственный красный — самого чистого, живого оттенка. И разве бывают глаза красивее?.. Решение перебраться в Морровинд в итоге дастся Верилию очень просто.