Искры на закате

      

Я не могу существовать вне атмосферы Любви: я должен любить и быть любимым, как бы дорого ни приходилось за это платить. Оскар Уайльд

       Шарль, щурясь, выглянул в иллюминатор. Встающее из-за синих гор солнце било по глазам яркими острыми лучами. Окна, покрытые светочувствительным составом, только-только начали темнеть после ночи и чуть искажали краски внешнего мира, но отказать себе в удовольствии созерцания граф не мог. Второй за жизнь полёт на дирижабле с разрывом в несколько десятков лет нельзя было проспать. Тем более не на расстояние, отделяющее столицу от пригорода, а далеко, до самой станции в пригорье Низкой гряды, близ Тихого ущелья. Пейзаж, открывающийся взору, был почти идиллическим. Весь мир укрывал снег всех цветов и тонов — от розово-жёлтого в свете солнца на пиках гор до фиолетово-синего с зелёными проблесками замёрзших водопадов в низине. Он даже в самых «тёплых» своих расцветках сохранял ощущение морозной свежести. Низкая гряда, огромный и отнюдь не низкий горный массив, на карте визуально отрезавший одну шестую всего Виеста, собственно, и обозначал северные границы. Только Пернасс выходил за эту условную черту, но что взять с острова, который когда-то был куском континента?        Шарль отвлёкся от созерцания, повернулся к супругу и, глядя на его тонкий профиль, попытался чуть сменить положение тела, чтобы не потревожить Дарсию. Лорд только-только задремал, и лишний раз лишать его урывков сна было просто преступно. Тем более что после известия о смерти матери, да ещё и в такой грубой форме, с претензиями и обвинениями, Дарсия, похоже, ушёл в состояние, среднее между коматозным и авральным выживанием. Молодой и сильный организм инарэ позволял не спать неделю и даже месяц при условии коротких ежедневных передышек хотя бы часа на два, но Шарля такое положение дел, конечно же, не устраивало. Как и вот уже двухдневные бдения супруга. Огромных трудов, фактически двадцать лет бесконечных боданий потребовалось на то, чтобы наконец наловчиться вытягивать из Главы Синей партии его истинные чувства и мысли. А откат из-за одного единственного послания произошёл моментально. Лорд сомкнул все внутренние и внешние щиты, и графу за них было не пробраться.        Телеграмму Шарлю перечитать пришлось раза четыре, прежде чем до него наконец дошёл смысл. Автора и вовсе пришлось буквально угадать. Не понял он только ряда важных аспектов, которые, похоже, ударили по мироощущению лорда куда как сильнее, чем сам факт смерти. Брату писала Изабелла. Почему-то гневно и поздно, запоздав на целый месяц. Вытянуть из Дарсии детали взаимоотношений в семье де`Рэссарэ никогда в полной мере не удавалось, но с сестрой связи лорд точно не терял. Ему исправно ежемесячно приходили письма в серых конвертах из «просоленной» бумаги. Шарль это и так знал, сам относил корреспонденцию мужу на стол, но, конечно же, никогда в неё не влезал. Так почему? Ни письма, ни телеграммы. Ничего. Зима выдалась мягкой, обрывов связи не случалось. А даже если и так, неужели девушку не смутило отсутствие обратной связи? Задержка брата? Хоть что-нибудь? Ответов не было, только вопросы и чужой тихий надлом. После длительного общения с медиками и собственной небольшой практики Шарль утвердился в мысли, что тихое переживание боли — любой, что физической, что психической — наименее желательно.        Шарль хотел бы помочь. Искренне и без всяких условий, но делать это приходилось с боем. Начать даже с того, что его отнюдь не хотели с собой брать. Как только Дарсия оправился от первого потрясения, так сразу же во всей красе развернулся его холодный рационализм.       — Шарль, меня не будет неделю, может, полторы и…       — Стоп, — Глава Алой партии без перехода толкнул супруга раскрытой ладонью в грудь, да так и замер, сильно вдавливая пальцы лорду в грудину и только что не выпуская когти. — Никакого меня. Я еду с тобой и это не вопрос дискуссии. Поэтому сейчас ты занимаешься билетами, а я иду строить глазки лорду-канцлеру и отпрашиваю нас на неограниченное количество времени, тем более наш дражайший Князь ещё не определился, хочет он или нет распустить Парламент к чертям. И, когда мы вечером встретимся в этом же доме, собирая чемоданы, не дай Маан у тебя не будет на меня билета. Я тебе так голову откручу, что твоих родных сыновей на твою же кремацию не пустят.       — Предлагаю тебе сразу этим заняться, — Дарсия примирительно поднял руки, предчувствуя шквал протестов со стороны графа, тем более что тот упирался лорду в грудь уже всей ладонью, а не только пальцами. — Послушай, это не потому что я не доверяю, не люблю или хоть какая-то подобная чушь. Это Кэр-Нуаш, Шарль. Там холодно зимой и слякотно в три месяца, по недоразумению называемых летом. На ветру мясо промерзает до кости, ни один дом не протопить до ощущения жары. А нрав у местных ещё похуже погоды. Я не хочу тащить тебя в это. А с учётом всех обстоятельств приём нас ожидает нерадостный. В контексте моей семьи — приятнее, когда тебе в лицо открыто плюнут, чем то «гостеприимство», что нам окажут. И с кем останутся дети?       — Уместнее сказать, что мы Эта и Роярна с ними оставим. Мне не совестно привлечь ни одного, ни другого. Их помощь и так будет чисто фигуральна. Альфред мальчик взрослый и самостоятельный, братьев в обиду не даст, вразнос уйти не позволит и довлеть над собой нашим друзьям не больно-то разрешит, — Шарль иронично ухмыльнулся, — твой норов как-никак. Так что кого-кого, а детей можно оставить как есть, поумнее нашего все трое.       — Я никак не смогу убедить тебя не ехать?       — Боюсь, нет.        Тяжёлый вздох сожаления и поднятые к потолку глаза — вот и весь ответ.       — Маан, ну в кого ты такой баран?..       — С твоей подачи, любовь моя. У меня есть ужасная черта — я приумножаю все мнимые недостатки, которые мне навязывают, — Шарль сдёрнул со спинки стула наброшенное туда полчаса назад (а казалось, в прошлой жизни) тёплое пальто. — Билеты, Дар. И желательно вразумительный маршрут. И не вынуждай меня по приходе отделять тебе голову от тела. Нам обоим не понравится.        Уламывать Глав даже не пришлось. Старшее поколение ввиду возраста друзей и родню теряло на постоянной основе и своих «юных» оппонентов отпустило совершенно свободно, разрешив скорбеть сколько заблагорассудится. Впрочем, Дарсию правильно скорбеть ещё нужно было заставить, а для этого разжать створки его проклятущей ракушки, в которую вечно пряталось всё уязвимое, нежное и доброе. И графу с этим постоянно бороться уже надоело.        Дома, на удивление, обнаружились нужное количество билетов и почему-то рыдающий на друге Роярн. Теоретически должно было быть наоборот, но чувствительная натура баронета дала сбой, и отпаивать ромашковым чаем пришлось не лорда. Впрочем, промакивающий глаза аристократ мысленно заметил Шарлю, что так даже лучше. Решать какие-то внешние проблемы лорду было привычнее, чем внутренние. Чего заместитель Главы Синей партии никак не рассчитал, так это того, что, когда Дарсия выйдет из комнаты, Шарль кинет в приятеля чашкой, да не в шутку, а со всей силы.       — Как вы меня достали с этой философией! — после того как запас грязной ругани истощился, граф взял Роярна за грудки. Тот даже не сопротивлялся, только хлопал совиными глазами. — Вот ему плохо, а какой молодец, какое самообладание! Какое, чёрт тебя дери?! То, которое выльется в очередные проблемы с сердцем? То, которое делает мне из живого и нормального мужа отмороженную мразь?! Это?! Ладно этот придурок сам отнял у себя право на боль, но Вы Все какого дьявола говорите, что это нормально?! Если тебе самому не больно, ты не даёшь права на боль другим. Кто не имеет чувств, не может его понять. С каких пор это стало предметом восхищения и, упаси Маан, нормы?!       — Да я не…        Продолжать Роярн не стал и, вовремя призадумавшись, выждав с полчаса и на прощание обняв несколько недоумевающего друга, ушёл. В саквояже у Шарля с того момента лежала записка с подробными инструкциями, по каким адресам писать письма, а особенно телеграммы, потому как друзья признают свой идиотизм и очень просят их информировать. Проще всего оказалось, пожалуй, с детьми. Альфред серьёзно кивнул отчиму в ответ на все наставления и перепроверил, хорошо ли закрыта дверь в кабинет.       — Им я скажу сам и когда вы уже точно уедете. Эрнест обязательно захочет поехать, а Анри увяжется просто приключения ради. Не то время и не то место.       — Ты сам-то не хочешь на историческую родину?        Шарль со старшим пасынком всегда общался с аккуратностью. Альфред слишком походил на отца и даже теперь хмыкнул горько, жёстко и чуточку презрительно, точь-в-точь повторяя чужую линию губ.       — Вайрэ, знаете, в чём проблема с Кэр-Нуаш в частности и всей нашей «исторической родиной» в целом? Будь там хорошо, отец не выгрызал бы нам место в столице такими усилиями. Уж, наверное, что-то говорит то, что я и Эрни, как два потомка военной династии, даже и близко не подходили к военным академиям. У меня много вопросов и претензий по части нашего воспитания, но никак не тот, почему нас так старательно упрятали от деда.       — Честно говоря, я очень удивлён, что ты на стороне отца.       — Да вы сами вечно говорите, что я на него похож. А тут просто взвешенное решение. Ну согласитесь, не так много в природе сил, с которыми мой родитель предпочитает не связываться. А уж если в этом вопросе он столь категоричен, то явно в это не нужно лезть ни мне, ни тем более Эрнесту с его добродушием. Мы — разнеженные столичники, какой нам Север?       — Ты похож на отца, но ты не он. Твоё видение может отличаться, а реальность не обязательно совпадёт с тем, что предполагает твой родитель.       — Вот вы вернётесь и расскажите. Если всё пройдёт гладко, то мы с Эрни рискнём, а смотреть, плюнут ему в сердце или нет, я не хочу.       — Опять ты о брате, когда я про тебя.        Альфред тяжело вздохнул и отцовским жестом пригладил волосы. Те, недавно остриженные под каре, видимо, непривычно щекотали обладателю шею.       — Вайрэ, брат заботит меня больше, чем я. Эрнест мягче, уязвимее, его легко ранить. Я же тварь жёсткая и кусачая…       — Ни то и ни другое, но почему-то отчаянно это всем демонстрируешь. Ладно, мой мальчик, хорошо. Я оставляю братьев тебе.        Убеждать пасынка Шарль не стал, но заметки себе сделал. Со всей семьёй ещё работать и работать. Ну какие же непреодолимые упрямцы эти де`Рэссарэ.        В проходе у дамы с двумя детьми что-то упало, Дарсия вздрогнул и проснулся, а Шарль только тихо ругнулся себе под нос, сжимая чужую ладонь. Вот же не сиделось некоторым…       — Извини, уснул…       — Да слава Маан! Всю дорогу в поезде буду поить тебя снотворным, потому что так нельзя.        Лорд ничего не ответил, только чуть развёл плечи и вытянул шею, потягиваясь. Судя по позе, мучительно хотел выпустить крылья, но жёсткие скамьи, пусть и обитые мягкой подкладкой и бархатом, совсем для того не годились. Пассажиры цеппелина также стали оживать, тихо переговариваться, а две малышки не старше семи или восьми носились по проходу, с удовольствием хватались и висели на ажурных металлических крепежах и перегородках. Шарлю конструкторская мысль тоже доставляла удовольствие — всё внутри дирижабля было максимально «лёгким» за счёт пустот, но прочным. Видеть железное кружево, имеющее при этом сугубо практический расчёт, оказалось непривычно.       — Мне стоит к чему-то морально подготовиться?        Вопрос был не совсем уместным, графу не очень хотелось говорить о том, что его тревожит, но, с другой стороны, предупреждён — вооружён. Насмешки он вполне выдержит. Чужое пренебрежение и негатив — тоже. Но хотя бы знать, с какого бока прилетит в первую очередь. Дарсия, словно читая мысли супруга, сжал его ладонь в своей крепче прежнего и поднёс к губам, целуя каждый палец, каждую костяшку в отдельности.       — Я буду зол, сердит и язвителен. Возможно, жесток до крайности, но никогда в отношении тебя. Просто прими это. Скорее всего, я поцапаюсь со всем и каждым, кто косо глянет в твою сторону, а они, поверь, глянут. И припомнят и мой отказ от должности наместника, и тем более мужа-столичника. Тебе за пол прилетит отдельно.        Шарль против воли удивлённо вскинул брови. Разговор зашёл туда, куда не ждали.       — Насколько я помню, однополые браки разрешены чуть ли не со времён первых Князей. А уж про более ранние полиаморные союзы я и вовсе молчу. На Севере что, нет таких семей?       — Есть. Только не в моём роду. В идеале я после смерти Агнесс должен был повторно жениться. Как мой отец, а до того дед, и так далее и так далее… А я, позор и ужас, позвал замуж молодого и красивого. А ещё имел неосторожность заявить об этом Изабелле. Тебе ни один моряк не осмелится передать, какими словами меня за это крыли. Теперь одним своим приездом я вызову реакцию, равную взрыву. Кэр-Нуаш на голову встанет. Ни одна собака не поверит на первых порах, что это дань уважения и попытка попрощаться с родным мне существом. Возвращение ради власти? Да. Узурпация? Да. «Ласточки» слишком долго парят над всеми северными землями, чтобы отдать это место кому-то другому. Четырнадцать поколений, Шарло. Кто пятнадцатому позволит такой выверт, какой сотворил я? И знаешь, что самое забавное и одновременно горькое? Если я действительно попрошу себе место наместника — мне отдадут его тут же и, так и быть, закроют глаза на союз с тобой.       — Я окончательно потерялся в логике. У вас нет больше претендентов?        Дарсия устало хохотнул и откинулся на спинку скамьи. Вышло у него болезненно донельзя, словно бы каждый позвонок имел трещину и гнулся, как не предусматривала природа.       — Претенденты… Да есть. Только управленца, равного моему родителю, нет. Видишь ли, отец так и остался первым единственным ребёнком, трёх моих дядей похоронили в младенчестве. А он, насколько я знаю, никогда не хотел быть наместником, но, так как больше никого не осталось, мой дед его, скажем так, «убедил». Жёстко убедил, некрасиво. Равно так же, как сначала записал в компанию под Архо.       — Твой отец участвовал в войне с южанами?       — Он её прошёл от начала и до конца. Все наши наместники имеют военный опыт или хотя бы образование. Три рода из претендентов отпадают уже в этом пункте. Далее, только при моём отце были получены неслыханные привилегии и льготы. Север всегда был местом не слишком-то привлекательным для жизни: холодно, голодно, несколько месяцев ещё и темно, особенно если уйти поглубже к самой верхней точке — к Белому океану. Вот только это Север поставляет Реере почти половину всех выработок соли с Виеста и треть серебра. Когда спустимся и сядем в поезд, я покажу тебе дыру в Шаткой горе — это серебряный рудник, один из крупнейших в стране. При таких доходах на душу населения, малочисленного относительно территории, и только при моём отце в этих землях зажили сыто. Сейчас столица кормит свои рудники, а не наоборот.       — Можно словить тебя на слове?       — Попробуй.       — Я как-то пытал тебя про «стыдные истории прошлого», и мы затронули вопрос присоединения Севера к Виесту. Тогда это ещё было объединённое княжество Севера, если мне память не изменяет.        Лорд собирался ответить, когда пассажиров вежливо известили о прибытии. Пришлось хватать саквояж и выбираться на станцию дирижаблей, после нанимать носильщика и экипаж до вокзала. Шарль толком даже не успел осмотреть Кирша-Ту, город под самым Тихим ущельем, только набрал снега в короткие сапоги, хорошенько отбил клыки, стучащие от холода, и потерял шарф. Последнее заметил уже у поезда, отчаянно ругаясь с проводником, не желавшим пропускать доноров в первый класс. Впрочем, с появлением рядом лорда проблема тут же исчезла вместе с контролёром. Граф только брови озадаченно вскинул.       — И что это было?..        Вопрос был риторическим, но Дарсия, препровождающий мужа в вагон, ответил.       — Предубеждение, дорогой мой. Ты столичник, и, пока мы не уедем, тебе только что вслед плеваться не будут.        Шарль обернулся к мужу с выражением осознания.       — Погоди. В Реере тебя что, так принимали?       — Прошедшее время не совсем уместно. Шарло, ты иногда меня не слушаешь. Я же говорил, союз с тобой имел целый ряд стратегических значений. Мы как вид — твари агрессивные, циничные и в целом не очень-то приятные, но институт семьи у нас процветает. Вполне достаточно быть чьим-то сожителем или любовником, чтобы делить все привилегии и всю дурную репутацию. В этом отношении ты мог с кем угодно породниться, вообще не представляю, для какого рода фамилия де`Кавени не могла бы стать щитом от злословия.        Разговор на какое-то время пришлось прервать: обоим супругам после путешествия на цеппелине хотелось есть, умыться и вытянуть ноги. Доноров позвали чуть ли не сразу после приёма пищи, хотя обычно насыщение наступало сразу же после обычной еды. Шарль провёл языком по губам, вяло отмечая, что вкуса не почувствовал вообще. И что, вообще-то, не напился и хочется ещё.       — Это из-за температуры.       — Что?       — Жажда. Пока не отогреешься, постоянно будет хотеться. А ты у меня существо нежное и теплолюбивое, так что нужно было меня слушать и брать с собой всех шестерых доноров, а не четырёх.       — Настоял бы.        Дарсия гортанно хохотнул. Даже этот рокочущий звук, по природе своей задорный, у лорда вышел каким-то усталым.       — Переубедить тебя, когда ты в праведном запале? Родной, я не воюю с несущимся на меня локомотивом, а собирались мы ровно в том состоянии, когда ты переспорил бы кого угодно. Но не страшно, перетерпим до Кэр-Нуаша, а там голодать не придётся. Если Север чем и славится, то застольями и гостеприимством. Даже когда для родных детей нет лишней тарелки каши, гостя всегда накормят. И ты хотел меня там на чём-то подловить, делай это быстрее, пожалуйста. Спать хочется невероятно.       — Объединённое северное княжество.       — Ах да, солёный договор… Ну смотри, предыстория выйдет долгой, но иначе, боюсь, не поймёшь. Север — это довольно общее название большой территории с разными народностями. Крупных три: имеры, касарцы и олдбрисы. Последние — твои любимые рыжие жители Пернасса. Они мореплаватели, животноводы, земледельцы. Касарцы — горцы. Вояки, неплохие животноводы, а с земледелием ни так ни сяк: весь склон хребта, ориентированный к океану, для растений не годится. Имеры — мои прямые прародители. Воины, мореплаватели и завоеватели. Очень долго жили на архипелаге Млечных зубов и выживали за счет моря и разбоя. От Зубов сейчас осталась хорошо если треть: архипелаг почти уничтожил подводный вулкан и последовавшее за землетрясением наводнение. Ну и куда было деваться самому северному народу, оставшемуся вообще без ничего? Только на материк. Пернасс пал первым почти без сопротивления. Горы какое-то время держались, но тоже недолго. А потом Вирго Хладнокровный очень быстро понял, что земли нужно бы кормить, и началась экспансия в глубь материка на восток, ровнёхонько так к Реере. Князь дураком тоже не был и противника, оказавшегося не по силам, решил купить. А, кроме того, на западе как раз шла война за Жемчужный мыс, и Виест с его маленькими границами и силами начинал проигрывать. Вирго заключил союз, Север стал частью Виеста, и с этого момента маленькое княжество стало нарастать землёй почти до состояния империи. Нашими нынешними границами Виест во многом обязан северянам. Центр кормит нашу холодную окраину, но чуть что — это наших солдат первыми стягивают к границам. По этой же причине никто и никогда не наступал через Лютое море, хотя оно очень для того располагает. Мы серьёзные противники, слишком сильные для большинства соседей, хотя нас немного и с каждым столетием всё меньше. Лютое море замерзает, там становится невозможно жить. Все народы спускаются ниже, а после отмены кланов больше никто не заморачивается чистотой дара и народности.       — Как-то невесело.       — О, Шарли, веселье — это не про Север. Про множество взаимных претензий, травм, вражду между соседями, которые друг другу не могут простить кто захвата, кто предательства; про постоянное выживание, про голод и нехватку кровников — да. Но только не про широкие благородные жесты. Этим может баловаться сытый юг, а чем выше к океану, тем злее инарэ и меньше сострадания. А уж после обнаружения рудников и политики «выкупа» нами благ за шахтёрство, о, ещё бы пара столетий — и Виест мог бы вновь расколоться на два княжества, одно из которых было бы осатаневшим от ярости. Но, как было сказано, усилия моего отца и благоразумие нынешнего Князя имели успех.        Вагон неожиданно подскочил, снаружи что-то жутко лязгнуло, замигал свет, а потом за окнами начался настоящий буран. Когда поезд перестал качаться и грохотать, Шарль осмелился глянуть в окно. Зев шахты увидел без посторонней помощи и подсказки, только не понял, как может держаться гора, выкопанная и опустошённая до такого состояния.       — Мне кажется или небо темнее, чем в обычно в этот час?       — Тебе не кажется. Только ты не соизмеряешь расстояние, которое мы преодолели за эти дни и которое ещё проедем за сегодня и завтра. Это в Реере весна, а эту забытую Маан землю она не больно радует. Первые оттепели начнутся недели через две, и день примерно тогда же увеличится. А до того снег, сумрак, холод и вой. Очень много воя…        Граф хотел ещё что-то спросить, но лорд успел провалиться в дрёму, и будить его ради какой-то глупости показалось кощунством. Шарль сам забрал у служки тёплые одеяла для господ, освежился совершенно ледяной водой, которую никто и не подумал нагреть, и, аккуратно уложив тяжёлого и, казалось бы, совершенно бесчувственного, а не спавшего Дарсию так, чтобы утром у него ничего не напомнило о неудобной позе, сам закутался в два слоя и достал письма. Свет давал зачарованный камушек янтаря, так хитро напитанный внутри силой пира, что чуть-чуть грел, ярко сиял, но при этом не оплавлял хрупкие стенки своего сосуда. Дядин подарок, совершенно ненужный в столице. Но у северян и столичников была общая поговорка — неси в зимнюю ночь меч, зубы и огонь. С первыми двумя был порядок, о третьем он позаботился.        Бумага чуть хрустела, сминаясь. Шарль перечитывал прошлое послание Рауля и гадал, стоит ли открывать следующее. Он сделал удручающе мало, почти ничего из посоветованного. Откуда произошёл вид — не понял. Забытых тайн не нашёл. Ну а обеление имени князей — не такая уж удивительная тенденция. Но воющий дом, гобелены, дверные проёмы?.. То ли он дурак, то ли больно умный и ищет смысл там, где его нет.        Вагон ещё раз тряхнуло, да так, что лязгнули не только рельсы, но и клыки графа. Он с опасением смотрел за хрусталь окна и с удивлением понимал, что по загривку бегут мурашки, а кости очень хотят принять более массивную ипостась. Северная ночь здорово напоминала зимний ад, и соваться туда не хотелось совершенно. Снег проносился за окном с остервенением и гулом. Шарль не был уверен, что звук порождает именно скорость поезда, а не ветра. Ущербный месяц иногда кидал свет на беснование погоды внизу, но куда чаще прятался за кучевыми облаками, табуном несущимися по небу. Любому инарэ, при всех своих силе и «древности», было бы в такую погоду как минимум некомфортно. Дышать ледяным воздухом чутким, ничем не защищённым носом было бы сродни самоубийству. В какой-то момент Шарлю стало до того плохо, что письма были небрежно спрятаны в саквояж, кусочек янтаря заброшен туда же, а на Дарсию упали два дополнительных одеяла и супруг. Лорд не то охнул, не то застонал от резкого пробуждения, но подвинулся на узком ложе, одними только глазами задавая логичный вопрос: «Что происходит и с чего вдруг?» Шарль лишь шикнул, непроизвольно задрожав и отбив клыками чечётку.       — Завтра будешь надо мной ухахатываться, а сейчас меня такая жуть берёт, что я чокнусь от страха! И это не шутки!       — Да не собираюсь я над тобой смеяться, спи ради Маан где хочешь, но с чего в друг… О, чёрт…        Дарсия бросил взгляд за окно и мужа под одеяло затолкал уже сам, и почему-то с головой, прижав рукой край сверху так, что Шарль никак не мог выбраться.       — Да что за!..       — Тс-с-с. Тише. Мы проедем этот мрак — и я тебя пущу. Постарайся не бояться.       — Очень сложно не бояться, когда ты не даёшь мне видеть и шепчешь таким замогильным голосом!        Вместо ответа Дарсия через одеяла погладил мужа по спине.        «Я могу отпустить импровизированный полог, но ты не полезешь к окну, договорились?»        «Что там?»        Даже мысленно не удалось пригасить тревогу в вопросе. Хотя мысленно — это, наверное, и было невозможно.        «Теракт? Дар!»        «Нет, нет, что ты. Меня не беспокоит десяток мёртвых людей, хоть как растерзанных и раскиданных по полям. Мы едем над могильником, и я совершенно про это забыл. Это долина Нуш`Аррьи или Дорога Боли, и кровникам очень желательно на это не смотреть».        «Я вынесу».        «Я не вынесу, если тебе придётся это пережить. Вспомни поля под Нэшем. А теперь представь то же в десятикратном размере. Тебя там чуть не выворачивало костями наружу, давай не будем проверять, чем закончится здесь».        Шарль задрожал сильнее и зажал ладонями уши, пытаясь заглушить то, что сначала принял за стоны ветра. В полях под Нэшем пролилось слишком много крови, но, что куда хуже, это было время одного из неудавшихся переворотов, и растерзанных мятежников не выдали семьям для кремации. Похоронили прямо так, как людей, закопав в землю, оскорбив в самой смерти, не дали покоя. По всему миру не найти Алого жреца, что согласился бы с такой мерой. Дети Маан слишком сильны в жизни и в смерти теряют не так много, как некоторым мнится. Озлобленная душа тысячелетней закалки — не то, с чем должно иметь дело живым.        Через какое-то время дышать стало легче, поезд поехал ровнее, и Шарль устроил голову на сгибе чужого локтя, всё ещё чуть-чуть стуча зубами.       — Маан, к-кто д-до-д-думался положить рядом ж-железнодорожный путь?       — Те, кто живёт тут, Шарли. Те, среди кого нет сангиэ.       — Я д-друрак… в-всю жизнь думал, ч-что это в столице жить страшно…       — Не без этого. Реера в прямом смысле стоит на костях, и к канализации, гидростанциям, а подавно к Старому Городу и близко подходить не нужно, но что поделать. Мы не самый миролюбивый вид на этой планете, и за время нашего существования чёрных падей с излишком появилось во всех уголках на всех континентах.       — Ты его видел?       — Старый Город? Да. Роярн на экскурсию в студенчестве сводил. Три часа лезли под землю, в том числе и через часть канализации, и полтора да с ускорением обратно наверх, проклиная свою дурость.       — А я так ни разу и не спускался ниже второго подземного яруса, а ещё столичник…       — Если попробуешь и вернёшься — выпорю хворостиной по мягкому месту и отнюдь не с эротическим подтекстом. Я не уверен, что у меня седых волос нет после его посещения, скорее всего, за белобрысостью просто не видно, а что с твоим даром там с тобой сделается, скажи на милость?       — Роярн вполне себе живой.       — Во-первых, он не кровник. Во-вторых, он в обморок упал ещё на Древних воротах, а полпути обратно его тащили. На его счастье.       — Хочешь сказать, там так ужасно?        Шарль попытался отодвинуться от края лежанки, рёбрами упираясь в чужие рёбра и закидывая ноги чуть ли не на спинку. Для двоих места было никак не предусмотрено, но лежать, а не биться в углу от страха можно было только так — в абсолютной тесноте и жаре тяжёлых зимних одеял, с биением чужого сердца, хорошо если в десяти сантиметрах от собственного. Шарль не знал, как выглядел сам, разве что глаза отливали вишнёвым, а вот лорд был почти как всегда спокоен и непоколебим, только серебряная копна волос разметалась по подушке сильнее обычно, да в ночном неверном свете слишком обострились скулы и запали в черноту голубоватые глаза.       — Там не страшно в привычном смысле, — почему-то после могильника у Дарсии тоже не получалось говорить в полный голос, только шёпотом и с долгими паузами. — Довольно красиво, но пусто. Пусто так… нехорошо. Словно в склепе, а под ногами не пол, а чужая могила. Знаешь же эту детскую присказку? «Сегодня гусь прошёл по моей могиле». Это, оказывается, совсем не присказка, это очень чёткое описание совершенно неописуемого чувства тоски, одиночества, небытия и пустоты, слитых воедино. И вот я вроде бы доподлинно знаю, что смерть — это не конечная точка бытия, да только там от этого знания больше тоски, чем покоя. Теперь ничего не хочу так, как кремации. Только бы потом не в землю. Только бы не костями в оссуарий.       — Дух покидает тело, Дар.       — Мы все знаем, что не сразу. И этого «не сразу» лично я страшусь больше смерти. Я даже умом понимаю, почему душа цепляется за тело, она столько столетий в нём зиждилась. Но это мозгами и это при жизни. А смерть — это всегда путешествие в одиночку. Даже на поле боя, даже с тысячью счастливчиками павших рядом с тобой. Может, мне поэтому и стало сниться моё погребение под снегом.        Шарль ласково провёл ладонью по щеке мужа. Кожа под пальцами оказалась прохладной, а не привычно горячей.       — Этого не будет. Никогда не будет. Конечно, мы когда-нибудь умрём, но ты свои дни закончишь не так.       — Ты не можешь знать. Только попробовать повлиять.       — Давай на том и договоримся. И ещё на иллюзии нашего могущества, так как-то легче живётся.        До самого вокзала в Кэр-Нуаш уснуть так и не получилось. Задремать — да, поверхностно, тревожно, но и только. После умывания ледяной водой чуть легче, но на перроне Шарль всё же предпочитает держаться за локоть супруга. Так мир как-то стабильнее ложится под ноги. Ветер, обжигающе холодный, буквально режущий по коже, проникает даже в крытое помещение, да ещё и имеет наглость завывать. Дарсия оглядывается резковато и тревожно. Хмурится, явно чего-то не понимая.       — Что-то не так?       — Ещё не знаю. Нас не встречают.        Лорд о чём-то спрашивает носильщиков и инспектора перрона. Тот на Главу Синей партии смотрит разом и как на божество, и как на сумасшедшего. Более того, Шарль каким-то интуитивным образом понимает: Дарсию тут знает каждая мышь. Это видно уже по поведению на этом маленьком вокзале. На них оборачиваются, шушукаются, шепчутся и наверняка хотят пощупать на предмет — тот ли это мужчина? В итоге Шарля отводят в кафе. Граф осматривает его, не зная, что и думать. От меню — одно название, но вот горячих напитков масса. Женщина за стойкой смотрит на единственного посетителя с неменьшим интересом, чем он на убранство окружающей среды. После витрин столицы, позолоченных вокзальных часов, красного камня её перрона, обилия магазинчиков и кофейных столиков контраст с северной простотой разителен. Он-то большую часть супружеской жизни вешает на мужа ярлык аскета, а это не качество лорда, это, видимо, философия его родины, где всё чётко, по существу и без излишеств. Нужен тебе вокзал — на. Взял чемодан и катись куда твоей душе угодно без кофе, миндальных пирожных и прочей лабуды. Ожидание начинает затягиваться и нервировать.       — Две порции шаффа. И быстро.        Последнее уточнение с губ лорда слетает с натуральным рыком, так что у хозяйки не возникает паузы на какой-то вопрос, крутящийся на языке.       — Эй, — Шарль ловит руку мужа и мягко сжимает горячие пальцы. — Что с тобой? Зачем так резко?        «Нас не встречают. Я отправил Изабелле две срочные телеграммы. Последнюю сразу же, как мы оказались на станции дирижаблей. И никого. Ни ответа, ни посыльных, ни встречающих на станции, вообще ничего. Она меня наказывает за то, что сердцем не почувствовал смерти матери и не явился без единой весточки? Таким тактичным образом сообщает, что нас не ждали или что?»        «Ну полно, Дар…»        Граф сжимает ладонь мужа обеими руками и склоняет голову, пытаясь вглядеться в глаза. Со стороны они наверняка смотрятся забавно, ибо Шарль само внимание, такт и нежность, а о взгляд лорда можно убиться насмерть, поэтому на супруга он и не смотрит.        «Я не думаю, что это специально. И к тому же мы дойдём…»       — Да ты гость! Какое дойдём?!        Шарль смотрит на лорда и хлопает ресницами. Орёт Дарсия очень редко и если сильно достать, но сейчас он рычит на низких частотах. Технически — негромко. Практически — внутри под диафрагмой всё дрожит, сжимается и рвётся наружу истинное обличье, чтобы как-то справиться с внешней агрессией. Хозяйка заведения, так не вовремя появившаяся из кухоньки, роняет одну кружку, и та разбивается. Лорд с видимым усилием успокаивается и проглатывает (боль? обиду? ярость?) то, что готово было сорваться у него с языка.        «Пей. Тебе нужно согреться и как-то уберечь это тепло внутри, потому что, как только мы выйдем, нас сметёт. И я действительно не в себе. Изабелла может творить что вздумается в отношении меня, но ты гость. У нас можно прийти в дом к кровному врагу, попросить помощи — и с тобой обязаны будут носиться как с Князем. А я уведомил, что ты едешь со мной. Не может быть для хозяйки дома ничего важнее приезжего и его комфорта».        Шарль не стал спорить. Залпом выпил обжигающий напиток — смесь ягод, чая и чего-то спиртосодержащего — и поднялся на ноги.       — Я так понял, ты устроил наших доноров и багаж тут на передержку и мы ничем не обременены? Тогда пойдём. Лично узнаешь у сестры причину её немилости.        Сказать оказалось проще, чем сделать. В Реере снег давно сошёл, а вот в Кэр-Нуаш весна и носа не показала. Сугробы намело по колено, и это не было метафорой. Ветер с переменным успехом гнал облака и позёмку, но, слава Маан, поутих к рассвету, и теперь Шарль, щурясь, оглядывал окрестности. Солнце вставало из-за горы и оттого не било по глазам, хотя и заставляло щуриться. Небо, розово-голубое, отражалось в километрах и километрах заснеженных долин. Шапки снега, обманчиво мягкие на вид, искрились на свету до рези в глазах, а на вершинах гор, заключивших долину в свой суровый, молчаливый полукруг, словно бы застыл хрусталь. На самом деле это, конечно, был лёд, варьировавшийся в оттенках от бутылочно-зелёного и тёмно-серого до желтовато-белого, непрозрачного. Но поразительнее всего оказалось море, заполнявшее горизонт. Оно одновременно было и белым, и чёрным, и постепенно чёрного становилось всё больше. Шарль со смесью ужаса и восторга понял, что это чудовищные чёрные волны ломают ледяную корку у берегов. Рокот доставал до самого вокзала, хотя и сильно приглушённый.       — Маан всеблагая…       — Да, ужасно, я знаю.       — …самое прекрасное из того, что я видел.        Дарсия обернулся к супругу, сомневаясь в его адекватности. Посмотрел по сторонам, обратно на Шарля и на всякий случай уточнил:       — Ты уверен, что тебе это нравится?       — Я сожалею, что ни одному художнику не могу пересказать то, что вижу.       — Ты видишь горный хребет, Зубы Лютого моря, жидкий хвойный лес и тонну снега.       — Ты совсем не рад приехать домой?        Граф задал вроде бы безобидный вопрос, но лорд вздрогнул так, словно ему кто плетью между лопаток ударил.       — Больше не считаю это место домом. Ни в одном из контекстов, — Дарсия вздохнул и тут же решительно тряхнул головой. — Ну что, пойдём в город? Посидишь в гостинице, пока я найду лошадей и дома устрою родне нагоняй?       — Минуя город нам не попасть в ваше поместье?       — Ну почему… От вокзала до Лир`Арнгаса минут сорок пять по прямой полями, до Кэр-Нуаш около получаса. Город ближе, там точно тепло, а я боюсь, что деньги окажутся лучшим стимулом вежливости, чем мои кровные связи, судя по приветствию.        Шарль, уже ступивший в снег на едва-едва видимую дорогу, обернулся к мужу и склонил голову, силясь ухватить мысль, мелькнувшую в уме секундой ранее. А потом до него дошло.       — Лир`Арнгаса?! Северная крепость?! Маан, ты хотел полюбоваться на мои квадратные глаза, когда бы мы стали к ней подходить?       — Я не знал, что ты об этом не подумаешь. Где, по-твоему, должно было бы жить семейство де`Рэссарэ, даже если опустить факт нашего наместничества?       — В родовом поместье, нет?        Лорд в который раз вздохнул, спустился по ступеням к мужу и пошёл рядом по направлению к Отчему дому. Шарль, нахохлившись и при этом возмущённо сверкая глазами, ни дать ни взять обиженный филин, помчался следом, пытаясь приноровиться к куда более широкому и лёгкому, чем его собственный, шагу.       — Дарсия, так тебя разэтак, давай ты мне объяснишь, почему я мыслю как дурак до того, как я опозорюсь перед твоими родными?       — Ты мыслишь как житель умеренной полосы континента, только и всего. У нашей знати нет больших наделов земли. Проку-то от неё. Живут все довольно близко друг к другу, а многие и вовсе в Старом Городе, самой верхней и древней части Кэр-Нуаш. Ещё раньше двадцать знатнейших семей делили Лир`Арнгаса. Это сейчас от него сохранилось, дай Маан, если десять процентов. Изначально это была крепость, форт и даже небольшая бухточка для кораблей, и за всё время существования его никто не взял. Только время, вода, соль и ветер обточили его старые, славные кости.       — Читая историческую хронику, я как-то думал, что размеры этого форта преувеличивают.       — Нет, родной, если прибрежные рифы — это зубы Лютого моря, то Лир`Арнгаса — челюсть. Этот форт фактически и есть береговая линия. Первый и единственный рубеж Севера с этой части континента. И это самое настоящее родовое гнездо относительно моей семьи. Его строили мои пращуры, они его защищали, и их кости и кровь вмешаны в фундамент. Так что им действительно владел круг высшей знати и умудрялся жить на его территории почти не пересекаясь, ну разве что во времена осады.        Дальше шли быстро и молча. Шарля от пронизывающего холода никак не спасали ни шапка, ни шуба, ни кожаные перчатки. С последним как раз было больше всего проблем. Руки замёрзли, кожа ощутимо загрубела и обещала вот-вот потрескаться. Правая, так недавно сросшаяся, рука ныла не переставая. Казалось, сами кости обращались в лёд и грозили попросту лопнуть от перепада температур. Граф так старательно отсекал эти ощущения, что за супругом шёл по наитию и в какой-то момент ожидаемо врезался, пребольно ударившись носом о чужое плечо.       — Маан, Шарли, ты выбрал неудачное время считать ворон. Мы идём по извилистой дороге, полметра вбок — и мне придётся откапывать тебя из-под снега.       — Хочешь сказать, что мы идём над обрывом?       — По гребню холмов.        Шарль посмотрел на спутника с таким скепсисом, что Дарсия снял перчатку, присел на корточки и когтями поддел слой снега на утоптанной дороге. Ямка вышла не очень-то глубокой, когда когти заскребли по льду.       — Спрессованная ледяная корка. Ниже ещё толще и грязнее. Снег выпадал, его утаптывали не убирая, ибо совершенно бесполезное занятие. Если сделаешь милость и оглянешься, то заметишь, что мы идём с небольшим уклоном вниз, за вон той линией деревьев и вовсе под горку будем спускаться. А теперь, если у тебя есть тяжёлая ненужная тебе вещь, можешь закинуть её чуть правее и попрощаться.        Прежде чем Дарсия смог возразить, Шарль снял перчатку, сжал кулак и, хорошенько размахнувшись, забросил в снег шар крови, смёрзшийся в лёд. Лорд разразился тирадой по поводу умственных способностей графа потому, что кровавый снежок разбился о наст, сотворив кляксу с брызгами, и потому, что на том месте появилась воронка с оседающими снежными хлопьями, неглубокая, но дающая понять, что что-то потяжелее в снегу увязнет, как в зыбучих песках. Рука графа ожидаемо заболела, не только из-за полумесяцев-ранок от когтей на внутренней стороне ладони. Обветренная кожа лопнула и закровила, а где-то даже мелькнула оголённая костяшка. Кисть Шарль спрятать не успел.       — О, Прародительница! Ну на что был дан тебе язык, если ты даже мне сказать не можешь, что у тебя что-то не так?!        Дарсия потянул супруга куда-то вбок, совсем не туда, куда собирался изначально. Руку кое-как спрятали в карман. Кожа срослась и болеть стала меньше, но графа уже никто не слушал. Чуть ли не бегом пришлось спускаться к дому за пролеском. Относительно небольшой особняк Шарль с дороги и не заметил, тот, как в шубу, был укутан в ельник.       — А нас ждут?       — Нас не выгонят, и это куда важнее.        Дарсия выпустил руку супруга и чуть ли не в четыре шага оказался на чужом пороге, когда как Шарль смотрел на крутой обледенелый спуск с опасением, не решаясь последовать чужому примеру. Лорд кулаком постучал в дверь, проигнорировав колотушку. Открыли тут же, не только дверь, но и рты, воззрившись на мужчину на пороге, как на призрака. Лорд что-то кратко, веско и весьма сердито изложил и так же стремительно как подошёл к двери, от неё отпрянул, протягивая руки Шарлю.       — Ты так не спустишься, прыгни немного на меня.       — Спасибо, я не немощный.       — Пожалуйста, только вот ты и не гласир. Сомневаюсь, что лёд под тобой не скользит и проминается.        Шарль возвёл очи горе и подался вперёд. Лорд ожидаемо пакостно подхватил его под задницей, вместо того чтобы удержать за талию.        «Маан, никто, слышишь, никто тут и не собирался меня отбивать. Можно перестать так яростно демонстрировать, что я твоя собственность?»        «Я не могу тебя выше взять, мех скользкий. Ты бы на меня просто упал».        Шарль ещё напоминал рассерженного ёжа, готового фырчать, но его примирительно поцеловали в нос.        «Следующие дни у тебя будет масса поводов для негодования, но не в мой адрес. Я буду кроткий и шёлковый. А уж если ты будешь говорить мне о малейшей неприятности, то ещё и полезным. Мы с тобой не в самом приятном и комфортном месте очутились, но у меня опыта пребывания в нём несколько больше, и это может позволить сделать твою жизнь удобнее».       — Таашэ, ты? Почему не заходите?        На пороге дома появилась красивая женщина. Она держалась в разы лучше своей прислуги, хотя и была удивлена. Дарсия сделал шаг в строну и подал Шарлю руку. Тот отметил всю показушность жеста, в столице лорд его ладони и не выпустил бы, но тут, видно, всё было не так просто.       — У меня больше нет права на этот титул, леди Лейен. И мы не с визитом, лишь обогреться. В вашем доме найдётся живокровка?       — Да, конечно, я…        Хозяйка дома перевела взгляд с лорда на Шарля, да так больше и не произнесла ни слова. В особняке их проводили ровно до камина в прихожей, помогли снять шубы, но не обувь. Лорду поднесли нечто в широкой склянке, Шарль даже не понял, что это крем, пока Дарсия не зачерпнул его и не стал втирать графу в кожу. Кисти тут же закололо, а заодно стало понятно, что он и впрямь чуть не отморозил себе пальцы: те не гнулись и по цвету не сильно отличались от сосулек.       — Всегда думал, что обморожение не настолько быстрый процесс.       — Можно подумать, тебе есть с чем сравнивать, родной.        Шарль огляделся было, но быстро вернулся глазами к огню. На них смотрели абсолютно все. Как-то напряжённо, странно, не по-доброму. Правда, и без агрессии, но словно на кошку, забредшую на псарню. Кусать не собирались, но явно показывали, как нежелательно присутствие. На лестнице раздались шаги, а после в прихожую вошёл инарэ лет сорока пяти на вид и хорошо если четырёхста по факту. Отнюдь не старик, но куда старше обоих своих гостей.       — Дарсия.       — Милорд Кардиш.        Хозяин дома на приветствие чуть кивнул, Дарсия хорошо если глаза опустил — Шарль не мог ручаться, что заметил реакцию мужа. Осанку — да. Точь-в-точь ту, что бывала на Советах. Лорд в этом доме не в гостях, он на правах ни то высшего по рангу, ни то…       — Чтобы прояснить ситуацию и не ставить никого в неловкое положение, я не для того в Кэр-Нуаше, чтобы вернуть титул. Я хочу только попрощаться с матерью.        Хозяева дома переглянулись. Новость вызвала ещё большее недоумение, чем сам факт появления лорда в родных краях.       — Возможно, мы что-то не понимаем, но леди Эмилия умерла почти два месяца назад. Я боюсь, прощаться поздно.       — Ничего не могу поделать, милорд. Я появился, как только мне сообщили. И с кого за это взыскать — ещё придётся разобраться.        Ещё один взгляд жены и супруга. Теперь дольше, с явным диалогом и первыми проблесками понимания. В какой-то момент леди Лейен сделала шаг назад, плотнее укутываясь в шаль, и неосознанно уронила вслух:       — Нет же. Нет. Тирсан не может быть безумен до такой степени.        Инара обращалась к мужу, но Дарсия, не глядя на неё, пожал плечами, продолжая поглаживать пальцы супругу, хотя те уже порозовели и передумали отваливаться.       — В этом отношении я бы не был так уверен, ина. Сколько себя помню, отец отличался… кхм… экстравагантностью мировоззрения.       — Я думаю, мы можем идти, — Шарль потянулся к своим перчаткам, но их тут же изъяли. — Дар, погоди, я…       — Они, конечно, не нарядные, но тёплые, — хозяйка дома в сосновом бору достала из комода у входа пару меховых изнутри, замшевых перчаток и протянула графу. — А про кожаные на время забудьте, у нас не та погода.       — Спасибо, но я не…        «Можешь, можешь. Откажешься — обидишь. Это подарок, так что давай».        Дарсия вцепился супругу в локоть мёртвой хваткой, так что перчатки пришлось принять и поблагодарить. После короткого, но, видно, конструктивного обмена фразами северяне, что местные, что приезжий, что-то для себя поняли и часть напряжения спала. Правда, сам граф стал всем резко интересен, и это любопытство давило похлеще прежнего недоверия.       — Зря ты его взял с собой, — хозяин дома обращался к Дарсии, но после перевёл взгляд на Шарля, продолжив, впрочем, говорить о нём в третьем лице. — Сомневаюсь, что ему обрадуются в твоей семье.       — Значит, мы решим эту проблему по мере поступления, — Шарль вежливо кивнул хозяевам дома, но лёгкое раздражение всё же проскользнуло в интонации. — Семейные дела ведь на то и семейные, м?        Дарсия держался, чтобы не захохотать, увлекая супруга за собой. Предупреждать соседей о том, что графу так говорить опасно, смысла уже не имело. Если Шарль сцепится с де`Камми — это их проблема. Отношениям с родом де`Рэссаре это никак не повредит, они и так ужасные вот уже шестьсот лет.       — Что-то чем дальше, тем больше я чувствую, что приехали мы на войну, а не в гости или на поминки. И к соседям мы нагрянули на кой? Царапины ради?       — Ты прав в своих ощущениях. А что до визита… Изабелла, кажется, не в курсе, что мы вообще собирались приехать. Это провинция, а такая малость как приезд кого-то из детей наместника — целое событие. Леди Лейен разнесёт по всему городу не самую лучшую новость — меня попросту не пустили на похороны. Как думаешь, скоро Кэр-Нуаш загудит рассерженным осиным гнездом? Мне вот кажется, уже к обеду.        Остаток пути до Лир`Арнгаса прошли молча. Граф в какой-то момент малодушно пошёл за мужем, а не рядом, так меньше дуло и дорожку в снегу прокладывать не требовалось, знай себе шагай по чужому следу. Но, когда показалась крепость, не выдержал и в несколько рывков оказался впереди, абсолютно заворожённый видом. Когда-то для строительства крепости половину Косой горы разобрали на камень. Гора ещё стояла, хотя и сильно уступившая в размере своим кумушкам, всё такая же косая, с почти горизонтально стёсанной вершиной. Крепость же одним своим боком из неё «прорастала» вдоль береговой линии и тянулась бесконечно долго, до обрыва скал, где теперь стояли супруги. Моря было не видно, оно внизу и за шершавым боком Лир`Арнгаса. Двор перед во всех отношениях величественным строением был огромен и пуст. Разве что расчищен не в пример лучше дороги.       — Глупый вопрос, но она вообще жилая?       — Сейчас узнаем. Пока я как минимум вижу встречающую делегацию.        Навстречу, чуть сбоку относительно крепости, трусили по снегу волкодавы. Пятёрка собак была так внушительна, что Шарль сначала принял их за их серых диких собратьев, тем более что они не лаяли, не тявкали и вообще не издавали звуков, кроме как шелест проламывающегося наста под мощными лапами. Впереди рысил белый пёс в широком ошейнике с подвеской, а позади него плелась разномастная компания с единственным признаком родства — белыми отметинами на мордах. Глава Алой партии посмотрел на супруга, не зная, чего ждать от своры, но Дарсия присел на корточки и вытянул руку раскрытой ладонью вперёд. Как выяснилось, ровно на уровень носа подбежавшего вожака. Пёс залез лорду чуть ли не в рукав, а после лениво, но не агрессивно завилял хвостом и издал звук, походящий на мяуканье, но никак не на гавканье. Остальные псы тут же завиляли хвостами куда активнее и чуть не свалили лорда с ног, особенно светло-коричневая девочка, видимо, самая молодая и ласковая в семействе. Она, похоже, была рада гостям просто потому, что они пришли. Шарлю собаки тоже повиляли хвостами и чуть-чуть потёрлись о ноги, но как-то без интереса.       — Чудно́. Ты что, уезжал, когда они щенками были?       — И близко нет, собачья жизнь для этого слишком быстротечна. К сожалению. Но вот пахну я наверняка как родственник семьи, которой они служат. А ты немножко пахнешь мной, я как минимум пять минут назад тебя за руки держал. Пойдём.        Дарсия легко ударил себя по бедру, так что белый пёс пошёл с ним в ногу, а остальная компания весело разбрелась вокруг.       — Иу ты подзываешь точно так же… У вас что же, всегда было так много собак?       — Даже больше. Когда я уезжал, в выводке было семеро. Это нуашские волкодавы, у нас их всегда было много, но ещё больше продаём и раздаём. Для севера лучшая порода: не мёрзнут в наши ненормальные зимы, выносливы, что можно в сани запрягать, но всё-таки не тягловые. Они больше охранники, преданные дому. И, как ты заметил, не умеют лаять, — лорд потрепал по мошной шее ближайшего пса, а тот попытался лизнуть ласкающую руку. — Воют, конечно, самозабвенно, но при хорошей дрессировке это не порок, ночью горланить не будут. Разве что с хозяином за компанию.        Когда мужчины подошли ко двору, собаки помчались куда-то вбок.       — Зачем это?       — К чёрному входу, лапы мыть. Нас проводили, дальше, надо полагать, хозяева сами разберутся. К слову, о хозяевах.        Массивная дверь крепости чуть приоткрылась, нечто эфирное выскользнуло из темноты на снег, и дверь тут же грохнула о косяк. Девушка в тёмно-синем плаще с капюшоном и меховой оторочкой даже и не обернулась. На мужчин она тоже не посмотрела.       — Маан милосердная, ещё немного — и я поверю в то, что я невидимка, — Дарсия гортанно прокашлялся и махнул девушке. — Изабелла! Да Изабэ же! Я ещё вроде как во плоти и со мной можно хотя бы поздороваться!        Инара дрогнувшей рукой сбросила с головы капюшон. Тот меховой подкладкой рассыпался по покатым плечам, являя лицо, равного которому Шарль среди женщин не видел ни разу в жизни. Даже на расстоянии было видно, как хороша собой Изабелла де`Рэссарэ. Среднего роста, изящная, но не болезненно худая, как многие столичницы. Лицо открытое и белое, что окружающий снег, лишь румянец во всю щеку да чуть зарделись губы. Изабелла на брата не походила, как рябина не походит на тополь, но даже если бы Шарль не знал, что они родная кровь, то сразу бы это понял по жестам, гордо вскинутой голове, осанке, стати. По изгибу бровей и взгляду, да голубому, а не синему, но такому же внимательному и въедливому, желающему проникнуть в самую душу. Самое забавное в том, что инара была искренне удивлена. Выражение удивления для неё, равно как и для Дарсии, казалось явлением редким, чуждым и потому чуть гипертрофированным и забавным.       — Дар? Но погоди, ты…        Девушка сама себя прервала, прикрыв рот ладонью. Глаза её подозрительно заблестели. Так недавно грозный лорд тут же переменился и мягко протянул сестре руки. Та пошла навстречу, сначала медленно, потом чуть быстрее и в итоге повисла на брате, стиснув ворот его шубы и уткнувшись лицом куда-то в шею. Шарль не мог не заметить, что вообще-то муж в компании с девушкой смотрится очень даже хорошо. В Реере это наблюдение было недоступно, лорд в обществе противоположного пола умудрялся держать такое выражение вежливого безразличия, что молоко должно было киснуть на километр вокруг. А вот сестру он обнимал нежно, по тёмному золоту волос гладил ласково, без малейших проявлений главенства.       — Маан, ну что не так? Я же написал, что мы будем. Дважды. Мы всё бросили, как получили телеграмму, и, видит прародительница, у меня лишь один вопрос. Неужели нельзя было раньше?        Изабелла птичкой встрепенулась и отклонилась назад. Теперь она и не думала плакать, посмотрела крайне недоверчиво.       — Ч-что? Я как только не писала! Я телеграфировала тебе ещё за неделю до смерти, мама хотела тебя видеть! Она не говорила о тебе только в последний день, понимала, что тебя и близко не будет, но она ждала, ждала до последнего! А теперь ты смеешь мне говорить, что я не предприняла усилий?! Да ты…       — Эм, извините, что влезаю, — Шарль очень деликатно положил руку Дарсии на предплечье, увлекая его чуть назад, а заодно вклиниваясь в пространство узкого семейного круга, — но действительно была лишь одна весточка два дня назад. И с тех пор мы на ногах. Чтобы не быть голословным, я прихватил выписки с почтамта и столичного телеграфа. Там мало корреспонденции. Если сообщения и задержались — не в Реере. И уж точно не по вине вашего брата.        Изабелла смотрела на графа одновременно смущённо и недоверчиво. Шарлю же, в сущности, было всё равно, у него рядом молча страдал муж, до которого доходил весь абсурд и ужас. Страшно опоздать на месяц, но опоздать на неделю, в которую тебя ждут, в которую можно добраться…        «Это не твоя вина. И кто бы что ни говорил — это не твой груз. Ты мужем сколько угодно можешь быть бестолковым, но ты хороший сын. Я сам тому свидетель. Это не твоя вина, Дарсия, слышишь? И мы разберёмся чья».        Лорд не ответил. Просто смотрел, стискивая чужую ладонь. Шарль отвечал тем же, иногда чуть сильнее сжимая и вновь расслабляя пальцы. При этом он страстно желал обнять супруга или хотя бы тирануться лбом о его нижнюю челюсть и шею. В истинном обличье жест был бы в разы понятней. Впрочем, он, кажется, уже достаточно просветил лорда относительно невербальных сигналов, тот должен был уяснить и так.        Вздох вышел общий, лишь чуть-чуть не синхронный. Изабелла расстроенно провела рукой по волосам (Шарль этот жест часто видел в другом исполнении, чтобы не распознать), и свободно скреплённые волосы совсем растрепались и выпали из капюшона. Поток почти до пят, волнистый, напоминающий мёд и такой же душистый. Красавица, действительно красавица. Влюбиться бы, да сердце занято и, видно, так и не освободится уже. Голубые глаза смотрят в карие, и вздох повторяется.       — Значит, вот он?..        За вопросом, видимо, больше, чем простой факт замужества. Слишком уж взгляд у сестры Главы Синей партии выразителен. Видимо, сравнивает оригинал с описанием в письмах, и чёрт поймёшь в чью пользу. Но вот Изабелла мягко протягивает руку, и не поднести её к губам невозможно.       — Можно на «ты» и если нравится, то просто Бэлль или Изабэ. Рада с тобой познакомиться, Шарль.       — Абсолютно взаимно. Жаль, что при таких обстоятельствах. И можно просто Шарли.        Что-то вспомнив, инара хмыкает и тут же выдаёт с улыбкой, почему-то неприятной демонстрацией клыков, маленьких и острых:       — Не Шарло?        О, вопрос с подвохом, но у графа есть на удивление искренний ответ, отрицать который дальше просто глупо.       — Нет, увы, — улыбка и кивок на лорда, так естественно и словно бы само собой разумеющееся, — это моё имя безраздельно принадлежит твоему брату, и вряд ли он будет им делиться. Даже с тобой.        Изабелла хмыкает, Шарль улыбается со всем радушием в ответ. На мужа не смотрит, но ощущает всем существом — попроси он сейчас у Дарсии звезду с неба, тот спросит, какая ему угодна, и принесёт, чего бы оно ни стоило. Самое забавное, что никакой звезды и не хочется, чужое чувство и так вызывает в душе восторг. Интересная эта всё-таки вещь — отношения. Уж очень похоже на совмещающиеся сосуды — долей в один, как и в другом тут же прибавится.        Хорошее настроение, к сожалению, быстротечно. Инара смотрит на брата, и уголки её губ тут же ползут вниз, а из глаз уходит даже призрак тепла. Шарль ловит себя на мысли, что девушка, видимо, как и брат, обладает даром льда. Как ещё объяснить такие перепады температуры во взгляде — всегда в минус, а не в плюс — он не знает.       — Давайте в дом, разбираться нужно у камина. А заодно отправить кого-нибудь за вашим багажом, распорядиться об обеде и приготовить комнаты.       — У нас кроме багажа доноры…        Изабелла смотрит на Шарля с искренним непониманием.       — А я что сказала? Или их забирать не нужно?        Граф счёл за лучшее временно прикусить язык и не начинать свою просветительскую деятельность. Тем более что Изабелла, кажется, не принадлежала к благодарной аудитории.        В прихожей брат с сестрой заговорили вполголоса, а Шарль наблюдал со стороны и откровенно любовался. Лорд и миледи очень походили повадками, в какой-то момент даже на слуг начали порыкивать одинаково, но в Изабелле было много своего собственного, более мягкого, лёгкого, «женского». Даже в общении с прислугой, там, где Дарсия повышал голос, она понижала, одним этим заставляя все прочие разговоры замолкать. Со времени встречи она слишком часто качала головой, что не могло не тревожить. Им не рады? Они совсем что-то неприличное сделали? Так вроде нет. Почему же?..       — Твоя старая комната устроит или найти что-нибудь ниже?       — Нет, вполне подойдет.        Главную залу Дарсия осматривал как и Шарль, только с другой гаммой чувств. Графу просто было интересно, а лорд тут находил малейшие изменения со времён побега. Отъездом этот процесс язык назвать не поворачивался. Впрочем, поменялось очень мало. На второй этаж, как прежде, вели две каменные лестницы. Их ступени, да и все полы застилали шкуры или толстые ковры грубого, широкого плетения. Огромный витраж над центральным проходом второго этажа, как и прежде, изображал ласточку, взмывающую вверх и держащую в лапах обрывок ленты с древним девизом.       — «Всё выше». Кажется, я только что лишился возможности издеваться над тобой за твоё властолюбие, — граф по-доброму похлопал супруга по плечу. — Ты, можно сказать, воплощаешь мечту рода.       — Сказал мне инарэ из семьи, возвысившейся под лозунгом «Жалим и низвергаем».        Глава Алой партии даже остроту придумал, но наверху что-то упало, а потом уши заложило от крика:       — Дарсия! Да-а-ар!        Нечто стремительно скатилось по лестнице вместо того, чтобы с неё сбежать, и налетело на лорда.       — Всеблагая Маан и все черти ада! Я думал, уж не увижу твою пресную рожу пока не помру!        Хохочущий и почти пляшущий молодой мужчина кругами заходил вокруг лорда, то положив ему руки на плечи, то отскакивая, чтобы вновь захохотать и сделать очередной заход. Юла, а не инарэ.       — Ричард, уймись, у меня уже голова от тебя кружится!       — О, у тебя ещё и не то закружится, я… О! — Ричард де`Рэссарэ наконец увидел графа, тут же забыл про брата и буквально в один шаг оказался подле Шарля, с любопытством заглядывая в глаза. С учётом того, что в росте Ричард немногим уступал Дарсии, гляделки проходили в формате сверху вниз. — У-у-у, братец, ты лжец каких поискать. Он ни разу не похож на «юного и наивного», всё больше на зрелого и кусачего.       — Потрясающе верное замечание. Продемонстрировать?        На замечание графа Ричард захохотал пуще прежнего и тут же протянул обе руки. Похоже, на свете не было вещи, способной испортить ему настроение.       — Маан, какая прелесть, какое сокровище! На моего несносного брата нашлась достойная управа! — младший лорд несколько раз качнул руку Шарля и насмешливо ему подмигнул. — Со мной можно и нужно очень просто. Ричард, Дик, Диккон и даже «эй ты», откликаюсь на всё и без снобства. И да, я страшно смешлив, чур не обижаться. Издеваться буду над всем и не посчитаю это зазорным, а ещё… Ай-я-я-я-а-а-а! Ой-ой-ой, ухо! Скотина, ухо!        Дарсия совершенно изуверски выкрутил брату левое ухо, оттаскивая его от Шарля.       — Да тебя если не заткнуть, так ты не замолкнешь! — лорд отпустил на все лады стонущего сиблинга и, когда вой стал потише, представил. — Ричард, младший из нашего ненормального сообщества и самый беспутный. И то, что он капитан и владелец трёх судов, никак не исправило его легковесности. Настоятельно советую не верить ни единому слову этой бестии.        Ричард, хоть и потирая ухо, уже не обижаясь, гримасничал и передразнивал брата. Шарль же смотрел и никак не мог сложить два и два. Самый младший де`Рэссарэ вообще не вписывался в рамки и каноны не то что своей семьи, но и общественные. Обладатель голубых глаз и светло-русых волос, выгоревших почти до желтизны, он был живее и порывистее всех знакомых Шарля вместе взятых. Вдобавок к характеру прилагалась внешность: начисто выбритый левый висок, так, чтобы было видно татуировку, с головы переходящую на шею и, судя по всему, на всю левую половину тела, так как в широкой горловине рубахи, совершенно распахнутой на груди, был виден её чёрный узорчатый хвост. Пёстрый кушак, стягивающий узкие бёдра, подметал пол, а запястья рук нельзя увидеть за кожаными браслетами. Райская птица, по ошибке оказавшаяся в тундре, не иначе.       — Бэ-бэ-бэ, зануда несчастный. Ты когда-нибудь умрёшь от серьёзности, Дар.       — О, зато ты задохнёшься от смеха.       — Что ж, по крайней мере, это будет забавно. И к тому же должен же хоть кто-то исповедовать лёгкость бытия.        Дарсия выразительно посмотрел в потолок и что-то беззвучно сказал, видимо, призывая всё своё терпение. Шарль встал подле супруга и нежно погладил по руке. Терпеть они, видно, будут вместе.       — Тысяча извинений, если обижу, но я честное слово ещё не встречал личности, которой бы так не подходило её имя.       — Что доказывает твою мудрость, дорогой зять. Изабэ свидетель — я орал при рождении и просил чего-то пристойного, однако, увы-увы, меня так и не поняли. Но это лирика. Я страшно рад, что задержался и хоть увиделся с вами двумя! А детей случайно не привезли? Судя по фотографиям, Альфред очень кого-то напоминает.       — Характером он в отца так же, как и внешностью.       — Ну почему, есть варианты. Дарсия у нас в деда. Так что, честно говоря, загадка, почему Реера до сих пор не в оккупации, но, может, хоть племянник удружит и мы наконец-то что-нибудь завоюем.       — Малые острова завоюй, умник, — Дарсия на брата откровенно сердился и его радости не разделял. — А то что-то я не помню за тобой военных подвигов на море, хотя это ты у нас продолжаешь дедовы начинания.       — Ух ты, ух ты, какие страсти! — Ричард примирительно поднял руки. — Я же так, иронизирую. Не моя вина, что у меня язык без костей, другого не выдали. И вообще, я же самое ущербное звено нашего прославленного семейства. Меня, о ужас, устраивает стезя мореплавателя и торговца. Я бы, может, открыл какие-нибудь новые земли, но вот незадача — всё пооткрывали и без меня, никак позакрывать не получается. К тому же не имею ничего против эйвов, премилая народность. Что вы злые-то такие? Голодные? Так я скажу Камиле, что гости нагрянули, она наконец перестанет ворчать, что в доме нет мужчин и никто ничего не ест.        Изабелла попробовала было схватить младшего брата за рукав, но тот стремительно умчался куда-то в боковые коридоры, и девушка с толикой раздражения махнула рукой.       — Маан, трещотка, не инарэ. А ещё говорят женщины болтливы. Ладно, я вас устрою и займусь обедом, пока всё не полетело к чертям от помощи Дика.        Первое время Шарль ёжился и ловил себя на желании вздрагивать, отшатываться и оглядываться. Крепость ощущалась негостеприимно. Слишком большая и древняя, пережившая не одно столетие и десятки осад. Отнюдь не весёлое место. Обилие ковров, мехов и гобеленов гасило все звуки внутри, скрадывало шаги и вздохи, но усиливало всё внешнее шевеление. Ветер гудел, скрипел ставнями, железными когтями отогнутых решёток скрёб о камень. За узкими, но частыми окнами лютовало чёрное море. Иногда брызги волн долетали до стёкл. А ещё как-то тревожно щебетали птицы.       — Под крышей живёт чья-то стая?       — Не стая, Шарли. Там ласточкины гнёзда. Весна же, хоть и не скажешь…        Граф легонько присвистнул и ускорил шаг, пытаясь попадать с мужем в ногу.       — Вы поэтому их на герб себе перетащили?       — Нет, им просто нравится крепость: много архитектурных ниш, где удобно вить гнёзда, и глиняные залежи недалеко есть. А что до герба, то это, скорее, чтобы отличаться от других. Большинство из нашей аристократии «птичники». У кого сокол, у кого альбатрос. Наш герб самый безобидный, но которое поколение мы доказываем, что размер при поганом характере — не самая важная черта.       — Не знала, что тебе так не нравятся ласточки, — Изабелла обернулась к брату и кивнула на гобелен, мимо которого вела мужчин. — Его ты так точно раньше любил.        Лорд прошёлся пальцами по выцветшему полотнищу с неожиданной нежностью и даже чуть улыбнулся. На ткани два клинка оплетал какой-то цветок, а над всем этим резвились птицы.       — Мне нравятся ласточки, они не просто так на моём именном знаке. Но куда больше, чем это знамя, мне нравится то, что ты за ним пряталась в пять лет и заснула. Я тебя потерял и, между прочим, страшно испугался. Три часа лазил по всей крепости, пока в подвале дверь не заела и её до утра так и не открыли. А ты проснулась, но моё отсутствие тебя не встревожило, — Дарсия гортанно хохотнул и наконец-то за прошедшие два дня если не ожил, то чуть расслабился. — Это было забавно.       — Испугался он, как же. Кто ворчал всё детство, что приходится возиться с девчонкой?       — А ты не подскажешь, какая девчонка таскала меня за косу, кусала, дралась и говорила Камиле, что это моими стараниями у нас не осталось консервированных персиков на пирог? А я ничего не мог с тобой сделать.       — Да-да, кто меня мутузил до одиннадцати?       — Это было взаимно и только пока сил и дури у нас было одинаково. Потом соотношение поменялось. Маан, сколько хорошего тут было, кто бы знал…        Изабелла, казалось, не поддержит эту тему чужой ностальгии, но у дверей в спальню, прежде чем толкнуть и войти в них первой, резко обернулась, так что золотой поток волос хлестнул по воздуху, и заметила слишком зло в сравнении с ласковым тоном брата:       — Что ж ты сбежал от всего этого?        Двери хлопнули перед самым носом мужчин. Шарль поёжился и утвердился в мысли, что, даже если бы Дарсия приехал вовремя, ему бы и то не обрадовались. И дело, видно, не только в отношениях отца и сына.       — Я окончательно запутался в том, что тут не так. Ты же говорил, Изабелла поддержала твоё решение о переезде в столицу?        Дарсия не смог подобрать слов для ответа, но посмотрел на графа так, что тот и сам понял: лорд в таком же замешательстве.        «У меня нет никого ближе Изабеллы. Я с Ричардом не так был дружен, как с ней, слишком большая разница в возрасте, но хоть убей — я не знаю, когда и как я мог наступить ей на хвост, чтобы вызвать такую реакцию».        В гулкой речи лорда и то чувствовалось смятение напополам с усталостью. И помогать ему от того избавиться, видно, никто не желал.        «Твой отец дома? Пошли знакомиться».        Граф потянул было супруга за собой, но Дарсия упёрся.       — Что? Маан, зачем? Шарли, эта очень плохая идея, вот он нам точно ничего хорошего не скажет!       — Знаешь что? Если твой отец, как и ты, склонен к прямолинейности, я хотя бы буду уверен, что нам не солгут! А общие недомолвки с претензиями напополам меня уже попросту бесят! Нового мне о тебе ничего не скажут, у нас брак по расчёту, всё дурное, что в тебе есть и было, ты, поверь мне, уже продемонстрировал сам. А что до правды, так она у вас тут коллективная, и, пока все стороны не опросишь, чёрта с два хоть что-то откроется и будет истолковано верно.        Шарль поспешил обратно к главному залу, хотя наместника в незнакомом доме можно было с тем же успехом искать и в восточном крыле. Дарсия не сопротивлялся, но и не помогал. Лорда тянули за руку, и он шёл, не ожидая ничего хорошего от чужой идеи. Внизу, всё под тем же витражом, у правой лестницы обнаружился Ричард.       — О, славно, а я шёл вас искать. Часок потерпите? Камила очень рада, но совсем зашивается с кухонными делами. Я пока могу по…       — Так. Так. Так. Какие гости.        Дарсия вздрогнул всем телом. Шарль, ещё ничего и никого не увидев, шагнул назад, загораживая супруга. Забавно наверняка, с их-то разницей в росте на полголовы, но уж лучше так. Ладонь лорда пришлось на миг выпустить, равно для того чтобы в следующее мгновение взять по новой, сплетая пальцы и аккуратно выпуская когти.       — Мой мальчик, ты не держишь слова — клялся же и божился даже одной ногой не ступать в этот дом. Или меня обманывают глаза?        Лорд-наместник каркающе засмеялся, и только тогда Шарль наконец смог его увидеть. Тот стоял под нижним правым углом витража, почти сливаясь со стенами из-за серого меха, накинутого на плечи, и длинной, причудливо заплетённой и напоминавшей кант штандарта косы, перекинутой на грудь.        Тристан де`Рэссарэ не был похож ни с одним своим ребёнком, разве что в Эрнесте, самом младшем представителе рода, граф видел родственные черты с его дедом. Отнюдь не красавец, в сравнении со старшим сыном — так и вовсе обладатель крайне заурядной внешности, которую к тому же сильно испортили шрамы. Военное прошлое и ряд дуэлей лишили старшего лорда мизинца и половины безымянного пальца на левой руке, наградили белой метиной через нос параллельно глазам и тонким косым шрамом на левой щеке до самого уголка губ. Последнее ранение, похоже, задело нерв. По крайней мере, лорд умудрялся улыбаться лишь одним уголком губ, от чего и без того нерадостная улыбка приобретала язвительный характер. Глаза, холодные, совершенно неясного цвета, до того они были сощурены, вынимали из гостей все внутренности.       — Ба, а храбрая чёрная барашка — отпрыск кого-то из де`Кавени? Какая жалость, я в своё время не открутил голову господину дипломату, как было бы забавно. Что ж, в нашем обществе горных козлов завелась вороная овца. Иронично.       — Хочешь кого-то поносить — я к твоим услугам, — пальцы графа почти трещали от чужой хватки, когда Дарсия шагнул вперёд и вскинул голову. Шарль жаловаться и не подумал. — Не надо трогать гостей. Или устои теперь ничего не значат?       — Это ты будешь учить меня устоям?! — лорд-наместник рявкнул на сына так, что дрогнули стёкла, а эхо прокатилось по пустынным анфиладам. Тихий хриплый голос, чуть гнусавый из-за древнего перелома носа, не растерял своих командных интонаций и громкости. Был бы повод, и теперь он был. И старший лорд им воистину упивался. — Ты, неблагодарная сволочь?! Разбазарить такой потенциал, не оправдать и толики надежд, ты собираешься меня учить, мой мальчик? Подумай-ка ещё раз, прежде чем открывать рот. А по части гостей, так мужья и невестки — это часть семьи. А к семье у нас особое отношение.        Дарсия проглотил оскорбление и даже хватку ослабил. Видно, ожидания наконец оправдались и стало легче.       — Я тут с одной целью: я хочу попрощаться с матерью. И я попрощаюсь.        Хохот разбил тишину не сразу, а когда он из горлового клёкота перерос в звуки, вздрогнул даже Шарль от той ярости и злости, что за ним была.       — С матерью? Чьей, мой милый? Эмилию ты так называть не можешь, да и поздно прощаться. Раньше надо было. Ах да. Ты же был занят, — лорд-наместник перебрал пальцами по поручням, так что каждый ноготь цокнул о лак. — Позволь полюбопытствовать, чем? Важными государственными делами? Ну так занимался бы дальше, что ж сюда-то ноги понесли? Надо бы надавать по шее нашим связистам, в упор не помню, чтобы разрешал передавать сообщения.        Шарль, поражённый и разгневанный как никогда прежде, открыл рот для возмущения, но Изабелла его опередила. Инара грохнула об пол вазу и на отца с обвинениями набросилась без малейшей боязни.       — Это ты! Ты сделал! Маан, да вы оба рехнулись со своей злобой и разборками! Это была моя мама, моя родная мама! Она хотела его увидеть, просто увидеть! Что же вы за звери-то! — Изабелла уже рыдала, но продолжала кричать и даже не заикалась. — Это была последняя просьба умирающей женщины, женщины, которая никогда и ничего у вас не просила!        С равным по силе сочувствием относительно той злобе, что изливал на сына, лорд-наместник привлёк к себе дочку и стал вытирать её слёзы, что-то тихо, успокаивающе шепча. Жест достойный, но запоздалый. Изабеллу несло из-за горя, грусти и ярости, да так, что ещё немного — и она вполне могла бы впасть в истерику.       — Он мой брат! Он моя кровь! У меня на него столько же прав, как и у всех остальных! Это я его звала и это мой дом, моё право!       — Это пока ещё мой дом, ласточка. И мои правила. И в тысячный раз говорю: кто им не покоряется — идёт вон без права апелляции. У твоего брата было предостаточно шансов одуматься, но он сам себя поставил вне интересов семьи и теперь поздно прикидываться агнцем.        Изабелла всё же сорвалась. Теперь слов за всхлипами было не разобрать, а совершенное лицо исказилось от гримасы. Лорд-наместник с раздражением отмахнулся от несмолкающих стенаний и быстро стал спускаться по лестнице, более не пытаясь вернуть дочь в чувства.       — Да Маан ради! Делайте что вам угодно, только одно «но», — инарэ уже подошёл к супругам и, полностью проигнорировав Шарля, зашипел Дарсии в лицо, понизив голос не до шёпота, а до шелеста: — Хоть костьми ляг у храма, хоть что Алым жрецам пообещай, хоть как меня упрашивай — ты не простишься с ней. Ни сейчас, ни в будущем, никогда. Это я тебе обещаю, кровинка ты моя.        Пощёчина вышла оглушающей. Граф даже не представлял, сколько силы в неё вложил наместник. Дарсия не шелохнулся, лишь глаза прикрыл да выдохнул рвано, когда за отцом хлопнула входная дверь. На скуле Главы Синей партии появилась кровавая царапина, не сильно, впрочем, заметная на фоне алого марева от удара. Лорд-наместник всего-то чуть не выбил когтями сыну глаз. Эка мелочь. Изабелла тихонько всхлипывала наверху, а вот крепость в отсутствие хозяина стала оживать, и медленно-медленно в её холодном чреве наконец появились звуки работы слуг. Ричард неловко кашлянул, не зная, куда деваться, и сказал единственно возможное, никак не затрагивающее произошедшее:       — Кхм, ребята, есть-то будем?

***

      — Это было ожидаемое шоу или нам не повезло? — Шарль аккуратно поворачивал голову мужа к свету и пытался «замазать» кровоподтёк под глазом. — Присядь, пожалуйста, я не могу тянуться за тобой.        Дарсия чуть поморщился от боли, когда граф не очень осторожно коснулся синяка, но смолчал и сел на край кровати. Та чудовищно скрипнула, но Шарлю даже понравилось. Старая комната лорда отражала его характер на «ура». Кровать, шкаф, одна прикроватная тумба и всё. Ах да, ещё камин и невероятного размера окно. Для здания с такой неважной изоляцией от холода оно было даже слишком велико, но граф милостиво простил архитекторам эту погрешность за вид на чёрное рокочущее море и зубы утёсов, поднимающиеся из его пучины. В смежной ванной комнате, совсем небольшой и ещё более скромной, чем спальня, от окна было одно название. Узкая бойница, пусть и с фрагментом витража, почти не пропускала свет, а вид из неё был никакой.       — Нам ожидаемо не повезло.       — То есть ты был в курсе, что тебе прилетит по лицу?       — Не кулаком и ладно.        Шарль отвлёкся от синяка, обеими руками приподнимая супругу голову и вынуждая смотреть себе в глаза.       — С этого момента детальнее. Кулаком тебе тоже прилетало?       — Маан, когда до тебя дойдёт? Мы не в либеральной Реере. Муштра, порядок и подчинение старшим — три постулата для любого мужчины. Угадай, как часто подрастающие мальчишки склонны беситься, радоваться жизни и проказничать? Я никогда пальцем не трогал своих детей, потому что моей спине и заднице общения с розгами хватило на всю жизнь. Это не действенная мера воспитания, злой тварью становишься только так, а вот покладистым — нет.       — Маан милосердная, а Изабэ?       — Нет, девочки — это сокровище. Ты же сам видел, она у отца ласточка. Это мы с Ричардом оба дефектные, один из-за норова, другой из-за любви к морю.       — Так у вас много моряков, это почётно. В чём проблема?       — В том, что он моряк не в родных широтах и для наместничества непригоден совершенно. Не тот склад ума, Дик вообще не хозяйственник. Ну и ещё, как мне думается, плохо то, что его любовь к морю — дедовское наследие. Мой дед приятным инарэ не был. А может, ещё и похуже отца. Всё моё детство он прожил вне стен Лир`Арнгаса и появился, когда Ричард уже чуть подрос, а меня запрятали в Железные Скалы. В итоге Ричарду забили голову морем, а когда моё обучение закончилось, дед вбил несколько дополнительных клиньев в мои отношения с отцом.       — Насколько я помню, твой дед тебе завещание оставил на обучение в столице, нет? — Шарль сел рядом с Дарсией. Кровать скрипнула повторно, а матрас, несмотря на то что прогнулся, оказался невероятно жёстким. — Он же тебя поддержал.       — Он отписал на меня земли. Отец долгие годы управлял от имени деда, тот вообще на Севере не появлялся, разругавшись с семьёй после военной кампании. А когда появился, то так и не написал на него завещания. Мой статус в, так скажем, придержанном состоянии.       — Так наместник ты?       — Это сложный момент. Юридически и по бумагам — да. По факту — я не располагаю ничем, пока я вне этих земель. И, возжелай я сейчас покомандовать, совет города повертит пальцем у виска и потребует процедуры с передачей мне титула. Мой отец здесь Князь и бог, даром что без бумаг. Кровное родство всё ещё в большем почёте, нежели документация. Но все всё знают. Вся знать в деталях смакует, как моему родителю прищемили гордость после долгих лет наплевательства. Его признают наместником и главой, потому что не признавать его заслуги как управленца свинство, но в больное место они, поверь мне, частенько метят острой шпилькой. В общем, запутано у нас с правом наследия. Так что в Реере мне два моих серебряных рудника никак не помогли.        Шарль присвистнул. Потом мазнул пальцами по скуле супруга, начисто убирая кровоподтёк и бледность. Муж ему больше нравится целым, чем покалеченным и нездоровым от недосыпа и волнения.       — Если мы тут останемся, у тебя будет в кармане треть богатств страны?       — Получается, что так. Что, зря я в столицу подался? — Дарсия горько хмыкнул, но Шарль тут же подался вперёд и коснулся губами губ, убирая эту усмешку. — Поясни.       — Меня никак не оскорбляло твоё сватовство из-за моей земли вокруг столицы. Ценз и ценз. Но что меня всегда примиряло со многими другими твоими недостатками, так это твоя смелость и понимание, чего ты хочешь от жизни. И если ты сделал выбор в пользу политики, отказавшись от серебряных рудников, — ну и ради Маан. У меня чёрта с два бы прогорел такой обмен. Так что ты не у того спрашиваешь о правильности своего выбора, потому как я, с одной стороны, в восхищении, а с другой — всё ещё мот и к деньгам отношусь очень легко. Они у меня всегда были. Победствуй я — может, относился бы иначе, а так я всегда за душевный комфорт, а не за богатство. Ну что, последуем доброму совету твоего брата и спустимся к обеду?

***

       Столовая в крепости по всем правилам была огромной и до такой же степени непротопленной, что, даже просто пройдя через неё, Шарль озяб и чуть-чуть не стучал клыками. Семейство де`Рэссарэ принимало пищу в соседнем помещении, когда-то бывшем закутком кухни, а теперь отобранным для стола господ.       — Я почему-то думал, мы будем есть в том холодильном шкафу, — Шарль небрежно кивнул на дверь столовой, обращаясь к Ричарду, переставлявшему блюда на столе. — А тут всё довольно мило.       — Маан с тобой, Шарли. В этом доме слишком мало живых существ, чтобы убирать ту громаду и попробовать её протопить. Так что тысяча извинений, но мы народ простой и едим «по-чёрному», рядом с кухней, — Ричард протянул графу бокал и тут же с ним чокнулся своим. — Пробуй. Почти глинтвейн, но с модификацией. Будем считать аперитивом.        Дарсия вино со специями если и пригубил, то самую малость, и поменял ряд тарелок на столе в обратной последовательности той, что выстраивал Ричард. К концу обеда, очень простого, но сытного, появилась Изабелла. Хозяйка дома сменила одежду и зачем-то уложила свои великолепные волосы в сложную причёску из кос. Её голубые глаза не отдавали краснотой и не блестели слишком ярко, но всё равно чувствовалось, что совсем недавно она сильно плакала.       — Я хотела извиниться за своё сегодняшнее поведение и заодно за нынешний стол. Ситуация была бы другой, будь я информирована. Но к вечеру исправимся.       — Меня более чем устраивает стол и я благодарен за гостеприимство, — Шарль поднялся из-за стола и протянул девушке руку. Та удивилась, но руку в ответ подала. Что ж, уже хорошо, его мирные жесты считывают и откликаются на них. — А относительно поведения... Если кому и надо извиняться, то не тебе. На брата больше не сердишься? Мы прояснили этот вопрос?        Шарль смотрел на Изабеллу и ожидал ответа от неё, но инара повернулась к Дарсии, и диалог взглядов был куда дольше и на порядок многозначительнее, чем вопрос.       — В той или иной степени.        Граф не был доволен, но делать нечего. Чай с пирогом доели молча и как-то быстро, словно не желая оставаться вместе в напряжённой атмосфере.        Уже поднимаясь по ступеням, чтобы разобрать наконец привезённые вещи и расположить доноров, Шарль услышал утробное завывание и замер. Камень под ногами подрагивал, а из западного крыла потянуло холодом. Лорд на содрогания крепости не обратил никакого внимания, и пришлось призвать его к ответу.       — Это ещё ничего. Я вот ночью не знаю как буду тебя укладывать.       — А что будет ночью?       — Ветер с гор. И вой, перерастающий в рёв. Западней в стене крепости, да и в скале под ней есть пробоина, завтра покажу тебе, и, хоть она неблизко, воздух в ней ярится только так.       — И что, её нельзя убрать?        Вместо ответа лорд поднял глаза к потолку. Шарль проследил за его взглядом, но так ничего и не увидел. Несколько трещин, люстры со свечами, за неимением электричества на всём Севере, паутину… Смесь былого величия и гордости с начинающимся запустением и упадком. Многие поместья выглядят так же, чему тут удивляться.       — Для того, чтобы что-то исправить, преобразовать или просто улучшить, в первую очередь нужно признать, что то, что есть, несовершенно. Что свод законов требует правок, потому что общество стало сложнее. Что рамки нормы нужно менять, потому как изменились нравы. Что стену в старом доме можно заделать, чтобы стало теплей и она не мешала тебе спать. Но можно всё это возвести в статус гордости и наследия и сделать вид, что это — порядок вещей. Оно никому не мешает, кроме тебя и меня. Прореху от нас отделяет галерея и не один ряд стен. Одна только беда: ещё лет двадцать — и там рухнет потолок или пол. Нежилая часть, нестрашно, но когда-то великая крепость расползётся-таки по швам и падёт, — Дарсия прикрыл на мгновение глаза, а потом пошёл дальше, больше не задерживая ни на чём взгляд. — Почти забавно. Почти.